Дженси проснулась в своей старой спальне от приземления на кровать маленького тела. Комната не изменилась с тех пор, как она уехала, – в пастельной стране чудес с плакатами рок-групп и различными другими атрибутами мирка девочки-подростка. Ее дочери были очарованы тайм-капсулой, в которую превратилась ее старая спальня, перебирали, подносили к свету пузырьки давно высохшего лака для ногтей с каким-то изумлением.

– Мам, – удивленно спросила Пилар, – ты пользовалась лаком с блестками?

Она предположила, что подобное могло удивить ребенка, видевшего мать лишь с французским маникюром, ведь только такой делали женщины в месте, где они жили раньше. Забрав из рук Пилар флакон из-под лака, она некоторое время изучала его, мысленно представляя себе, как они с Брайт сидят на кровати и делают друг другу маникюр. Брайт всегда была так осторожна, так серьезно относилась к тому, чтобы слои ложились как надо. Тогда она была привередливой и, судя по тому, что видела сейчас Дженси, такой и осталась. Она была такой же старательной и серьезной в преданности своему дому, своей стряпне, своему сыну и Ивретту. Дженси пыталась не думать о тех нескольких мгновениях, которые она провела наедине с Ивреттом после ужина. Было кое-что, что она хотела сказать ему, но не осмеливалась, и невысказанные слова все еще крутились у нее в голове, сталкиваясь, как стеклянные шарики.

– Вставай, мама! – закричала Зара, сотрясая кровать так сильно, как только могло ее маленькое тело; ее пронзительный голос был слишком громким и визгливым – на грани яви и крепкого сна. Дженси снилось, что она в лесу у озера, но там был кто-то еще, ей не знакомый, но этот кто-то знал ее, – его присутствие казалось тревожным, угрожающим и чересчур уж реальным. Она попыталась стряхнуть с себя сон, одновременно приподнимая покрывало, чтобы Зара могла к ней забраться. Она крепче обняла дочь и несколько раз поцеловала ее в макушку, чтобы отогнать дурной осадок, оставшийся после сна. Зара хихикала и вырывалась.

– Мама, мы должны подготовиться к параду! – укоризненно воскликнула она.

Громко застонав, Дженси натянула одеяло на голову.

– А бабушка не может вас отвести? – сказала она из-под одеяла и простыни.

Она знала, что сегодня Четвертое июля, и вспомнила, в какое событие это превращалось в их поселке, но не ожидала, что и ей самой придется принимать в этом участие. Пилар и Зара провели вчерашний день, помогая ее матери готовить традиционные блюда, которые повезут на общий пикник всего поселка. Сикамор-Глен не будет прежним, если среди блюд не появится картофельный салат ее матери. У Дженси не было настроения участвовать в большом празднике, куда, скорее всего, придут люди, которых она не видела более десяти лет и которые будут задавать вопросы о ее муже, о том, почему она здесь, – а до сих пор ей по большей части удавалось избегать необходимости отвечать. Но после приготовления салата девочки считали, что внесли свой вклад и просто должны пойти, – а значит, ей тоже придется.

Из-под одеяла вынырнула голова Зары, ее улыбка была такой широкой, что на щеках появились ямочки. Она пригнулась, чтобы оказаться в поле зрения Дженси.

Она была ее зеркальным отражением, ее малышкой, ее самой милой девочкой.

– Нет, мам, ты должна пойти. Ты же обещала.

Верно, вчера за ужином она согласилась, без особого сопротивления уступив мольбам девочек. Вот и расплата за вино к ужину. Со вздохом, призванным продемонстрировать усталость от мира, Дженси отбросила одеяло, и ее взгляд упал на плакат рэпера Марки Марка – до того, как он стал респектабельным Марком Уолбергом.

– Ты права. Я сказала, что пойду, так что давай пойдем понаблюдаем за изумительными и вычурными проявлениями патриотизма! – произнесла она с таким энтузиазмом, что Зара должна была бы понять, какой он фальшивый.

Но дочь этого не поняла.

– Пилар! – закричала Зара, вскакивая с кровати. – Я же говорила, что она пойдет!

Она галопом выбежала из комнаты в поисках сестры, а ее маленькие ножки затопали по коридору. Если родители Дженси не проснулись раньше, то теперь неминуемо проснутся. «И поделом им», – подумала Дженси. Она испытала большое искушение натянуть одеяло на голову и провалиться в страну грез, но вдруг засомневалась, а так ли безопасно отправляться именно в ее страну грез?

