«От знакомства с новым человеком может измениться вся жизнь, — думал Алан, — и то же самое происходит, когда теряешь человека».

Он сидел в «Террасе», на берегу гавани Сент-Питер-Порта и пытался осознать, что Хелин больше нет в живых.

Вокруг царила веселая суета, кафе было битком набито туристами. С синего неба жарко пекло солнце, люди теснились под тентами, пытаясь отвоевать себе хоть кусочек тени. В воздухе висел запах картошки-фри, гамбургеров и жареных колбасок. Посетители кафе тащили с собой бутылки воды и вина в огромных лоханях со льдом. Внизу, в гавани, готовились к отплытию яхты. Но стоял полный штиль, и преимущество было за моторными лодками. Длинной чередой они выходили из бухты, направляясь в открытое море. За штурвалами стояли загорелые люди в солнцезащитных очках с развевающимися на ветру волосами, воплощая собой телесную радость жизни. Они найдут какой-нибудь подходящий заливчик, бросят там якорь и будут целый день плавать, нырять и загорать, чтобы вечером усталыми и голодными вернуться, штурмом взять кафе и рестораны столицы острова и засесть там до поздней ночи. «Как они все веселы», — подумал Алан.

Он приметил какую-то девушку, сидевшую внизу, возле каменной стены гавани; на девушке были укороченные джинсы с бахромой выше загорелых колен и бикини со спущенными на плечи бретельками. Девушка подставила лицо солнцу и зажмурила глаза. Рядом с ней стояла бутылка воды.

«Такого Хелин никогда уже не сможет себе позволить», — подумал Алан, удивившись абсурдности этой мысли. Хелин никогда, ни при каких обстоятельствах не вела себя так. Она никогда не ходила под парусом, никогда не каталась на скутерах и глиссерах, она никогда не сидела, прислонившись к стене гавани и мечтая о море. Хелин была неспособна расслабиться до такой степени, чтобы получать удовольствие от такого отдыха. Если бы Хелин вообще уселась на солнце в гавани — но Алан сомневался, что она когда-либо это делала — то, в любом случае, не в шортах и не в бикини, и не с закрытыми глазами. Хелин всегда внимательно осматривала и анализировала места, в которых находилась. Опасности чудились ей за каждым углом. Сколько Алан помнил Хелин, она все время ныла, плакалась, жаловалась на судьбу и предавалась мрачным пророчествам. Относительно веселой она становилась только в обществе Кевина. Кевин сумел коснуться таких струн в душе Хелин, до которых никто, кроме него, не мог дотянуться. В такие моменты в Хелин просыпалась та беззаботная девушка, какой она, вероятно, некогда была. Тогда становилась видна неизвестная Алану часть ее личности. Эти мгновения всегда глубоко трогали его.

Он пил уже второй стакан вина, думая, зачем он вообще заказал полусладкое. Было такое впечатление, что пьешь смесь спирта с сахарной водой. Он и так умудрился продержаться сегодня без выпивки всю первую половину дня. Все утро он не мог выпить под недреманным оком Беатрис. Пить алкоголь в доме матери было решительно невозможно. Она всегда была рядом, всегда была за спиной, могла неожиданно вынырнуть из любого угла и сразу разгадывала его тайные желания насладиться глотком шерри или портвейна. Поэтому он взял ее автомобиль, чем помешал ей поехать вслед за ним, и удрал в Сент-Питер-Порт. Облегчение он испытал уже от первого глотка вина. Первый глоток дня всегда был самым лучшим.

Хелин уже два дня покоилась в земле, и Алану уже давно было пора вернуться в Лондон. Его ждали неотложные дела, к тому же надо было наверстать упущенное за предыдущие недели. Секретарша пришла в отчаяние, когда он объявил ей, что появится в конторе только в следующий понедельник.

— Не знаю, как мне… — в панике начала она, но Алан не дал ей договорить.

— Вы же знаете, что давняя подруга моей матери была зверски убита, и я не могу взять и бросить мать одну.

