2
Еще в самолете Франка поняла, что из этого путешествия не выйдет ничего хорошего. Началось с того, что она села на чужое место, а мужчина, которому оно принадлежало, отчитал ее так, словно она покусилась на его частную собственность. После этого она долго блуждала по салону, до тех пор пока стюардесса, сжалившись над ней, не посмотрела ее билет и не проводила на место. Чувствуя, что у нее вот-вот начнется паническая атака, Франка опустилась в кресло и принялась лихорадочно рыться в сумочке в поисках таблеток. К своему ужасу она обнаружила, что коробочка была почти пуста. Такого с ней никогда еще не случалось. Уходя надолго из дома, что, правда, случалось достаточно редко, она по десять раз проверяла, не забыты ли успокаивающие таблетки. На этот раз, уезжая в дальнее путешествие, она, естественно, сделала то же, но решила, что две алюминиевые полоски в коробочке заполнены таблетками.
«Как это могло случиться?» — в отчаянии вопрошала она себя. Обе полоски были пусты. У нее оставалась всего одна таблетка!
Первым побуждением было вскочить и опрометью броситься прочь из самолета. Пусть он летит без нее, она не может продолжать путь. На Гернси, то есть, за границей, она не сможет найти нужные медикаменты, не говоря уже о том, что у нее не было с собой рецепта. Но машина уже покатилась по полю, чтобы занять исходное положение для взлета. Франка поняла, что шансов покинуть самолет у нее нет. Она полетит на Гернси, и ей придется обойтись одной таблеткой.
Она, между тем, очень хорошо знала, что приступы паники накатывали на нее внезапно, исполинской волной, на бесконечно долгие, мучительные минуты погружая ее в состояние невыносимого ужаса и отчаяния. Она предчувствовала панику, нахлынувшую на нее в самолете: механизм был запущен, когда на нее накричал мужчина, чье место она заняла, а сам приступ начался, когда она обнаружила, что осталась без лекарства. Франка понимала, что приступ неминуем, но все же попыталась его избежать, сделав несколько глубоких вдохов, сопротивляясь наваливающейся на нее тяжести. Через секунду легкий хлопчатобумажный свитер насквозь пропитался потом, ноги стали ватными, биение сердца отдавалось в голове частыми тяжелыми ударами, как будто Франка только что пробежала марафон. Она начала отчаянно мерзнуть, понимая, что холод исходит изнутри и ни одна сила в мире не сможет ее согреть. Зубы выбивали неслышную дробь. Франка знала, что в такие моменты лицо ее становилось пепельно-серым, придавая ей сходство с призраком.
Но мало этого. Помимо телесных симптомов — дрожи, пота, холода и сердцебиения — Франку с быстротой лесного пожара, охватил нутряной животный страх. Она тотчас явственно услышала раздраженный нервный голос Майкла.
«Что это, черт его возьми, за страх?» Майкл постоянно задавал этот вопрос, а ей никогда, ни одного раза, не удалось внятно ответить на него.
«Это не просто страх. Это слишком бледное обозначение. Это паника! Но неопределенная паника. Чувство ужаса. Чувство невероятной муки. Чувство безысходности. Безымянный страх, которому невозможно противостоять, потому что не знаешь, откуда он берется».
«Не существует безымянного страха, — говорил на это Майкл. — Нет неопределенной паники! Человек всегда знает, перед чем он испытывает страх и от чего впадает в панику!»
«Страх это перед всем. Перед жизнью. Перед людьми. Перед будущим. Оно представляется темным и угрожающим. Это…»
Но каждый раз Франка отступала, не в силах описать испытываемое ею чувство. «Майкл, я просто этого не знаю. Но это ужасно, и я совершенно беззащитна перед этим страхом и этой паникой».
«Чепуха. Человек никогда не бывает абсолютно беззащитным. Это вопрос воли. Но ты уже давно заняла очень удобную позицию — вообще не иметь воли. В результате ты со спокойной совестью опускаешь руки и впадаешь из одного приступа паники в другой».
Она явственно слышала его голос — беспощадный, словно молот, вгоняющий гвозди в ее мозг. Тем временем самолет выкатился на взлетную полосу, взревели двигатели, и машина понеслась по бетону. Франка тщетно пыталась овладеть собой.
Таблетка… Франка знала, что стоит ее принять, как приступ уляжется через минуту, но потом таблеток больше не будет. Действие лекарства продолжается от пяти до шести часов, а покинуть Гернси она сможет только послезавтра.
— Вам плохо?
Голос соседки донесся до слуха Франки словно сквозь туман. Повернувшись, Франка увидела неясный контур обрамленного седыми волосами лица пожилой дамы, ее добрые глаза.
— У вас посерели губы, вы дрожите, как осиновый лист. Позвать стюардессу?
— Нет, нет, спасибо, — сейчас самое главное — не привлекать всеобщего внимания. По опыту Франка знала, что от этого ей станет только хуже. — У меня есть таблетка… Когда я ее проглочу, мне сразу станет легче.
— У вас страх перед полетами?
— Нет… у меня просто затянувшаяся простуда… — объяснение было абсолютно неправдоподобным, но это было первое, что пришло Франке в голову. Выдавить таблетку из алюминиевой полоски она смогла лишь с третьей попытки. Дрожащими пальцами Франка отправила таблетку в рот. Таблетку Франка проглотила без воды — за прошедшие годы ей приходилось так часто принимать лекарство в самых неподходящих обстоятельствах, что она научилась легко глотать лекарства, не запивая их водой.
— У меня раньше был ужасный страх перед полетами, — заговорила пожилая дама, пропустив мимо ушей слова Франки о затянувшейся простуде. — Иногда я просто не могла заставить себя подняться на борт самолета. Но потом я сказала себе, что с этим страхом надо бороться. Моя дочь вышла замуж на Гернси, и, понятно, что время от времени мне хочется повидаться с ней и внуками. На машине ехать очень неудобно и далеко, а по железной дороге — избави бог! — она махнула рукой. — Я стала тренировать себя полетами, и постепенно они перестали быть проблемой, — дама улыбнулась. — Вам надо взять это на вооружение.