Она заняла свое место на тротуаре вместе с другими соседями, ожидая начала парада. Мать приготовила для нее термос с кофе, а какой-то дружелюбный мужчина, которого она не узнала, протянул ей пончик. Она приняла кольцо из жареного теста с сахаром только потому, что сегодня Четвертое июля, а пончик был с красной, белой и синей посыпками. Отказаться от такого показалось непатриотично. Она смотрела, как шествие начинает свой долгий путь от въезда в поселок к зданию клуба. Как того требовала традиция, местная пожарная служба послала машину возглавить парад, и Дженси помахала в ответ пожарному, который буквально висел, уцепившись за пожарную лестницу на крыше, указывал на нее пальцем и с энтузиазмом махал рукой, едва убедившись, что привлек ее внимание.

– Думаю, ты ему нравишься. – К ней протиснулась, толкая перед собой в коляске Кристофера, Брайт.

После стольких дней, проведенных вместе у бассейна, Дженси начала узнавать эту коляску так же, как узнавала машины соседей.

Дженси улыбнулась ей и поздоровалась, пусть и с набитым ртом. Она отломила кусочек пончика и протянула его Кристоферу, не спросив сначала разрешения Брайт. Кристофер посмотрел на нее с выражением глубокой благодарности и поспешил затолкать пончик в рот, прежде чем мать успеет передумать и его отобрать.

Брайт рассмеялась.

– Для него пончики – язык любви.

– Умный мальчик, – откликнулась Дженси. Она огляделась в поисках Ивретта и обрадовалась, увидев, что его нет рядом.

– Мы пришли посмотреть, как папа катит на своем байке, верно, Кристофер? – словно прочитав ее мысли, объяснила Брайт.

Она подняла брови и указала на группу выступающих, еще ждущих своей очереди в шествии. Мимо них медленно полз большой красный, урчащий трактор, обильно украшенный серпантином. Мужчина за рулем выплюнул на тротуар коричневую струю табачного сока. Только на Юге… – подумала Дженси.

Брайт рядом с ней поморщилась при виде плевка, но продолжила:

– Ивретта уговорили поехать на своем байке с другими парнями. – Она посмотрела на сидевшего с набитым ртом Кристофера. – Кристофер помогал украшать его вчера вечером, – добавила она.

– Уверена, получилось прекрасно.

Брайт рассмеялась.

– Получилось… гм… красочно, – сказала она с улыбкой. Она огляделась по сторонам. – Твои дочки участвуют в параде?

– О да. Мои родители украсили свой гольф-кар. Они будут с минуты на минуту.

Они еще немного постояли в компанейском молчании, пока мимо дефилировали девушки на лошадях и мужчина в огромном старом кабриолете. Люди аплодировали, хлопали в ладоши и кричали, по большей части, чтобы пошуметь, а не потому, что номера были впечатляющими. Вдоль колонны бегали взад-вперед дети, крича от возбуждения и размахивая руками, чтобы участники парада бросали им конфеты. Дженси попыталась представить себе подобное зрелище в своем прежнем городке, но с таким же успехом могла бы пытаться представить себе парад слонов или космических кораблей, пересекавших главную улицу ее бывшего места жительства. Во-первых, инопланетянам и толстокожим млекопитающим ни за что не удалось бы проскользнуть мимо пункта охраны в сторожке. Во-вторых, ее тамошние соседи все делали элегантно, качественно и стильно, а собранный импровизированный парад, куда берут всех желающих – вроде этого, – вызвал бы ужас и смятение среди людей, которых она когда-то называла друзьями.

Она почувствовала, как маленькая ножка пнула ее в заднюю часть голени, и посмотрела вниз, чтобы увидеть, как Кристофер рассеянно брыкается, осматривая окрестности, его брови нахмурились, лицо стало серьезным. Она старалась не думать о том, похож ли он на Ивретта. Мальчик был весь в красном, белом и синем, как, впрочем, и большинство других детей. Ее собственные девочки в последнюю минуту нашли белые футболки и джинсовые шорты, а ее мать пришла на помощь с красными лентами в белый горошек для их хвостиков – последний штрих в их патриотических нарядах. В своем прежнем районе она бы заранее спланировала все за несколько недель, заказала бы специально подобранные – боже упаси, не подогнанные – костюмы. В этом году такое ей даже в голову не пришло.

Мимо них проехал на одноколесном велосипеде мужчина, на ходу разбрасывая из поясной сумки угощение детям. Брайт поймала пластинку жвачки, развернула ее и протянула Кристоферу, у которого вид стал такой, словно он сорвал джекпот. Мальчик жадно запихнул жвачку в рот.

