Глава 2
…Птичьи перья
Память ненадежна и зыбка, точно облака на небе. Стоит подуть слабому ветру, и они двинутся прочь, изменят форму или вовсе рассеются. То же самое с нашей памятью. Что мы помнили – уходит. И через десятки лет на прошлом лишь мутная пленка, словно на старом зеркале. Не разобрать отражение.
Но я помню. Помню. Мне говорили об этом, пускай все остальные уже забыли. Легенда, что когда-то была реальностью. Континент содрогался от боли. Он пришел раненый, едва живой, пахнущий гарью, кровью и смертью. Его братья и сестры, те, кто не вступил в войну на стороне Тиона или Скованного, последние из великих рыцарей-таувинов, устремились в Пустынь, чтобы сразиться с шауттами и умереть. Он же, устав от войны, отправился на юг, принеся дар в старую столицу королей, отдал свои знания, силу и опыт людям, что не заслуживали доверия. Он учил их, зная, как они используют его способности. И когда спросили его имя, таувин указал на свой щит. Сказал, что имена мертвы с приходом Катаклизма. И теперь он лишь птица. Сойка.
Так и повелось.
«Забытые легенды Пубира. Том 2»
В рассветном свете, нежно-коралловом и удивительно мягком, Перст казался вырубленным из розовой пушистой пены. Он высился над гаванью совершенно нереальный, словно впитал в себя каждый луч молодого солнца.
Лодка приближалась к нему стремительно, гребцы налегали на весла, будто за ними гнался сам Скованный. Клот опять захрапел, и Пятнистый, не спавший с прошлого утра, завидовал приятелю. Шарлотта сидела на корме, хмурилась после разговора со Шревом, который провела наедине, и оставалось только предполагать, что он ей рассказал. Сегу, в длинном темном плаще с огромным капюшоном, практически не поднимал головы, молчал, и его лица нельзя было разглядеть. Впрочем, Пелл и не пытался. Больно надо лезть к сойке.
Зато Шрева рассмотреть можно было во всех подробностях. Этот-то и не думал прятаться. За всю жизнь бандит видел главу соек три или четыре раза, однако успел запомнить, как тот выглядит. Теперь же он… изменился.
Его кожа стала ярко-алой, бугристой, оплавленной, в застывших жгутах рубцов и плохо заживающей.
Создавалось впечатление, что его сунули головой в камин или же… кто-то попросту содрал с Шрева лицо, и теперь на прежнем месте, израненном и изуродованном, пыталось вырасти новое.
Но не очень-то и успешно.
Справа еще вышло более-менее сносно, а вот левая сторона – без слез не взглянешь. Вместо глаза белое бельмо, ссохшееся и больше похожее на изюм. Нижнее веко оттянуто вниз и все время слезится. От уха осталось одно воспоминание, на его месте какой-то бугорок, да и волос на этой части головы нет – лишь розовая запекшаяся корка. Губа обезображена, искривлена и открывает несколько зубов, отчего создается впечатление, что Шрев постоянно жутко улыбается – скалится, точно череп.
Мерзкое зрелище.
Пятнистый лучше бы согласился провести в колодках ещё пару лет, чем получить такой подарочек. Неужели это Лавиани так отделала Шрева? С нее станется.
Пятнистый не понимал, почему Шарлотта приказала им с Клотом плыть вместе с сойками. Зачем они в Персте? Сейчас оба громилы бесполезны, и подобные сопровождающие людям с татуировками на спинах абсолютно не нужны.
Был какой-то подвох. Но какой?
Под ложечкой снова засосало, и стало тревожно от неизвестности. Пятнистый страшно не любил находиться поблизости от соек. Он был исполнительным человеком, делал темную работу и никогда не лез туда, где водилась большая рыба. Теперь же выходило, что он попал сразу между трех акул, а проклятый Клот дрыхнет и даже в ус не дует.
У него были и другие вопросы. Что случилось со Шревом? Где тот пропадал? Почему он вернулся в Пубир, но не пришел к Боргу? И почему они едут к нему сейчас? И как это все связано со сторонниками Вэйрэна?
Они миновали Перст, и Пятнистый удивленно выпрямился – их путь лежал не туда.
– Ты нервничаешь, – сказал Шрев.
Голос-то у него совсем не изменился, в отличие от лица.
– Да, – признал бандит, не видя смысла юлить.
– А твой приятель – нет.
– Ну… – Пелл помедлил, вспоминая сложное слово, которое как-то произнесла Нэ. – У него отсутствует чувство самосохранения.
Он мог поклясться, что Шрев понимающе усмехнулся.
– Расскажи мне о старухе. – Этот вопрос заставил бандита вздрогнуть, и он суеверно подумал: неужели сойка может читать его мысли?! – О Нэ. Шарлотта сказала, что в последние годы ты частый гость у нее.
– Верно, – признал Пятнистый. – Борг, точнее, его помощник передавал для нее записки. Она писала ответы. Мы просто мотались в ее башню и носили почту. Легкая работа.
– Часто вы к ней ходите?
– Когда как. Иногда раз в месяц, иногда каждую неделю. Все зависит от желаний Борга.
– У нее есть помощник, мальчишка.
– Да. Вир. Высокий парень. Ничего о нем не знаю. Почти с ним не говорил. Болтали, что Нэ взяла его с улицы и спрятала под своим крылышком. А до этого он промышлял в Сонных кварталах с бандой мелюзги. Обчищал карманы дуралеев.
Шрев кивнул и больше вопросов не задавал.
Лодка между тем приблизилась к Хлебному рынку, высадив пассажиров на причале Матерей, и Шрев скрыл лицо под капюшоном. Шарлотта уверенно вошла в мрачный зев: квадратный коридор с множеством ответвлений, ведущих к складам, торговым рядам, залам и магазинам. Здесь был мир купцов, двенадцать этажей цен, товаров, отчаянного торга, состояний, долгов, обмана, ценностей и контрабанды, пропитанные запахом специй, пряностей, духов и непонятных порошков, мяса, рыбы, овощей и даже сдохших крыс.
Здесь можно без труда найти вещь, которую нельзя купить нигде в другой части обитаемого мира. Любую редкость. Включая исподнее прежнего герцога, мэлга или даже, чем шаутт не шутит, – самого Скованного. Только деньги плати.