Против этого секретарше было нечего возразить, да и откуда она могла знать, что ее шеф беззастенчиво лжет? Беатрис не нуждалась в утешениях. Лицо ее все эти дни было непроницаемо, как камень; когда к ней обращались, она вздрагивала от неожиданности, словно возвращаясь из какого-то другого мира; но, несмотря на это, было не похоже, что она нуждается в помощи. Возможно, жестокая смерть Хелин потрясла ее глубже, чем казалось, но в любом случае она сама неплохо справлялась с этим потрясением. Иногда Алан спрашивал себя: понимает ли вообще Беатрис, что значит принять сочувствие и поддержку других людей?

У него не было никаких причин и дальше задерживаться на Гернси, но что-то удерживало его от того, чтобы сесть на ближайший самолет и улететь в Лондон. У Алана не было склонности лгать самому себе — иногда он даже думал, что никогда не стал бы алкоголиком, если бы лучше владел этим искусством — и сейчас, сидя в «Террасе», он честно признался себе в том, что его удерживает страх перед возвращением в пустую квартиру, перед возвращением в пустую жизнь.

Ему была отвратительна сама мысль о возвращении в дом, где его никто не ждет. Мужчину его возраста должна ждать дома жена, двое немного капризных детей-подростков, виляющий хвостом пес и мурлычущая кошка. На него должна была обрушиться груда новостей: домработница уволилась, математичка придирается и ставит плохие отметки, а лучшая подруга оказалась сущей змеей.

— Господи, — сказал бы он в ответ, — дайте мне хотя бы умыться с дороги и прийти в себя.

Они толпой пошли бы за ним к ванной, продолжая трещать ему в оба уха, и он не стал бы наливать себе виски, потому что на это у него просто не было бы времени. Он не чувствовал бы пустоту жизни, и ему не пришлось бы заливать ее алкоголем.

«Загубленная жизнь, — подумал он, и чувство безнадежности вцепилось в него своими ледяными пальцами, заставляя дрожать, несмотря на несусветную жару. — Суетливая, загубленная жизнь».

Может быть, ему сейчас так тяжело из-за смерти Хелин. Вероятно, его точно так же потрясла бы смерть любого родственника или близкого знакомого. Неожиданно и быстро оборванная жизнь с неумолимой ясностью показала ему всю ограниченность земного бытия его самого, как и любого другого существа, живущего под солнцем. Даже если ему повезет и ему не перережут горло и не бросят на проселочной дороге, то все равно перед смертью он неизбежно столкнется с тем же ужасом, с которым столкнулась Хелин. Она всегда говорила, что ее жизнь прошла впустую. Как же горько умирать с этим знанием.

Он решил собраться с силами, подняться и взять еще вина, хотел уже выбраться из-за стола и встать в очередь к стойке, когда увидел подходившую к нему Майю.

Майя шла к его столику так целеустремленно, что Алан понял — она давно его увидела, и поэтому не было никакого смысла смотреть в стол и притворяться, что его здесь нет. Как он раньше радовался даже случайным встречам с Майей, ибо в каждой такой встрече он видел шанс для них обоих. Теперь его мучило новое, противоположное желание — спрятаться в норку, лишь бы не вступать с Майей в разговор.

«Наверное, это оттого, — подумал он, — что наши отношения закончились, исчерпав себя до дна».

Он встал, чтобы поздороваться с ней. Они поцеловались, и он ощутил холод ее губ на своей щеке. Он заметил, что у Майи не накрашенные губы и заплаканные глаза.

— Привет, Майя, — сказал он.

— Я стояла у церкви, — объяснила она, — увидела, что ты сидишь здесь, и подошла удостовериться. Я думала, что ты уже давно в Лондоне.

— Нет, я не в Лондоне, — вяло ответил он и указал на свободный стул. — Не хочешь присесть? Я как раз хотел пойти за бокалом вина. Тебе принести?

— Принеси мне воды, — сказала она и, немного помедлив, добавила: — Пожалуйста. Я не переношу алкоголь в такую жару.

