XI. Борьба с идеальным

17 октября. Поздний вечер. А может, уже и ночь. И тогда сейчас не 17-е, а 18-е. И на сон им остается всего ничего. София тянется к крану, но так и не решается его закрутить. Еще немного побыть под туго бьющим почти что кипятком. Сперва она сводила с поверхности тела то существо – серое, изнуренное, в царапинах и опаленных космах – которое увидела напоследок в зеркале. Потом, когда последние нечистоты скитаний исчезли в бурлящем отверстии у нее под ногами, девушка еще долго-долго стояла, потом сидела, обхватив руками колени, едва не задремывая, под упоительно горячей водой, чувствуя всею благодарной наготой, как жизнетворная стихия размягчает ее заиндевевшие мышцы и мысли.

– София, у тебя все нормально? – Джуд стучит в дверь.

Все-таки пора выходить. Да, теперь у нее все хорошо. От благоухающей мокрой макушки до сморщенных пальчиков ног. В зеркале больше нет серой нечисти; в запотевшем стекле – лишь туманные колебания розовых эманаций. Будущее не определено. Липкая смерть отступила.

Она выходит из своего парника в сухую и непрогретую реальность Джудовой квартиры.

– Чистая одежда – во втором ящике сверху. – Рыцарь провожает ее, запеленатую в полотенце, до гардеробной.

Пока девушка подбирает себе облачение, он проходится шваброй по ее мокрому следу. А то налила воды, как мстящая утопленница. Господи, ну и сравнение. Как дальше-то жить с такой профдеформацией.

Потом появляется София – и весь цинизм его ремесла отлетает прочь в присутствии чуда. Так фантомы и химеры сна рассеиваются от петушиного или детского крика, от возбуждающих запахов приготовленной пищи, от утренних объятий и поцелуев любимой. Она стоит перед ним, босая, скрестив стройные голые ноги: упругие голени физкультурной отличницы, ладные коленки, бледное родимое пятно на внутренней стороне левого бедра, – в его собственной неглаженной рубашке, которая ей в основном велика, кроме как в груди, обрисованной под тонким хлопком. Темная медь остриженных волос едва касается плеч.

София, сделав вид, что не заметила тягучего взгляда, обходит непривычное пристанище. Джуд успел немного прибраться, чтобы угодить гостье. Даже отправил заплесневелые тарелки в новомодный «Портативный посудомоечный аппарат Кюнрига», который рекламировали все лето. «Современная женщина, как и в прежние времена, нуждается в спасении. Но не от драконов и чародеев, а от полчищ грязных тарелок. Защити свою женщину от кухонных хлопот с аппаратом Кюнрига!»

София отщипывает дымящийся лоскут от телячьего бока, который они в голодном угаре заказали вместе с салатом, каштановым пюре и вином. И продолжает обход.

Книги на полках сплошь по рыцарской тематике. Кодексы. Бестиарии. Хроники. Каталоги оружия. Все тома расставлены в строгом тематическом порядке. В гостиной София находит еще одно имущество, отмеченное любовью Джуда: музыкальные пластинки. Целый отдельный стеллаж.

– София, оговоримся сразу. Не надо трогать это руками, если у тебя в них еда.

– Эта рука чистая! – Девушка предъявляет левую ладонь, одновременно облизывая пальцы правой. – А теперь и эта тоже!

Джуд прищуривается и вручает ей бокал вина.

Они чокаются.

– Между прочим, я на первом курсе играла в студенческой группе. Спекулировали на народном материале. Мы даже по радио выступали. Ты, может быть, слышал?

Не слышал? А название у нас было в духе восемнадцатилетних…

– «Рано отнятые от груди»! – подхватывает Джуд и, порывшись в нижнем ряду, достает пластинку «Баллады земли лэйской». – Так это ты поешь! Поверить не могу, что у меня все это время была пластинка с твоей песней.

– А я не могу поверить, что ты такое слушаешь!

– Какое такое?

– Ну, такое. Жалостливое. Народное. Про девушку, которую выдают замуж не по любви.

– Вообще-то это переложение эльфийской баллады. Плач царицы Хлегваники, которая просит у дракона или избавления от человеческого ига, или смерти. У нас в Академии был факультатив по эльфийской культуре. Почему, думаешь, она говорит: «Я чужая средь рода людского»?

– Да это просто выражение такое! Мол, она себе места не находит. В Лэ по деревням эту песню до сих пор поют. Стали бы они эльфьи баллады распевать.

Джуд улыбается. Он мог возразить, что стали бы, если бы тоже не знали, что песня изначально «эльфья». Но лучше кивнуть и согласиться. Девушке будет приятно. А песня и подавно не разбирает, для каких ушей звучать – заостренных или округлых. Вот же ирония судьбы. Венценосная Хлегваника и представить себе не могла, что гимн ее ненависти к людям будет утешать несчастных невест в человеческих селах. Но судьба проворачивала и не такое. А он еще гадал, почему голос Софии кажется ему знакомым. Поразительно, как мало на самом деле в жизни случайного.

София тем временем переходит к другой стене, занятой собранием сертификатов и дипломов в застекленных рамках.

– Сколько же их у тебя!

«Настоящим удостоверяется, что Джуд Леннокс показал результаты выше среднего в противостоянии выверволку», «Диплом Куртуазной академии вручается Джуду Эрикдейлу Ленноксу в свидетельство о том, что он преуспел в рыцарских доблестях», «Сею почетной грамотой пожалован Дж. Э. Леннокс по прохождении подготовки 3-го уровня в обезвреживании драугров».

– И кто эти драугры, – спрашивает София, – которых тебя научили обезвреживать?

– Так на континенте называют реанимированных покойников. Драугры нападают на живых, а их жертвы после смерти сами превращаются в драугров.

Девушка возвращает опустевший бокал Джуду, и тот выходит, чтобы заново его наполнить. Окончание рассказа доносится из кухни:

– Третий уровень подготовки самый тяжелый. Это сценарий, когда драугром стал кто-то близкий. Друг, родственник, любимый человек. У вас свои шуточки, общие воспоминания, а, например, еще утром вы ели из одной тарелки пригоревший омлет. Только это уже не тот человек, и вообще не человек. Теперь это лишь подобие, оболочка, за которой действует безжалостная… и даже не безжалостная, а просто безразличная материя. И когда такая оболочка тянет к тебе руки, важно понимать, что это не объятия и не жест мольбы. В общем, нужно уметь отпускать…

«Прямо как когда тебя разлюбили, – думает София. – Вроде тот же человек, а уже как чужой. Как не человек. И вместо сердца у него – безразличная материя… И надо отпустить…»

– Надо отпустить, – продолжает Джуд, возвращаясь. – И отрубить ему голову. Понимаешь?

Они чокаются.

– Что непонятного? У нас есть преподаватель в университете… Профессор Сальдивар. Он родом из Градштадской империи. Когда там началась революция, он сбежал. А пару лет назад съездил на родину и тоже… смотрю, говорит, на те же фасады усадеб и церквей, хожу по тем же бульварам и площадям, вокзалам, трактирам, ну, где бывал еще гимназистом. И не могу, говорит, принять, что вокруг – чужая страна, ностальгическая ширма, а за ней теперь орудуют явные нечеловеки, и воняет от них дымом и щами. Словом, не было у профессора подготовки третьего уровня.

Исчерпав квартирные достопримечательности, София дает вернуть себя на кухню. И там-то – уже на стадии загрузки тарелок в аппарат Кюнрига – к ее бедрам сзади пристают его, а его рука начинает скольжение по хлопковой глади прямиком к пуговичному рубежу.

– Что происходит? – Девушка, оглядываясь, защищает плечом то место у основания шеи, которого щекотным теплым перышком коснулось его дыхание.

Нет, что происходит – в общих чертах понятно. Просто она еще не решила, готова ли сотрудничать.

Джуд немного озадачен, но не настолько, чтобы отстраниться. Или убрать руки. Оставил там, где их продвижение пресек вопрос Софии. Девушка проворачивается внутри недосомкнутых объятий и встает к рыцарю лицом. Так-то лучше. Видеть его серые глаза и этот трогательный румянец. Или это отражение ее собственного румянца?

– Знаешь, я все думал… – начинает Джуд.

– Ого, – смеется София. – Предыстория? Я-то думала, что просто наклонилась чуточку лишнего.

– Это тоже. Но я серьезно. Да, имеется предыстория. Длиной в пару последних лет. Першандель… Ну, ты в курсе про Першандель? Першандель рассек мою жизнь на две половины. До него – были незыблемые идеалы, картинки с гобеленов. Все четко. Хоть сверяйся по ним, как по созвездиям, не заплутаешь. Тут дама с розой на груди. Тут лающее бездушное чудище. Тут я сам, рыцарь, препоясанный истиной. Четко. А потом все изменилось. У чудищ отыскалась душа. Истины с идеалами не то померкли, не то еще что. С дамами тоже стало сложнее… И я выпустил румпель. Препоясался безучастием. Понимаешь?

– Все, кроме румпеля.

– Это такой рычаг для управления лодкой. Я раньше тоже не знал. Меня одна девушка научила… Шкот, румпель, вот это все. Неважно. Лодка – это метафора. Символ моих скитаний. Парус одинокий. Я, собственно, к чему…

Джуд все-таки отстраняется, вынужденный выбирать между напряжением мысли и напряжением, которое скопилось в паху. Рыцарь отступает к столу, разливает остатки вина по бокалам.

– Оказывается, безучастие – не вариант. Потому что всегда найдутся силы, которые брошенный румпель подберут. И я даже не про течение и не про ветер. Я про то, что твоей лодкой будет править уже кто-то другой. Хотя откуда кто-то другой возьмется посреди моря?… Да, метафора так себе. Забудь. Ты слышала про подвиг в Авеластре? Я там будто бы обезглавил дракона, а потом еще и полетал на нем верхом. Так вот, я его не убивал. Дракон был мертв, когда я прибыл на место. Ну, почти мертв. Но из меня снова сделали героя. То есть это от меня уже не зависело. А потом от меня не зависело уже вообще ничего. Я попал в руки тех, из-за кого сегодня умирают ведьмы. Я стал их инструментом. Как вчерашний симулякр. Или уже позавчерашний? Запутался.

Девушка шумно проглатывает вино.

– Так ты действительно связан с охотником на медиаторов?

– В смысле, на Отворяющих? Да, связан, София. Это тебя пугает?

– Мне-то что. Я же не ведьма. И потом, я знаю, что ты не причинишь мне зла. Когда мы занимались любовью в Абрикэдвиге, я изучила тебя поближе.