На Хлебном рынке легко затеряться, запутаться среди лестниц, каморок, складских помещений и торговых рядов. Легко заблудиться. Легко найти нечто совершенно новое – изящную лестницу, медную колонну, чудесный альков или таинственный бассейн с перламутровой водой, хотя, казалось, ты был здесь сотню раз и знаешь каждый поворот. Легко разбогатеть. И так же легко все потерять. В том числе и жизнь.
Здесь люди жили годами. Десятилетиями. Поколениями. Передавая лавки и магазины по наследству. Создавая семьи. Рождаясь и умирая. Город в городе. Мир галдящих сорок, мудрых воронов, беспечных попугаев и опасных, прячущихся в тенях сов.
Пелл не любил тут бывать. Толчея днем была бесконечной, и от духоты часто начинала болеть голова, а пустых коридоров, в которые можно свернуть с оживленных «улиц», он здраво опасался.
Нет, не потому, что местные крысы всегда зарились на имущество чужаков. Отнюдь. Пятнистый сам кого угодно скрутит в бараний рог. Просто слова о том, что тут легко заблудиться – не пустой звук. Бывали случаи, пропавших, заплутавших в лабиринте, провалившихся в колодцы и застрявших в узких проходах случайно находили через несколько лет.
Он как-то стал свидетелем, когда работники вытаскивали кости одного такого несчастного дуралея, и не желал разделять его судьбу. Вот уж дудки.
Шарлотта же, ничуть не опасаясь, сразу ушла направо, уводя их в неприветливые, темные коридоры, едва освещенные маленькими лампадками, за которыми обычно следили местные мальчишки, но, как всегда присуще мальчишкам, делали это из рук вон плохо. Пелл не заметил момента, когда исчез Сегу – кажется, он вообще не пошел внутрь, оставшись возле лодки. Или затерялся где-то в торговых рядах, до того, как они подошли к лампадам?
– Эта… – протянул Клот и почесал спину. – А куда мы премся?
– Заткнись, – посоветовал ему напарник.
– Да я не жрал со вчерашнего дня, – попытался оправдаться тот, покосился на Шрева и все-таки замолчал. Дошло, что сойке уж точно не до страданий его нутра.
Они поднялись на этаж, прошли, выдерживая кинжальные удары ледяных сквозняков, спустились по какой-то вонявшей мочой лестнице, через пять арок, увитых каменными розами, через драные тряпки, висевшие в проходе вместо занавеси, вновь вышли в многолюдные места, оказались в толчее и заскочили в лавку, торговавшую перьями, чернилами, бумагой и прочей, на взгляд Пятнистого, не очень нужной для жизни ерундой.
Смуглая женщина в мутском платье, складчатом, украшенном яркими цветными пятнами, водила пальцем по строчкам толстенной учетной книги и лишь на мгновение отвлеклась от чтения, бросив на гостей быстрый оценивающий взгляд.
Увидела Шарлотту и вновь занялась чтением. Люди, вошедшие в ее лавку, словно бы здесь и не появлялись.
Сойка провела их в подсобку, где среди нераспакованных тюков с товаром высился заваленный свитками стеллаж. За ним оказалось еще одно помещение, даже не помещение – ниша, в которой едва мог развернуться один человек. Ни Пелл, ни Клот не успели удивиться, когда Шрев оттеснил Шарлотту в сторону, нажал на скрытую пружину и отодвинул фрагмент стены.
Лицо облизал сквозняк, словно шакал-падальщик смердящий сыростью, старым затхлым погребом и крысиным пометом.
– Там темно, – сказала убийца и кивнула на стену. – Возьмите фонарь и смотрите под ноги.
Три ступеньки и круглый коридор, мягко уходящий вниз, во мрак. По нему было легко идти, даже человеку габаритов Пятнистого. Знавал он и куда более узкие проходы и низкие потолки. Впрочем, сейчас его больше беспокоило то, что ему открыли какой-то секретный путь, о которым он знать не должен. Мысли в голову лезли самые дурные.
– Не нервничай, – внезапно произнес Шрев, даже не обернувшись. – Вас ведут не на заклание.
– Заклание? – не понял Клот, но его проигнорировали.
– Ты умеешь читать мысли? – мрачно спросил Пятнистый.
– Просто хорошо понимаю людей. Некоторых из них. – В словах сойки проскользнула насмешка.
Были еще ступеньки. Немного. Пять. Коридор. Затем десять. Коридор. Двенадцать. Двадцать. Но все время они неуклонно спускались сквозь затхлую влажную вонь, и Пелл подумал о том, что, хоть он и потерял ориентацию в пространстве, выходило, сейчас они где-то на самом «дне» Хлебного рынка, так как по всем прикидкам опустились ниже этажа, который теперь считался первым, поскольку все, что под ним, поглотило море.
Коридор закончился дверью, ведущей в пропасть. Сперва Пятнистый решил, что перед ним колодец (внизу громко плескалась вода и едко пахло горькой солью), но затем поднес фонарь поближе и увидел вертикальную шахту, уводящую вверх. Никаких скоб, чтобы подняться, не было.
– Отойди, – предупредила Шарлотта. – Руку оторвет.
Он поспешно шагнул назад, и через несколько секунд сверху опустилась круглая платформа, закрыв собой колодец. Клот вытаращился на нее, пытаясь понять, как она двигается.
– Это что же? – пробормотал громила. – Магия, что ли?
– Магии давно нет, – буркнул Пелл, но заметил, что уродливое лицо Шрева, снявшего капюшон, исказила кривая ухмылка.
– Ты – со мной, – сказала сойка Клоту, ступая на круг, который, вопреки всем ожиданиям, не провалился под ней и не увлек женщину за собой в колодец.
Тот тут же осклабился, подмигнул товарищу, словно говоря: «Понял? Я был прав! Она ко мне неравнодушна!» – встал рядом, и они унеслись куда-то вверх.
Пятнистый понял, что им со Шревом предстоит подниматься следующими.
– Куда эта дорога? – На ответ надежды не было.
– В одну из секретных нор Борга. Ты служишь ему?
Почему-то этот невинный вопрос от сойки показался бандиту очень важным, и пришлось постараться подобрать верные слова:
– Я исполняю его приказы, но служу Ночному Клану. Все мы служим ему. Ведь так?
– В той или иной степени, – склонил голову Шрев, и сейчас он не казался Пятнистому страшным, грозным, опасным.
Скорее ироничным, чуть усталым и донельзя любезным. Впрочем, Пелл не заблуждался, понимая, насколько быстро перед ним появится такое же чудовище, как Лавиани. Стоит лишь нарушить правила или разочаровать его.