Он вошел внутрь кафе и встал в медленно продвигавшуюся очередь. Люди хотели есть и подолгу выбирали блюда. Алан оглянулся и поискал глазами стол, за которым сидела Майя. Она порылась в сумочке, достала темные очки и надела их. Обычно она усаживалась за столиком, как на сцене — распустив по плечам роскошные волосы, положив ногу на ногу, она окидывала томным взглядом присутствующих, прежде чем надеть очки, спрятав за темными стеклами глаза с чувственно-длинными ресницами.

Но на этот раз Майя обошлась без этого спектакля. Она не стала оглядывать террасу, выискивая интересного мужчину, который обратил бы на нее внимание. Сейчас Майя сидела уставившись в стол и грызла ногти.

Алан наконец, взял напитки и вернулся к столу.

— Если ты все же хочешь глоток вина… — сказал он. — Мне кажется, что вино бы тебе сейчас не повредило.

— Нет, спасибо, — она отпила воду из стакана. Алан невольно удивился, когда заметил, что на краю стакана не осталось следов губной помады. — Может быть, тебе следовало бы взять и себе минеральной воды.

— Вино нравится мне больше.

— Как знаешь, — она сделала еще один глоток. — А почему, — спросила она, — ты не в Лондоне?

В ответ он угостил ее той же ложью, что и секретаршу.

— Я должен позаботиться о матери. Ее нельзя сейчас оставлять одну.

Но провести Майю ему не удалось.

— Ох, перестань! Если есть на свете человек, которого можно оставить без посторонней помощи, так это твоя мать. Из-за нее ты точно не стал бы оставаться здесь.

— Я знаю свою мать лучше, чем ты.

Она печально улыбнулась.

— Говори это себе. Если тебе нужен повод для того, чтобы не возвращаться в Лондон, держись за мать.

— Ты тоже остаешься? Я хочу сказать: ты действительно не собираешься возвращаться в Лондон?

— Что мне там делать? На что я буду жить? У меня нет денег даже на билеты, — она приподняла голову. Алан заметил, что при этом движении она постаралась удержать подступившие к глазам слезы.

— Я все испортила. Я испортила себе жизнь.

Алана странно тронули эти ее слова. Всего несколько минут назад его самого посетила эта мысль — мысль о попусту растраченной жизни. Вспомнил он, что то же самое часто говорила и Хелин. «Скольких людей, — подумалось Алану, — мучает эта страшная мысль? Она не дает нам покоя из-за краткости и быстротечности отпущенного нам срока. Но мы упрямо строим планы, лелеем надежды, питаем желания, мечтаем. Но как мы при этом слабы. Мы хромаем, пытаясь переменить жизнь, суетимся, но неизбежно теряем силы и сдаемся».

Он протянул руку и коснулся руки Майи, слегка пожав ее. Это был нежный отеческий жест, в котором не было и следа эротического зуда, который прежде пропитывал все их отношения.

— Ты еще так молода, — сказал он. — Ты справишься.

— Ах, да ты посмотри на меня! — раздраженно сказала она и сняла очки. Ее заплаканные глаза покраснели еще больше. — Все же можно прочитать по моему лицу, не так ли? Да ты и сам всегда мне это говорил. Что все это отпечатается на лице.

Он внимательно посмотрел на нее. Такой трезвой и объективной он ее еще ни разу не видел. Она выглядела очень молодо и была похожа на упрямого обиженного ребенка с бледными щечками и красным носиком. Но то, что она говорила, было правдой. В чертах ее лица проступало что-то грубое и заурядное. Алкоголь и бессонные ночи пока щадили ее тело, по ее внешности нельзя было сказать, что она много пьет и курит. Она жила легко и бездумно, бросаясь на шею портовым рабочим и загорелым туристам, к которым, казалось, приросла доска для серфинга. Порочная жизнь явственно отпечаталась на ее лице. «Какая она дешевка», — подумал он и ужаснулся беспощадности этой мысли. Она выглядит, как дешевка.

От нее не укрылось то, что происходило в его голове.

— Да, — тихо произнесла она, — ты и сам это видишь.

— Ах, Майя, — устало ответил он, — мы так часто об этом говорили. Нам просто уже нечего сказать на эту тему.

— Мы будем видеться?

— Конечно. Теперь я буду часто сюда приезжать, так что время от времени мы будем встречаться.

