В душе Брайс все клокотало. Кровь бурлила. Брайс мчалась по мокрым улицам, держа путь к Пяти Розам. Сквозь пелену дождя светились окна вилл и роскошных, похожих на дворцы, домов, окруженных безупречными лужайками и садами. Каждый участок был обнесен узорчатой чугунной оградой. На каждом углу стояли патрули: фэйцы с каменным лицом или оборотни из Вспомогательных сил. Казалось, здешние обитатели жили в постоянном страхе, что перегрины и немногочисленные рабы Города Полумесяца вот-вот нагрянут и начнут грабить всех без разбора.

Она пробежала мимо внушительного, отделанного мрамором здания Фэйского архива. Его многочисленные колонны украшали цветы и вьющиеся растения. Розы, жасмин, глициния цвели здесь постоянно, в любое время года.

Путь Брайс лежал к величественной белой вилле, утопающей в розах. У чугунных ворот стояли четверо фэйских воинов. Увидев ее, караульные сделали шаг навстречу.

– Впустите меня, – потребовала Брайс, ртом глотая воздух.

Караульные и ухом не повели.

– У вас назначена встреча с его величеством? – спросил один.

– Впустите меня, – повторила она.

Он знал. Ее отец знал о существовании тестов, позволяющих узнать, кто или что убило Данику, и ничего не сделал. Хуже того, сознательно устранился.

Она должна его видеть. Пусть скажет ей это в лицо. Ей плевать, сколько сейчас времени. Она не в гости пришла.

Отполированная черная дверь была закрыта, но в окнах горел свет. Ее отец наверняка дома.

– Без договоренности не пускаем, – заявил Брайс тот же караульный.

Брайс шагнула к караульным и отпрянула, натолкнувшись на невидимую жаркую стену. Защита, созданная этими фэйцами. Кто-то из них засмеялся. У Брайс пылало лицо. Нестерпимый жар кусал глаза.

– Передайте вашему королю, что Брайс Куинлан необходимо с ним поговорить. И немедленно.

– Возвращайся, когда у тебя будет приглашение… полукровка, – бросил ей другой караульный.

Брайс ударила кулаком по невидимой стене. Та даже не дрогнула.

– Скажите ему…

Темная, мощная сила, появившаяся у Брайс за спиной, согнала усмешки с лиц. По мокрым плитам запрыгали молнии. Караульные потянулись к мечам.

– Этой госпоже нужна аудиенция у его величества, – прогремел Хант.

– Его величество недосягаем.

Караульный, сказавший это, заметил татуировку на лбу Ханта. Такой гнусной усмешки Брайс еще не видела.

– Особенно для Падших отбросов и уродин-полукровок.

– Повтори, – потребовал Хант, шагнув к ним.

– А что, одного раза мало? – спросил караульный, продолжая нагло усмехаться.

Рука Ханта сжалась в кулак. Брайс поняла: он не остановится. Ради нее он превратит их в пепел, пробьет ей путь внутрь, чтобы она смогла поговорить с королем.

К воротам шел Рунн, окруженный тенями. Черные волосы липли ко лбу. За ним следовали Флинн и Деклан.

– Откройте ворота, – приказал караульным Рунн. – Я кому сказал! Откройте ворота!

Они не шевельнулись.

– Даже вы, принц, не уполномочены нам приказывать.

Вокруг плеч Рунна заклубились тени, похожие на призрачные крылья.

– Есть другие сражения, которые стоит с ним вести, – сказал принц. – Это не входит в их число.

Брайс отошла на несколько футов, хотя караульные легко могли слышать каждое слово.

– Он намеренно решил не помогать в расследовании гибели Даники.

– Это могли посчитать вмешательством в имперское расследование, – сказал Хант.

– Отстань, Аталар, – осадил его Рунн.

Рунн хотел взять Брайс за руку, но она отошла.

– Ты принадлежишь нашему двору. Сама знаешь, – сквозь зубы произнес он. – Ты тогда наломала столько дров, что лучше не вспоминать. Ради твоей безопасности король предпочел отгородиться от расследования, а не копать глубже.

– Можно подумать, его когда-то волновала моя безопасность.