Франка закрыла глаза. Таблетка начала действовать. Унялась дрожь. Исчез внутренний холод. Пот высох. Паника постепенно отступила. Франка глубоко вздохнула.
— У вас порозовели щеки, — констатировала соседка. — Эти таблетки действуют просто фантастически. Что это за лекарство?
— «Балдриа», — ответила Франка и поспешно спрятала упаковку в сумочку. По всему телу разлилась приятная истома. Франка откинула голову на спинку кресла.
Шесть часов. Шесть часов — и это при самом оптимистическом раскладе. Сейчас, сразу после приема лекарства, Франка была полна оптимизма. Ей гарантированы шесть часов покоя.
Но что будет потом?
«Что будет со мной утром в банке? — думала она. — Как я перенесу выход из гостиничного номера?»
Ужин и завтрак можно будет пропустить и остаться в номере. Если повезет, она сможет купить в аэропорту Сент-Мартина сэндвич, и тогда голод ей не грозит. Но в банк ей придется идти в любом случае, и как она перенесет этот поход, оставалось для Франки загадкой.
«Об этом я подумаю завтра, — решила она. — Может быть, никакой атаки не будет, а, значит, не будет и никаких проблем».
Каким-то дальним уголком мозга она сознавала, что атака непременно будет, так как она случалась всегда, но сейчас сознание Франки было притуплено лекарством, и мысль эта так и не оформилась окончательно. Восприятие покрылось полупрозрачной пеленой. Ничего страшного, поживем, увидим.
Реза Карим, возбужденно размахивая руками, затараторил что-то на своем родном пакистанском наречии, но быстро опомнился и перешел на свой тяжеловесный отрывистый английский.
— Я не знаю! Я действительно не знаю, как такое могло случиться. У меня нет записи о бронировании! Миссис Палмер, я просто в отчаянии. Может быть, вы просто забыли поставить меня в известность?
Франка оперлась обеими руками о стол и принялась сверлить Резу Карима гипнотизирующим взглядом.
— Мистер Карим, мой муж забронировал для меня номер. Мало того, это сделала его секретарь. До сих пор этот способ прекрасно работал.
— Да, но на этот раз никто не забронировал для вас номер! — Карим лихорадочно листал регистрационный журнал. — Здесь ничего нет! Здесь мы записываем все, но сейчас здесь нет ничего!
— Мне нужен номер, мистер Карим, — она начала потеть, но это было следствием жары, царившей на острове. Приступ Франке не грозил — транквилизатор пока действовал. Но, господи, что же она будет делать, если не сможет получить номер?
Прилетая на Гернси, она всякий раз останавливалась в гостинице «Сент-Джордж Инн», недорогой и не слишком комфортабельной. Иногда Франка думала, что Майкл мог бы забронировать для нее что-нибудь более аристократическое, нежели это зажатое между другими домами непрезентабельное здание, в котором постоянно витал запах подгоревшей пищи, толстые кроваво-красные ковры лоснились от грязи, на второй этаж вели узкие крутые лестницы, а в ванных комнатах не было даже следов элементарного комфорта — не говоря о том, что в крошечных каморках было тесно даже одному человеку, а уж если захочешь уложить волосы феном, то будешь неизбежно стукаться локтем о стену. Но каким-то непостижимым образом Франка привыкла к тесным душным номерам и к самому мистеру Кариму, в чем и заключался расчет Майкла: в конечном счете Франка крепко хваталась за то, к чему привыкла. Пусть даже она не очень хорошо чувствовала себя в этом отеле, но зато ей было легче перенести приступ знакомого ужаса, нежели пробовать что-то новое и оказаться в ужасном, но незнакомом положении.
— Конечно, вам нужен номер, конечно, — сказал Карим, — но, к великому сожалению, все номера забронированы. Вы же знаете, я никогда не жаловался на недостаток гостей! — он рассмеялся. Франка только теперь осознала, поняла и прочувствовала, что Карим не лжет, обрисовывая ситуацию, в которую она попала. Если бы у него была свободна хотя бы комнатушка в подвале, он непременно засунул бы ее туда.
— Я могу позвонить? — спросила Франка.
— Разумеется! — Карим пододвинул ей аппарат, старомодный черный монстр, из тех, какие Франка видела только в ностальгических телевизионных фильмах. Франка набрала прямой номер Майкла в лаборатории.
Он сам взял трубку.
— Да?
— Майкл, это я, Франка. Я стою в вестибюле «Сент-Джордж Инн». Ты не представляешь себе, какая произошла неприятность. Номер для меня не забронирован.
— Этого не может быть.
— Но это так. Мистер Карим не получал заказ.
— Ну тогда пусть предоставит тебе любой номер.
— Все номера забронированы. Нет ни одного свободного.
Майкл тяжело вздохнул.
— Этого не может быть!
Весь его тон, все интонации можно было бы выразить и по-другому: «Что ты испортила на этот раз? Существует ли на свете вещь, хотя бы одна-единственная вещь, которую ты смогла бы сделать правильно?»
Франка почувствовала, что где-то в теле болезненно завибрировал нерв. Это была какая-то своеобразная боль, она возникла непонятно где и ее было невозможно описать. Как будто это была старая, полученная много лет назад рана, которая при малейшем раздражении разряжалась иррадиацией мучительной боли.
— Не знаю, может ли это быть, — сказала она, — но так есть. Номер для меня не забронирован.
— Тогда это какое-то недоразумение, — произнес Майкл. — Я, во всяком случае, дал Соне поручение.
Соня была его секретарем, и все поручения шефа выполняла обычно очень добросовестно.
— Так что мне делать? — с отчаянием в голосе спросила Франка.
Майкл снова вздохнул.
— Думаю, что ты вполне в состоянии найти другой отель и снять номер там! Господи, ну не могу же я сделать это для тебя отсюда!
— Майкл, я боюсь. Лучше я вернусь домой. Я… — она помедлила, боясь признаться в своей забывчивости, но затем все же заговорила. — У меня нет ни одной таблетки. Оставалась всего одна, но мне пришлось принять ее в самолете. Теперь я просто не знаю…
— Нет, такое не может происходить на самом деле! — если бы кто-то услышал Майкла, то подумал бы, что он говорит с душевнобольным, который надоел ему до смерти и все больше и больше действует ему на нервы. — Я отправляю тебя на Гернси. Я оплачиваю поездку. Я один раз попросил тебя что-то сделать. И…
— Для тебя я уже довольно часто летала на Гернси.