– И тебе нравится такая жизнь? Быть на побегушках, выбивать зубы у недовольных?
– Мне много не надо, – пожал плечами бывший каторжник. – Я одет, сыт, и на мне нет колодок. Хорошая жизнь.
Сверху опустился круг, и Шрев шагнул первым, сказав:
– Поторопись.
Когда они начали подниматься, то скорость с каждой секундой стала возрастать, стены вокруг замелькали, а уши на мгновение заложило. Пятнистый подумал, что толкни он сейчас сойку на стену, та его обдерет до костей.
Дурацкий механизм. Или магия.
Опасный.
Ощущения от такого движения оказались не из приятных, и он радовался, когда все закончилось.
Они вышли в зал с ребристым потолком, острым и каким-то несуразным. Из стрельчатых окошек лился солнечный свет, и получалось, что они где-то под самой крышей Хлебного рынка, а может, на ней, в одной из отвесных башенок, которые доселе считались недоступными… уже много веков.
– Интересно, шаутт меня забери! – Клот разглядывал скелет огромного животного с крыльями, установленный на темном базальтовом постаменте, Шарлотта же разговаривала в дальнем конце помещения с людьми, в которых Пятнистый узнал наемников из личной охраны Борга.
– Это ж кошка, что ли? – Товарищ коснулся толстенной почерневшей кости на лапе. – Похожа на кошку. Клычищи-то какие! А крылья-то ей на хрена?
Пелл с интересом изучил неведомую тварь. Подобных он никогда не видел, и вряд ли их кто-то вообще встречал в последнюю тысячу лет. И слава Шестерым, человека она бы сожрала с легкостью.
– Какой только дряни не было до Катаклизма, – сказал бандит. – Хорошо, что все они сдохли.
– Кто они? – не понял Клот.
– Великие волшебники.
– Это великий волшебник?! – вытаращился тот.
Пелл лишь покачал головой, сожалея, что башка напарника с каждым днем все меньше и меньше соображает. Еще месяц приема порошка, и Клот будет напоминать кабачок – у того примерно столько же мыслей, эмоций и рассудка, как у подсевшего на мутскую дрянь.
Громко лязгнул замок на двери, появился давешний тощий хромой субъект, оглядел пришедших, недоверчиво уставился на Шрева, сказав:
– Проходите. Он ждет.
Пятнистый думал, что они останутся в зале, но Шарлотта решительным жестом, который исключал разные трактовки, заставила идти следом. Охранники попытались их разоружить, но сойка с иронией рассмеялась:
– Серьезно?! Когда с Боргом будут две сойки?
– Таковы правила, – несколько неуверенно произнес наемник.
– Правила здесь устанавливаю я. Или же ты хочешь поговорить со Шревом? Так только скажи.
Никому из охраны этого точно не хотелось, и, пожав плечами, громилы отступили в сторону, открыв дорогу.
Комната, в которую они попали, на удивление выглядела простой и скромной. Кровать в углу, небольшой стол с кувшином воды, решетчатое окно, грязно-лиловые каменные стены. Даже удивительно: после прежнего просторного зала попасть в такую… обыденность.
Борг сидел на кровати, в расстегнутой длинной рубахе, с голыми ногами, и сразу становилось понятно, что он спал и этот визит стал для него полной неожиданностью. Глава Ночного Клана смотрел на пришедших с плохо скрываемым раздражением.
Пятнистый прижался спиной к дверному косяку, желая стать как можно незаметнее, что при его росте и внешности в таком маленьком помещении оказалось невыполнимой задачей.
«Какого шаутта мы тут делаем?!» – в очередной раз подумал он.
Борг несколько секунд смотрел на невозмутимое лицо Шрева, затем хрипло спросил:
– Мертва?
– Нет, – последовал спокойный ответ.
Лошадиное лицо Борга налилось кровью:
– Нет, значит, – веско сказал он и шевельнул пальцем.
Хромой помощник подал ему штаны с широкими помочами, и старик оделся, еще больше помрачнев:
– Тогда какой той стороны ты вернулся назад?!
– Не стоит повышать голос, – мягко попросил Шрев, и у Пятнистого от его тона мурашки пробежали по телу. Он очень, просто очень захотел оказаться как можно дальше отсюда.
– Не стоит?! – мгновенно взорвался Борг. – Это была простая работа! Ты сам сказал! Ты взял троих соек и бесконечное количество других людей и ушел на север. И вот теперь, спустя месяцы, возвращаешься с пустыми руками?! Ты заставляешь думать, что бесполезен для Ночного Клана! Сегодня же собирайся и сваливай из Пубира! Найди мне ее!
– Лавиани сейчас не важна.
Борг подавился словами, словно не веря своим ушам, вдохнул, выдохнул несколько раз и спросил свистящим шепотом:
– А что же тогда важно?
– Вэйрэн. Его вера, его последователи, его сила и все, что он может принести Пубиру.
– С этим я могу справиться и без твоего присутствия. Пубир не отвернется от старых богов. Он не придет в этот город, пока я жив.
– В этом-то и проблема, – печально вздохнул глава соек, переглянувшись с Шарлоттой. – Ты стал слишком много решать. Золотые задавлены тобой и делают так, как скажешь. Признаюсь, в этом часть моей вины – я слишком сильно напугал их когда-то, и они превратились в бесполезных кукол. А с ними и Ночной Клан стал похож на жирных успешных торговцев. Нас все чаще игнорируют, все чаще перестают воспринимать серьезно. Свои же люди в других герцогствах. Сойки сбиваются с ног, чтобы решать проблемы и латать дыры, из-за твоей политики мы теряем уважение. Путь торгашей – это дорога в никуда. Я говорил с Золотыми…
– За моей спиной?!
– …и они согласны с тем, что тебе пора на покой.
Борг свирепо уставился на Шрева, сказал с тихой угрозой:
– Ты забываешься, мальчик.
– Мальчик? То время утекло, старик. Я уже не ребенок, которого нашла Лавиани и учила вместе со своим отпрыском. Но я помню те славные дни. Поэтому слезь с трона и живи, ни в чем не нуждаясь. К тебе будут относиться с уважением.
– Уважение?! – Борг словно выплюнул это слово. – А если не слезу? Что сделаешь? А?
Возникла тяжелая пауза, и Пелл был готов поклясться, что если бы сейчас мимо них пролетела муха, то это был бы самый громкий звук во вселенной.