– Только не говори, что читаешь мысли во время секса!

– Я не читаю мысли, успокойся. Просто почувствовала. Так что ты там говорил… насчет румпеля?

Джуд отвечает не сразу, пытаясь припомнить, о чем он думал, когда они с Софией… К счастью, кажется, он в тот момент не думал вообще.

– Насчет румпеля… Да. Недели три назад я испытал кое-что неприятное. Полный паралич. Не мог даже языком пошевелить. Полное и буквальное бессилие. Вот куда меня завела моя безучастность. После этого я понял: надо либо прыгать за борт, либо возвращать лодку на курс. И я до сих пор ищу его, верный курс. При свете новых созвездий. Переосмыслил, что значит быть рыцарем. Вступил в РКС. Взялся спасать красавиц, которые оказались ведьмами. С этим, правда, пока выходило не очень, но завтра… то есть уже сегодня… я, даст бог, искуплю грех безучастности. Исправлю то, что сам же помог создать. По крайней мере попытаюсь.

Рыцарь залпом допивает оставшееся вино, со стуком ставит бокал на стол и поднимает на Софию блестящие глаза.

– Так вот. Возвращаясь к настоящему моменту. С тобой у меня был лучший секс в жизни. Там, в заброшенном городе. У меня до сих пор по телу бродят какие-то волны… раскаты тишины. Как в заповеднике. Но это было неправильно. Мы не сами это выбрали. Нас подтолкнула друг к другу драконья кровь. И, как я уже сказал, я очень рад, что это произошло…

Софии опять смешно, хотя дело серьезнее некуда.

– И сейчас ты надеешься на второй шанс? «Выйди; и зайди, как положено»? Уж прости за пошловатый каламбур.

– Выйди; и зайди, как положено! Вот именно! Не хочу, чтобы за меня решали другие.

– Таких оригинальных предложений мне еще точно не делали… – София меняется в лице и протяжно зевает. – Поздно уже. Пойдем, рыцарь, уложишь меня спать.

17 октября. 23.27. Станция метро «Мория-1». Секретная линия глубокого залегания, ведущая от Дворца Династий к пригородной железной дороге.

– Прислали бы кого-нибудь лампочки поменять. Вон все почти перегорели! – Даник Чиола смотрит на запыленную люстру почти не щурясь.

– Полутьма – друг молодежи, – хмыкает Ален Лурия.

Мужчины стоят у витража, вмонтированного в один из пилонов и подсвеченного изнутри таинственным электричеством. Тускло блестит драгоценная облицовка стен и потолка. Высоко над их головами – череда потемневших изображений. Вот бородатые кузнецы с крепкими пролетарскими торсами куют сияющий клинок. На другом панно те же мастера в одеждах своей гильдии передают готовое изделие благородному старцу. На третьей фреске отрок вытаскивает меч из-под наковальни, а епископ и бароны благоговейно наблюдают.

В торце зала – барельеф герба с рудокопским инвентарем, под которым высечены даты строительства и надпись «Гномшахтострой».

Глава Отдела расследований супернатуральной активности вынимает пачку сигарет и протягивает собеседнику. Член совета директоров «Arma Domini» качает головой, достает свои и наклоняется к предложенному огоньку.

С минуту они курят молча.

– Есть и хорошая новость, – говорит наконец сэр Даник. – РКС одобрили закупку тысячи эвелинов. Охота на ведьм набирает обороты. Акции «Армы» уже дорожают.

– Они у тебя на жену записаны? Твои акции?

– Да, на Агату. Как ты и советовал.

– Советовал, советовал… Главное, смотри, чтобы она не оставила тебя ни с чем. А то, может, лучше перепиши на брата. На кого-нибудь, кто всегда будет верен. Несмотря ни на что.

– Агата как раз такая. Они никогда меня не предаст.

– Всякое бывает.

Оба затягиваются и снова молчат. Пепел опадает на мозаичный пол.

– Ладно, – произносит Ален. – А плохая новость?

– Как я понял, плохую расскажешь ты. Если бы все шло по плану, мы бы не стали тут встречаться, верно?

Ален кивает.

– Помнишь доктора Целлоса?

– Помню ли? Да ведь я сам голосовал за него. Лаврелионский эксперимент – это его заслуга. Ну и твоя, разумеется. Да, да. Эктор Целлос. У него еще хорошенькая дочка. Хага, по-моему.

– Да, Хага. Она сейчас возглавляет лабораторию. Это касается и ее тоже. В общем, это касается всех нас. Чума в Анерленго. Жемчужная болезнь, как ее называют. Целлос считает, что это мы могли ее вызвать.

– Ну, в каком-то смысле…

– Нет, не в каком-то смысле. Буквально. Вина лежит на нас. Если он прав, конечно.

– Ален, что именно он говорит?

– Смотри. Первого числа мы закончили создание трансмутанта. Он открыл глаза, заговорил, стал обучаться. Целлос об этом докладывал на собрании ложи. Все было в порядке. Здесь я был временно не нужен, поэтому уехал в Атлецию, к Джудит. Но третьего числа кое-что произошло. Ночью мне позвонил Целлос и рассказал, что новоявленный Адам убил женщину. Утопил одну из лаборанток в университетском фонтане. Наверное, мне следовало сразу вернуться, но я не хотел оставлять Джудит.

– Ты правильно сделал, что остался с женой. На что, в конце концов, отдел безопасности?

– Да, с расследованием я бы вряд ли помог. Но представь, что творилось в Лаврелионе. Наш идеальный первенец на третий день жизни совершил убийство. Целлос и остальные себе места не находили. Сразу объявили эксперимент проваленным.

– Да может, он и не со зла убил ее. Мой брат в детстве затискал до смерти котенка. Уснул с ним или что-то такое, а тот и задохнулся.

– Вот и коллег из Лаврелиона больше всего волновало: со зла или не со зла. Сверхчеловека посадили в карцер, обложили тестами. Пятна Роршаха. Проверка на эмпатию. Они так увлеклись, что почти забыли про «замученного котенка» – про лаборантку, чей труп нашли в фонтане. А барышня оказалась занятной.

– Я слышал от Шильфера, у нее нашли магический ретранслятор. Она была ведьмой?

– Она была ведьмой под прикрытием. Передавала кому-то информацию обо всем, что происходило в Лаврелионе. Вероятно, другим ведьмам. Я столько усилий положил на то, чтобы обеспечить полную секретность. А оказалось, у нас под носом постоянно орудовал шпион.

– Подожди, а Леннокс все еще был там на момент убийства?

– Он даже видел труп. Но меня заверили, что он этого не запомнит. Отпускать его сразу после эксперимента было опасно – мало ли что он мог бы выкинуть. Ну а потом стало вообще не до него. В итоге Леннокса вывезли из Сильва Альвана числа седьмого. После того как трансмутант исчез.

– Думаешь, его похитили ведьмы?

– Эльфы клянутся, что через них никто бы не прошел. Но факт остается фактом. Существо сбежало. Кто-то ему помог. Возможно, как раз они, эльфы. А возможно, у той лаборантки были сообщники в Лаврелионе. Шильфер до сих пор проверяет персонал – чуть ли не по второму кругу. Я им недоволен. При всем при этом я считаю, что сам эксперимент удался. Считал, во всяком случае…

– Вот как?

– Наша мечта о мире без магии стала реальнее. Не так, как хотел Целлос. Очевидно, что мы не создали новый тип человека, который своей праведностью преобразит мир. Зато, кажется, мы создали кое-что поэффективнее. В Лаврелионе больше ста сотрудников. Сверхчеловек выбрал из них только одну. Ведьму. Казнил ее. И, судя по всему, это было только начало. Я думал, он хочет уничтожить всех носителей магии. И собирался помочь ему в этом.

– Помочь? Пустив Леннокса по его следу?

– Ты вроде бы поддержал это решение.

– Я подчинился. Но это не одно и то же. Если бы мы смогли тогда спокойно встретиться и поговорить, я бы указал тебе на возможные риски. Вернее, на один главный риск – что Леннокс раскопает больше, чем надо.

– По-твоему, я этого не понимал? Мы не знали ни где находится трансмутант, ни как он убивает ведьм. Мы даже не были уверены, что это его рук дело. И что все погибшие красавицы – именно ведьмы. Но дело даже не в этом. Видишь ли, доктор Целлос…

– Профессор не одобрил идею геноцида малефиков?

– Ты сам сказал: чтобы подчиниться, одобрение не требуется. Целлос сделал хуже. Он заставил сомневаться меня. Ровно неделю назад он заявил следующее: если погибнет достаточное количество ведьм, начнется чума. Pestilentia Finalis – вот его точные слова.

– Всему настанет пестиленция, ясно. Он это чем-то подкрепил?

– Он положил мне на стол диссертацию Хаги. Но, между нами говоря, из прочитанного я понял только слова «Оглавление» и «Введение». И еще «Загнивание». Что-то насчет каскадных реакций в магическом поле и распада альгиз-частиц. В общем, я решил, что трансмутанта надо по крайней мере найти. А возможно, и остановить. И раз Шильферу это оказалось не по силам, пришлось прибегнуть к талантам господина Леннокса. У него большой опыт в таких делах. Да и я надеялся… Он ведь один из немногих, кто по-настоящему связан с нашим сверхчеловеком. Я надеялся, это поможет.

– Ален! – яростно затягивается сэр Даник, так что сигарета шипит, и бросает окурок под ноги. – Но если Целлос прав, то охота на ведьм только ускорит распространение чумы! А он прав, черт возьми! Чума началась в Анерленго – как раз там, где погибло больше всего ведьм.

– Для начала успокойся. Целлос предсказал эпидемию, да. Вероятно, связь между убийствами ведьм и анерленгской чумой реальна. Теперь ты можешь поступить с этой информацией, как посчитаешь нужным.

– Но почему ты не сказал мне об этом три дня назад, когда стало известно о жемчужной болезни?

– И что бы это изменило? Или Капитул РКС сразу свернул бы операцию? Мы оба знаем, что орден заинтересован в этой войне. Заметь, никаких доказательств у тебя до сих пор нет. Ни Эктора Целлоса, ни Хаги, ни Лаврелиона, ни трансмутанта не существует.

– И все же надо было мне сразу сказать. Я бы хоть своим приказал не использовать смертоносную силу.

Ален пожимает плечами.

– Не хочу задеть ничью профессиональную гордость… Но скольких ведьм вам удалось убить или схватить за это время? Две? Три? То-то и оно. Разумеется, все изменится, когда РКС получат тысячу эвелинов четвертой манеры… Если, конечно, они ее получат.