— Фактически это единственное, что от тебя требуется. Видит Бог, больше я тебя никогда и ни о чем не просил. Я уже давно не требую от тебя ничего, что требуют мужчины от своих жен. Я прошу тебя только об одной вещи, и прошу всего два раза в год! И ты считаешь, что это слишком? Ты считаешь, что я слишком много от тебя требую? Для этого ты слишком изысканна, нежна и чувствительна?
— Я этого не говорила, — вибрация заметно усилилась. Действие лекарства продолжалось, но Франка понимала, что если этот разговор сейчас не закончится, ее покой рухнет раньше, чем через шесть часов.
— Ты не можешь сегодня улететь с Гернси! Слышишь? Завтра ты пойдешь в банк, и только после этого вернешься домой. Если не хочешь ждать до субботы, то постарайся купить билет на завтра, на вечерний рейс. Но ты обязательно пойдешь в банк! Мы договорились?
— Да, — едва слышно выдохнула она. Как обычно, слыша его голос, она чувствовала, что становится меньше ростом, внутренне съеживается. Когда-нибудь она станет такой маленькой, что ее перестанут замечать, а потом она и вовсе исчезнет.
Майкл немного смягчился, и голос его стал более дружелюбным. Кажется, он вспомнил, что приступы паники Франки были очень сильны, и подумал, что будет лучше, если он подбодрит ее, а не лишит остатков уверенности в себе.
— Ты наверняка с этим справишься. Сейчас иди и ищи место ночлега. Может быть, мистер Карим тебе что-нибудь посоветует. Вечером позвонишь мне и расскажешь результат. У тебя все получится! — Майкл закончил разговор, и в трубке раздались частые гудки. Франка хотела что-то добавить, но, проглотив невысказанные слова, тоже положила трубку.
— Вы не поможете мне, мистер Карим? — Франка повернулась к Кариму.
Тот почесал затылок.
— Это будет трудно. Чертовски трудно. Похоже, забронирован весь остров.
Алан Шэй самому себе казался жалким и смешным, когда припарковал машину перед домом, в котором жила Майя. Он уставился на окна и двери дома с таким видом, словно ожидал, что за ними в любой момент может произойти что-то особенное.
«Подлый, мелкий соглядатай, — отругал он себя. — Если Майя меня увидит, она просто умрет от смеха».
Мимо проезжали автомобили, с трудом объезжавшие машину Алана на крутой узкой улочке. Некоторые водители крутили пальцем у виска, другие укоризненно качали головами, но Алан не обращал на них ни малейшего внимания. Он не отрывал взгляд от окон третьего этажа, представляя себе, что там может происходить.
Хотя, собственно, он прекрасно это знал. Алан хорошо знал Майю, вероятно, лучше, чем самого себя. Она уединялась с мужчиной в своей квартире отнюдь не для того, чтобы попить чаю или поболтать. Майя имела весьма конкретные представления о том, как должно выглядеть наслаждение. На мужчин она смотрела просто: могут ли они в наивысшей степени доставить ей сексуальное удовлетворение? Есть ли у них деньги, и готовы ли они щедро поделиться ими с нею? Не будут ли они предъявлять на нее прав собственности, удовольствуются ли тем, что получили, и не станут ли неистово ревновать, узнав, что делят постель Майи с дюжиной других любовников? Дело было в том, что единственный мужчина не мог удовлетворить Майю.
«Это все равно, как мне пришлось бы все время читать одну и ту же книгу, — ответила она однажды Алану, когда он попробовал упрекнуть ее за разгульный образ жизни. — Или как если бы я знала в мире только одну страну. Я не могу все время есть только спагетти. Все время пить одно и то же вино. В этом случае мои представления о вещах оказались бы слишком ограниченными».
«Но это невозможно сравнивать! Нельзя чесать под одну гребенку еду, питье, путешествия, чтение и мужчин. Мужчин нельзя пробовать, как вино, или сравнивать, как туроператоров!»
В ответ она рассмеялась.
«Но почему нет? Назови мне хотя бы одну причину разницы! Почему я не могу посмотреть, что мне предлагают, прежде чем я приму решение?»
«Никто не говорит, что ты должна остаться со своим первым мужчиной».
Она снова засмеялась.
«Ты говоришь так, потому что не ты был моим первым мужчиной. Иначе ты бы потребовал от меня и этого!»
«Майя, то, что ты делаешь, выходит далеко за пределы дегустации и выбора. Ты потребляешь все и всех без разбора. Ни с одним мужчиной ты не была так долго, чтобы хоть как-то судить о нем. Для тебя это своеобразный спорт. Ты вообще не хочешь ничего решать. Мне кажется, что ты и дальше хочешь вести такую жизнь».
Майя обняла его и улыбнулась. При всей своей картинной красоте она вдобавок умела быть обворожительной.
«О, Алан! Ты говоришь, как гувернантка! Ты такой серьезный и строгий. Но смотри, по-своему я тебе верна! Мы вместе уже четыре года. Неважно, что я делаю, но я тебя никогда не покину!»
Он высвободился из ее объятий. Эти слова были смехотворны, они были унизительны.
«Это неправда, что мы вместе четыре года. Четыре года ты время от времени включаешь меня в число своих любовников. Тебе нравится иногда побыть со мной. Но ты не готова строить со мной отношения».
«Но это и есть наши отношения!»
«Извини, но, возможно, каждый из нас по-разному определяет это понятие. Для меня отношения — это значит на самом деле полагаться друг на друга. Понимаешь? В свою очередь, это исключает присутствие третьего. Я не ложусь в постель с другими женщинами, когда я с тобой».
«Ты вполне мог бы это делать».
«Если ты говоришь серьезно, значит, ты меня не любишь!»
«Ах!»