– Ничего, – нехорошо ухмыльнулся глава Ночного Клана. – Никто из вас. Ни Клеро, ни Краз… никто ничего не сможет мне сделать. Вы не Лавиани.
– Да, – признал Шрев. – К сожалению, мы не Лавиани. В ней был изъян, в нас нет. И поэтому мы не можем причинить тебе вред. Но он-то, в отличие от нас, на это способен.
Шарлотта щелкнула пальцами, и через мгновение в ответ щелкнула тетива арбалета. Звук был, словно кто-то воткнул нож в сырую доску.
Пятнистый, открыв рот, смотрел на болт, по летки засевший в груди Борга. На светлой рубашке быстро расползалось темное пятно.
– Хо-хо! – сказал Клот, счастливо улыбаясь и опуская разряженное оружие. – Это было легко!
Пелл же, осознав, что произошло, закрыл глаза, понимая: напарник только что шагнул в пропасть и увлек его за собой.
У раковой похлебки был вкус мертвечины, а пиво смердело сгнившей плотью. Пелл морщился от этого дурацкого наваждения и мрачно косился на вечно мутную воду канала. Ему то и дело казалось, что в него целятся из арбалета.
Лопатками чувствовал. Затылком.
Нервный холодок мурашками пробегал по спине, и это заставляло все время вздрагивать, озираться и злиться на себя.
Он не привык бояться.
Между тем Пубир жил своей жизнью и даже не знал о том, что случилось несколько дней назад. А вот Пятнистый знал, а потому продолжал нервничать. Он подумывал оставить город, свалить куда подальше, быть может, в другую страну, да хоть на Летос, лишь бы его не нашли.
Но умом Пелл понимал, что ему далеко до Лавиани и ее способностей. И уж его-то сойки точно найдут. Бегство это признание. Он признается, что боится за свою жизнь, потому что слишком много видел и даже… участвовал, пускай и не сделав ничего значительного.
– Ага! – голос Клота за спиной едва не заставил его вздрогнуть.
Пятнистый с трудом сдержался, лишь скрипнул зубами, наблюдая, как ухмыляющийся товарищ плюхается на стул напротив.
– Чего рожа такая кислая? Хм… – Клот подвинул к себе нетронутую тарелку с похлебкой, потянул носом. – Чего не жрешь? Ну я поем.
Взял ложку, не дожидаясь позволения, начал есть, затем ткнул пальцем в кружку с пивом:
– Тоже не будешь?
– Иди на хрен!
Клот рассмеялся и махнул мальчишке-разносчику:
– Две неси!
Он начал есть, щурясь, когда из-за пасмурных облаков проглядывало солнце и светило ему прямо в глаза. Такие же ошалелые и туманные, как у каждого, кто прошлой ночью сидел на проклятущем порошке.
– Ты, придурок, – сказал Пятнистый. – Хотя бы понимаешь, в какую навозную яму засунул не только себя, но и меня?
– Чего? – Удивившись, бандит не донес до рта ложку. – А-а-а. Ты про Борга?
– Тише.
– Да чего ты дергаешься-то? Думаешь, нас прикончат из-за этого? Так уже бы сделали, если бы хотели. Прямо там. Слышал же Шрева. Золотые одобрили, комар носа не подточит.
– Мы – никто. Стоит им решить, что ветер дует не в ту сторону, что мы представляем угрозу, и нам каюк. Исчезнем, и этого не заметят… разве что твой торговец порошком.
– Не рыдай по пустякам. Мы живы. Мы служили не Боргу, а Клану. Клан никуда не делся и теперь станет еще сильнее, как только Золотые выберут нового преемника.
Пятнистый безнадежно махнул рукой, отхлебнул пива и поморщился. Все же весь Пубир сегодня смердит могилой.
– Когда она тебя уговорила?
– Что? А, в смысле прикончить старика? Да когда поднимались на той странной штуке, а ты остался внизу со Шревом. Пообещала мне кой-чего, если я стану послушным. – Он подмигнул.
– Ну и как? Получил, что хотел?
Клот мгновенно скис и посмотрел на дно пустой тарелки, словно это она виновата во всех его бедах:
– Нет. Я пока ее не видел.
– Я же говорю – ты придурок. Нас… – Пелл запнулся и замолчал.
Он заметил на другой стороне улицы человека в длинном плаще с капюшоном, надвинутым на лицо, и узнал наблюдавшего за ними. Сегу, шаутт его задери!
Ладони у Пятнистого сразу же вспотели.
Слишком часто в последнее время рядом начали появляться сойки.
– Это он к нам, что ли?
– Нет, – буркнул Пелл. – К твоей бабушке.
– Так она же давно померла.
– Собирайся… – Бандит встал из-за стола, так и не допив пиво. – И ты платишь.
– Чего это?
– Потому что.
Клот не стал спорить, ворча кинул на стол несколько мелких монеток и одну лично расторопному мальчишке-разносчику.
Сегу, увидев, что громилы идут, развернулся и направился прочь. Не быстро, но и не медленно. Ни Пелл, ни Клот не стали к нему приближаться, просто следовали за сойкой, все больше и больше углубляясь в тесные кварталы старой части Пубира.
Шарлотта появилась неожиданно, угрем выскользнула из толчеи, все так же босая и одетая не пойми во что. Ее прекрасные волосы были скрыты под темно-серым платком, повязанным на манер моряков. Пелл не удержался и вздрогнул, мгновенно вспотев, и с трудом сдержался, чтобы не отшатнуться в сторону. Но женщина подметила, как он напрягся.
– Дерганый ты какой-то, Пятнистый.
– Ага.
– Боишься меня?
– Я вот не боюсь, – влез Клот, счастливо склабясь.
– Тебя я и не спрашивала! – фыркнула Шарлотта. – Так что, Пятнистый?
– Что у тебя в руке?
Она с ухмылкой повернула правую руку так, что стало видно – вдоль тыльной стороны предплечья сойка удерживает стилет.
– Глазастый. Хотела бы я выпустить из тебя воздух, давно бы уже это сделала. Ты мне неинтересен.
– Тогда куда мы идем?
– К Нэ. Вы ее самые частые гости и знаете башню. И вас знают. Шрев не хочет лишнего внимания и вопросов в свете последних событий. Так что хватит дрожать, словно трусливый кролик, и иди уже спокойно.
