В деле Barton v Armstrong [1973] UKPC 2 вдумчивый читатель мог заметить, помимо всего прочего, еще две просветляющие мысли:
1) «подход общего права к давлению довольно узок в сравнении с правом справедливости, и право справедливости довольно рано начало помогать людям в делах, где спорная передача имущества была вызвана давлением, если таковое давление суд справедливости считал неправомерным – хотя это неправомерность и отлична от давления в понимании общего права»;
2) «в праве справедливости в те же года разрабатывали доктрину “ненадлежащего влияния” и эта доктрина позволяла прекратить (расторгнуть в судебном порядке) договор, заключенный под влиянием обмана».
Именно! Как вы помните из раздела 3.13, правило пятое, и раздела 7.1, в Англии с давних времен жили да были две системы права, две системы судов – общее право (common law) и право справедливости (law of equity). Потом слились.
Между тем ДО слияния общее право разработало доктрину давления, а право справедливости – доктрину ненадлежащего влияния. Зачем, спрашивается? Суд кратко, но емко ответил: «Подход общего права к давлению довольно узок». В переводе на русский: четыре условия давления страждущим удавалось доказать далеко не всегда.
А теперь поставьте себя на место суда. Истец не доказал давление… Но обстоятельства дела таковы, что отказать в иске рука не поднимается. Так будет несправедливо. Хорошо. Тогда надо иск удовлетворить и чем-то обосновать. Но чем?!
Вот чтобы было чем, английские судьи и придумали доктрину ненадлежащего влияния. И если поначалу «доктрина позволяла расторгнуть в судебном порядке договор, заключенный под влиянием обмана», то по мере развития – с каждым годом, с каждым делом – доктрина приобрела новые возможности.
«Кроме закона должна быть и справедливость», – говорила Екатерина Вторая. В Англии к той же мысли пришли… судьи несколько раньше, лет на сто. Так и написали в решении:
«Потому и есть Суд лорда-канцлера (Суд справедливости), ибо деяния людские столь разны и бесконечны, невозможно придумать общий закон на все случаи бытия.
Суд канцлера да поправит совесть людскую, не допустит обмана, предательства доверия, бесчинств и притеснений, какими бы те ни были, и Суд тот да смягчит и сгладит жесткость закона (общего права)». Дело Earl of Oxford’s Case [1615] 21 ER 485. Обратите внимание на дату!
Король поддержал свой суд. О чем издал отдельный указ: «Если дело подданных заслуживает послабленья и справедливости, достойно слушанья в Суде лорда-канцлера, подданные мои да не будут преданы забвенью и отданы на растерзанье закону лютому (общее право)… за сим наше величество признает, одобряет и поддерживает практику Суда справедливости» (король Джеймс).
Думаю, теперь вы понимаете, откуда у английских судей такая тяга к справедливости. Кстати, самое раннее упоминание о Суде справедливости из ведомых мне восходит к 1452 году! Уже тогда некий судья Фортеск видел роль Суда справедливости так: «Мы спорим здесь (в Суде справедливости) не о законе (общее право), но о совести (т. е. о справедливости)».
Так что тяга к справедливости в английском праве родилась не вчера и не сегодня. Складывалась ВЕКАМИ. Отсюда также понятно, зачем и почему явилось право справедливости – в противовес общему.
Справедливость справедливостью, но бюрократия была всегда и всюду. Если хотите посмотреть на средневековый судебный процесс в Англии глазами очевидца, причем не юриста, не судьи, а обычного человека, то… увидите такую картину:
«С самого начала этой злополучной тяжбы каждый тяжущийся вновь и вновь получает копии всех документов, которыми она обрастает (или не получает, как обычно и наблюдается, потому что никому эти копии не нужны, но, тем не менее, платит за них), а это целые возы бумаги.
Все вновь и вновь возвращается каждый тяжущийся к исходной точке в обстановке такой дьявольской свистопляски судебных издержек, пошлин, бессмыслицы и лихоимства, какая никому и не снилась даже в самых диких видениях шабаша ведьм.