– Достаточно волновала, если он велел мне тебя охранять. Но ты взяла себе в компаньоны сексапильного Аталара.

– Король хочет найти Рог для себя, – резко возразила Брайс. – Ко мне это не имеет никакого отношения. – Она махнула в сторону виллы за чугунной оградой. – Иди и скажи этому куску дерьма, что такого я не забуду. Никогда. Ему, конечно, наплевать, но ты все равно скажи.

Тени Рунна застыли вместе с ним, пелериной свисая с плеч.

– Я тебе сочувствую, Брайс. В том, что случилось с Даникой.

– Не смей при мне произносить ее имя, – прошипела Брайс. – Чтобы больше я от тебя этого не слышала.

Даже тени не смогли скрыть болезненную гримасу, промелькнувшую по лицу Рунна.

– Встретимся в квартире, – бросила она Ханту и побежала прочь.

Надо быть честной с собой: она поступила скверно, не предупредив Ханта о вызове демона. Но не настолько скверно, как ее биологический отец, отказавшийся проводить Мимир-тест.

Домой она не пошла. На полпути к дому Брайс решила где-то остыть. «Белый ворон» был закрыт. Ничего. Подойдет и ее старый любимый бар, где прежде она угощалась крепкой выпивкой.

«Лета» (так назывался бар) была открыта. Отлично, а то ее ногу безжалостно саднило. Вдобавок она стерла ступни, забыв, что даже в туфлях на плоской подошве долго не побегаешь. Брайс сняла их сразу же, едва усевшись на кожаное сиденье табурета у стойки. Ступни уперлись в прохладный медный выступ для ног.

Последний раз она была здесь более двух лет назад. «Лета» ничуть не изменилась. Пол по-прежнему был разрисован черными, серыми и белыми кубами, создававшими иллюзию объема. Колонны из вишневого дерева все так же поднимались, как древесные стволы, упираясь в резной сводчатый потолок. Барная стойка – матовое стекло и черный металл – была воплощением прямых линий и прямых углов.

Пять минут назад Брайс отправила сообщение Юнипере, позвав фавну присоединиться к ней. Ответа пока не пришло. Брайс продолжала ждать, смотря выпуск новостей на большом экране над стойкой. Там снова показывались раскисшие от грязи поля сражений Пангеры. Повсюду валялись груды покореженных бронированных костюмов, напоминавших ломаные игрушки. Поля на мили вокруг были усеяны телами людей и ваниров. Воронье уже пировало на трупах.

Человеческий мальчишка-уборщик остановился и напряженно вперился в экран, следя за картинами бойни. Только окрик бармена заставил его продолжить работу, но Брайс увидела карие глаза уборщика, полные ярости и решимости.

– Что за Хел… – пробормотала она, глотнув виски.

Ощущения не изменились. Ей и сейчас показалось, что она выпила кислоту и теперь та прожигает себе путь в желудок. Именно это ей и требовалось сейчас. Брайс сделала второй глоток.

Рядом с ее стаканчиком невесть откуда появилась бутылка с тоником пурпурного цвета.

– Для твоей ноги, – пояснил Хант, садясь на соседний табурет.

– Ты что, заходил к медведьме? – спросила она, уставившись на стеклянную бутылку.

– Здесь неподалеку есть клиника. Я подумал, что домой ты вернешься еще нескоро.

– Ты правильно подумал, – ответила Брайс, снова глотнув виски.

– Советую сначала выпить тоник, а потом уже доканчивать спиртное.

– Ехидных комментариев по нарушению моего обета трезвости не будет?

Хант подался вперед, сложив крылья:

– Это твой обет. Сама его принимала, сама и отказаться можешь, когда пожелаешь.

Золотые слова. Брайс потянулась к тонику, открыла пробку, хлебнула и поморщилась:

– Похоже на газировку с виноградным сиропом.

– Я попросил ведьму сделать его послаще.

– Это потому, что я такая сладкая? – хлопая ресницами, спросила Брайс. – Да, Аталар?

– Потому что я знал: ты не станешь пить тоник со вкусом протирочного спирта.

– Позволю себе не согласиться, – сказала она, вновь берясь за виски.