Он понял, что Шарлотта лжет. Охранники публичного дома, расположенного на первом этаже башни, прекрасно знают, кто ходит к Нэ. У людей в подобных районах отлично развито чутье, и они не идиоты. Никто бы не посмел остановить одну из любимиц Шрева. Ей не нужны были провожатые.
Не заблудилась бы.
Тогда зачем они ей? Хотят шлепнуть бабку, как это сделали с Боргом? Шлепнуть их руками?
Пятнистый покосился на Клота, тот выглядел как всегда, обычно. То есть словно недалекий полудурок.
Можно было бы спросить у Шарлотты, сказать, что ее слова очень сомнительны, но… слишком рискованно. Она относится к нему равнодушно, однако если сочтет, что он перегибает палку, то будет по меньшей мере больно. Так что к шаутту слова. Лучше Пятнистый помолчит, посмотрит и будет наготове.
До башни Нэ дошли без происшествий. Их не окликали уличные торговцы и не заманивали работавшие шлюхи. Карманники, разумеется, тоже обходили стороной.
Никаких приключений в не самом благополучном районе Пубира. Простая и обыденная дорога, ибо каждый житель узких улиц за лигу ощущал, кого стоит беспокоить, а кого лучше и не замечать.
Крепкие охранники с дубинками глянули на пришедших и тут же потеряли к ним всяческий интерес, позволив войти в двери борделя.
Шарлотта безошибочно свернула на лестницу, проигнорировав бросившуюся к ним управляющую. Начался долгий подъем вверх, который каждый раз заставлял Пятнистого скрежетать зубами и проклинать старуху, что та не могла выбрать для себя более подходящего места в городе.
На своем пути они встретили несколько жильцов: мужчина ухаживал за грядками, поливая их из тяжелого глиняного кувшина; женщина натягивала веревку для сушки белья, таская на спине младенца, завернутого в цветастую простыню; пожилой мужик на табуретке чинил старое копье; дети пытались поймать залетевшего внутрь голубя, кидая ему кусочки пирожка. И лишь они проводили чужаков заинтересованными взглядами.
Возле двери Нэ, как всегда, валялась груда тряпья, каких-то старых, потемневших от времени ящиков и порванных бумажек. Именно здесь Пятнистый и Клот в последний раз видели ее ученика, высокого парня, зачем-то притащившего старухе обезьяну.
– Мы должны что-то знать, прежде чем войдем? – решился спросить Пелл.
– Никуда не лезь без приказа, – сказал ему стоявший за спиной Сегу.
Пятнистый вновь почувствовал слабый запах тления от сойки и про себя подумал, что смердит от этого придурка хуже, чем от крысы, сдохшей где-то под половицами.
– Ее ученик, – произнесла Шарлотта. – Помните, что Шрев не желает ему вреда. Даже если мальчишка кинется на вас с ножом, не вздумайте его покалечить или убить. Свяжите, так чтобы не дергался, но никакого членовредительства. Клот?
– А?
– Тебе в первую очередь говорю.
– Я и мухи не обижу.
Она с сомнением посмотрела на него, затем постучала в дверь, но ответа не последовало даже спустя несколько минут.
– Парень-то не торопится, – пробормотал Пятнистый. – Эй! Не стоит это того.
Он увидел, что в руках сойки появилось несколько тонких пластинок, назначение которых было известно любому мелкому воришке Пубира.
– Да ну? – спросила Шарлотта, даже не обернувшись, и наклонилась к замку, пробормотав: – Бабушку боишься… смешно.
– Бабушка не дура. Дверь у нее прочная, а замок только для обмана наивных детей. С той стороны несколько засовов. Отмычкой делу не поможешь.
– Тем хуже для двери, – сказала женщина, кладя ладонь на крепкую дубовую поверхность.
Преграда вздрогнула, точно живое существо, и рука сойки провалилась в нее, словно та была нематериальной. Спустя три удара сердца дерево и сталь пошли мелкими трещинами, хрустя, как снег на морозе, а затем преграда рассыпалась мелкими чешуйками, горой оставшимися на полу.
Клот, увидевший способность сойки, распахнул рот. А Пятнистый задумался о том, что все проходит уж слишком резко, без церемоний, и итог посещения башни Нэ предсказать нельзя. А точнее… можно. И ему совсем не нравилось, что повторялась история с Боргом.
Никто не отреагировал на беззастенчивость незваных гостей. Никто не вышел посмотреть, что происходит. Комнаты, где обычно старуха встречала посетителей, оказались пусты.
Из распахнутых окон задувал холодный свежий ветер. Он пробирал до костей, и Пятнистый поежился, прислушиваясь к дому, сейчас показавшемуся ему зловещим. Пол был грязным, на столе стояла неубранная посуда с остатками уже порядком испорченной еды.
Сегу встал возле двери, плечом опершись о косяк, а Шарлотта, осматриваясь, прошлась по помещению, заглянула в другое. Ее заинтересовал висевший на спинке стула платок, ткань которого отливала ярко-голубым металлом.
Она осторожно взяла его ловкими пальцами, пробормотав:
– Ну надо же, какие ценности порой можно найти в старом склепе.
Пелл не знал, что такого ценного в обычной тряпке, но с удивлением увидел, как она скрутила платок в маленький валик и сунула за пояс, под рубаху.
– Нэ заметит.
– Плевать.
Это было странно. Все происходящее. К ней не приходят так. Ломая дверь и забирая вещи.
Наверху немелодично и одиноко звякнула струна лютни.
– В доме все же кто-то есть, – хмыкнул Клот, посмотрев на Шарлотту, ожидая ее решения.
– Идем, поздороваемся.
Они поднялись на следующий этаж, и вновь сверху проскрипела струна, словно маня за собой, указывая путь. На кованых лестничных перилах их встретила маленькая птица. Серая, с желтыми полосками на крыльях, она смотрела на людей темными бусинками глаз, а затем, взмахнув крыльями, вылетела в распахнутое окно.
Только ее и видели.
Старую Нэ они нашли в комнатах, куда раньше ни Пятнистый, ни Клот никогда не приходили. Выцветшие портреты неизвестных на стенах, люстра из черного серебра, с потеками воска, пустая птичья клетка с открытой ажурной дверкой, какое-то знамя, серо-золотое с изображением гарцующего барана (Пелл даже представить не мог, кому оно принадлежало, что символизировало и зачем старухе), раскиданные в беспорядке книги, странные колбы, таз, на дне которого застыла кровь.