— Прекрасно. Как это говорят? Мы будем добрыми друзьями? Мы действительно можем быть добрыми друзьями.

— Это лучше, чем если бы мы и дальше пытались строить какие-то отношения. В конце концов, мы не смогли бы сказать друг другу ни одного доброго слова. Все кончилось бы обоюдной ненавистью. Новый вариант нравится мне гораздо больше.

— В моей жизни появятся другие мужчины, — неожиданно, без всякого перехода, сказала она. В тональности ее голоса что-то изменилось. В нем появился зародыш надежды. Несмотря на поражение, несмотря на смерть Хелин, несмотря на бесславный конец их отношений, Майя не потеряла способности сопротивляться. Она вела распутную жизнь, не берегла ни себя, ни свою честь, но могла еще восстановиться.

«Она снова наступит на те же грабли, — подумал он, — она уже близка к этому».

В этот момент он увидел, что привлекло ее внимание, что заставило выпрямиться и почувствовать уверенность в себе. Из здания ресторана вышел какой-то тип и направился на террасу. Это был тот самый гнусный тип, с которым он видел ее в сентябре прошлого года, когда она вела его в свою квартиру. Отвратительная рожа, которую Алан никак не мог вытравить из памяти, снова мозолила ему глаза. Алан снова вспомнил тот страшный день, когда он целую вечность, испытывая безмерную мучительную боль, просидел в машине под ее окнами. Вспомнил занавешенные, закрытые окна ее квартиры, вспомнил, как рисовал в воображении, как Майя тешится в объятиях этого типа, физиономия которого напоминала клише гангстера из сексуально-криминальных третьесортных фильмов.

Этот человек шел между столами с кружкой пива в руке и искал глазами свободное место. За ним шел другой мужчина, который по возрасту вполне годился Алану в отцы. У мужчины, правда, были темные волосы и темные глаза, да и выглядел он поприятнее. Он тоже держал в руке пиво и искал место. Очевидно, ни тот ни другой, пока не заметили Майю.

— Это не?.. — спросил Алан.

Майя стремительно надела очки. Она понимала, насколько непривлекательны сейчас ее красные, заплаканные и неподведенные глаза.

— Ты знаешь Жерара? — спросила она.

— Жерара? Я не знал, что его так зовут, и не могу сказать, что я с ним знаком. Но я однажды видел его с тобой. Это было полгода назад. Вы шли к тебе домой, — странно, но сейчас он мог говорить об этом совершенно спокойно. Раньше это ни за что бы ему не удалось. Теперь ему было не больно. Пустоту он ощущал, невероятную пустоту, но боли не было. Он вдруг понял, насколько его переполняла та былая боль, он даже вспомнил, что иногда люди не желают избавляться от боли, потому что для них она лучше, чем пустота; и, видимо, в этом сложном механизме человеческой психики крылась причина его многолетней, разрушительной привязанности к Майе.

— Этот тип выглядит как преступник, — сказал он и вдруг неожиданно испытал несказанное облегчение оттого, что распрощался с миром Майи, оттого, что отныне ему не придется делить эту женщину с людьми, которым он никогда бы не подал руки. — Ты до сих пор с ним?

Она пожала плечами.

— Я давно его не видела, потому что была, как ты знаешь, в Лондоне. Да и нельзя сказать, что я была с ним. Я только…

— Понимаю, ты только время от времени с ним спала, — он задумчиво посмотрел на нее. — Майя, это абсолютно меня не касается, и, надеюсь, ты больше не держишь меня за занудного учителя. Но будь все же осмотрительнее в выборе своих постельных приятелей. С Хелин произошло нечто ужасное. Мир может быть жестоким и страшным, а твой… друг, действительно, выглядит…

— …как преступник, ты это уже говорил, — она отвернулась от Жерара и посмотрела на Алана. За темными стеклами очков он не мог рассмотреть ее глаза. — Он и есть преступник, Алан. Он гнусный, отпетый вор. Между прочим, тот, который идет с ним — тоже. Я подцепила преступника, и это сильно волновало мне кровь. Преступников у меня до этого никогда не было, понимаешь? Когда живешь так, как я, то нужны постоянные встряски, потому что иначе становится нестерпимо скучно. Он сильно заводил меня, когда я… — она умолкла, но инстинкт подсказал Алану, что она имела в виду.