Она отвернулась, напустив на себя раздраженный и, одновременно, скучающий вид. — «Любовь? Мне двадцать один год, Алан! Что ты от меня хочешь? Клятвы на вечную верность? Заявления типа: ты и никто другой? Такое возможно только в твоем возрасте, я же для этого слишком молода!»
Здесь она, конечно, попала в самую точку. В этом заключалась вся проблема. Он снова принялся раздумывать над ней в этот жаркий сентябрьский день, сидя в припаркованной возле ее дома машине. Разница в возрасте была чересчур велика. Ему сейчас сорок два года. Майя скоро будет праздновать свой двадцать второй день рождения. Он старше ее на двадцать лет. Он ни в коем случае не чувствовал себя старым, но в сравнении с ней он был старым. У него были другие представления, ибо он находился в иной фазе жизни. Он не помнил, правда, что в свои двадцать лет вел такой же разгульный образ жизни, как она. Среди его знакомых вообще не было ни одного человека, который жил так в настоящее время или раньше.
«Забудь ее, — устало подумал он, — отцепись от нее!»
В этот раз, прилетев на Гернси, он не собирался с ней встречаться. После их последней встречи летом — это было где-то в начале июня — он сказал ей, что намерен порвать с ней отношения. В ответ она передернула плечами. «Мы и так редко видимся, — сказала она. — Ты в Лондоне, я здесь… всего два раза в год, когда ты бываешь здесь… но ты же не хочешь по-другому!»
«Я хотел, чтобы ты приехала в Лондон!»
«Да, но на твоих условиях. Ты хотел, чтобы я получила образование, чтобы я работала, чтобы я…»
«Да, я хотел, чтобы ты закончила среднюю школу. Тем временем мы могли бы жить вместе. Я бы заботился о тебе. Ты это знаешь».
«Ты настоящий маленький морализирующий апостол, Алан. Я должна каждый день работать, а ты будешь меня за это вознаграждать. Но не надо обращаться со мной, как с маленькой девочкой. Я уже взрослая женщина».
«Но тогда и веди себя, как взрослая женщина. Постарайся упорядочить свою жизнь. Жизнь делается не так, как ты себе это представляешь. Ты живешь одним днем, спишь до полудня, вечерами болтаешься без дела, а по ночам пьешь и танцуешь. Тебя содержит бабушка, и ты, кажется, вообразила, что так будет продолжаться всегда!»
«Так и будет продолжаться. Почему я сейчас должна думать о том, что будет через десять лет? Даст Бог день, даст Бог и пищу!»
«Мэй не будет жить вечно».
«Значит, найдется кто-то другой».
«Ты имеешь в виду мужчину?»
«Да, какой-нибудь мужчина обязательно окажется под рукой».
Он задумчиво посмотрел на нее, на ее беспечно смеющийся рот, на ее искрящиеся глаза.
«Тебе не всегда будет двадцать лет, Майя. Ты не всегда будешь такой привлекательной, как сейчас. Понимаешь? Не всю жизнь к тебе будут липнуть мужчины».
«Вечно ты каркаешь, Алан. Вечно рисуешь все в черном цвете! Иногда ты бываешь таким ужасно пресным и скучным! Вечно ты нагоняешь тоску!»
При этом она смеялась, не выказывая ни малейших признаков тоски.
Когда Алан сегодня прилетел лондонским рейсом в аэропорт Сент-Мартин, он думал о том, что ему едва ли удастся избежать встречи с Майей. Наверное, она придет на день рождения своей матери в воскресенье. Он страшно злился на себя за то, что вообще об этом думает, но испытывал страх перед возможной встречей. Он боялся, что лицо его выдаст чувства, которые он холил и лелеял, и с которыми, одновременно, ожесточенно и безуспешно боролся. Он все время спрашивал себя, почему он не может раз и навсегда вырвать Майю из своего сердца. Почему в его мыслях она всегда с ним? В его лондонской квартире, в его рабочем кабинете. Она не оставляет его, когда он с друзьями или даже с другой женщиной. Майя не желала его отпускать.
«Какое постыдное бессилие», — думал он иногда.
В аэропорту он взял напрокат автомобиль, и, вместо того чтобы сразу ехать к матери в Ле-Вариуф — ехать ему не хотелось, и к тому же было еще слишком рано — направился в Сент-Питер-Порт, на улицу, где стоял дом Майи. Она жила там в уютной двухкомнатной квартире, которую снимала для нее ее бабушка Мэй. Из задних окон открывался чудесный вид на море и замок Корнет — господствовавшую над гаванью городскую крепость.
Он уже собирался выйти из машины, когда вдруг увидел Майю. Разморенная жарой, она медленно поднималась по крутой улочке к дому. На Майе была короткая узкая юбка и белая футболка, открывавшая пупок. Длинные ноги были покрыты красивым загаром. Обута девушка была в кроссовки, и, как обычно, имела весьма беззаботный вид.
Сопровождавший Майю мужчина показался Алану более чем подозрительным. Южный тип с напомаженными черными волосами и в зеркальных солнцезащитных очках. Он был худ, но жилист и, вероятно, силен. Выглядел он как сутенер из городского предместья.
«И, наверное, — подумал Алан, — был им на самом деле».
Естественно, он остался сидеть на месте, от души надеясь, что Майя его не заметит. Автомобиль был ей незнаком, да, впрочем, она и не особенно к нему приглядывалась. Сияя, она во все глаза смотрела на шедшего с ней рядом типа, который и не думал отвечать ей улыбкой. «Самое лучшее, что он может сейчас сделать, — подумалось Алану, — это нажать педаль газа и уехать прочь». Все остальное было бы чистым мазохизмом, и зачем, спрашивается, ему причинять себе ненужные страдания, сидеть в машине и ждать, когда эти двое удовлетворят свои физиологические потребности? Но что-то цепко удерживало Алана на месте, вынуждало добровольно согласиться на эту пытку, сидеть под окнами Майи, за которыми получала удовольствие эта сладкая парочка. Он не имел ничего против ее сексуальных игрищ с напомаженным типом. Алана возмущала ее одержимость. Ничего, однажды утром он проснется и обнаружит, что не любит больше Майю Эшуорт. Поймет, что она осталась в прошлом, а он снова обрел свободу. Поймет, что может любить других женщин и снова наслаждаться жизнью.