Нэ, облаченная в темно-серую бесформенную хламиду, сидела в глубоком кресле, держа в руках поцарапанную лютню с единственной струной.
Старуха была такой же, как всегда: седой ежик коротких волос, блеклые глаза не поймешь уже какого цвета, морщины, темные пятна на синевато-прозрачной коже, жесткая складка рта и… рост. Роста Нэ была внушительного и, когда выпрямлялась, оказывалась выше всех женщин, которых когда-либо видел Пелл. Да и выше большинства мужчин, чего уж там. Словно маменька бабки согрешила с гигантом, пускай это племя и вымерло еще в конце прошлой эпохи.
Сухие, кажущиеся хрупкими пальцы старухи коснулись струны, и вновь раздался неприятный и совершенно немелодичный звук.
– Сегодня я думала об одиночестве, – сказала хозяйка башни, и голос ее, странный, все время меняющийся, был слаб и сонен. – Придет ли хоть кто-то в гости? Вспомнит? Долго же вы собирались.
Звук, что исторгла из себя лютня, походил на смех кладбищенского призрака.
– Перестань мучить инструмент, – поморщилась Шарлотта. – Музыкант из тебя неважный.
– В молодости я хорошо играла и пела. Слышала бы ты меня в ту пору. Но все ушло, и мне уже не хочется сочинять баллады. Порой музыка должна умереть, не тревожить прошлое. Ты сломала мою дверь.
– Ты не открывала.
– Твоя правда. Я помню тебя… лисьи хвосты, да? Сколько же времени прошло, когда это случилось? Лет двадцать пять? Ты больше никогда не приходила ко мне.
– Терпеть тебя не могла, – сказала сойка. – Ты из меня все жилы вытянула, пока расписывала спину.
– Знаю, – довольно улыбнулась Нэ, осторожно прислонив лютню к краю кресла. – Но я это делала лишь в качестве наказания за твою провинность.
– Что? – не поняла женщина.
– Дверь, – с гаденькой улыбочкой напомнила ей старуха. – Ты испортила мою дверь, и я сочла возможным устроить тебе превентивное наказание. Хотя… возможно, ты не знаешь значение этого слова.
– Считаешь себя защищенной? – опасно прищурилась сойка.
– Безопасность – это миф. Клетка, в которой ты сидишь какое-то время. Прутья дают иллюзию защищенности, но… и слишком уж ограничивают свободу. Когда ты защищен, ты обычно заперт.
– Поэтому ты выпустила свою птицу? – спросил Клот, пальцем качнув висевшую на цепи клетку.
Нэ, словно только сейчас заметив двух головорезов, важно кивнула:
– Поэтому. Пора нам с ней отправиться в путь.
– Куда же ты собралась? Путешествия в наши времена опасны для одиноких старух, – проронила Шарлотта.
– Опаснее непрошеных гостей?
Повисла тяжелая пауза, и губы старухи прорезала кривая усмешка. Снизу поднялся Сегу, встал у окна, и Нэ, прищурившись, потянула носом воздух:
– О как. Не ожидала, что будет так… интересно. Ну же. Порадуйте, с какими новостями вы пришли в мой дом?
– Борг мертв, – негромко произнесла сойка.
Но на лице старухи не отразилось ни удивления, ни хоть какой-то капли интереса. Скорее досада, что ее беспокоят по столь незначительному поводу.
– И что, эта ерунда стоила мне двери? – язвительно сказала она, нахохлившись, точно птица, которую недавно выпустила из клетки. – Он довольно долго продержался, я думала, что Лавиани справится гораздо раньше.
– Это сделал я! – возмутился Клот, чем заработал пронзительный взгляд Нэ.
– Ты? Ну… с таким же успехом можно было сказать: «Это сделал мой арбалет». Хотя, говоря откровенно, у арбалета мозгов-то поболе, чем у тебя. Ну хорошо. Борг мертв. Невелика трагедия. Главы Клана умирали и раньше. Мне-то что с того? Золотые быстро выберут нового.
– Экая ты зловредная стерва, – хмыкнула Шарлотта.
Последовало едва заметное пожатие плечами:
– Я давно сбилась со счета, кто из тех, кого я знала, умер. Чужая смерть мало трогает меня. Умер и умер. Удачи ему на той стороне. С новостями покончено?
– Где твой ученик?
Нэ презрительно фыркнула:
– Сбежал, полагаю.
– Да ну?
– У любого спроси в квартале. Он не появлялся здесь уже несколько недель. Ни у кого из молодого поколения нет никакого терпения.
– И что ты будешь делать?
– А я что-то должна делать? – буркнула Нэ. – Найду себе нового, если возникнет такое желание.
– Она лжет, – тихо произнес Сегу. – Пахнет ложью.
Нэ хрустнула пальцами, усмехнулась, но ничего не сказала, желая посмотреть, что будет дальше. Пятнистый же вообще ничего не понимал. Зачем они пришли? О чем говорят?
– Шреву нужен мальчик.
– Так пусть зайдет в любой публичный дом или поищет по улицам. Там дюжина за горсть медных монеток. На Бычьей голове свет клином не сошелся.
Шарлотта, не сдерживая раздражения, сказала:
– Хватит корчить из себя дуру! Ты учила его дольше, чем всех остальных! Он знает, как рисовать, больше других.
– Но меньше меня.
– Ты не вечна.
Нэ хихикнула и сказала неожиданно сурово:
– Это мы еще поглядим, Лисий хвост. Возможно, я и тебя переживу.
Пелл увидел, как глаза сойки вспыхнули:
– Считаешь себя настолько важной? Борг мертв, и я с радостью отпущу тебе затрещину.
– Бить старую женщину приятно и безопасно, – одобрительно кивнула Нэ. – Но ты уверена, что оплеуха сделает меня более покладистой? Вира нет. Он ушел, и давно. Хотите, переройте весь Пубир и, если найдете, верните мне его обратно.
– Этого человека нет в городе, – вновь произнес Сегу из-под низко надвинутого на лицо капюшона. – Его придется найти. Вытряси из нее, в какую дыру он спрятался.
Сойка вытащила из кармана штанов кожаные перчатки, натянула на руки, сказав:
– Утешь мое любопытство. Почему Лавиани могла угрожать Боргу, а мы – нет? Я думаю об этом уже несколько лет.