– Что ты имеешь в виду?

– Даник, послушай меня. Мне жаль, если лаврелионский эксперимент вызвал чуму. И я полностью с тобой согласен: усугубления ситуации допустить нельзя. Но пойми вот что. Сейчас очень легко впасть в опасную крайность – объявить себя кругом виноватыми, разбить машину Теркантура и пойти сдаваться. То-то будет номер. Покаянная процессия выходит из Сильва Альвана. Сдадимся – и поставим крест на нашей мечте. Мечте о мире, где человеку не угрожает магия. Да, сейчас нас постигла неудача. Но что такое неудача?

– Похоже, ты сам хочешь ответить.

– Неудача – это возможность сделать все правильно в следующий раз. Эксперимент продолжается. Мы разберемся, что пошло не так, и новая попытка увенчается успехом.

Ален подносит к губам погасшую сигарету, хмурится и убирает остывший окурок обратно в пачку.

– Что такое?

– Нет, ничего. Даник, я тебя неплохо знаю. Да и ты меня. Говори. Не веришь, что у нас получится?

– Верю. Верю, Ален. Только… Вы не допускаете?… Ты или Целлос… Если вслед за ведьмами непременно должны умереть люди… Одно влечет другое. А вдруг конечная цель вашего голема – это мы? Вдруг он от нас очищает землю? Вы же хотели, чтобы он был идеальным. Какими глазами он смотрит на нас, неидеальных?

Ален снова хмыкает.

– Забавно, что ты это сказал. Про глаза. На следующий день после того, как ты завербовал Леннокса, трансмутант объявился в резидентском лесу. Эльфы привели его к нам. Он был ранен и ослеплен. Оба глаза то ли выкололи, то ли выдавили. Он побывал в каком-то жутком бою. И еще. Помнишь, я тебе говорил, что с нашего склада в Лэ пропал прототип нового эвелина? Восьмого числа. Каким-то образом он оказался на нашем блудном сыне. Руны пульсировали от поглощенной магии. Нам до сих пор не удалось ее безопасно стравить.

– Так создание сейчас у вас?

– Мы поместили его в кóму, чтобы восстановить зрение и подготовить к дальнейшему обследованию. Придет в себя – тогда и потолкуем с ним насчет ущербности человечества.

– Хорошо. Это хорошо. А мне надо придумать, как быть с эвелинами. Завтра деньги будут на счету «Arma Domini». После этого доспехи отправятся с вашей фабрики на Стилнисе фрахтовым судном…

– Даник, я знаю, что ты примешь верное решение. А пока вот еще что. Мне понадобятся твои люди. И тоже завтра. Неофициально. Без знаков различия. В Лаврелионе нам больше оставаться нельзя. Теперь это слишком рискованно. Я хочу эвакуировать нашу базу. Персонал, оборудование, документы. И трансмутанта. Новое место уже готово.

– Ален, мои люди не войдут в лес. Это же резидентская территория. Что-то пойдет не так – и будет дипломатический скандал.

– В лесу конвой и не нужен. У эльфийских племен приказ пропустить колонну. Фальяра дал слово. Твой отряд мне понадобится на трассе.

– Это будет недешево стоить.

Ален кивает.

– Разве когда-то было иначе?

Мужчины пожимают друг другу руки.

– Я пойду первым. Выжди минут пятнадцать.

Сэр Даник достает вторую сигарету. Член совета директоров «Arma Domini» направляется к лифту.

– Ален! – окликает его рыцарь у самой двери.

Тот оборачивается в замешательстве: дел еще много, и мысли уже всецело принадлежат им – даже странно опять видеть Даника, который, оказывается, не исчез одновременно с окончанием встречи.

– Castigamus Satanam! – выкидывает перед собой сжатый кулак глава Отдела расследований супернатуральной активности.

Ален Лурия, по-прежнему сбитый с толку, не мгновенно узнает кастигантский салют. А узнав, улыбается. Бледно и коротко. Но впервые за этот вечер – искренне.

– Castigamus Satanam, брат.

18 октября. 06.20. Трасса 505. Нагруженная автомагистраль тянется среди полей, застеленных туманом и поверхностно обогретых первыми лучами рассвета. Опрятную монотонность пейзажа изредка оживит овечья отара или купа облезлых деревьев, притулившаяся к развалинам церкви, или заболоченная балка. Или крикливое черное облако, кружащее над холмом. Чего слетелись? Чего раскричались? С дороги не разобрать. Холм как холм. Терн да бузина. Наверное, с той стороны издохла лисица. А может, и кто покрупнее – вроде лося. Больно уж много воронья.

Клервана знала, что запах привлечет птиц. Но как она справедливо рассудила, вряд ли кто-то свернет с дороги, чтобы проверить, не лежат ли за холмом двенадцать трупов в военной форме без нашивок. А даже если свернет, ее отряд к этому времени будет уже далеко.

Темп они взяли хороший. Позади осталось оцепление из каменных глыб, вкопанных стоймя через равные промежутки и достигающих в высоту около тридцати футов: некоторые столбы не уцелели – на их месте лишь груды замшелых обломков, – но остальные незыблемо несут вековечную вахту, растянув строй на многие мили. Древняя граница человеческого мира.

Кругом геральдические цвета осени: сепия с высверками красного и бледной киновари, бессчетные тона мышино-серого, приглушенная зелень тисов и пихт. Если не считать доисторических менгиров, эта местность никогда не знала ни строительства, ни возделывания, ни иного рукотворного вмешательства.

Под ногами мягкий шорох увядшего разнотравья. Хрустят подсохшие стебельки. Нет-нет да и канет в топкую грязь подошва – тогда вынимание ноги требует старания, чтобы остаться при сапоге.

Воздух свеж и звонок, но неподвижен. И даже птичьи крики кажутся неродными. Чуждая, равнодушная красота, уцелевшая с тех пор, когда неназванный мир был сам по себе: дом и света, и тени, и цветения, и плесени.

«Что ушло, то возвратится, – думает Клервана. – Так будет повсюду, если жемчужная болезнь уничтожит людей».

Мысли распадаются на простые части, будто избыток кислорода подтачивает пошлые рассудочные нагромождения. Ум уступает инстинктам, и во взгляде человека та же настороженность, что и в слезящемся взоре медведя, который нюхает воздух, встав на задние лапы.

Клервана сглатывает. От плотного струения магии твердеют лимфоузлы, слюна становится вязкой, а десны начинают ныть, будто снова режутся зубы. На руках приподнимаются волоски.

«Мы ведь ведьмы. Дочери стихий. Эта наша среда. Барсучьи норы. Перегной. Роса. Крик сыча. Почему же так неуютно осознавать, что до ближайшей микроволновки полсотни миль? Мы слишком одомашнились, изнежились».

– Клер, идти становится труднее. Мне нехорошо, – подает голос Энзли, самая младшая в отряде.

Клервана ее не любит. Слишком капризная, слишком самовлюбленная. Но потому-то и способная остановить сердца двенадцати взрослых мужчин и ничего не почувствовать. Страшно представить, что там с сердцем у самой Энзли.

– Давай остановимся?

– Я предупреждала, что будет тяжело. Если остановимся, легче не станет. Мы просто дольше здесь пробудем.

– Я вся чешусь.

– Дайте ей бледной воды. Только глоток, не больше. Если еще кому-то невмочь, выпейте тоже по чуть-чуть. Главное, оставьте Жанне. Ей будет нужнее всего.

Спустя час семерка ведьм приближается к эльфийскому лесу. За буковой опушкой колышется зеленая тьма. Женщин обдает первобытным дыханием, в котором смешались горькие травы, сырые мхи и прелая листва. Идти дальше в открытую опасно.

– Лизелла, Наташа, пора выставлять экран. Адель, ты страхуешь Лизеллу. Гильда, а ты – Наташу. Вам тоже придется разуться. Жанна, ты идешь за мной и ни на что не обращаешь внимания, поняла? Пускаешь в ход магию, только если нас шестерых положат. Энзли, ну как, больше не чешется?

– Чешется, еще как. Руки чешутся. Надеюсь, кто-нибудь еще попытается нас остановить.

– Только помни, что велел Конвент. Эльфов стараемся не трогать. Без веских причин.

Пока девушки снимают сапоги и заземляются, Клервана вглядывается в живую пучину. Где-то там, в глубине, – останки Нины. Лучшая из учениц Клерваны, она успешно прошла все проверки кастигантов и проработала в Лаврелионе два года. Ни разу не воспользовалась магией, чтобы себя не выдать. И все это время снабжала Конвент информацией о ходе эксперимента. И вот две недели назад связь оборвалась. Клервана уверена, что Нины нет в живых. Ей даже кажется, она знает, как погибла девушка. В воде. Только она не утонула. Ее задушили. Клервана видела это глазами Нины во время глубоких медитаций: чугунная рука на шее, сдавившая горло, и мужское лицо по ту сторону пляшущей водной поверхности. Не лицо, а рваная мозаика. И клокотанье пены. Черт, не разобрать, как она ни пыталась.

Две недели… От ее нежной, умной ученицы уже мало что осталось. Разбухший зеленый труп, исходящий жижей, в которой копошатся личинки. Губы и глаза съели жуки. Найти бы могилу. Пускай это и не входит в задание Клерваны.

Будь ее воля, она бы сначала выжгла Лаврелион дотла, а потом разбиралась бы, как именно кастиганты связаны с убийством Каспара Амидори и покушением на Соломона Лу. Довольно и того, что связь есть. И имя этой связи – Джудфри Эрикдейл Леннокс. Какая-то рыцарская знаменитость, по словам Марины. Почетное первое место в списке знаменитостей, которых Клервана мечтает убить.

– Клер, мы готовы, – подает голос Наташа.

Клервана оборачивается. Колышется бурое папоротниковое море. Зябко льнут друг к другу стебельки хвощей. Обособленное мертвое дерево поскрипывает, увитое мертвой лианой. Несколько его соседей давно рухнули, и поверх них теперь бархатно зеленеет мох. В ближних кустах возятся птицы, обдирают сморщенные ягоды, а в нескольких шагах от Клерваны нахохлилась стайка молодых ведьм. В гулкой роще долбит дятел. От земли поднимается пар.

– Ну как? – доносится голос со стороны одной из босых женщин.

Клервана кивает. Экран, к сожалению, не делает тебя невидимым, но если подойти к делу умело, то ты впишешься в антураж, почти как та иголка – в стог сена. Сольешься с фоном. В лесу это будет еще проще. Ну а если их все же увидят, смотрящему можно заколдовать глаза. А если и это не поможет… нашлась бы поблизости птица с достаточно острыми когтями или клювом.