В шесть часов он не выдержал. Его уже давно мучила жажда, что не удивительно при такой погоде. Однако с каждой минутой он все отчетливее понимал, что не сможет утолить эту жажду обычным способом. Он не испытывал желания пить воду или апельсиновый сок. Ему нужно было что-нибудь покрепче. Как всегда. Как почти каждый день.
Возле дома Майи, ниже по улице, находился бар, открывшийся в шесть часов. Когда Алан вошел, в баре не было никого, если не считать четверых молодых людей, сидевших за стойкой. Большой плакат на стене извещал, что по вечерам здесь бывает живая музыка. Алан заказал виски и сел возле большого, сложенного из грубого камня, камина напротив стойки. Бар был большой, с высоким потолком на уровне второго этажа, с тяжелыми потолочными балками и с множеством массивных деревянных столов и стульев. Ближе к ночи — это Алан знал хорошо — бар будет заполнен до отказа. Но сейчас, после ухода молодых людей, он три четверти часа был в зале один, пока не вошли двое мужчин, очевидно, местных рыбаков, зарабатывавших на жизнь перевозкой туристов на Сарк. За это время Алан выпил еще два виски и трижды сходил в туалет. Он хотел было заказать четвертую порцию, но передумал — ему еще предстояло вести машину, да и мать будет недовольна, что от него пахнет спиртным. Алан все время смотрел на входную дверь, почти с нетерпением ожидая, что в бар вот-вот войдет Майя с черноволосым типом. Алан знал, что Майя иногда захаживает в это заведение. Но сегодня, она, очевидно, предпочла поваляться в постели, а, может быть, насытившись, они отправились куда-то в другое место. Алан тяжело поднялся, подошел к стойке, рассчитался и вышел на улицу.
Теперь приближение осени стало заметным. Солнце спряталось за домами, и в тени повеяло прохладой. Прохожие натянули теплые свитера.
«Скоро дни станут серыми и сумрачными, — подумалось Алану. — Особенно, в Лондоне. Предстоят долгие, темные и одинокие вечера. Без виски будет трудно их пережить».
Света в окнах Майи не было, но это не значило, что ее нет дома. Может быть, она просто уснула. От выпитого виски Алану стало легче.
«Не мое это дело, — подумал он, — меня все это, вообще, не касается».
Эту женщину он увидел только тогда, когда собирался открыть дверь машины. Женщина стояла у противоположной стороны автомобиля на тротуаре. В первый момент Алан подумал, что она не может пройти между его машиной и домом, что он так неудачно припарковался, что блокировал и тротуар. В следующий миг он однако заметил, что женщина обеими руками держится за крышу машины. Лицо женщины было бледным как полотно, губы — серыми, лицо блестело от пота.
— Вам плохо? — спросил он, понимая, что не сможет отъехать, если она по-прежнему будет держаться за автомобиль. — Вам нужна помощь?
Вероятно, до сих пор женщина не замечала Алана, так как от его вопроса она вздрогнула и удивленно воззрилась на незнакомого мужчину. В глазах женщины читалось такое отчаяние, что от неожиданности Алан мгновенно протрезвел.
— Вы, наверное, слишком быстро поднимались в гору, — предположил он, — а при такой жаре это может привести к печальным последствиям. Может, хотите на минутку присесть?.. Подождите, я открою машину.
Центрального замка в автомобиле не было, и Алану пришлось обойти машину, чтобы открыть дверь со стороны пассажирского сиденья.
— Вот. Садитесь, а то, похоже, вы сейчас упадете в обморок.
В ответ женщина беззвучно шевельнула серыми губами, и Алан не смог понять, что она хотела сказать.
— Говорите громче. Что с вами случилось?
Женщина тяжело опустилась на переднее сиденье, бесконечно усталым движением откинула назад голову и закрыла глаза. Алан взял из багажника сумку, порылся в ней, вытащил упаковку таблеток глюкозы, вернулся к женщине и вытряхнул из целлофана кусочек.
— Съешьте это, вам станет лучше.
Женщина никак не отреагировала, и Алан осторожно просунул кусочек глюкозы ей в рот. Некоторое время женщина пыталась вытолкнуть сахар языком, но затем успокоилась.
— Не жевать, — озабоченно произнес Алан. — Таблетка должна медленно рассосаться во рту.
Женщина открыла глаза.
— Мне… кажется… лучше, — с трудом пробормотала она.
— Но выглядите вы пока плохо. Может быть, мне отвезти вас к врачу?
Она отрицательно покачала головой.
— Мне негде переночевать, — медленно и с усилием вымолвила она.
Только теперь до Алана дошло, что его раздражало в этой женщине: ее английский, несмотря на то, что она хорошо им владела, выдавал в ней иностранку. Она, точно, родилась не на острове, и она — не англичанка. Вероятно, туристка. Ей негде ночевать? Но на бродягу она не похожа. Женщина снова закрыла глаза, и Алан получил возможность без помех ее внимательно разглядеть.
Он не мог сказать, красива она или нет. На его вкус, она была слишком бесцветна — тощая, бледная и без макияжа. Светлые волосы схвачены на затылке безвкусной резинкой. На женщине были джинсы и светлый хлопчатобумажный свитер — помятый и пропитанный потом. Возможно, она выглядела бы лучше, если бы привела себя в порядок, но, вероятно, эту даму совершенно не интересовал ее внешний вид.
— Вам негде ночевать? — спросил он. — Когда же вы приехали?
Она снова подняла веки. «Какие у нее красивые глаза, — подумал Алан, — поразительного сине-серого цвета, оттененные длинными ресницами».
— Я прилетела сегодня, — сказала она, — из Германии.
— И вы не нашли гостиницу?
— Что-то… не сложилось с бронированием, — взгляд ее постепенно становился более осмысленным. Она выпрямилась. — Мне стало лучше. Да, действительно, мне уже лучше.
Алан и сам заметил, что щеки женщины немного порозовели.
— Да, вы теперь выглядите лучше, но не вставайте! — торопливо добавил он, видя, что незнакомка пытается встать. — Вам еще не настолько хорошо!