Хант подозвал бармена и попросил воды.

– Думаю, ты довольна сегодняшним вечером, – сказал он.

Брайс усмехнулась, сделав очередной глоток виски. Боги, до чего отвратительный вкус! И как раньше она могла хлестать это пойло?

– В высшей степени.

Хант молча пил воду, наблюдая за Брайс.

– Послушай, если ты хочешь напиться вдрызг, я посижу и подожду. Но вначале скажу: есть более конструктивные варианты преодоления жизненных трудностей.

– Спасибо, мамаша-наседка.

– Я серьезно.

Бармен поставил перед ней новую порцию виски, но Брайс не притронулась к выпивке.

– Ты не единственная, кому приходилось терять любимых, – тихо сказал Хант.

Брайс подперла голову ладонью:

– Хант, а расскажи мне о ней. Наконец-то я послушаю полную версию этой душещипательной истории.

– Не строй из себя дуру. Я пытаюсь поговорить с тобой.

– А я пытаюсь напиться, – сказала Брайс, поднося к губам стаканчик.

Ожил телефон Брайс. Они оба прочли ответное сообщение Юниперы: «Извини, не могу. Репетиция». Через минуту пришло второе сообщение: «Погоди, а почему ты сидишь в „Лете“? Ты опять принялась за выпивку? Что случилось?»

– Кажется, и твоя подруга пытается тебе что-то сказать, – осторожно заметил Хант.

Пальцы Брайс сжались в кулаки. Она перевернула телефон, положив экраном на матовое стекло стойки.

– Так ты не хочешь рассказать мне захватывающую историю о твоей удивительной подруге? Интересно, что она подумала бы о том, как несколько дней назад ты меня облизывал и едва не обглодал мою шею?

Брайс сразу же пожалела о сказанном. По многим причинам, где самое последнее место занимали ее мысли о безумных мгновениях на крыше, когда его губы касались ее шеи, а она начинала открываться его ласкам.

Какие прекрасные ощущения. Его прикосновений и его самого.

Хант молча и пристально смотрел на нее. Брайс покраснела.

– До встречи дома, – только и сказал он, затем поставил на стойку вторую бутылку с пурпурным тоником. – Эту выпьешь через полчаса.

Потом он встал, пересек пустой зал и исчез за дверью.

Хант только уселся на диван и собрался смотреть матч по солнечному мячу, когда появилась Брайс, держа в руках по мешку с продуктами. Надо же, вернулась в ожидаемое время.

Сиринкс спрыгнул с дивана и поспешил к хозяйке. Встав на задние лапы, стал требовать поцелуев. Брайс несколько раз чмокнула химера в макушку, погладила золотистый мех, затем перевела взгляд на диван и сидящего Ханта. Ангел потягивал пиво. Ее он приветствовал сдержанным кивком.

Брайс тоже кивнула, стараясь не встречаться с ним глазами, затем отправилась на кухню. Хромота уменьшилась, но совсем не исчезла.

Хант попросил Наоми последить за улицей, на которой находилась «Лета», а сам полетел в спортивный зал – сбрасывать напряжение.

«Облизывал». Это слово и сейчас звучало у него в ушах. А ведь там, на крыше, он даже не вспомнил о Шахаре. И в последующие дни тоже. Он не думал о возлюбленной, когда самоудовлетворялся под холодным душем. С ним такое случилось впервые.

Куинлан должна об этом знать. Пусть узнает, какую рану она затронула. Ханту оставалось одно из двух: наорать на нее или сбросить напряжение в спортзале. Он выбрал второе.

Это было два часа назад. Вернувшись, Хант убрал с пола обсидиановую соль, выгулял и накормил Сиринкса, после чего присел на диван и стал ждать.

Брайс поставила мешки на кухонный стол. Сиринкс терся у ее ног, проверяя каждую покупку. Следя за игрой, Хант поглядывал в сторону кухни. На столе появились овощи, фрукты, мясо, овсяное и коровье молоко, рис, буханка черного хлеба.

– Мы ждем гостей? – спросил Хант.

– Я решила приготовить запоздалый обед, – ответила Брайс, ставя на плиту сковороду с длинной ручкой.