Клервана входит в периметр экрана. Отряд в молчании пересекает луг и вступает в рощу, которая стоит в авангарде леса. Увядшую траву сменяет мягкий покров из палой листвы, а над головами смыкаются кроны, образуя сквозистый полог. Длинные тени ведьм забегают далеко вперед – все равно что гончие, увлеченные запахом дичи.

Стал попадаться мокрый валежник, облепленный мхом и грибами. Густеет подлесок. А главное, все сильнее давит толща разлитой магии. Мерещится, что задохнешься, если не сможешь набирать столько воздуха, сколько вмещает грудная клетка. По краям зрения началось какое-то мельтешение: скачки2 и всполохи. А шум листвы переходит в шепот: «Почему ты так долго? Что же так долго?»

Слова разобрать трудно. Приходится подолгу вслушиваться в шевеление изъеденных губ и языка. Нет, нельзя вслушиваться, нельзя останавливаться. Даже ради Нины – нельзя. Остановишься раз, да и останешься на месте вовеки. А через десяток лет новый путник услышит уже твой шепот.

А вдруг она все-таки жива? И пытается связаться сквозь массив чужеродной магии? И плачет от отчаяния. Отчаяния тех, кто кричит с голого берега идущему мимо кораблю – кричит и знает, что его не услышат.

Клервану начинает мутить. Ее учили, что если цепляться за прошлое, то и оно вцепится в тебя.

Прости, Нина.

Нужно думать о чем-то непреложном, конкретном.

У нее есть задание. Проникнуть в Лаврелион. Оценить обстановку. Собрать данные. Исходя из ситуации, выбрать одно из двух. Восстановить наблюдение за кастигантской лесной школой. Или уничтожить установку для трансмутации. Потому-то с ними Жанна. Только ей под силу определить местоположение машины Теркантура. Вернее, не самой машины, а навигационной метки, которую оставила Нина. И только Жанна может соткать шаровую молнию на расстоянии. По прогнозам ясновидящих, взрыв в подземной лаборатории не должен повлечь сейсмических событий.

Вот, уже лучше. Поменьше метафизики. Нащупать себя. Отдавать себе отчет в каждом шаге: вот ее пятку встречает пружинистый настил, вот ее вес перекатывается по своду стопы и скапливается в мыске перед тем, как толкнуть ее дальше. Может, и ей разуться? Или идти медленнее, чтобы организм успевал адаптироваться к уплотнению магического фона? Нет, у них не так много времени.

И потом, когда-то это должно прекратиться. Дойдут до колонии эльфов, там магический фон уже не будет сплошным. Интересно, как держатся остальные. Впрочем, раз экран действует, значит, как-то держатся.

Спустя время Клервана замечает, что зеленая кровля отодвинулась вверх, а между деревьями стало просторнее. Да и сами деревья не только выросли, но и прибавили в обхвате. А еще дальше, Клервана знает, будут супердеревья, в которых остроухие живут: высотой с гору, с облаками на ветвях и такой толщины, что внутри уместился бы танцпол. И лианные виадуки от дерева к дереву. И то, что Нина называла «галереями из лозы», на ярусах для эльфийской знати.

Женщины останавливаются. Клервана по инерции едва не выступает за пределы экрана. Наперерез ведьмам движется конный разъезд. Четверо всадников в мехах и легкой кожаной броне. Эльфы.

За спиной у Клерваны шелест вынимаемых клинков. Слышно, как учащается дыхание Энзли – так она вводит себя в кровожадное исступление. Но их пока не заметили. Клервана жестом велит замереть.

Патруль приближается. Уже слышны обрывки разговора.

– …А мне кум говорил, что по ту сторону Ириуа короткоухие стали закрадываться в лес. Бегут от чумы.

– Если им милее умереть от ядовитых спор и наших стрел, чем превратиться в кисель. – Я не возражаю. Нам отрада. Лесу удобрение. Человеку – свобода выбора. Все в выигрыше.

– А знаете, короткоухие не всем плохи. Я даже буду немного скучать. Мне вот по душе прогрессивный рок. Было бы здорово его сохранить. Или кино. Кино бы я тоже оставил. Бывали когда-нибудь в человеческом кинотеатре? И соборы у них красивые.

– И что, ты в лесу будешь строить кинотеатры и соборы?

– Зачем строить? Пусть стоят, где стоят. Лес туда сам доберется. Со временем.

– Когда лес туда доберется, Фальяра велит разрушить все хамские памятники.

– Это здесь Фальяра главный. А новыми землями, может, будет править кто-то другой.

– Если Лаврелионский гамбит будет отыгран до конца, власть Фальяры только укрепится. Так что лучше не привязывайся к своему прогрессивному року. Свои слабости надо убивать.

– А еще у человеческих женщин грудь побольше. Насильничать-то Фальяра не запретит?

– Грудь, может, и больше, но эти их уродливые уши… Как обрезанные! Мне было бы противно.

Всадники переговариваются на языке племени Авьялеманга. Это эльфы приграничья. «Те, кто не строит дорог», как называли их первые человеческие поселенцы. Авьялеманга чаще остальных сталкивались с людьми. Отсюда и некоторое сходство. Отсюда же – их феноменальная к людям ненависть, увековеченная в жутких человеческих чучелах, что охраняют подступы к Сильва Альвана.

Всадники совсем близко. Можно разглядеть рунические нашивки на замшевых куртках. Татуировки на ушах. Оспины на лице одного из них. В ноздри ударяет запах шкур и конского пота.

Клервана застывает. Пара серых глаз смотрит прямо на нее. Смотрит и не видит. Если зрачки остроухого хотя бы дрогнут, она прыгнет и всадит в него клинок. А пока – не шевелиться… и попробовать заколдовать его взгляд.

Поздно. Белокурый эльф натягивает поводья и спешивается. Клервана готовится к выпаду – и все еще не делает его. Остроухий, похоже, по-прежнему их не видит. Ведьмы неподвижны, хотя, кажется, воздух наэлектризован общим напряжением их тел. Даже Энзли до сих пор сдерживается. Нет, все-таки состав отряда Клервана подобрала безупречно.

– Естество повелевает! Я вас нагоню! – бросает своим товарищам блондин и направляется туда, где его одновременно могут пронзить, по крайней мере, два меча.

Он проходит мимо Клерваны, мимо Наташи и становится рядом с Гильдой. Распускает ремень и застывает, нацелившись в ближайшие лопухи. Гильда осторожно подбирает ногу ближе к себе. Вот-вот о плотный перепончатый лист должна забарабанить струя, и опять ничего не происходит.

– Парни, вы что, смо2трите? – Эльф оборачивается на своих друзей. – Вы же знаете, я не могу, когда смотрят!

Всадники, успевшие немного проехать вперед, отзываются хохотом.

– Ну конечно, кто в здравом уме упустит зрелище отливающего Амитона! Весь великий лес замер в ожидании чуда! Не заставляй нас ждать!

– Как хотите, а будто кто-то смотрит… – вздыхает Амитон, прикрывая глаза и запрокидывая лицо к зеленому пологу.

Гильда, поджав губы, отводит полный отвращения взгляд, и эльф наконец переходит к задуманному.

Закончив, он оправляется, и тут бы ему вернуться к своему коню, но он снова медлит.

– Эй, други! А ну-ка разворачивайтесь! Провалиться мне, если тут не пахнет человеческой женщиной!

Клервана смаргивает, когда едкая капелька пота, не удержавшись на ресницах, скатывается в левый глаз. Похоже, ничем хорошим ситуация не кончится. Сведенные мышцы начинают подрагивать.

Всадники останавливают коней на удалении и, наскоро посовещавшись, отсылают назад одного, тоже светловолосого, но с темной бородой и бровями.

– Что ты там учуял, Амитон?

– Сойди с коня, Тэм Лин, и понюхай сам. Убедишься: пахнет мускусом женских волос и подмышек. И этой, как ее… косметикой! Легонький такой спиритуальный как бы ветерок…

«Всех же в бане сама оттирала, – думает Клервана. – Проклятые эльфьи ищейки».

– Я не стану нюхать кусты, на которые ты облегчился. Небось возбудился от разговоров про человеческих самок, вот и мерещатся тебе женские дурманы. Тебе же сказали, что беженок видели только на том берегу. Давай в седло!

– Ну хорошо, а это что, по-твоему? Это же отпечаток хамской ноги, с каблуком!

Второй спрыгивает на землю и проходит сквозь раздавшийся в стороны ведьмовской строй. Прежде чем он успевает присоединиться к склонившемуся над травой другу, Клервана делает знак Адели. Ты берешь этого. Этот мой. Молниеносно и бережно подключиться к зрительной коре. Теперь перехватить нужные сигналы, идущие от глаз. И не загрести лишнего, а иначе сознание заметит, что мозг недополучил информацию. Лишь бы эльфийская физиология не сильно отличалась.

– Ну? Где твой след?

– Да в том-то и дело, что след был не мой… Не знаю… Показалось, что ли…

– Феи проказничают, вот и все. Проси защиты у Матери богов, чтоб не казалось. Пошли, Амитон. Ты всегда был впечатлительным. А впрочем, запах и правда какой-то странный… Сыр? Фиалка?

– Вот сам и проси защиты у Матери богов! Сыр и фиалка! Ладно, пошли! По мне, так лучше избыток бдительности, чем нехватка.

– А вот тут я с тобой полностью согласен.

Клерване почти не верится, что эльфы наконец-то уезжают. Все происшествие не заняло и трех минут, но спина взмокла от напряжения. От пота щиплет глаза.

Ведьмы ждут, пока звук копыт растворится в гомоне леса.

– Ой, девки!.. – Первой начинает смеяться Гильда.

Лизелла и Адель тоже прыскают в прижатые ко рту ладони. Бледная Энзли фыркает и комически закатывает глаза. Даже Клерване смешно. Нет, это нервное, конечно…

– А что, Гильда? Ты ж к нему ближе всех стояла? – кривя губы, чтобы тоже не рассмеяться, спрашивает Наташа. – Разглядела эльфическое достояние?

– Насилу разглядела! Прямо скажем, девушки, ничего мы с вами не потеряли, когда отселились от остроухих.

Клервана вздыхает. Ну пускай еще пошутят, заслужили. Только бы ни с кем истерики не сделалось, унимать потом долго. А то про экран-то ее подопечные как будто и забыли!

Но не Клервана обрывает веселье. Жанна вскидывается и показывает куда-то в сторону.

