14
Блюстители кармы
Когда Паркер закрыл за собой дверь, Брет смотрел прямо перед собой. Он был потрясен, давно уже не испытывал такого потрясения, и слова на коже Гэвина были всего лишь вершиной айсберга. Когда Паркер повернулся к нему с сосредоточенным видом, Брет понял, что дело вовсе не в том, что Паркеру необходимо его общество. Тот явно видел, что Брет расползается по швам, и хотел исправить положение.
– Расслабься, – произнес Паркер, так небрежно, как будто паника была собственным выбором Брета, а не результатом всей жизни, полной страданий. Жизни, полной чувства вины.
В голосе Паркера было столько энергии, что Брет почувствовал, как его окатило теплой, медовой волной, снимающей боль в его изломанном теле. Он пережил тот прекрасный момент, когда ему казалось, что все будет хорошо, что бы они ни сделали и что бы ни сделали с ними. Затем он заметил какое-то мимолетное движение, и страх со всей силой обрушился на него, так что даже перехватило дыхание. Он поднял руку и показал в сторону двери на кухню.
– Я что-то видел, – сказал он.
Паркер не усомнился в его словах. В этом и заключалась прелесть их взаимоотношений, именно это всегда заставляло Брета возвращаться. Он мог сказать что угодно, сделать любое смехотворное заявление, и Паркер поверил бы ему. Полная противоположность тому, как к нему относились дома, где все, что бы он ни говорил, считалось неправильным. Или несуществующим. Он не мог сосчитать, сколько раз его слова полностью игнорировали, будто в квартире отца он лишался способности издавать звуки. Отец смотрел сквозь него, а его друг просто кивнул головой.
– Тогда пойдем, – сказал Паркер, сжимая кочергу, которую захватил в гостиной.
Они поспешили на кухню. Белый мраморный остров казался обманчиво веселым, все кухонные принадлежности сверкали, будто их недавно начистили. Все в этой комнате было точно таким же, каким они видели в прошлый раз, за исключением двух вещей: их сотовые телефоны исчезли с подноса, а грифельную доску, вроде тех, на которых рестораны пишут список своих фирменных блюд на день, прислонили к дальней стене.
Паркер первым подошел к доске, бормоча:
– Она была здесь раньше?
– Если и была, то я ее не заметил. Но в любом случае кто-то побывал здесь после того, как мы ушли. – Сейчас это было очевидно. Брет не мог считать промелькнувшее белое пятно обманом зрения. Кто-то был здесь несколько секунд назад, и этот человек написал все их имена на маленькой доске для фирменных блюд. Все имена их персонажей. Но теперь имя Человека-невидимки было зачеркнуто.
– Значит, это правда, – прошептал Брет. – Кто-то охотится на нас. Это не может быть Шейн, но что, если…
– О, господи, Брет. – Паркер улыбался или даже ухмылялся, в то время как сердце Брета лихорадочно билось в груди. Оно сильно стучало о его ребра. – Разве ты еще не догадался?
– О чем не догадался? – Стучащее, как молот, сердце. Трясущиеся руки. Боже, где его фляга? Как только он об этом подумал, он понял, что не может поддаться этой тяге. После того, что он сделал в своей спальне, ему необходимо сохранить здравый рассудок.
Он навалился на столешницу, отвернувшись от грифельной доски. Он не какой-то деликатес, который надо разрезать на ломтики. Он не Железный желудок. Он мальчик. Мальчик, который в прошлом году оказался замешанным в некрасивую, темную историю и с тех самых пор расплачивается за это.
– Пойдем. – Паркер побежал в столовую. Карточка шестого персонажа стояла в конце стола, и он схватил ее. – Нам это понадобится, если мы собираемся заполнить пробелы. У тебя есть ручка?
– Ты продолжаешь играть в эту игру? После всего, что случилось? – Брет подошел ближе, понизил голос. – После всего, что мы сделали?
– Лично я ничего не делал, – огрызнулся Паркер. – Я только наблюдал за тобой… – Он покачал головой, придвинулся к нему. – С тобой все будет в порядке. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, понятно?
Брет кивнул головой, завороженный этим золотисто-медовым голосом. Все его мышцы расслабились. Сначала он не среагировал, увидев девочку, стоящую по другую сторону стекла, призрачно-бледную, словно привидение. С темными губами, напоминавшими кровавую рану. Будто кто-то нанес ножом удар по ее лицу и вырезал ей рот из крови и шрамов.
Она подняла предмет, который держала в руках.
– Веревка, – произнес Брет, указывая на стекло.