Судя по одеревенелой спине и расправленным плечам, можно было подумать, что она рассержена, но сердитая Брайс не стала бы делать обед на двоих.

– А ты справишься с готовкой после выпитого виски?

– Я пытаюсь сделать что-то хорошее, – обернувшись, бросила она. – Не усложняй процесс.

– Все понял, – поднял руки Хант. – Извини.

Брайс выставила нужную температуру нагрева, затем вскрыла пакет с рубленым мясом.

– Кстати, я больше ничего не пила, кроме твоего тоника. И из «Леты» ушла вскоре после тебя.

– И куда же ты ходила?

– На общественный склад близ Лунного Леса. – Брайс достала из шкафа баночки со специями. – Я там хранила вещи Даники. Сабина намеревалась их выбросить, но я ее опередила.

Брайс вывалила мясо на сковороду и кивком указала на третий мешок у двери:

– Хотела убедиться, что там нет никаких следов Рога. Когда сдавала вещи на склад, могла и не заметить. А потом взяла кое-что из одежды Даники. Остатки из моей комнаты в прежней квартире – то, что не взяли следователи. Они забирали одежду, но я подумала… Вдруг что-то осталось и на этих вещах?

Хант открыл рот, сам не зная, что сказать, но Брайс продолжала:

– Ну а потом зашла на рынок. Специи, сам понимаешь, это не еда.

Прихватив пиво, Хант прошел на кухню:

– Помочь?

– Нет. Это… искупительный обед. Продолжай смотреть матч.

– Тебе нечего искупать.

– Я вела себя как последняя дура. Хотя бы частично заглажу вину перед тобой.

– Если учесть, сколько перца чили ты грохнула на сковородку, сомневаюсь, что я смогу принять твое извинение.

– Хел, я же забыла добавить тмина!

Брайс подбежала к сковороде, выключила плиту, посыпала мясо тмином и тщательно перемешала. Судя по запаху, она жарила индейку.

– Не Брайс Куинлан, а сплошная сумятица, – сказала она про себя.

Хант терпеливо ждал. Брайс взялась резать лук.

– Если честно, сумятицы у меня хватало и до гибели Даники… – (На доску ложились аккуратные луковые колечки.) – И просвета не намечалось.

– А тогда почему? Вроде в твоей жизни все шло более или менее успешно.

Луковые колечки отправились на сковороду.

– Я полуфэйка с университетским дипломом, который практически не нужен. Все мои бывшие однокурсники чего-то добились. А я… – Она скривилась. – Успешная секретарша без каких-либо долгосрочных планов. – Она помешала лук. – Бездумные вечеринки были единственным случаем, когда мы вчетвером оказывались на одном уровне. Когда не имело значения, что Фьюри – наемница, Юнипера – талантливая балерина, а Даника – будущая предводительница всех волков.

– Они тебе как-то намекали, что ты могла бы добиться большего?

– Нет. – Янтарные глаза Брайс смотрели не на сковородку, на Ханта. – Наоборот. Они не давали ни малейшего повода. Но я сама постоянно помнила, кто я.

– Рунн говорил, что ты любила танцевать, а после гибели Даники прекратила. Неужели тебе не хотелось стать балериной?

Брайс хлопнула себя по бедрам:

– Преподаватели называли мое получеловеческое тело «тяжеловесным и неуклюжим». Мне заявляли, что у меня слишком большие сиськи, а задница может заменить взлетно-посадочную полосу.

– У тебя потрясающий зад, – вырвалось у Ханта.

Он не стал говорить, как ему нравятся и остальные части ее тела и как бы он хотел их ласкать, начиная с ягодиц.

– Спасибо, – пробормотала покрасневшая Брайс, усиленно мешая жарящееся мясо.

– Ты больше не танцуешь даже для себя?

– Нет. – Ее глаза сделались холодными. – Не танцую.

– А заняться чем-то другим ты пробовала?

– Разумеется, пробовала. Я подыскивала себе другую работу. До сих пор храню в компьютере незаконченные заявления о приеме. Но вакансии наверняка уже заняты. Новых я не искала. Уйти от Джезибы не так-то просто. Я ее устраиваю. А после выкупа Сиринкса мне еще придется ее убедить, что я продолжу выплачивать долг.