– Да ответ прост на самом деле, – улыбнулась Нэ, внимательно глядя на Сегу. – Главу, его семью, Золотых и их семьи сойкам трогать нельзя. Таков был древний договор между первым таувином и Ночным Кланом. Художники, что пачкают вашу кожу, вносят это в татуировку, и вы… просто не можете ничего сделать.
– Но Лавиани смогла!
– Так я не рисовала ей тех славных бабочек. Это сделал ее учитель, мой бывший ученик, в котором я когда-то сильно ошиблась. Как видно, мальчик посчитал это не важным. Или не нужным. Или… забавным. – Она, хмурясь, задумалась на несколько мгновений и кивнула каким-то своим мыслям. – Да. Итог получился очень смешным. Все стали бегать, прятаться, вопить и… вот мы здесь. Разговариваем друг с другом. Ты правда решила меня бить?
Шарлотта ухмыльнулась:
– Не то чтобы я этого не хотела. Врать не стану. Но немного опасаюсь, что перестараюсь, если увлекусь. Кости у тебя хрупкие, того и гляди помрешь. Так что легко откажусь от подобного. Просто скажи, где мальчишка.
– Могу я подумать? Хм… пожалуй, ничего тебе не скажу. Мне не нравишься ни ты, ни твой вонючий спутник. Убирайтесь, пока целы!
Шарлотта, потеряв терпение, кинулась к креслу, и ее руки сомкнулись на горле старухи.
– Думаешь, я здесь шутки шучу?! Упрямая дура!
Нэ хотела что-то сказать, но лишь сдавленно просипела, даже не став бороться. Только смотрела в лицо напавшей на нее, быстро синея.
– Хватит! – Пятнистый, будь у него время, сам бы удивился своему поступку. – Хватит! Слышишь?!
Сойка зло обернулась в его сторону, в ее глазах вспыхнуло нечто такое, что заставило Пелла не хватать женщину за плечо. И, осторожно подбирая слова, он сказал:
– Ты убьешь ее, а Шрев вряд ли этого хочет. И подумай, что будет, если она умрет? Ее ценят в этих кварталах. Ты уверена, что сможешь покинуть их, если все жители выйдут на улицы?
– Они не осмелятся!
– Это Пубир. Они осмелятся. Нэ заботится о них десятки лет, и такое без причины не спустят даже Ночному Клану.
Сойка выругалась, разжала пальцы, и Нэ с сипением втянула в себя воздух, а затем расплакалась, закрыв лицо большими ладонями.
– Еще раз осмелишься мне помешать… – Шарлотта шагнула к Пятнистому и внезапно остановилась, как и громила поняв, что старуха отнюдь не плачет, а смеется.
Все так же скрывая лицо в ладонях, глядя на них через раздвинутые пальцы, она тряслась от хохота, и Пелл решил, что старая бабка окончательно тронулась умом.
– Ох, – сказала она, качая головой и утирая слезящиеся глаза. – Где же я так ошиблась? Вроде все было в моей власти, надо лишь найти правильных людей, но… вокруг были одни выродки. Урод за уродом… вы только искажали дар. Делали его хуже, с каждым поколением забираясь все дальше во мрак. Вы все одинаковые. Ущербные. Больные. Без капли света в сердцах. И вот закономерный итог: жалкая старуха осталась перед разбитым корытом. Восстановить былое не вышло. Подумать только, до чего я докатилась.
Она одним движением, слишком быстрым для ее возраста, поднялась с кресла, сразу же став выше всех в комнате.
– Сидела бы ты… – посоветовал ей Клот, с угрозой сжав кулаки.
Но она не обратила на него ровным счетом никакого внимания, смотря на Шарлотту.
– Худшее, что ты могла придумать, прийти в мой дом с этим. – Сухой палец, точно копье, ткнул в сторону Сегу. – С каких пор сойки на побегушках у шауттов?
Пятнистый не поверил, но все равно уставился на невозмутимого помощника Шрева.
– Где мальчишка, старая дура? – негромко спросил тот, даже не пошевельнувшись. – Где то, что ты отдала ему? Ясно… Женщина, выбей из упрямицы дух. Она бесполезна для нас.
Шарлотта вновь шагнула к старухе, и бледные губы Нэ с презрением скривились:
– Глупцы никогда не могут остановиться вовремя.
Она потянула завязку, мешковатый балахон соскользнул с нее, обнажая, и Пелл остался с разинутым ртом. Он даже не обратил внимания на наготу хозяйки башни, но смотрел во все глаза. Нэ оказалась пятнистой, словно какая-то лань из алагорских степей, и глазам всех присутствующих потребовалась пара секунд, чтобы понять, что странные пятна, покрывающие ее тело, исключая голову, шею и кисти рук – это татуировка.
Птица. Светло-коричневая, даже рыжая, с бледно-голубыми перьями на крыльях. Изображений было так много и находились они столь близко друг к другу, что сливались в одну сплошную картинку, расплывались, казались живыми, и одна из пташек, встретившись с Пятнистым взглядом, игриво подмигнула ему.
– Шестеро меня забери! – охнул он потрясенно. – Да это же…
Клот опомнился первым, и его арбалет громко щелкнул. Короткий болт с широким наконечником с противным звуком вошел старухе под левое нижнее ребро. Этот удар должен был отбросить ее назад, но Нэ лишь вздрогнула, хладнокровно выдернула из себя стрелу, в раздражении отшвырнула в сторону и… что-то сделала.
Серо-золотое знамя, точно живое, сорвалось со стены, упало на напарника Пятнистого, оплело его, спеленав по рукам и ногам. Пелл хотел броситься на помощь и застыл, увидев на ткани барана и вспомнив недавний разговор в Персте. Спустя миг стяг вспыхнул, и ревущее пламя лизнуло высокий потолок, заглушив надсадный человеческий вой.
Клот побежал не разбирая дороги, едва не сбил в последний момент отскочившую Шарлотту и огненным шаром вывалился в распахнутое окно, полетев вниз, навстречу далекой земле.
Но не это испугало Пятнистого, а то, что пламя было ярко-синего цвета.
Сойка что-то сделала, взвыл горячий ветер, ее силуэт размазался, и вокруг Нэ полыхнуло бледно-серым. Старуха шевельнула рукой, словно отмахивалась от мухи, впечатав Шарлотту в шкаф.
Та проломила доски, рухнула, снося полки, и все содержимое огромного дубового хранилища обрушилось на нее водопадом барахла, пыли, порошка, книг и каких-то искрящихся минералов.
