Похожая история, тоже рассказанная Вильяму человеком, заслуживающим всяческого доверия, произошла в замке Аннантис. Пришел туда из Йоркских краев один человек дурного поведения, знакомый владельцу замка, поселился и женился. О жене его ходили сплетни, и он терзался ревностью. Чтобы испытать ее нравственность, человек дурного поведения однажды притворился, что отправился в дальний путь, а сам тайком вернулся в дом и спрятался на балке над кроватью жены. Недолго пришлось ему ждать: он увидел, как она распутничает с юношей-соседом, и от негодования так завозился, что рухнул с балки, как карающее правосудие, и громко пал наземь рядом с их ложем разврата. Последний немедленно прекратился, уступив место иным формам бесстыдства. Прелюбодей убегает, оставив свою подругу улаживать это щекотливое дело, а та заботливо соскребает человека дурного поведения и нежно за ним ухаживает. Едва очнувшись, он начинает попрекать и угрожать. — Бог с тобою, — отвечает жена, — что ты такое говоришь? это, друг мой, не ты, а твоя болезнь заставляет тебя извергать такие нелепости. — Ему советуют исповедаться и причаститься, но он, хотя жестоко разбитый, занят лишь тем, что с ним случилось и что сказала его жена, и откладывает свои христианские обязанности на завтра — день, до которого он не дожил.

Его почтили приличным погребеньем, но, лишенный благодати и терзаемый заслуженными злосчастьями, он не упокоился в гробу и принялся по ночам блуждать по улицам, преследуемый стаей лающих собак. Все запирались накрепко, никто носа не казал из дому до рассвета, чтобы не встретиться с этим неистребимым ревнивцем, но всякое попеченье было тщетно: его тлетворные странствия заразили воздух, и в округе начался мор. Поминутно мертвых носят, а уцелевшие торопятся перебраться в безопасное место. В Пальмовое воскресенье монах, от которого наш автор услышал эту историю, ободрил оставшийся народ приличною речью и созвал совет из мудрых и благочестивых людей. Пока они сидели за беседой и обедом, двое юношей, потерявших отца в этом поветрии, решили вырыть покойника, пока он не уморил тут всех, и сжечь; никто им нынче не помешает — весь город прячется по домам, а мудрые люди еще обедают. Взяв заступ, юноши пошли на кладбище и начали копать. Вскоре обнажился труп, непомерно разбухший, с багровым лицом, в почти разодранном саване. Бесстрашные от гнева, они нанесли ему рану, из которой вытекло много крови, и сложили костер, а потом заступом пробили бок мертвецу и вытащили его сердце. Когда тело уже занялось, они пошли сообщить неспешно обедавшим мудрым людям о своем занятии, и те, бросив салфетки, прибежали смотреть. Когда труп истлел, прекратилось и поветрие, словно пламя, истребившее мертвеца, очистило воздух (Will. Newb. Hist Angl. V. 24). «Изложив это, вернемся к порядку нашей истории», — говорит Вильям и с некоторым облегчением переходит к осаде Омаля.