От сковородки пахло все вкуснее.

– Человеческая жизнь кажется долгой. А жизнь бессмертного? – Она откинула прядь за ухо. – Не представляю, чем заполнить десятилетия.

– Мне двести тридцать три года, и я тоже пытаюсь ответить себе на этот вопрос.

– Но ты успел что-то сделать. Ты сражался за идеи, в которые верил. Чего-то достиг.

– И смотри, чем это кончилось, – ответил Хант, постучав по татуированному запястью.

– Хант, мне очень стыдно за свои слова о Шахаре.

– Не переживай.

– В твоей комнате, на комоде, стоит наше с Даникой фото. Моя мама сфотографировала нас в день выписки из больницы в Роске.

Хант чувствовал: Брайс готовилась что-то рассказать, и стал осторожно подыгрывать:

– Почему вы оказались в больнице?

– Темой дипломной работы Даника выбрала историю нелегальной торговли животными. Собирая материалы, она наткнулась на шайку современных контрабандистов. Она обращалась к властям, но что Вспомогательные силы, что Тридцать третий легион только смеялись и отмахивались, – невесело усмехнулась Брайс. – В шайку входило пятеро оборотней, превращавшихся в гадюк. Мы обозвали их «змеепридурками», а потом все покатилось под откос.

Ничего удивительного.

– И чем это кончилось?

– Погоней на мотоцикле, его поломкой и нашими тоже. У меня рука была сломана в трех местах. У Даники – перелом таза и две пули в ноге.

– Боги милосердные!

– Видел бы ты этих «змеепридурков».

– Ты их убила?

Ее глаза потемнели, и в них появился хищный фэйский блеск.

– Нескольких. Тех, кто стрелял в Данику. Я с ними… разобралась. Остальных застрелила полиция.

Пылающий Солас! Хант чувствовал: это еще не конец истории.

– Данику считали безрассудной тусовщицей, обеспокоенной судьбой зверюшек. Сабина и сейчас так думает, но… Даника отправилась освобождать несчастное зверье, поскольку не могла спать по ночам, зная, что они томятся в клетках. Одинокие. Испуганные.

«Принцесса сборищ». Два года назад Хант и триарии смеялись у нее за спиной.

– Даника всегда помогала тем, кого Сабина считала ниже себя. Отчасти она делала это, чтобы позлить мать, но главным было желание помочь. Потому-то она обошлась так мягко с Филипом Бриггсом и его группой, неоднократно давая им шансы одуматься… Я не говорю, что у нее был легкий характер. Но она была хорошим чел… хорошей ваниркой.

– А что ты скажешь о себе? – осторожно поинтересовался Хант.

– Дни напролет я не чувствую ничего, кроме холода – такого же, как устроил Аидас. Дни напролет меня снедает единственное желание: чтобы все стало как прежде. Мне невыносима сама мысль о движении вперед.

Хант пристально посмотрел на нее:

– Среди Падших находились те, кто смирился с рабским венцом на лбу и клеймом на руке. Ты об этом слышала. Спустя десятки лет они смирились со своей участью и перестали сопротивляться.

– Тогда почему же ты и твои соратники не перестали?

– Потому что мы были правы тогда и остаемся правыми сейчас. Шахара была лишь острием копья. Я слепо последовал за ней в бой, обреченный на поражение, но я верил в ее идеи.

– Если бы удалось повернуть время вспять и снова встать под знамена Шахары, ты бы встал?

Хант задумался о том, о чем почти не позволял себе думать. Он никогда не анализировал случившееся на горе Хермон и последующие события.

– Не примкни я к мятежникам, моя способность метать молнии приглянулась бы другому архангелу. Скорее всего, я бы служил сейчас командиром в одном из пангеранских городов и надеялся однажды уйти со службы. Но какой дурак отпустит со службы умеющего испепелять рукотворными молниями? Сама жизнь толкала меня в легион Шахары. Молнии. Убийства. Я никогда не мечтал достичь в этом совершенства. Если бы смог, покончил бы с жутким ремеслом.