– Клер, они двигают машину Теркантура.

– В каком смысле двигают?

– Не знаю, перевозят куда-то. Из Лаврелиона.

– В другую часть леса?

– Не знаю. Я просто чувствую, как знак Нины быстро перемещается на северо-восток.

– Не в глубь леса, а наоборот. Они что, эвакуируют свою базу?

Энзли щурится и хрустит пальцами.

– Понеслась. Пускай Жанна долбанет по ним молнией. Ты сможешь это сделать отсюда?

– Думаю, да. Клер?

– Нет, еще рано. Северо-восток, ты сказала? Похоже, они используют старый тракт. Ну да, чтобы проехали грузовики. Мы сможем их перехватить, если поторопимся. Взорвать машину Теркантура мы всегда успеем. А следовало бы понять, что происходит. Только… нам понадобятся лошади…

В этот момент уже никто не смеется. Те четверо эльфов, конечно, не могли еще уйти слишком далеко. Под ними – четыре скакуна. Вывезут ли они всех ведьм? Энзли тощая. Наташа и Гильда тоже миниатюрные. Должно хватить… Жаль. Столько усилий – и впустую.

– Я пошлю им вдогонку проекцию, заставлю вернуться. Энзли, когда они появятся, ты знаешь, что делать. Смотри не угробь лошадей.

Хага докуривает крепкую эльфийскую сигарету без фильтра, наблюдая, как закрывают и со скрежетом запирают на засовы двери контейнера. Жестяная коробка длиной в сорок футов. Не верится, что в нее уместился труд и всей ее жизни, и жизни нескольких поколений кастигантов. Главное, чтобы трансмутант нормально перенес поездку и не пришел в себя на какой-нибудь дорожной неровности… Глупости. Все будет хорошо. Она ведь лично проверила дозировку седативной эмульсии. Надо перестать себя накручивать.

Возле тягача с прицепом отец отдает последние инструкции кому-то из сопровождающих.

Забористый, однако, табак. Не стоило ей курить. И так сердце не на месте. А теперь еще и голова кружится.

Грустно. Грустно видеть Лаврелион разоренным. По дорожкам кампуса спешат лаборанты в развевающихся белых халатах, несут к машинам наскоро обернутые в ткань приборы и охапки перевязанных документов. Потрошить лабораторию начали ночью, а погрузка все никак не кончится. Несут и несут.

Не хочется переезжать на новое место. За несколько лет почти безвылазного пребывания в резидентском лесу Хага отвыкла от простора и яркого солнца. Не будет теперь ни листвы над головой, ни дубовой рощи за окном, ни пения птиц. Даже лягушачьего кваканья жаль.

А самое непереносимое – это ответственность, ждущая за пределами Сильва Альвана. Ответственность за изуродованный жемчужной болезнью мир, которому придется взглянуть в лицо. Спрятаться бы, как в детстве, в каком-нибудь закоулке родительского дома и помолиться, чтоб мама не заметила порчи, причиненной ее вещам, а там оно, глядишь, как-нибудь само разрешится или забудется. Но нет, в этот раз не выйдет.

Хага прижимает к груди чучело обезьяны из лаборатории. Сигарета дотлела до самых пальцев, а девушка все цепляется за горячий краешек, потому что вот докурит – и тогда уже точно все.

К ней приближается отец.

– Хага, я могу попросить тебя на время расстаться с твоим питомцем? – кивает на чучело капуцина доктор Целлос. – Нам следует поблагодарить наших лесных хозяев за гостеприимство.

– Хорошо. Я отнесу его в нашу машину.

– Э… Думаю, будет лучше, если ты поедешь в другой машине.

Сделав несколько бодрых шагов, она останавливается. Оборачивается.

– Мы не поедем вместе?

– Да, поезжай с молодежью. И тебе будет веселее, и им. – Отец коротко и формально улыбается и переводит взгляд на постороннюю точку.

Девушка подступает к нему вплотную. Дожидается, пока он снова посмотрит на нее поверх очков.

– В чем дело? – Она непроизвольно переходит на шепот.

– Собственно… – начинает пожимать плечами отец, а потом его плечи опадают – вместе с фальшивой непринужденностью. – Хага. Я не уверен, можем ли мы доверять им. Все, что случилось за последнее время… Это уж как-то слишком им на руку.

– Думаешь, эльфы саботировали эксперимент? Магически изменили нашу формулу?

– Я не знаю. В протоколах я ошибки не нашел. Может быть, мы сами приблизили свой конец. А резиденты нам просто помогли. Может, они знали, что так будет. У них ведь все пророчества к этому сводятся.

– Папа, какие пророчества… Это банальная пропаганда.

– Ну а если бы я сказал не «пророчества», а «прогноз»? Это бы тебя не так покоробило, моя строгая дочь?

– Почему я должна ехать в другой машине?

– Не должна, Хага. Не должна. Я прошу тебя поехать отдельно. В предчувствия, полагаю, ты не веришь так же, как и в пророчества? Я в твоем возрасте не верил.

– Ты думаешь, эльфы не дадут нам просто так уехать из Сильва Альвана?

– Если они узнают, что мы не планируем возвращаться… Мало ли что произойдет по дороге. Ехать со мной и господином Лурией может быть небезопасно.

– Но мы все делаем вместе. Если тебе угрожает опасность, я ее разделю.

– Не будь эгоисткой. Пожалуйста. Так мне будет спокойнее.

– Фальяра идет сюда.

– Накрой свою обезьяну хотя бы шарфом. И сделай лицо поприветливее.

Старый эльф приближается к ним, идя вдоль гравийной дорожки, но не сближаясь с ней и уж тем более не наступая на нее даже краешком мокасин. Хагу эта спесь прежде очень задевала. И не только в эльфийском вожде. Так делали все они. Подумайте, какое унижение: пройтись там же, где и человек! Каждый раз ей хотелось толкнуть остроухого, чтобы очутился посредине тропинки, а то и сел в гравий.

Эльф останавливается на расстоянии пары шагов от них. Седые волосы Фальяры стянуты в узел. Если бы Хага лишилась ушей, она бы всячески это маскировала. Но резидентский предводитель не таков. Двух уродливых зияний по бокам головы он не только не стесняется, а даже наоборот: очевидно, гордится ими. По словам отца, восход Фальяры к власти начался именно с той сделки: несколько пар заостренных ушей в обмен на автономию Сильва Альвана. Говорят, он сам себе их и отрезал. И всунул, липкие от теплой крови, в руки Алену Лурии.

Напрасно Хага приучала себя к отцовской невозмутимости. Взгляд все равно сносит к этим безобразным дыркам. Отталкивающее всегда ее притягивало. Почему-то. Она этого стыдится. Нервничает каждый раз. Но сегодня это даже кстати. Старый эльф и не поймет, что она волнуется больше обычного.

– Ну как? Собрались в дорогу?

Хага переводит вопрос отцу.

– Да, князь. Приготовления закончены. От лица кастигантов благодарю вас и ваших людей за гостеприимство и защиту. Учитывая отношения между нашими народами, это особенно ценно.

Хага переводит, в который раз замешкавшись на слове «князь». Эльфы называют Фальяру то «жалователем», то «хранителем», то «родичем», то «отпрыском дуба». Девушка взяла за правило поочередно использовать все варианты. «Кастигантов» она называет просто «исследователями». Главное, избегать слова «ученый». А то сперва была путаница с эльфийскими «знающими», друидами, которые не желали терпеть в Лесу конкурентов. Эксперимент тогда чуть не окончился, еще не начавшись.

– Друиды говорят, в дороге вас может застать буря.

– Фальяра говорит, что может начаться гроза. Так ему сказали шаманы.

– Хм… Спасибо за предупреждение. Синоптики обещали облачность во второй половине дня.

Хага переводит.

– Я бы не стал тратить время на досужую болтовню о погоде! – Фальяра взмахивает рукой, осыпая их дробным стуком костяных браслетов. – Я говорю о другой буре. Не от этого мира. Той, что пощадит лишь кротких и гибких.

Хага осторожно переводит, досадуя, что сама не понимает, о чем речь.

– Это будет какой-то мистический шторм. Трансцендентный. И в нем выживут лишь смиренные и… податливые? В общем, это он не про погоду.

– В таком случае, – кивает профессор, – имеет смысл поторопиться. Я не прощаюсь навсегда. Мы вернемся в Сильва Альвана, когда на границах леса станет спокойнее. Надеюсь, мор удастся победить в скором времени.

– Я отправлю с вами своих людей. Для безопасности.

– Фальяра говорит, что пошлет с нами своих эльфов. В качестве охраны.

– Князь, благодарю вас. Мы не смеем более злоупотреблять вашим расположением. В охране нет никакой необходимости.

Хага переводит.

– Я отвечаю за вас, пока вы на моей земле. Отвечаю перед Великим Лесом. Я дам вам по одному воину на каждую из ваших повозок. Это не обсуждается.

Хага переводит. Эктор Целлос переглядывается с дочерью и с искусственной улыбкой склоняет голову перед Фальярой.

– Как вам будет угодно, князь.

Профессор выжидает, пока Фальяра удалится, а потом, подхватив Хагу под локоть, увлекает девушку к фургонам.

– Садись. И не меняйся ни с кем местами. Запусти руку под кресло. Нащупала? Он заряжен. Если что-то пойдет не так, воспользуйся им. Только помни, что за пределами дороги от него, скорее всего, не будет толку. Там – магия леса. Неизвестно, как поведет себя оружие. Лучше не рисковать. Но надеюсь, до этого и не дойдет. До скорого, Хага. Я буду вон в той машине, сразу перед вами.

– Папа? Про какой шторм говорил Фальяра?

– Я уверен, это просто предлог, чтобы внедриться к нам в караван. В любом случае, даже шаманы Фальяры не знают, что моя дочь – чемпионка графства по пулевой стрельбе. Увидимся на той стороне.

Он целует девушку в лоб и, горбясь под низким потолком салона, протискивается между кресел к выходу. Хага вяло машет на прощание рукой.

Оставшись одна, вздыхает. Поудобнее располагает на коленях мумию обезьяны. Надо его будет почистить, а то весь пропитался пылью. Девушка еще раз проверяет пистолет, закрепленный под сиденьем. Да, лучше бы ей не пришлось стрелять. Надо успокоиться. Еще ничего не случилось. А на новом месте, может, будет даже лучше. Разобраться бы только с трансмутантом.