— Секретарша моего мужа хотела забронировать мне номер, — принялась объяснять женщина, — но что-то не получилось.
— И где же вы должны были остановиться?
— В «Сент-Джордж Инн». Я оставила там свои вещи. Мистер Карим — владелец гостиницы — при мне обзвонил множество отелей, но и он не смог найти свободный номер. Я решила обратиться в туристическое бюро, там внизу, в гавани, и так я оказалась в… — она наморщила лоб, вспоминая, — как же она называется? Там еще ресторан самообслуживания, рядом с церковью. Довольно экзотическое место…
Он понял, о чем она говорит.
— Это «Терраса». Скорее всего, вы были там.
— Да, я встала в очередь к стойке, взяла еду и уже подходила к кассе, когда…
Он испытующе посмотрел на нее.
— Что?
— У меня началась паника, — тихо ответила она, — помещение закружилось у меня перед глазами. Вокруг было так много людей… Через мгновение я совершенно растерялась. Надо бежать. Это было единственное, о чем я тогда могла думать… Я бросила на пол поднос со всем, что на нем было…
— И бросились вон из ресторана?
— Да, я просто убежала оттуда. Я хотела вернуться в гостиницу, где были мои вещи… Я выбежала на улицу, и вдруг поняла, что не могу сделать ни шагу. Ноги стали ватными, и мне пришлось ухватиться за ваш автомобиль, чтобы не упасть… — она снова попыталась встать, но Алан, мягко взяв ее за плечо, усадил на прежнее место.
— Подождите еще немного, вы все еще бледны.
— Но я вас задерживаю…
— Вы меня не задерживаете. Знаете что? Давайте зайдем в «Петуха и быка», — он жестом указал на бар, из которого только что вышел, — и выпьем чего-нибудь крепкого. Это вам поможет.
— Нет, я должна подумать о гостинице.
— На этот счет у меня есть еще одна идея. Моя мать временами сдает одну из комнат своего дома. Я позвоню ей, и если комната свободна, то вы сможете ее занять. Ле-Вариуф, правда, находится довольно далеко, почти на самой южной оконечности острова, но ведь вам все равно, не так ли?
— Да, это мне совершенно безразлично. Я просто должна знать, что сегодня мне будет, где переночевать.
Она медленно взялась рукой за открытую дверь машины. На ногах женщина стояла пока не очень твердо, но ей, определенно, стало лучше.
— Мне надо вернуться в «Террасу», — сказала она, — и заплатить за разбитую посуду.
— Боюсь, что они уже закрылись. Вы можете сделать это и завтра, спешить некуда.
Он хотел было взять ее под руку, но потом передумал. Он пойдет рядом, и в любой момент сможет подхватить женщину, если ей вдруг снова станет хуже. Но однако с каждым шагом походка ее становилась тверже и увереннее.
Зачем он все это делает? Женщина ему не особенно нравилась, но он, в известном смысле, взвалил ее себе на шею. Пошел с ней выпить и, к тому же, обязался устроить ее на ночлег. У матери могло не оказаться свободной комнаты, она может не захотеть брать постояльца — это было возможно, а уж если мать закапризничает, то она закапризничает — и тогда он не сможет просто так избавиться от этого комка нервов. Придется что-то организовывать.
«Думаю, — признался он себе с беспощадной честностью, — что ты делаешь это единственно потому, что тебе просто хочется еще выпить».
За время его отсутствия народу в «Петухе и быке» заметно прибавилось. Большая часть столпилась у стойки, другая группа расселась возле камина. Музыканты уже собрались и распаковывали свои инструменты. Один уже настраивал виолончель.
Женщина застыла в дверях. По ее глазам было видно, что она готова повернуться и бежать прочь.
— Здесь так много людей…
— Это немного. В большом зале их вообще незаметно, — он от души надеялся, что она не убежит, так как, учуяв спиртное, он уже не мог отказаться от выпивки. — Сядьте недалеко от двери. Тогда у вас будет ощущение, что вы в любой момент можете уйти.
Он уговаривал и увещевал ее, проявляя поистине ангельское терпение. Наконец, он убедил ее занять самое ближнее к двери место. Она села, и по ней было видно, что она готова в любой момент вскочить и бежать из бара. Казалось, она страшно боится какой-то обступившей ее со всех сторон опасности. Алан подошел к стойке и спросил, можно ли ему позвонить. При этом он заказал и выпил первую рюмку. Незнакомка сильно действовала ему на нервы, и алкоголь помогал справиться с раздражением. Кроме того, спиртного должно было хватить на то, чтобы спокойно вынести упреки матери, которые, как он наверняка знал, ему непременно придется выслушать.
Естественно, она волнуется. Она же знала, когда приземлился его самолет, и терялась в догадках, где он находится до сих пор.
— Ты что, не мог хотя бы позвонить? Где ты сейчас? В кабаке?
Вокруг стоял такой шум, что отпираться было бессмысленно.
— Да, с одной знакомой, — он не знал даже ее имени, но сейчас оно едва ли могло заинтересовать мать. — Послушай, мамочка, твоя комната для гостей случайно не свободна? Не хочешь ли принять гостью?
Как он и ожидал, мать принялась капризничать.
— Вообще-то, нет. В воскресенье будет праздник, нам надо приготовиться и…
— Эта женщина не потребует никаких хлопот, — то, что незнакомка — законченная невротичка, Алан предусмотрительно предпочел скрыть. — Я привезу ее с собой. Дело в том, что ей негде остановиться. С твоей стороны было бы очень любезно, если бы ты согласилась ей помочь.
Мать тяжело вздохнула.
— Главное, что я, наконец, смогу тебя увидеть. Ты так давно не был на Гернси, но стоило тебе один раз приехать, как ты сразу застрял в каком-то баре. Меня это очень тревожит, Алан. Ты же знаешь, что для тебя очень опасно начинать пить. Ты…
Слушать дальше он был не в силах и перебил мать.
— Я скоро приеду, мамочка. Еще совсем не поздно!
Он положил трубку, взял два виски и направился к столу. Незнакомка сидела на самом краешке стула и так сильно подалась вперед, что Алану показалось, что она вот-вот упадет.