Паркер резко обернулся. Но девочка исчезла так же внезапно, как появилась.
Брет заморгал, бросился к двери в патио. Никаких следов. Ничего белого. Только холодная, холодная тьма.
– Она держала веревку.
– Кто держал веревку?
– Это была… – Он даже не мог подобрать нужных слов. Та девочка, ну, она показалась знакомой. Он видел ее наверху. Но только девочка наверху была сделана из фарфора, а эта была из плоти и крови.
– Брет. – Паркер прервал его мысли. – Ты что-то видишь?
– Я видел… – «Ее», – хотел сказать Брет, но он боялся. Признание сделает все реальным. События выйдут из области невозможного, и реальность врежется в него, как кулак врезается в тело, снова и снова, выбивая воздух из легких темноволосого мальчика, пока кровь не расцветет на его губах.
– Я тебе говорил, – заикаясь, произнес Брет, его шея стала липкой от пота. – Это был не Шейн Феррик. Это была…
– Кукольное личико. – Паркер поднял ее карточку. – «Меня зовут Кукольное личико. Мое оружие – элемент неожиданности, потому что никто не заметит моего приближения. Моя самая большая тайна…»
– «…то, что я уже здесь», – закончил вместо него Брет. – Парк, я видел ее наверху. Джунипер дотронулась до ее плеча, и ее глаза раскрылись, и у нее… были его глаза.
– О чем ты говоришь?
– Глаза Шейна Феррика. Веревка Шейна Феррика. Пойдем, я должен показать тебе, иначе ты никогда не поверишь.
– Старик, ты меня с ума сводишь, – сказал Паркер, шагая вслед за ним к лестнице. В кои-то веки Брет шел впереди, и ему нравилось быть хозяином своей судьбы. Решать проблемы, а не создавать их.
Он взбежал по лестнице, шагая через две ступени. Он одним прыжком преодолевал высокие пролеты. Он вихрем пронесся мимо спален девочек. Когда он пробегал мимо своей двери, его сердце вдруг стремительно забилось. Там краем глаза он увидел конфетти, усеявшее пол. Простыню, которой он накрыл изголовье кровати, чтобы спрятать то, что на нем написано. Это изголовье имело форму могильного памятника, а простыни были цвета серого камня. Когда Брет вошел в комнату в первый раз, ему захотелось просто лечь на кровать и узнать, что ты чувствуешь, когда исчезаешь.
Но тогда он не исчез, а теперь слышал, как в его кармане звякает кастет, еле слышно и успокаивающе. Напоминание о том, что он все еще здесь. Он все еще сражается по-своему и стремится выжить в этом ночном кошмаре.
Он должен выжить.
Потом, когда Брет вошел в пятую спальню, у него сердце ушло в пятки. На стуле справа, где раньше сидела девочка, теперь никого не было. Ни девочки. Ни куклы. Взгляд Брета метнулся влево. Там по-прежнему сидел мальчик, одетый в черный костюм, но с него кто-то сорвал пиджак. И на каждом открытом участке кожи кто-то написал ярко-красным маркером слова.
«Придурок. Извращенец. Белая шваль».
Здесь, на мальчике с ярко-синими глазами, эти слова имели определенный смысл, но не потому, что Брет был с ними согласен. Сколько раз Паркер в коридорах Фоллен Оукс отпускал злобные замечания об этом «белом придурке»? Сколько раз он умолял Брета уничтожить «извращенца», который опозорил Руби Валентайн? Сначала Брет сопротивлялся, потому что Шейн Феррик казался ему приятным. Заботливым. Таким парнем, с которым хотелось подружиться. Потом, однажды утром, перед рождественской вечеринкой у Далии Кейн, в школе появилась видеозапись Руби.
И мнение Брета изменилось.
– Это я сделал, – сказал он, указывая на куклу. – Джунипер заманила его к бассейну, а Гэвин написал на нем эти слова, но уничтожил его я.
– Нет. – Паркер сжал зубы. – Он погубил Руби, и ты ему отомстил.
– Нет.
– Ты это сделал. – Паркер протянул руку. У Брета жгло в желудке, в глазах все плыло, но рука сделала то, что делала всегда, когда друг протягивал ему руку. Он протянул ему свою руку. – Что бы ни произошло сегодня, мне необходимо, чтобы ты помнил об одном, – произнес Паркер.
Брет кивнул головой, вглядываясь в его глаза. Он искал золотые искры в зеленых глазах. Изумруды, искрящиеся светом. Но глаза Паркера были черными, когда он прошептал:
– Ты оказал миру услугу.