Она прислоняет голову к окну. Из-за угла столовой виден краешек фонтана, в котором две недели назад нашли труп лаборантки. В тот день все изменилось. Хага начала пить таблетки. Ее стал мучить сон, в котором она пытается вернуть Нину к жизни с помощью машины Теркантура. Легче не стало даже после того, как шеф безопасности сказал, что Нина шпионила в Лаврелионе и что новый Адам таким образом защитил эксперимент.

Хага закусывает губу. Зачем вообще был нужен последний ингредиент? Они ведь сами научили свое творение убивать. Ален Лурия настаивал, что без этого формула будет неполной. «Давайте, – горячился он, – кастрируйте постчеловека. Застрахуйте его от неправедности!»

Рядом с девушкой начинаются рассаживаться коллеги.

– Привет, Хага. Тут не занято?

– Эй, а я думал, ты ненавидишь эту обезьяну.

– Это правда, что с нами поедет остроухий?

Салон быстро заполняется. Последним входит обритый налысо эльф. Садится напротив. Молодой, крепкий. Льняная рубаха натянута, как парус, на мышцах груди. Голубые венки на шее и голых висках. Сильные руки. И широкий кожаный пояс с ножами. Хага машинально пересчитывает ножи, а потом пассажиров. Ножей даже больше. Хочется верить, что тут нет преднамеренной связи. Жалко будет дырявить это безупречное тело. Девушка вздрагивает от взгляда крупных лавандовых глаз, снова отворачивается к окну. Предварительно убрав прядку за ухо. И сев поровнее.

В салоне становится тихо. Только слышно, как остроухий втягивает воздух хищными ноздрями.

Наконец дверь с лязгом закрывается. По салону прокатывается вибрация и гул мотора, а спустя несколько минут вся автоколонна приходит в движение.

Лаврелион за окном тоже трогается и начинает медленно складываться, сворачиваться и сжиматься. Остаются позади последние углы и грани, еще белеет между хмурых дубов часовня. Хага смотрит, смотрит, выкручивает шею. Если всаживать в девушку нож, то – сейчас: пока она вся отдана прощальному взгляду.

Хага поворачивается, невредимая. Снова короткое, хоть и неслучайное сцепление взглядов. И снова девушка отводит глаза. За бортом автобуса клокочет и струится зеленая лава, отвесно восставшая по бокам от дороги; в окна ударяют ветки, обвешанные мшистой бородой. Через лобовое стекло виден идущий впереди фургон. А еще дальше – контейнер с машиной Теркантура и трансмутантом. Если смотреть туда, в обгоняющую их даль, подернутую выхлопным дымком, то боковым зрением можно отслеживать положение лавандовых глаз – единственное подвижное во всем облике остроухого.

Что ж, вот она, дорога. Пока что спокойная, даже если потряхивает. Лишь бы не изменила.

Хага взглядывает на матовое небо. Откуда еще обрушиться буре, хотя бы и мистической? Небо как небо, ничего необычного.

Черт, кажется, она забыла маску для сна. Точно. Оставила на комоде, на видном месте. Специально положила, чтобы не забыть.

Спустя какое-то время девушка бросает блюсти осанку – не ради же этого истукана! – и слегка оползает в кресле. Мысли ее по-прежнему обращены назад: к последним невеселым дням в Лаврелионе. Работы стало меньше, а мучительных сомнений прибавилось.

Взгляд ее блуждает, намеренно обходя стороной эльфийского конвоира, но не находя, к чему еще пристать. В салоне возобновляются переговоры вполголоса. К остроухому привыкли – всепобеждающий человеческий дар обустраивать жизнь при любом раскладе. Еще через полчаса кто-нибудь, зашуршав пакетом, расчехлит бутерброд, и на весь автобус аппетитно понесет колбасой.

Пасмурное небо впереди начинает светлеть. Того и гляди прорежется солнце. Среди туч намечается слепящий зазор, на который лучше долго не смотреть, а то на сетчатке останутся радужные пятна. Хага щурится, но взгляда не отводит. Что-то не так. Рассеянное свечение, сначала бесформенное, как бы уплотняется в косматый сияющий ком и обрастает дрожащей кромкой. И уже не кажется, что он вписан в контуры туч. Тучи там, наверху. А живое сияние – гораздо ниже и ближе и движется заодно с колонной.

Эльф замечает ее замешательство, пока еще не тревогу, и сам оборачивается посмотреть.

– Похоже на шаровую молнию… – говорит кто-то за спиной Хаги.

– Будто ты видел шаровую молнию! – возражает женский голос.

– Эй, у меня мурашки! И запах! Чувствуете? Озон?

Хага чувствует, как на коже рук приподнялись волоски. Покалывает скальп. Да, похоже, что у этой штуки электрическое происхождение… Только почему она так строго удерживается над контейнером с машиной Теркантура? Будто сознательно.

Остроухий переглядывается с Хагой, и по его лицу она понимает, что он так же растерян. Или делает вид. Или, если это все-таки провокация эльфов, его могли и не предупредить. Для верности.

Хага опускает с колен сверток с чучелом. Вот сейчас удобно скользнуть рукой под кресло…

– Что это может быть? – спрашивает она эльфа. – Ты когда-нибудь видел такое в Великом Лесу?

– Колдовство! – он качает головой, бледный и напряженный.

Взять его на мушку? Может, тогда заговорит по-другому. Но и ей придется заговорить совсем по-другому. Оружие обязывает.

– Это не может быть колдовство! Не должно быть! – Хага и сама не замечает, что почти кричит. – Эта дорога свободна от магии! Мы проверяли!

Эльф, не отзываясь, смотрит вперед.

Сфера, кажется, обрела плотность и очертания, к которым стремилась. Дрожание нимба успокоилось. Теперь это просто четко обрисованный пузырь холодного света.

Тягач, запряженный контейнером, начинает сбрасывать скорость. Один за другим тормозят автобусы, идущие следом.

Словно в ответ на замедление колонны световой шар проваливается вниз, проходит сквозь гофрированную обшивку. Он внутри. Внутри вместилища машины Теркантура.

Транспорт окончательно встает. Из своего автобуса выскакивает Ален Лурия. За ним отец.

В этот момент Хага замечает, что от контейнера сплошным фронтом расходится мерцающее колебание. Воздух как бы плавится, искажая и перемешивая зримые формы.

Это излучение Фламеля. Значит, в трансмутаторе началась реакция. И значит, линия с красной тинктурой нарушена. А может, и сама камера повреждена. А значит, трансмутировать начнет все, до чего докатится магическая волна.

Хага тянется за пистолетом, не совсем понимая, как он ей поможет.

Оглядывается. Салон пуст. Снаружи нет никого.

Девушка пробует завести двигатель. Тишина. Смотрит на часы.

– Меня зовут Хага Целлос. Я руководитель лаборатории проекта «Лаврелион». Я одна. Или мне кажется, что я одна. Сейчас 10.15 утра. Непонятная светящаяся сфера активировала машину Теркантура. Произошел выброс философского камня, – девушка открывает дверь и спрыгивает на растрескавшийся асфальт.

За ней следом, вереща, выскакивает капуцин. Перебежав на четырех лапах обочину дороги, скрывается в зарослях.

– Меня зовут Хага Целлос. Мне 27 лет. Я только что видела, как ожило чучело обезьяны. Я попробую добраться до выезда из леса. Я пробегаю мимо прицепа, в котором находится трансмутатор. Возможно, лучше было бежать в другую сторону. Но уже поздно. Магический фон меня все равно уже зацепил. Надо продержаться пару миль, там излучение должно ослабнуть.

Хага замечает, как с поверхности ее кожи отделяется нечто вроде дыма. Рука теряет ясные очертания. Будто в глаза что-то попало. Но девушка знает, что зрение тут ни при чем.

– Меня зовут Хага! Хага Целлос! Я бегу по долбаному шоссе среди долбаного леса! Обувь – хуже не придумаешь! Хоть не на каблуках! Еще забыла маску для сна! Мне страшно! Меня может не стать в любую минуту. А из-за принципа магической суперпозиции возможно и такое, что меня уже нет! Может, я уже призрак. Трудно бежать и говорить! Но папа говорил, что нельзя молчать. А сам-то исчез! Как знала, что не стоит переезжать! Надо было послушать долбаных эльфийских друидов! Как хочется жить! Как же хочется жить! Если выберусь отсюда, брошу науку. Найду себе мужика. И пусть непременно будет неидеальным. Рожу детей. Уедем к морю! Черт с ним, с этим благом для человечества!

Впереди – разбитый на несколько пенных потоков ручей, петляющий между обомшелыми обнажениями каменной породы. София встает на валун в середине ручья и оказывается внутри одиночного столба света. Будто зашла в золотую телефонную будку.

Волосы девушки отливают на солнце красным, перекликаясь с карминовой листвой кленов. Грани доспехов блещут на солнце. У основания каменного пьедестала клубится радужная водяная дымка.

Джуд жадно вглядывается в это оптическое чудо, словно его можно перенести внутрь себя, сохранить там его отпечаток, чтобы потом открыть, как медальон, когда ничего светлого не останется рядом. Но все прекрасное обречено. Медальон схлопывает створки, бабочка взмахивает хрустальными крыльями. София с визгом оскальзывается, латный сапог уходит в воду. Девушка выпрыгивает на сухие камни, а потом обратно к Джуду.

– Мне показалось, там кто-то есть! Что это? Почему дерево в одежде? Это, что ли, такой каприз природы? Дерево, похожее на человека?

Уже спокойнее, частично укрывшись за рыцарем, она показывает на тот берег. Туда, где к воде склоняется обильный кустарник, скопление перепутанных ветвей, будто нарочно изогнутых так, чтобы смутно напоминать человеческую фигуру. Среди стеблей есть даже что-то похожее на голову: особо плотный узел, черное гнездо, в котором копошится лесная мелочь.

София и не заметила бы этого зловещего подобия, почти растворившегося в неприкаянной зелени, если бы не клочья одежды. Уж это нельзя отнести на счет воображения. Кто-то давным-давно взял на себя труд облачить этот уродливый сноп в куртку и штаны, от которых с тех пор мало что осталось, но тем страшнее. Будто это и в самом деле был человек, которого поразила неизвестная форма магической чумы. И тут до нее доходит.

– Джуд? Только без скидок на то, что я девочка. Это еще не значит – слабохарактерная. Это ведь не совсем дерево, да?

– Теперь уж это просто дерево, раз там дрозды устроили гнездо. – Джуд стискивает ей руку, надеясь, что прикосновение окажется убедительнее слов. – На рыцарском жаргоне это называется «эльфийская икебана». Обычно они встречаются на границах резидентских территорий, для устрашения. А этот вон как далеко забрался. Не стоило ему пить из этого ручья.