— Вот! — он поставил перед ней стакан. — Выпейте. Между прочим, меня зовут Алан Шэй.
— Франка Пальмер. Я из Берлина, — она пригубила виски, лихорадочно огляделась по сторонам, а потом впилась взглядом в Алана. — Что сказала ваша мама?
— Все в порядке, комната свободна и находится в вашем распоряжении, — он сел рядом с Франкой. Запах солода действовал на него расслабляюще. Алан понимал, что ему не следовало возвращаться в бар. Теперь ему будет трудно остановиться, и он знал, чем все это закончится: несчастный Алан Шэй будет ползать по полу, невнятно что-то бормоча.
При этом он заметил, что Франка начала понемногу успокаиваться. Перспектива получить на ночь комнату придала ей сил.
— Боже мой, — сказала она, — ну и денек мне выдался!
— Наверное, нагрузка оказалась для вас непомерной, — произнес Алан, — и ваше кровообращение выбилось из сил. Завтра вам, наверняка, будет намного лучше.
Глаза Франки снова тревожно забегали. Алан со злостью отметил, что она едва пригубила свой виски, в то время как его собственный стакан был уже пуст. Больше всего на свете ему сейчас хотелось допить и ее стакан.
— Завтра, — сказала женщина, — я должна быть в банке.
— С этим не будет никаких проблем. Из Ле-Вариуфа вы сможете уехать автобусом. Но, возможно, кто-нибудь поедет туда на машине и захватит вас с собой. Мать, наверняка, поедет завтра в Сент-Питер-Порт, да и я, может быть, тоже. Так что не тревожьтесь.
Повертев в руках стакан, она тяжело вздохнула.
«Чего, — подумал он, — она так панически боится? Она выглядит, как кролик под дулом пистолета».
— Я пробуду на Гернси до понедельника, — сказал Алан. В принципе, у него не было никакого желания рассказывать незнакомке о своей жизни, но он хотел поддержать беседу — в первую очередь, для того чтобы отвлечься от мыслей о втором стакане виски.
— Я живу в Лондоне, но родился и вырос я на острове. Семья моей матери живет здесь уже много поколений.
— Что вы делаете в Лондоне? — вежливо поинтересовалась Франка. — Я хочу сказать, кто вы по профессии?
— Я адвокат.
— У вас интересная профессия.
— Мне нравится. С тех пор, как себя помню, я мечтал стать юристом, — помолчал. — Лондон мне тоже нравится. Я бы не смог жить ни в одном другом городе. Вы бывали в Лондоне?
— Нет. В детстве я несколько раз путешествовала, но в Лондоне никогда не была.
— А теперь вы вообще не путешествуете?
Она отрицательно покачала головой.
— Последние десять лет я никуда не езжу.
— Почему?
Он заметил, что его вопрос погрузил Франку в глубокую задумчивость.
— Если мой вопрос кажется вам нескромным…
— Нет, нет, — она снова задумалась. — Я просто не знаю, как вам ответить. Это очень длинная история.
У Алана не было ни малейшего желания выслушивать ее исповедь, тем более, что он подозревал, что исповедь эта окажется невероятно скучной. Но домой ему не хотелось. Он понимал, что крепко набрался, а причитания матери были сейчас для него невыносимы. Не хотел он и спать. Стоит ему лечь, как он начнет думать о Майе, потом о себе, а закончится это, как всегда, мучительным самоанализом.
— Однако расскажите мне вашу историю, — подбодрил он Франку, — уж коль вы едва не упали без памяти под мой автомобиль.
Она изобразила на лице вымученную улыбку.
— С чего бы начать? Я… — она вдруг замолчала, а лицо ее приняло деловое, осмысленное выражение, показавшееся Алану весьма привлекательным. Во всяком случае, Франке оно шло намного больше, чем страдальческая маска, которую она до сих пор носила. — Знаете, всю эту историю можно рассказать двумя словами. Когда-то я работала учительницей. Но в этой профессии я потерпела полное фиаско. Душевно я после этого так до конца и не оправилась. Уже несколько лет я держусь только на сильнодействующих успокаивающих средствах. Без этих таблеток я практически, не могу выйти на улицу.
— О… — удивленно произнес Алан. Он ни за что бы не сказал, что эта скучная личность страдает лекарственной зависимостью. «Но, — тотчас спросил он себя, — а как, собственно говоря, должны выглядеть люди с лекарственной зависимостью? Внешне это абсолютно нормальные люди, с которыми просто что-то происходит».
— Так, значит, сегодня… — решился предположить Алан.
Франка кивнула.
— Дело было не в жаре и не в кровообращении. Я просто забыла таблетки — дома, в Германии. Я взяла с собой одну-единственную таблетку и приняла ее в самолете — это помогло мне перенести полет. Но потом действие ее закончилось — в очереди в «Террасе». Вот так, — она пожала плечами. — Остальное вы знаете.
— Да. Остальное я знаю, — он встал. — Извините, но я возьму себе еще виски.
Он с большим трудом добрался до стойки бара. Его пошатывало, но он все же надеялся, что сумеет на машине доехать до дома. «Мне нельзя больше пить…» — подумал он, с беспощадной отчетливостью понимая, что не сможет удержаться. Все тело, весь организм, требовал алкоголя. Алкоголя жаждала его душа. С каждым глотком Майя становилась для него безразличнее. Но пока это безразличие не достигло нужного градуса. Еще пара стаканов, и ему будет наплевать, что она спаривается со всеми мужчинами острова.
Покачиваясь на ослабевших ногах, держа в руках стакан, он вернулся к столу, за которым, на самом краешке стула балансировала незнакомка из Германии, вертела в руках почти полный стакан виски и расширенными от ужаса глазами смотрела на каждого нового посетителя.
«Как же она слаба!» — подумал он с неожиданной злостью, но тут же едва не расхохотался. Кто он такой, чтобы так думать? Он держался за алкоголь так же крепко, как она держится за свои таблетки. Ее страхи, мучительные мысли, фобии, возможно, имели иную природу, нежели его собственные, но в сущности это не играло никакой роли. Для него жизнь была невыносима без виски, а она была вынуждена глотать транквилизаторы только для того, чтобы просто выйти на улицу.