– Помнишь, как мы делали это в детстве? – спросила Брайт, снова возвращаясь к созерцанию шествия. Ивретт все еще не показывался.

– О, конечно, – откликнулась Дженси, точно это пустяк. Ей не хотелось признаваться, сколько воспоминаний пробуждает в ней шествие. Она ежедневно сталкивалась со столькими воспоминаниями… Они ежедневно атаковывали ее со всех сторон.

Мимо на гольф-каре проехали ее родители вместе с Пилар и Зарой, которые робко помахали им с заднего сиденья. Дженси попыталась свистнуть и увидела, как Пилар смущенно опускает голову, а ее лицо заливается румянцем.

– Мама! Эй, мама! – закричала Зара и замахала еще яростнее. Дженси засмеялась и так же яростно помахала в ответ. Один бант у Зары развязался, другой оставался на месте, отчего она казалась немного неряшливой.

Она заметила, как к ним направляется с кроткой и неуверенной улыбкой мужчина, тот, который спас маленького мальчика. Герой по чистой случайности, который, подтрунивая, объяснял, что его назвали в честь легендарного рыцаря. Дженси ему помахала. На мгновение он удивился, но помахал в ответ и стал протискиваться к ним с чуть большей уверенностью.

– Привет, – поздоровался он. – Я надеялся увидеть вас здесь, дамы.

– Ни за что бы парад не пропустила! – воскликнула Брайт.

Он подождал, пока не поймал взгляд Дженси.

– Привет, – сказал он, ощущение было такое, будто это особое приветствие – для нее одной.

Она невольно покраснела.

– Как поживаешь? У тебя все в порядке? – спросила она. Она не видела его с тех пор, как произошел инцидент, и надеялась, что с ним все в порядке. Она не могла забыть о случившемся, а ведь это не она вытащила ребенка из воды. К тому же все кругом говорили, что опасность для Каттера еще не миновала.

Он пожал плечами.

– То так, то сяк. – Он жестом указал на шествие. – Празднуем рождение нашей нации.

Она усмехнулась в ответ.

– Тогда ты попал в верное место.

Она знала, что, невзирая на натужное празднование, на уме у них то, чему они стали свидетелями. В бассейн ей сегодня хотелось пойти только ради того, чтобы побыть с людьми, которые были там в тот день.

– Ты ходишь каждый год? – спросила она, просто чтобы поддержать разговор.

– Да, моя жена… Дебра… любила все это. Поэтому дети считают, что ходить обязательно.

Он закатил глаза, и она легко поняла его нежелание ходить туда, где люди хорошо проводят время. Когда надо праздновать, а не хочется, это отнимает уйму сил.

– Сожалею о твоей утрате, – сказала она.

Он растерянно прищурился.

– Об утрате?

– Твоя жена? Она… э… скончалась?

Она сама поморщилась от собственных слов. Сначала она заговорила про маленького мальчика, потом про смерть его жены. Просто талант сохранять позитивный настрой. Она определенно разучилась разговаривать с противоположным полом. К счастью, вопрос как будто его не расстроил. Напротив, он удивил ее тем, что рассмеялся:

– Дебра? Умерла? – Он покачал головой. – Иногда мне хотелось бы, чтобы она умерла, но нет, она очень даже жива. Мы просто живем отдельно, пока… она «решает, чего хочет от жизни». – Произнося вторую часть фразы, он изобразил в воздухе кавычки, его голос сочился сарказмом. Он многозначительно посмотрел на нее. – Оказалось, наша жизнь не похожа на то, чего она хотела. – Он пожал плечами, как бы говоря: «Что тут поделаешь».

Но тут Брайт разразилась криками и аплодисментами, от чего они оба вздрогнули.

Дженси обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо проезжает Ивретт на байке, украшенном серпантином и бумажными флажками. На нем был цилиндр Дяди Сэма, который он снял перед Брайт и Кристофером.

– Видишь? Вон там папочка? – крикнула Брайт и показала пальцем, как будто Кристофер мог не разобрать.

Мрачное выражение на личике малыша в коляске сделалось радостным, и он тоже начал махать и кричать. Когда он улыбался, на его щеках появлялись ямочки, а в глазах плясали искорки. Он захлопал в ладоши, восхищаясь видом своего отца.

Дженси тоже захлопала. Встретившись взглядом с Ивреттом, она улыбнулась ему. Он не приподнял перед ней шляпу, да она и не рассчитывала на это. Он принадлежал другой, проехал мимо, и она даже не посмотрела ему вслед.