Она опустилась на холодный кафельный пол прачечной и заставила взять себя в руки. Она нашла визитку в кармане своих шорт, спасла ее за несколько секунд до того, как шорты полетели в стиральную машину, где ее уничтожила бы горячая вода, которая вот-вот полилась бы в барабан. С колотящимся сердцем Брайт про нее вспомнила и вытащила из тайника между слоями джинсовой ткани, а ведь спрятала ее туда как оружие защиты в тот вечер, когда чувствовала себя особенно уязвимой. Она думала не о лице Дженси, а о лице Ивретта, когда тот смотрел на нее. Она беспокоилась, что возвращение Дженси поставило под угрозу все, что она для себя выстроила.

В детстве она хотела именно того, с чем росла. Она хотела воспроизвести тот образ жизни, который знала. Среди всех друзей она одна такого хотела и все свои девичьи годы слушала различные рассказы о том, как у подруг-то будущее будет иным. Дженси хотела большой дом. Ивретт хотел Дженси. Другие друзья хотели больше религии или меньше, больше свободы или меньше, больше денег (но никогда не меньше), другой политики и политиков, других традиций, другого мирка, отличного от того, в котором они были воспитаны. А она вежливо слушала, кивала в подходящих местах и отпускала ободряющие замечания. Но в глубине души она думала: Разве плохо хотеть то, что имеешь?

Она любила своих родителей, свой дом, свой поселок, даже свою школу. Она любила плавать с одними и теми же ребятами каждое лето в бассейне, большой праздник Четвертого июля, который длился весь день и всю ночь, то, как солнечные лучи отражались от озера, а ветер гнал рябь по воде. Она любила ходить в церковь по воскресеньям и есть пиццу навынос по пятницам, она любила фотографии друзей и членов семьи с рождественских открыток, прикрепленные к дверце холодильника в течение нескольких месяцев после окончания праздников, и любила читать в гамаке после полудня на заднем дворе. Она любила ощущение принадлежности этому месту и этим людям. Она знала, что ей повезло, – у многих детей не было того, что было у нее. Чего еще можно было желать?

Присев на корточки на полу своей прачечной, проводя пальцами по рельефным черным буквам, она колебалась между желанием вспомнить и желанием забыть, между тем, кем она была тогда, и тем, кем стала сейчас. Она получила именно то, что хотела, но за это пришлось заплатить цену, которой она никак не ожидала. Ее охватили беспокойство и тревога, ее сердце билось слишком сильно для матери-домохозяйки, которая занимается стиркой в обычный летний вторник.

Подобрав визитку, она вернула ее на прежнее место в ящике. Но, прежде чем она смогла спрятать ее снова, она остановилась, бросив последний взгляд на текст. Она записала имя, затем номер телефона, затем адрес электронной почты. Может ли быть, что ничего не изменилось? Будет ли больно попробовать?

Она глубоко вздохнула и потянулась за своим мобильным телефоном, заряжавшимся на столе, где она оставляла его каждый вечер. Набивая цифры с визитки на клавиатуре телефона, она мысленно себя подбадривала. Она же по работе звонит, не более того. Она проявляет должную осмотрительность ввиду неоднократных просьб своего работодателя, она просто поступает как разумный человек. Ее сердце колотилось, пока в трубке раздавались гудки… и гудки… и гудки. Включилась голосовая почта, и едва она услышала его голос, как нажала «Отбой» – рефлекторно. Это было неправильно, опасно и глупо. Она дышала так, словно пробежала марафон, нутро скрутило узлом. Она несколько раз прошлась взад и вперед перед столом, чтобы успокоиться, все еще стискивая в руке телефон.

Утром перед уходом на работу Ивретт сказал, что собирается записаться на прием в клинику, что они не могут больше откладывать. Он отмахнулся от ее возражений, положил руки ей на плечи и с серьезным видом обещал поддерживать ее на каждом шагу. Он никогда не поймет, что это – последнее, чего она хотела. Она сделает все, чтобы не услышать тот же вердикт, те же варианты, которые слышала раньше. И возвращение на работу может положить этому конец.

Она посмотрела на телефон, раздумывая, стоит ли позвонить снова и на этот раз не вешать трубку. Если ты сделаешь это, – подстегивала она себя, – все может измениться. Но все в любом случае изменится. Открыв вкладку последних вызовов, она повторно набрала номер. Услышав гудки, она откашлялась, готовясь оставить сообщение. Раздался тот самый голос, странно знакомый, хотя прошло уже много лет с тех пор, как она слышала его в последний раз. При звуках его она улыбнулась и заговорила после сигнала:

– Привет. Это Брайт Льюис. Мы познакомились несколько лет назад на конференции по системам автоответчиков, на коктейльной вечеринке. Не знаю, помнишь ли ты, но ты сказал, что я могу позвонить, если когда-нибудь буду искать работу, и вот я звоню. Так что, если у тебя будет возможность, мне бы хотелось это обсудить. Я знаю, что завтра четвертое, поэтому ты, вероятно, даже не работаешь на этой неделе, но, если сможешь мне перезвонить, мой номер…

Тут прозвучал сигнал, и ее отрезало.

Голос внутри ее произнес: Дело не только в работе. Но она его проигнорировала, затолкала в тот глубокий уголок в душе, где жила истина. Пока она стояла с телефоном в руке, на экранчик вернулась фотография их троих, разодетых к Пасхе. Она тогда нарядила Кристофера и Ивретта в очаровательные одинаковые пастельные галстуки-бабочки.

Она громко выдохнула и задумалась, стоит ли перезванивать, чтобы оставить номер телефона. Нет, номер отразится в списке входящих вызовов. Если он захочет выйти на связь, сам разберется, куда звонить.