– А моя нога? Она не превратится в корень? – Девушка вздрагивает.

Майка под доспехами пропитывается холодным потом. Ее первое побуждение – помыть ногу в этом же ручье, смыть колдовскую воду. Да, отличная идея, истеричка! Хорошо, что она не успела начать это воплощать.

– Нога же сухая? – спрашивает Джуд.

– Сухая… Даже слишком сухая! Мне кажется, я чувствую, как она усыхает!

– Не выдумывай. Сапоги герметичные. Это раз. Если что, сработала бы магическая защита. Это два. В любом случае, давай осторожнее.

– Ты говорил, что эти доспехи старые!

– Я говорил, что они уступают нашим вчерашним доспехам. А так они совершенно новые.

– Ты нечуткий, Джуд. И немного нудный. В этом твоя проблема.

Они пересекают ручей и поспешно удаляются от злосчастного места. От единственного в округе солнечного пятна.

Зеленый сумрак становится все гуще, хотя деревья теперь стоят реже. София обводит взглядом колоннаду исполинских стволов, задирает голову. Кроны смыкаются высоко-высоко. Темные верхушки бередит ветер. Если долго смотреть, то можно потерять равновесие. Кажется, что они с Джудом уменьшились. Странное чувство – сомневаться в собственном размере. А вокруг – ничего, с чем можно соотнестись, чтобы убедиться: изменилась не ты, а все остальное.

И с временем то же самое. По ощущениям, остановка у ручья была около получаса назад. А циферблат на запястье показывает, что прошло несколько часов. И себе не слишком доверяешь, и на приборы в этом лесу нельзя полагаться. Скорее бы выбраться отсюда.

– Тихо! – командует Джуд и переходит на шепот: – Слышишь?

София делает усилие, чтобы сквозь пульсацию крови в ушах и немолчный шорох листвы различить новый звук. Ритмичное биение, более дробное, чем удары сердца. Это топот копыт, приглушенный дерном. И кажется, что он несется отовсюду.

– Режим маскировки? – громко шепчет София.

– Хорошая идея, но нет. Не в этих доспехах. Давай укроемся среди корней того дерева.

Укрыться им не дают. Перестук копыт слишком быстро перерастает в грохот, из чащи с разных сторон вырываются четыре взмыленных скакуна, заключая Софию и Джуда в фыркающее пляшущее кольцо. Под ногами вздрагивает и гудит земля. На трех лошадях по две наездницы, на четвертой – одна.

София знает, что в седлах ведьмы. Чует их непривычным, хотя и знакомым чувством. Даже тех, что в этот момент у нее за спиной. Как на шабаше. Словно вокруг нее не отдельные люди, а ее продолжения, и каждое на учете, как та же нога или рука.

У Джуда продолжение только одно – меч. Рыцарь смыкает ладонь на его рукояти. Достаточно вглядеться в карусель прищуренных глаз, роскошных и злых, чтобы признать колдовскую масть конных амазонок. Драки, похоже, не избежать. Джуд мягко приседает, зарывая в землю края подошв. Внутренняя пружина скручивается, чтобы первый же выброс клинка вызвал веер крови. Пробить прореху в конном хороводе, прикрыть уход Софии, а там пусть обрушиваются на него. Да, он пришел в Сильва Альвана, чтобы спасти уцелевших ведьм. Но если спасенных будет на семерых меньше – что поделаешь, не его вина. Хотя, конечно, его. Но за них он помолится позже.

– Это изменники, про которых говорила Марина? – спрашивает одна, тонкая, шелковистая, с едва приметной косинкой в дымчатых глазах.

– Испуганные мальчики всегда хватаются за свои эфесики! – усмехается другая, бровастая белокурая малолетка в свитере с высоким горлом.

Джуд видит, как по зеркалистой поверхности его доспехов бегут голубоватые искорки, рунный рисунок наливается светом.

– Энзли, не вздумай! – рявкает старшая из них, натягивая поводья.

Ведьма встает в стремени, переносит ногу через круп лошади и спрыгивает на землю перед рыцарем. Ее меч в ножнах ударяется о бедро.

У этой глаза немного лисьи. Русые волосы убраны в косу. Ростом ему будет до подбородка.

– Меня зовут Клервана Ярпер. А ты – Джуд Леннокс. Я приговариваю тебя к смерти за преступления, которые ты совершил перед ведьмами.

Два лезвия, только что бывшие в ножнах, со звоном встречаются, скользят друг по другу. И снова. И снова. Ее скорость, ее напор! Финты!

Лошадь, заржав, отскакивает в сторону и размыкает оцепление.

– София, беги! – не оглядываясь, кричит Джуд и уворачивается от ножниц скрещенных клинков.

Воздух рассекло совсем близко от его лица.

Ну ладно, дрянь! Разозлила. Пусть даже она быстрее, зато он – тяжелее.

Отбив ее меч, Джуд сближается и таранит ведьму плечом. Та, начав было терять равновесие, успевает переменить ноги, крутануться и повести новую атаку. И тут клинок выпадает из ее руки, а сама она с воплем обрушивается на колени, прижимая к себе повисшую кисть.

Джуд, разгоряченный, едва не доводит до конца удар, который никогда бы себе не простил.

Рядом, за пределами лошадиного круга, кричит и корчится на земле София. Рыцарь кидается к ней, опускается рядом.

– Где болит? Что произошло?

– Ерунда, – всхлипывает София и утыкает мокрое от слез лицо в бронированную грудь Джуда. – Этой стерве досталось похуже.

Рыцарь оглядывается через плечо. Ведьмы, спешившись, помогают своей предводительнице встать. Дымчатая сооружает шину из кинжальных ножен и шарфа.

– Клервана, думай о феях, которых мы видели в том году. Будет не так больно!

«Смотри-ка, – хмыкает про себя Джуд. – Тоже знают про фей».

Хлопоты вокруг раненой ведьмы еще не закончены, но она, бледная, уже стоит ровно и взглядом ищет глаз Софии.

– Когда ты успела?

Девушка отстраняется от Джуда, ощупывая и разминая свое запястье.

– Причинять боль – это первое, чему вы меня научили.

– Но Марина сказала, что тебя не касался ни один Отворяющий.

София и сама хотела бы знать, когда именно она научилась колдовать. Вчера, в полицейской машине, она уже вовсю могла подключаться к чужому сознанию. Ну, не то чтобы вовсю. По правде говоря, она чуть не потерялась тогда. Но главное, ей удалось. Как? Вопрос на миллион артуриалов! Она боялась. Полицейский боялся. Они были не так уж различны в тот момент. Может, фокус в этом. Перестать различать между собой и не собой. Не спрашивать, по ком звонит колокол.

София обыскивает глазами (а может, и внутренним ухом) девушку по имени Энзли: та умеет убивать так, что жертвы ничего не чувствуют. Поэтому ей не больно убивать. Поэтому она думает, что ей это ничего не стоит.

– Клервана, – окликает ведьму одна из девушек, остролицая, подстриженная под мальчика. – Я снова поймала сигнал Нины. Они проезжают незащищенный участок. Там действует магия. Следующий будет только на выезде из леса. Если бить, то сейчас.

– Значит, сейчас, – кивает раненая ведьма, по-прежнему глядя на Софию.

Остролицая отступает за спины своих спутниц, вынимает из седельной сумки кожаную флягу и делает из нее несколько глотков. Потом еще.

– Что происходит? Что вообще происходит? – спрашивает Джуд. – Это ты ей сломала руку? Кого они собираются бить? Эй, вы кого бить собрались?

Шесть ведьм в молчании встают плотнее друг к другу, обозначая черту между рыцарем и своей напарницей. Взгляды их при этом словно говорят: «Хочешь знать, что происходит? А ты подойди поближе, полюбопытствуй. Если сможешь». Позади них остролицей, похоже, делается нехорошо: девушка замерла, полусогнувшись, словно в предчувствии приступа рвоты, и держась за седло рядом стоящей лошади. Джуд переглядывается с Софией, но у нее самой на лице напряженное замешательство: будто она никак не может распробовать новую нотку в знакомом вкусе.

За девушкой на заднем фоне больно наблюдать. Она опускается на четвереньки и вцепляется в пучки травы. Ведьму трясет: сначала мелко, потом все крупнее – и вот вместе со сдавленным стоном с ее губ начинают срываться хлопья пены.

– Слушайте, ей явно плохо. Вы уверены, что хотите просто стоять и пялиться на нас?

Клервана искривляет бледную полоску рта в призрачной улыбке. Учитывая свежий перелом, она в превосходном расположении духа.

– Разве ты сам только что не был готов убить нас всех, если понадобится?

– Я все еще готов. Если понадобится. И это было бы милосерднее, чем вот так… – Джуд делает необдуманный шаг вперед, и вся ведьмовская шеренга вздрагивает, обнажая мечи. Покалеченная атаманша невозмутимо подбирает клинок левой рукой.

– Адель, Гильда, блокируйте девчонку, но осторожно. Мало ли что она еще может.

– Да что вы за люди такие! – ощеривается рыцарь. – Разве у нас не одна цель? Положить конец убийствам Отворяющих. Остановить охоту на ведьм. Я не знаю, какие у нас шансы, но если мы поубиваем друг друга, они точно не возрастут.

– Готово… – доносится слабый голос из-за спин вооруженной шестерки.

Девушка вытирает слюну с губ и подбородка. Медленно встает и снова припадает к своей фляге. Кожаное дно, пересеченное швом, задирается все выше и выше. Наконец, задыхаясь от долгого питья, остролицая отнимает горлышко от мокрых губ и еще раз, уже звонче, объявляет:

– Готово!

Ведьмы, получив от своей предводительницы разрешительный кивок, одна за другой отступают к лошадям и забираются в седла. Ноздри ни с того ни сего начинает покалывать слабый аромат, какой бывает после грозы. Это даже не запах, а другое качество, не до конца уловимое человеческим обонянием – будто воздух вывернули наизнанку.

– Вот и все. – Раненая ведьма с шорохом убирает меч в ножны. – Нам не нужна ничья помощь. Тем более помощь рыцаря Круглого Стола. Стороны давно выбраны. А судьбы – скреплены. Твои предложения дружбы тебя не спасут. Я даже рада, что не убила тебя. Присвоить себе это наслаждение было бы слишком эгоистично. Тебя уничтожит магия. Думай об этом как о возмездии всех тех, кто погиб по твоей вине.

– Да что ты несешь? – не выдерживает Джуд.