Пелл больше не смотрел. Он не желал здесь оставаться, а уж тем более сражаться с тем, чего не понимал и что его пугало. Сегу, как самый умный, уже исчез, не став помогать своей напарнице.
Пятнистый буквально скатился по лестнице, а наверху продолжало грохотать и выть, словно туда пришла та сторона во всей своей тьме. Сойка рвался на улицу, но пустой проем выбитой двери закрывал щит, сотканный из багряных, грозно мерцающих искр, преграждающий путь к дальнейшему бегству.
Капюшона на голове у Сегу уже не было, и Пелл наконец-то разглядел его лицо. Бледно-серое, с пятнами начавшегося, но так и не продолжившегося разложения, отрезанным носом, губами, ушами, изрубленными кинжалом щеками и зеркальными глазами, невесть как уцелевшими на изуродованном кинжалом лице, и зеркальными глазами.
Пятнистый, теперь понимая, почему пламя горело синим и кто перед ним, заорал и отшатнулся. Споткнулся о табурет, растянулся на полу и тут же вскочил, чувствуя, что намокают штаны.
Шаутт шагнул к нему, сказав иным, многоголосым голосом, словно эхо:
– Некуда бежать.
И в этот момент между ними упало нечто.
Они оба уставились на эту непонятную бесформенную вещь, блеклую, с каплями крови, алой изнанкой и непонятными клочками. Забыв о демоне, находящемся от него всего в десяти ярдах, и без того шокированный бандит разглядел на странном материале рисунок – лисий хвост.
Перед ним была Шарлотта. А точнее, ее содранная кожа.
– Куда это ты собрался? Я вроде тебя не отпускала.
Нэ, как и прежде голышом, неспешно спускалась вниз, осторожно ступая большими ступнями, а ее птицы-татуировки жили своей жизнью, и тысячи глазок следили за незваными гостями так, что по спине побежали мурашки.
– Я… – проблеял Пятнистый, но старуха насмешливо хмыкнула.
– Ты? Ты тут лишний. Проваливай, пока я не передумала.
Дверь была все так же закрыта, и Пятнистый, которого не надо было просить дважды, кинулся мимо Нэ наверх, как можно дальше от страшного человека и нелюди.
Во рту было кисло. Пелл, давно избавившийся от остатка завтрака, мрачно сплюнул и вытер застрявшую в бороде слюну рукавом непонятно где успевшей порваться рубахи. Бандита мутило, он сам не понимал отчего, но тот ужас, что сковал его при появлении шаутта, липким комком застрял где-то в желудке и то и дело рвался наружу.
Пятнистый тихо застонал от подступающей дурноты, прислушиваясь к тому, что происходит внизу. Убежав сюда и спрятавшись в маленьком закутке, совершенно не казавшемся ему безопасным, он не слышал ничего. Не было ни грохота, ни молний, ни ужасного воя.
Если там, внизу, шел бой, то происходил он в абсолютной тишине.
Случившееся потрясло его. Безобидная старуха с бесконечной татуировкой, смерть Клота и Шарлотты, шаутт, прятавшийся в теле Сегу. Легенды ожили на его глазах, легенды зловещие, недружелюбные, и он не желал оставаться свидетелем дальнейших событий.
Шрев? Во тьму Шрева, Золотых и весь Ночной Клан! Пятнистый не собирался возвращаться и рассказывать о том, что здесь произошло. О нет. Он достаточно умен, чтобы этого не делать, и сейчас просчитывал, куда стоит бежать и насколько далеко такое место может быть от Пубира.
Прошло уже довольно много времени, но к нему так никто и не поднялся. Это могло означать что угодно. Например, и старуха и шаутт погибли. Или же кто-то один, а другой ушел. Или же… поджидает Пятнистого.
От последних мыслей у него мурашки пробежали по коже и вновь вернулась дурнота.
– Что ты как трусливая девка? – с яростью прошипел он себе под нос и, решив, что нельзя больше здесь торчать, ибо на одном месте он ничего не высидит, начал двигаться к выходу.
Теперь его заставлял потеть каждый звук, который он издавал. Слишком громкое дыхание, стук сердца, шорох одежды, шаги. Когда мимо распахнутого окна пролетел голубь, Пелл дернулся, локтем задел грязную чашку, и та противно звякнула. Он скрипнул зубами, полагая, что звон услышали на другом конце Пубира.
Замер, прислушиваясь, и простоял так больше минуты, но никто не пришел.
Лестница, вот ведь странность, всего лишь полчаса назад Пятнистый этого не замечал, скрипела при каждом шаге, и он молил ее заткнуться, помолчать хоть немного, не выдавать его.
Комната, в которой они встретили Нэ, разгромлена, а весь потолок испачкан кровью. Хотя прошло уже много времени с тех пор, рубиновые капли, тягуче, словно патока, продолжали падать с потолка, стуча по полу, столешнице, креслу и раздавленной ударом лютне.
В дальнем углу лежало нечто красное, голое, похожее не то на червя, не то на только что рожденного крысеныша. Тело Шарлотты.
На этаж ниже, потом еще. Нэ отсутствовала, впрочем, как и шаутт. На полу расползлось темное пятно, блестевшее, чем-то похожее на ртуть. Он никогда не видел такого, так что с опаской, по стеночке обошел, едва не наступив на содранную кожу, и оказался рядом с выходом.
За спиной тихо и странно булькнуло, бандит подскочил, хватаясь за нож, крутанулся и увидел, что красный, истекающий кровью обрубок, раньше бывший грозной сойкой, неуклюже ползет по ступеням.
Шарлотта издала горловой звук, словно желала исторгнуть из себя клубок змей, затем громко всхлипнула и проскулила:
– Помоги. Не бросай!
Он заколебался. Она все равно не жилец, даже со всеми своими способностями, живучестью и силой. Но ее плечи вздрагивали от слез, и ему не хватило жесткости, чтобы бросить умирающую.
Коря себя за это, Пятнистый вернулся назад и склонился над ней, стараясь скрыть отвращение.
– Эй. Я приведу помощь. – Он не решился коснуться открытой плоти. – Держись.
Ее рука цепким крабом вцепилась Пеллу в лодыжку, так сильно, что он вскрикнул от боли, пошатнулся и, чтобы не упасть назад, спиной, схватился за перила.
Шарлотта резко подняла голову, он увидел зеркальные глаза, а затем шаутт, успевший сбежать из тела Сегу и спрятавшийся в теле сойки, сказал:
– Ты уже очень мне помог.