Суд справедливости запрашивает Суд общего права; Суд общего права вместо ответа запрашивает Суд справедливости; Суд общего права находит, что он не вправе поступить так; Суд справедливости находит, что по справедливости он не может поступить этак, причем ни тот, ни другой не решаются даже сознаться, что они бессильны что-нибудь сделать без того, чтобы этот поверенный не давал советов и этот адвокат не выступал от имени А, а тот поверенный не давал советов и тот адвокат не выступал от имени Б, и так далее, вплоть до конца всей азбуки».
Чарльз Диккенс, «Холодный дом», глава 8. «Домашка» – прочитайте весь роман.
Вторая причина рождения доктрины ненадлежащего влияния… изредка нет-нет, да и встречаются дела, когда влияние есть, а давления нет. Да-да, бывает и такое. Опять «пригоним» наш автомобиль. Сравните угрозу «продай машину, а не то подниму плату за стоянку» с предложением «пожертвуй машину на храм».
Представьте: вы приняли постриг, забили на все мирское и под новый год ушли в монастырь, прочь от житейских хлопот и земных страстей. От былой жизни остались лишь смутные воспоминания… да внедорожник в гараже у тещи.
Весна. Как-то после обеда настоятель сомлел, пригрелся и мечтательно протянул: «Эх, машину бы заиметь… дровишки бы из лесу возили… иноки, если у кого есть и стоит без надобности, может, пожертвуете?». Вы призадумались. Отмолчались.
Лето. Настоятель вкрадчиво молвит: «Такой-то передал храму дом, сякой-то денежек отсыпал… ты бы тоже присоединился, делото богоугодное». Вы обещали подумать и ушли к себе в келью.
Поздняя осень. Стужа. Слякоть. Настоятель, кутаясь в потертую рясу, сетует на жизнь: «Ох и хладно на дворе… Лес далече, дрова таскать совсем мочи нет. Машиной бы кто помог, вот бы счастье-то было…»
Видите?! Угрозы нет и близко. Вам не грозят епитимьей, изгнанием из монастыря или чем-то еще. Не хочешь – не жертвуй, дело твое, Бог тебе судья. А влияние ЕСТЬ. На послушника влияют тихонько, капля по капле…
Надлежащее это влияние или нет? И если шире: какое влияние считать надлежащим, а какое – нет? Подумайте. А чтобы вам легче думалось, рассмотрим одно из дел, стоящих у истоков доктрины.
Сын подделал векселя отца и расплатился этими векселями с банком. Банк вскрыл подделку и пригласил отца с сыном на задушевную беседу. Сын сказал отцу: «Если векселя твои, то у нас все будет хорошо; если нет, остается лишь одно: мы не можем быть соучастниками преступления». (Кап – упала первая капля.)
Юрист сына добавил: «Дело серьезное». (Кап-кап.). Юрист отца подвел итог: «Тянет на пожизненную каторгу». (Кап-кап-кап.) Отец – своему юристу: «Что делать? Людям нужно вернуть деньги».
В итоге отец подписал договор с банком: отец дает свою недвижимость в залог под долг сына, а взамен банк возвращает отцу поддельные векселя. Позже отец одумался и подал иск о расторжении договора, выиграл. Посиделки в банке суд оценил так:
«Потерпит ли право справедливости такой договор?…Имело место понуждение. У нас есть с чем идти в полицию, дабы отправить вашего сына на каторгу. Вы берете на себя долг сына на сумму подделки? Берете – не пойдем. Откажетесь – пойдем. Вот что произошло. Вопрос: действителен ли (договор)?
По-моему, нет. Не думаю, что подобный договор был бы правомерен, даже если бы отца не вынудили, а он сам бы предложил банкирам заключить такой договор, и те бы согласились.
К таковому выводу я прихожу, поелику в деле Wallace v Hardacre судья Эленборо дал ясное понимание современного закона по вопросу сему, договор ничтожен, если по существу заключен ради того, чтобы остановить уголовное преследование». Дело Williams v Bailey (1866) LR 1 HL 200, судья Кранворт.