Ее глаза понимающе вспыхнули.

– Знаю.

Хант удивленно поднял брови.

– Достичь совершенства в том, что тебе совсем не нравится. Конечно, ты бы с радостью забил на такой талант. У меня тоже есть талант: я изумительно умею притягивать к себе разных придурков.

Хант подавил смешок.

– Ты не ответил на мой вопрос, – напомнила Брайс. – Ты бы примкнул к мятежникам снова, зная, чем все кончится?

– Я ведь и пытался тебе объяснить: не стань я мятежником, я бы вел такую же жизнь, как сейчас. Может, то была бы подслащенная версия. Я по-прежнему остаюсь легионером, которому поручают задания сообразно моим так называемым дарованиям. Только сейчас я официально являюсь рабом, а в иных условиях был бы вынужден служить, поскольку больше некуда податься. Вот и вся разница. Я служу не на Пангере, а на Вальбаре. Как и свободным ангелам, мне платят жалованье. Микай даже предложил мне сомнительную сделку, и я надеюсь однажды получить прощение своих предполагаемых грехов.

– Значит, ты не считаешь их настоящими грехами?

– Нет. Все дело в ангельской иерархии и прочем дерьме. Мы не напрасно подняли мятеж.

– Даже если он стоил тебе всего?

– Да. Считай, я ответил на твой вопрос. Зная, чем все кончится, я бы все равно это повторил. А если я когда-нибудь получу свободу… – (Брайс перестала помешивать мясо на сковороде.) – Я помню всех, кто сражался против нас, кто погубил Шахару. Я помню всех ангелов, астериев, сенат, губернаторов… словом, всех, кто выносил приговор мне и моим соратникам.

Он привалился к столу и поднес у губам бутылку, предоставив Брайс самой додумывать остальное.

– А после расправы со всеми, кого считаешь врагами? Что потом?

– Ты хотела сказать: если я уцелею, – сказал он, удивляясь ее бесстрашию.

Главное, она его ничуть не осуждала.

– Допустим, ты отомстил всем архангелам и астериям. Что потом?

– Не знаю. – Он вяло улыбнулся. – Может, Куинлан, мы с тобой что-нибудь придумаем. У нас же столетия впереди.

– Это если я совершу Нырок.

– А почему бы не совершить?

Ваниры крайне редко отказывались от Нырка, выбирая жизнь смертных.

Брайс порезала овощи и выложила их на сковороду вместе с приправами. Затем сунула в микроволновку миску с рисом быстрого приготовления.

– Для Нырка необходим Якорь.

– Как насчет Рунна?

Ее родственник, при всей его внешней браваде и прочих придурочных свойствах, истребил бы любую нечисть в Яме, чтобы защитить Брайс.

– Ни в коем случае! – презрительно сморщилась она.

– А Юнипера?

Верная, любящая фавна – чем не Якорь?

– Она бы согласилась, но что-то меня останавливает. А звать государственного чиновника – вообще не по мне.

– У меня был такой, и все прошло удачно.

Хант почувствовал: у нее назревают вопросы. И погасил их, не дав выплеснуться наружу:

– Может, к тому времени ты передумаешь.

– Возможно. – Брайс закусила губу. – Сочувствую, что ты потерял своих друзей.

– И я сочувствую потере твоих.

Брайс молча кивнула, снова взявшись за ложку:

– Многим этого не понять. Они спрашивают: «А на что это похоже?» Когда все случилось, внутри меня погас свет. Даника не была мне ни сестрой, ни возлюбленной. Но только с нею я могла быть такой, какая есть, и не бояться, что меня упрекнут и осудят. Я знала: она всегда ответит на звонок и позвонит сама. С нею я чувствовала себя смелой. Знаешь почему? Что бы ни случилось, какой бы поганой ни была ситуация, я всегда могла рассчитывать на ее поддержку. Даже если все летело в Хел, достаточно было поговорить с нею, и мир снова расцветал яркими красками.

Хант едва удержался от желания подойти к ней и взять за руку.