— Весь смак был в смешении, — закончил он ее мысль, — ты попеременно ложилась в постель то с ним, то со мной. То с юристом, то с вором.

— Между прочим, — сказала она, — он едва ли теперь захочет меня знать.

— Попытка не пытка, — небрежно заметил Алан. — Тебя долго не было, может быть, он снова тебя захочет.

Ей было неприятно его замечание, он понял это по тому, как дернулись уголки ее рта, а ему самому собственные слова показались нелепыми и детскими. Только что он предостерегал Майю от связей с такими типами, как Жерар, а теперь подстрекает ее снова испытать на нем свои чары — и все это только затем, чтобы вволю поиграть своей свободой, которая позволяла ему без всяких душевных мук переносить общество Майи.

— Прости, я сказал глупость, — произнес он. — Но если серьезно, Майя, то держись подальше от этого типа. Не знаю, чем он занимается, но это слишком дурная для тебя компания и…

— Ты хочешь это узнать? — спросила Майя.

— Что?

— Чем он занимается. На чем он зарабатывает свои грязные деньги.

— Не знаю. Я…

Она подалась вперед, и Алан ощутил запах табака и мятных конфет. Майя понизила голос:

— Ты адвокат. Я могу рассчитывать на конфиденциальность, не так ли?

— Я не знаю, хочу ли я знать, чем занимается твой любовник… — у него возникло нехорошее чувство. Такой поворот дела ему совсем не нравился. Он не желал ничего знать. — Майя…

Теперь она говорила шепотом.

— Они воруют яхты. Здесь, в гавани. Их перекрашивают, меняют название и перегоняют во Францию. Это очень выгодное дельце. Насколько я знаю, они неплохо на этом зарабатывают.

— О, господи! — у Алана появилось плохое предчувствие. — И ты?..

Она полезла в сумочку за сигаретами.

— Я не была прямой соучастницей. Но иногда я… Черт, где мои сигареты? — она наконец, нащупала пачку, выудила оттуда мятую сигарету и вставила в рот. Алан щелкнул зажигалкой.

— Иногда я выманивала с яхт клиентов, а потом они некоторое время отсутствовали, ну и так далее. Вот так, — она, очевидно, заметила его искаженное ужасом и отвращением лицо и попыталась сгладить впечатление. — Я просто иногда зондировала почву, между прочим, очень редко. И все. О, Алан, не смотри на меня так! Это было очень давно. Мне были позарез нужны деньги, а Жерар говорил… — она осеклась, мгновенно превратившись в робкую, смущенную девочку. — Ты думаешь, что это очень плохо? — спросила она.

«Мне срочно нужен еще бокал вина», — подумал Алан. Он и сам не понимал, что его так потрясло, но он вдруг почувствовал себя жалким и разбитым.

— Эх, Майя, — беспомощно сказал он.

— Привет, Франка, — крикнула Беатрис, — вы не знаете, Алан вернулся? Машины нет, но может быть, что…

— Я его нигде не видела, — ответила Франка. — Ни его, ни машины. Куда он уехал?

— Я не знаю. Думаю, поехал в Сент-Питер-Порт. Я немного волнуюсь… — Беатрис замолчала, прикусив губу. Ей казалось предательством говорить с чужими — а в известном смысле она причисляла к ним и Франку — о пристрастии сына к спиртному. Конечно, об этом знали все, и Франка тоже, но Беатрис считала, что мать должна вести себя так, будто этой болезни не существовало. Ей казалось, что этим она оберегает сына от злословия, сплетен и ядовитых комментариев. Словно она могла одеть его своим молчанием, как покрывалом, защищающим от бед ее такого уязвимого сыночка. Так она закутывала его в пушистое одеяльце, когда он был младенцем, чтобы никакой сквозняк…

«Чушь, — прикрикнула она на себя. Он — уже не младенец! Обращайся с ним, как со взрослым мужчиной, а это значит, что нечего прятать его от резких и беспощадных взглядов, и неважно, что это причинит ему боль. Он должен быть достаточно сильным для того, чтобы это вынести».