«Нашлись двое, сидящих в одной лодке», — подумал он, глядя на искаженное страданием лицо Франки, и мысль эта показалась ему крайне неприятной. Не может быть, чтобы и он создавал такое же жуткое впечатление. Или он уже находится в таком же состоянии и просто этого не замечает?
— Но все же, время от времени, вы путешествуете, — констатировал он, — иначе как бы вы оказались здесь?
— Я путешествую два раза в год, — ответила она. — Два раза в год я летаю сюда на два-три дня. И это все.
— И вы справляетесь с этими поездками?
Она виновато приподняла плечи.
— Справляюсь — с помощью таблеток.
— Почему ваши поездки так коротки? Такие полеты не окупаются, к тому же, за столь короткое время вы не успеваете познакомиться с островом.
Она нерешительно оглянулась и посмотрела по сторонам.
— Я приезжаю сюда по делам, по поручению мужа.
— Понимаю.
Он действительно все понял. Речь, вероятно идет о налоговой истории. Вероятно, Франка изымала с банковского счета деньги, которые ее муж, минуя германское налоговое ведомство, переводил на Гернси. Дела такого рода здесь проворачивают постоянно. Правда, его, Алана, это не касается. Даже если за этими поездками стоят противозаконные махинации, его это не волнует.
— Вам стоит как-нибудь задержаться на острове, — произнес он. — Например, в этот раз. Погода — просто чудо. Она продержится всю следующую неделю. Вы сможете побродить по острову, поплавать, прийти в себя и восстановить силы.
В ответ Франка лишь устало улыбнулась.
— Об этом не может быть и речи. Я должна как можно быстрее вернуться домой. Мне нужны таблетки и рецепт моего лечащего врача. Вы не понимаете… — она сморщила лоб, напряженно раздумывая, как объяснить Алану свое трудное положение, — без лекарства мне бывает очень плохо. Без него я не могу за себя поручиться. У меня случаются страшные панические атаки, и я не знаю, чем может закончиться любая из них.
— Но с сегодняшней атакой вы справились.
Она удивленно посмотрела на Алана.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, смотрите: в «Террасе» у вас началась очередная паническая атака. Это было два часа назад. При этом у вас не было возможности принять таблетку. Но вы же пережили приступ.
— Ну, я…
— Нет, не возражайте. Вы его пережили. Вам было плохо, вам было страшно, но вы не умерли и остались живы.
— Но я всерьез думала, что умру. Я уже не сознавала…
Теперь он, не колеблясь, решил до нее дотронуться и положил ладонь ей на плечо, ощутив легкую дрожь, сотрясавшую ее тело.
— Вы думали, что умрете. Это я могу понять. Вы думали, что не переживете приступ. Но что было потом?
— Потом появились вы и позаботились обо мне.
Он отрицательно покачал головой.
— Я всего лишь предложил вам место в моем автомобиле. Но не это решило исход приступа. Так или иначе, но паника отступила. Так что все очень просто.
— Откуда вы можете это знать?
— Думаю, что это общий принцип. Происшедшее с вами его подтверждает. Думаю, что впервые за много лет вы допустили, чтобы паника достигла своего наивысшего пункта. Это было вынужденно, потому что в этот раз вы не смогли прервать приступ приемом таблетки. Но ничто на свете не может подняться выше своего пика. По достижении пика начинается снижение. Это похоже на морскую волну. Она поднимается все выше и выше, угрожая смести все на своем пути. Она нависает над вами. Но вот она достигает своей высшей точки, останавливается, опрокидывается и стремительно рушится вниз, чтобы затем, пенясь, улечься на поверхность и плавно выкатиться на песок.
Она подняла свой стакан к глазам.
— Я ужасно устала. Вы не думаете, что нам пора ехать?
Его собственный стакан был уже пуст. Обычно в такой ситуации Алан продолжал пить до потери сознания, и сейчас был уже на пути к этому. Но на этот раз, наверное, надо будет уступить ее просьбе и считать это подарком судьбы. Он отвезет ее домой, и это избавит его от страшного и постыдного падения — и, кроме того, от утреннего похмелья.
— Ладно, — сдался он, — едем.
Алан встал. Ему было невыносимо смотреть на золотистую жидкость в стакане Франки — на виски, который она не выпила, и который надо было бы… Нет, он не сделает этого. Даже эта нервическая дама сумела обойтись без своих лекарств; он мог расквитаться с ней только отказом от спиртного.
— Вам надо всегда думать об этом дне, — сказал он, когда они вышли из бара в темноту. Прохладный, насыщенный солью воздух подействовал на них освежающе. — Вы должны помнить, каково вам было, когда возникла паника, а вам нечего было ей противопоставить. Вы должны помнить, каково вам было, когда она нарастала, когда у вас перехватило дыхание, и вы думали, что вот-вот умрете. Вы должны помнить и то, как паника вдруг съежилась и отступила, как вы снова обрели способность дышать — спокойно и ровно, как улеглась дрожь, как прояснилось мышление, и вы осознали, что не умрете. И так будет всегда.
— Как? — недоуменно спросила Франка.
— Вы не умрете от паники. Вы всякий раз ее переживете. Это означает, что вы не должны испытывать и половину того страха, какой мучает вас сейчас.
— Но страх есть, — очень тихо ответила она. — И я уверена, что никогда не смогу от него избавиться.
— Нет, сможете, если будете думать о том, что произошло сегодня, — он открыл дверь автомобиля. — Ведь сегодня вы впервые сумели преодолеть панику, не так ли?
— Да.
— Вы должны этим гордиться. Вы должны чувствовать себя победительницей. То, что вы смогли сделать сегодня, вы сможете сделать и в следующий раз.
Она на мгновение закрыла глаза.
— Прошу вас, давайте поедем.
— Сначала мы заедем к Резе Кариму за вашими вещами, — предложил он. — Идет?
Франка не ответила. Она откинула голову на спинку сиденья и доверчиво, как ребенок, закрыла глаза.
«Этот день не мог закончиться иначе, — обреченно подумал Алан. — Мне вообще не следовало приезжать».
Он бросил взгляд на окна Майи.
В ее квартире было по-прежнему темно.