– Но ее больше нет, и яркие краски не появляются… Все не так, как было. Ты не думай, больше я не буду о ней говорить. Вроде бы пора и перестать. Столько времени прошло. Но у меня не получается. Стоит слишком близко подойти к правде моей новой реальности, мне хочется бежать без оглядки. Я страшусь быть собой. Я и танцы забросила, потому что они мне напоминают о ней. Мы постоянно танцевали. В клубах, на улицах, в квартире, а еще раньше – в университетском общежитии. Я не позволяю себе танцевать, поскольку раньше танцы дарили мне радость. А теперь… я не могу, не хочу прежних ощущений… Знаю, это звучит глупо и сентиментально.

– Вовсе не глупо, – тихо ответил Хант.

– Прости, что гружу тебя своими бедами.

– Меня, Куинлан, ты можешь грузить в любое время суток, – предложил Хант.

– У тебя это звучит довольно… неприлично, – усмехнулась Брайс.

– Я такого не говорил. Ты первая сказала.

От ее улыбки у Ханта сдавило грудь. Но вслух он сказал другие слова:

– Я знаю, Куинлан, ты все равно пойдешь дальше, даже если положение дерьмовое.

– Откуда такая уверенность?

Хант подошел к ней. Чтобы видеть его глаза, Брайс запрокинула голову.

– Внешне ты можешь изображать из себя лентяйку и грубиянку, но в глубине души ты не сдаешься. Ты знаешь: стоит сдаться – и они победят. Все «змеепридурки», как ты их называешь. Они выиграют. Поэтому твоя жизнь… не просто существование, а полноценная, счастливая жизнь – самый сильный удар, какой ты можешь нанести по ним.

– По той же причине и ты продолжаешь бороться?

– Да, – ответил Хант, проведя рукой по татуированному лбу.

Брайс что-то промычала себе под нос, еще раз перемешав содержимое сковородки.

– Что ж, Аталар. Тогда мы с тобой повременим вылезать из траншей.

Ангел улыбнулся так, как очень давно никому не улыбался. Может, вообще никогда.

– Мне приятно слышать эти слова, – сказал он.

Глаза Брайс еще потеплели, а веснушчатые щеки покраснели.

– Там, в баре, ты сказал: «До встречи дома».

Да, сказал. И потом старался не думать о сказанном.

– Тебе полагается жить в казарме или там, где велит Микай, но если мы все-таки распутаем это дело… если хочешь, живи здесь. Эта комната твоя.

От ее предложения по телу пошла теплая волна.

– Спасибо, – только и сумел ответить он.

Ничего другого и не требовалось.

Брайс наполнила рисом две глубокие тарелки, положила сверху мясо и овощи.

– Не ахти какой деликатес, но… прошу, – сказала она, протягивая тарелку Ханту. – И прости за мой срыв.

Хант смотрел на груду мяса и риса, от которой шел пар. Он бывал в домах, где собак и то кормили более изысканной пищей. Но он улыбнулся… хотя ему почему-то снова сдавило грудь.

– Извинение принято, Брайс Куинлан.

На комоде сидел кот.

Брайс едва подняла отяжелевшие от усталости веки.

Глаза цвета предрассветного неба пригвоздили ее к постели.

«Что ослепляет Оракула, Брайс Куинлан?» – послышалось у нее в мозгу.

Она попыталась ответить, но сон тут же потянул ее в свои объятия.

Глаза кота сверкнули. «Что ослепляет Оракула?»

Она сражалась с предательски закрывающимися глазами, понимая, что кот ждет ответа.

«Ты знаешь», – мысленно ответила она.

«Единственную дочь Короля Осени вышвырнули из дома, словно мешок с мусором».

Кот либо догадался об этом еще на скамейке у храма, либо шел за нею по пятам, чтобы удостовериться, в чью виллу она попытается войти.

«Он убьет меня, если узнает».

Кот поднял лапу. «Тогда соверши Нырок».

Брайс снова попыталась говорить вслух. Сон крепко держал ее, и потому она спросила мысленно: «А что потом?»

Котовые усы дрогнули. «Я тебе уже говорил. Потом разыщи меня».

Ее веки сомкнулись. «Зачем?»

Кот наклонил голову. «Чтобы мы закончили все это».