— Франка, я боюсь, — сказала она, — что Алану нехорошо. Он все время откладывает возвращение в Лондон. Он продолжает жить здесь… а это плохо. Конечно, я бы хотела привязать его к себе, чтобы отучить от бутылки, но как это сделать? Вот и сейчас он, наверное, сидит в каком-нибудь кабаке и оттягивается вином.

Они с Франкой столкнулись в прихожей: Беатрис только что вернулась из сада, где она вполсилы занималась цветочными грядками, а Франка как раз спустилась со второго этажа. Беатрис сразу отметила, как свежо выглядит эта молодая женщина. Кожа ее была покрыта густым красивым загаром, а волосы, выгорев на солнце, стали еще светлее. Было видно, что она полна жизни и ожидания. Ее тронула смерть Хелин, но из всех, кто так или иначе был причастен к этой трагедии, она единственная сохранила силы и бодрость духа. Собрав в кулак все свои пять чувств, она принялась заниматься хозяйством — ходила в магазины, готовила еду и стирала белье.

«Собственно, я не должна брать с нее плату за проживание, — подумала Беатрис, — без нее здесь просто все остановится».

Сама Беатрис была не в состоянии заниматься домом. Она с большим трудом избавлялась от потрясения, вызванного смертью Хелин. Потом еще эта история, рассказанная Кевином… Она бродила по дому, словно погруженный в транс лунатик, отгородившийся от всех событий пеленой нереальности. Единственное, на что Беатрис была еще способна реагировать — это на алкогольные проблемы Алана. Забота о сыне заполнила все ее бытие, заставив не думать о Хелин, о женщине, с которой она столько лет делила кров и которая так бессовестно ее обманула и предала — во всем, что касалось жизни и многого другого.

— Не думайте об этом, — сказала Франка в ответ на опасения Беатрис. — Думаю, что Алан сумеет взять себя в руки и хорошо распорядиться своей жизнью. Не спрашивайте меня, почему. Я просто это чувствую.

Беатрис внимательно оглядела ее.

— Вы хорошо выглядите, Франка. Я не узнаю в вас ту женщину, которая в сентябре прошлого года неожиданно появилась в доме. Здешняя жизнь пошла вам на пользу.

— На пользу мне пошла свобода, — возразила Франка. Она откинула волосы со лба жестом, напомнившим о неуверенности прежних дней. — Я начинаю понемногу снова верить в себя.

Беатрис хотела было спросить, принимает ли Франка таблетки, но вовремя напомнила себе, что не имеет права лезть в чужую жизнь. Таблетки были частным делом Франки, и кто знает, какие раны Беатрис бы разбередила, если бы спросила ее об этом.

— Должно быть, вы не слишком уютно себя чувствуете, очутившись во всем этом кошмаре. Никто не ожидал такого поворота, не правда ли? Мы, конечно, знаем о таких вещах — о преступлениях, чудовищных мерзостях, которые люди причиняют друг другу. Мир полон таких вещей, мы узнаем о них из газет и телевидения и как будто становимся их участниками. Они нас шокируют, ошеломляют. Но совсем другое дело, когда они касаются лично нас.

— Это трагедия, — сказала Франка, — но все же… — она помолчала, подыскивая подходящие слова. — Беатрис, мне, конечно, не следует этого говорить после всего того, что здесь произошло… но я чувствую, что стою на пороге новой жизни.

— Вам не следует за это извиняться, — сказала Беатрис. — У вас своя жизнь, у меня — своя. Своя жизнь была и у Хелин. У всех людей разные судьбы. Я вижу, что для вас настают хорошие времена, Франка. И не будем омрачать ваше настроение.

— Я хочу пойти на кладбище, положить цветы на могилу Хелин.

Беатрис улыбнулась.

— Вот и сделайте это. Да, кстати, ваш муж уехал?

— Позавчера. Он, наконец, сдался.

— И вы уверены, что действительно хотите развода?

— На все сто процентов, — ответила Франка.