– Мы несем забвение и смерть, Джуд Леннокс. Пусть твои соратники начинают свою охоту. Еще увидим, кто у чьих ног будет разжигать хворост. А ты, София Верна…

– Клер! – окликает ведьму остролицая. – Волна уже близко! Прости, но это слишком длинная речь!

– София Верна! Даю тебе последний шанс. Времени на размышления нет! Поехали с нами. У тебя особый дар. Не дай ему пропасть.

– Клер! – уже хором кричат девушки.

София оглядывается назад: что там за волна такая? – и берет Джуда за руку.

– Что ж, – ведьма ловко, несмотря на увечье, забирается в седло, – увидимся в цитадели хаоса.

Собрав поводья в кулак, Клервана разворачивает свою гнедую и дает ей шенкеля. Ведьмы, пригнувшись в седлах, поднимают лошадей в галоп: снова подрагивает земля, копыта высекают клочья дерна, силуэты всадниц теряются среди деревьев.

– Цитадель хаоса? – переспрашивает Джуд.

Одна из его бровей даже выгнулась как знак вопроса.

– Да ну их… – София все еще оглядывается через плечо. – Думают, что своим жаргоном кого-то впечатлят. Слушай, а ведь что-то действительно надвигается…

Сначала оно достигает слуха. Рыцарь и ведьма оборачиваются навстречу прибывающему шуму. Сперва похожий на шорох прибоя, звук становится резче, злее, расслаивается на отдельные всхлипы, свисты и что-то вроде хохота. Слышно, как звонко лопаются сухие сучья. Или это выстрелы?

Следом изменяется не то состав воздуха, не то его плотность – теперь он иначе облегает кожу. Его и вдыхать странно. Приходится делать усилие.

Что бы это ни было, оно надвигается сплошным валом, стеной от края и до края леса, неминуемое, как приговор времени.

Влажные холодные пальцы Софии вплетаются между пальцами рыцаря. В слитых ладонях туго бьются сердца.

Сейчас накроет.

Скашивая воздух, над ними низко пролетает размашистое белое пятно с глазами: сова. За ней другая. В вышине проносится крикливая пернатая мелочь. Молоденький олень выпрыгивает из кустов. Одно касание тонких ног о землю – и его поглощают встречные заросли. Оживает трава: не то бурундуки, не то мыши на бегу распарывают пожухлый ворс. Кажется, что лес выслал своих созданий, малых и великих, в погоню за ведьмами.

Джуд первым приходит в себя. Потянув Софию за руку, он увлекает ее к ложбине меж корней огромного дуба, где они собирались укрыться от Клерваны и ее банды.

– Шлем надень!

– А ты?

– Я тоже надену!

Дождавшись, когда София опустит забрало, Джуд накрывает ее собой и впечатывает девушку в сугроб прелой листвы. Забившись среди шершавых щупалец дуба, они замирают, пока над ними беснуется беглый зоопарк.

Софии не страшно. Разве что не очень удобно. Ей видно только собственную руку, по которой ползет жучок, да еще полоску леса, в которой мелькают лисьи хвосты, волчьи лапы и кабаньи гривы. Чьи-то когти царапают по доспехам Джуда. А это кто? Нет, наверное, показалось. Как будто пробежала лошадь с длинным витым рогом во лбу.

Потом все стихает, но Джуд еще какое-то время не дает девушке пошевелиться. Наконец он отваливается от нее, и они осторожно высовывают головы из своего убежища. Взъерошенная и поломанная зелень снова неподвижна. Броня рыцаря в нескольких местах украшена свежими каплями птичьего помета.

– Это и была волна, которой так боялись ведьмы? – спрашивает София.

– Если бы! – Джуд смотрит на панель арканометра, вмонтированного в наруч.

Желтые цифры стремительно сменяются на экране. Отображаемое число скачкообразно растет, подбираясь к тысяче.

– Что? Что это значит?

– Магический фон усиливается. Очень агрессивная эманация. Быстро надень перчатки!

– Ладно, ладно! То есть надо выбираться отсюда? Надо бежать? Чего мы сидим тогда?

Джуд медленно кивает, по-прежнему не вставая с земли. Под забралом не видно, какое у него при этом лицо.

– Или что? Отсидимся под дубом?

Рыцарь отрывает взгляд от прибора на запястье.

– Нет… Тебе надо выбираться. Беги. Только экономь силы. Пробежала милю – сделала остановку. Посмотрела на арканометр. Если отметка выше сотни, продолжай двигаться. Надо, чтобы было меньше сотни.

– Меньше сотни, поняла! Вставай и побежали!

Он смотрит на девушку – и снова неизвестно, с каким лицом. Не понять, о чем он там думает – внутри своих доспехов.

Рыцарь думает о собаке. О суке шарпея по кличке Лулу, фотографии которой он видел в «Натурфилософском обозрении». Статья называлась «Оборотная сторона трансмутации». И в конце были эти снимки. Оборотную сторону трансмутации они, может, и не раскрывали, но уж точно раскрывали оборотную сторону бедной собаки. Лулу была жива даже после того, как Теркантур сделал из нее кровавый коллаж, словно вдохновленный полотнами в жанре кубизма. «Неудачный выход из суперпозиции». Так было написано в статье. Видимо, со слов самого Теркантура.

Там еще было что-то про собачью душу, но цензор инквизиции вымарал эти строчки.

– Нет, София… Я больше всего на свете хочу убежать с тобой. Не оглядываясь. И желательно на край света… но не могу. Если убегу сейчас, потом всю жизнь придется бежать от себя.

Девушка вглядывается в бесстрастную неподвижность его забрала.

– Джуд, перевалило уже за тысячу. Ты сказал, что должна быть сотня. Я очень люблю наши разговоры про метафизику. Мне нравится то, чем они заканчиваются. И в целом я бы не отказалась попробовать в лесу. Но не здесь. И не сейчас. Давай, пожалуйста, уйдем отсюда. Вместе. Пожалуйста.

– Я не могу. Такая эманация… У нее может быть только один источник. Философский камень. В этом лесу философский камень есть только у кастигантов. Эта ведьма сказала, что они куда-то едут. Ехали. Я думаю, что ведьмы взорвали машину Теркантура. И все, кто был рядом…

– Что?

– Есть такая штука. Называется «магическая суперпозиция». Подкидываешь монету – а выпадает одновременно и орел и решка.

– Так не бывает.

– Бывает. В суперпозиции. Пока длится реакция, металл одновременно остается и свинцом, и золотом. А люди… Я видел, как трансмутация превратила живое существо в фарш. Но сейчас… Пока цифры на арканометре все прибывают… Понимаешь, для нас они как бы и мертвы, и живы. Одновременно. А когда магия иссякнет, они будут либо тем, либо другим. Я должен пойти туда и заставить их остаться в живых.

– Должен? Потому что так поступают герои?

– Потому что только кастиганты знают, как остановить убийцу Отворяющих. Потому что только с их помощью мы докажем, что жемчужную болезнь вызвали не ведьмы. Если я их не вытащу, РКС начнут резню. Уже начали. Может, Клервана это и заслужила. Но жертвы будут с обеих сторон. Понимаешь? Я за этим сюда и пришел. Чтобы в решающий час не остаться в стороне.

– Ладно, Джуд. Ладно. Я поняла. А тебя-то самого эта суперпозиция не превратит в фарш?

– На мне эвелин. Он должен выдержать. Какое-то время.

– Значит, и мой выдержит. – Девушка выбирается из приютивших ее корней дуба и не дает Джуду поймать ее за руку.

– София, я знаю, что ты видела сон… Но ты уже ничего не должна будущему. Ты спасла меня от этой бешеной ведьмы. А до этого – еще от одной бешеной ведьмы. Теперь моя очередь…

– Суперпозиция, Джуд. Считай, что я уже сделала ноги. Перед тобой всего лишь непослушная копия.

Он качает головой.

– Непослушная и, что гораздо хуже, не такая умная, как та, что сбежала.

– Верно, не будем тратить время на споры с идиоткой.

Они идут навстречу растущим значениям арканометра. После полутора тысяч тление рунных знаков на эвелинах становится нервным, неоднородным.

– Джуд, у меня мигает… У тебя, кстати, тоже… Это нормально?

– Мы сейчас очень далеко за чертой нормальности.

– Я имела в виду…

– Я знаю, София. Точка невозврата пройдена. Больше никакой свободы выбора. Только вперед. Даже если магия начнет разъедать доспехи.

– Ты умеешь поднять настроение.

– А разве нет? Понимаешь, в сомнениях теперь нет смысла. Ничего не нужно планировать. И бояться тоже не нужно. Страх нас делает осторожнее. Но мы с тобой уже прыгнули со скалы. Для осторожности слишком поздно. Этого не видно, но я тебе улыбаюсь под шлемом. Смотри, как тут красиво.

Лес вокруг них преобразился. Приглушенная зелень приобрела мерцающий фиолетовый отлив. На каждом листочке будто лежит перламутровая пыльца, какая покрывает крылья бабочек. Между темных стволов, увитых гирляндами плюща, сочится фосфоресцирующая дымка. Больше похоже на коралловый риф, чем на лес. Недаром на них скафандры.

Джуд спотыкается о вздыбленный корень. Залюбовался.

– Здесь даже хочется задержаться… – София останавливается, проводя взглядом, как рукой, по атласной чешуе старинных крон.

– И все же это последнее место, где стоит задерживаться. Красота приковывает.

– Подожди.

– Конечно, я подожду. Можем даже пикник устроить.

– Да ну тебя. Кто-то плачет. Слышишь?

Джуд собирается возразить, что лес морочит ее, что все эти всхлипы и голоса где-то в чаще – обычная уловка эльфийских дубрав, в которых свет, звук и воспоминания мечутся по замкнутому контуру. Но за короткий проблеск внутренней тишины – шаги замерли, а на голосовые связки еще не подано усилие – рыцарь тоже успевает услышать. Кто-то плачет.

Едва ли у них общее с Софией наваждение. Магия каждого мучает по-своему. Какие у кого болевые точки – через них и проникает.

Джуд неуверенно движется между деревьями, на ходу определяясь с направлением.

Да и не похоже это на фантом. Слишком много жизни в этом подвывании. В этом судорожном заглатывании воздуха. Девочка? Женщина?

Рыцарь приближается к старому дубу, убранному в мох и похожему на кракена, который вырвался из глубин: огромные змееобразные ветви, каждая толщиной с отдельный ствол, полегли под собственным весом вкруг бугристого тулова, а другие, не столь массивные, но тоже искривленные, занесены над землей, словно перед ударом.