Книга: Эмблема предателя
Назад: 5
Дальше: 7

6

 

- Как же я рад снова тебя видеть!
Паулю, пытавшемуся успокоиться и восстановить дыхание, понадобилось несколько минут, чтобы понять, куда он попал. Он сидел на полу, прислонившись спиной к двери, в ужасе ожидая, что в любую секунду в нее начнет дубасить Юрген, пытаясь войти. Но услышав эти слова, он тут же вскочил на ноги.
- Эдуард!
Сам того не осознавая, он очутился в комнате старшего кузена, куда не входил уже многие месяцы. Всё выглядело так, как и до отъезда Эдуарда - аккуратно и спокойно, если не считать самого хозяина. На стене висели киноафиши, еще там была коллекция минералов Эдуарда и в особенности книги, повсюду книги. Пауль хорошо их знал, потому что большинство из них прочитал. Романы про шпионов, вестерны, фантастика, книги по философии и истории... Они стояли на полках, лежали на столе и даже на полу рядом с кроватью, где находился Эдуард. Ему приходилось класть ту книгу, которую он сейчас читал, на матрас, чтобы он мог переворачивать страницы единственной рукой. Под его спиной было несколько подушек, чтобы он мог устроиться с удобством, а на бледном лице блуждала грустная улыбка.
- Не надо жалеть меня, Пауль. Этого мне не вынести.
Пауль посмотрел ему в глаза и понял, что кузен внимательно изучает его реакцию, озадаченный, что его вид не вызвал удивления.
- Я видел тебя, Эдуард, Видел в тот день, когда ты приехал.
- Почему же ты ни разу не пришел поговорить? С тех пор, как я вернулся, я вижу только твою мать. Твою мать и моих друзей - Мая, Сальгари и Жюля Верна, - сказал он, взяв в руки книгу, которую читал. Пауль смог разглядеть ее название. Это был "Граф Монте-Кристо".
- Мне запретили приходить.
С этими словами он виновато опустил голову. Конечно, это было действительно так, мать и Брунхильда и в самом деле запретили ему навещать Эдуарда, но ведь он всё равно мог бы попытаться. Но он не желал признаться даже себе самому, что просто боится снова увидеть Эдуарда после того страшного вечера, когда кузен вернулся с войны.
А тот смотрел на него с невыразимой горечью - очевидно, угадав его мысли.
- Я знаю, что мать меня стыдится. Видишь это? - спросил он, кивнув в сторону подноса, на котором стояла нетронутая тарелка с пирожными - теми самыми, что подавались на вечеринке. - Она не захотела портить Юргену день рождения видом моих культей, поэтому меня не пригласили. Кстати, как тебе эта вечеринка?
- Там играет оркестр, все пьют, говорят о политике и ругают военных за то, что проиграли войну, которую должны были выиграть.
Услышав эти слова, Эдуард лишь фыркнул.
- Очень легко критиковать за глаза. А о чем они еще говорят?
- Еще все обсуждают переговоры в Версале и радуются, что мы отвергли условия.
- Чертовы идиоты! - с горечью бросил Эдуард. - До них всё еще никак не дойдет, что мы проиграли эту войну, как будто над немецкой землей не прозвучало ни единого выстрела. Одним словом, сегодня всё то же, что и всегда - ну разве что с музыкой и шампанским. Кстати, ты не хочешь мне рассказать, от кого убегал?
- От именинника.
- Твоя мать мне рассказывала, что вы не очень-то ладите.
Пауль кивнул.
- Ты даже не попробовал пирожные, - заметил он.
- Мне теперь не нужно столько еды. Другим она нужнее. Поешь, замори червячка. И подойди поближе, я хочу посмотреть на тебя. Как же ты вырос!
Пауль присел на край кровати и набросился на еду. После завтрака он ничего не ел, даже не пошел в школу, чтобы подготовиться к вечеринке. Сейчас мать наверняка его уже ищет, но ему было всё равно. Он поборол охвативший его страх и не мог не воспользоваться возможностью побыть с Эдуардом, по которому так скучал.
- Эдуард, я хочу сказать... Прости, что я раньше не пришел тебя навестить. Ведь я мог бы прийти к тебе вечером, когда тетя Брунхильда уходит на прогулку...
- Брось, Пауль! В конце концов, ты здесь, и это главное. Это ты должен меня простить за то, что я не писал тебе, как обещал.
- И что же тебе помешало?
- Я мог бы тебе сказать, кузен, что помешали англичане, которые без отдыха стреляли в нас, но это было бы неправдой. Один мудрый человек сказал, что война на семь восьмых - это скука, а на одну восьмую - ужас, и он оказался совершенно прав. На самом деле в окопах у нас было достаточно времени, чтобы написать письмо - пока нас не начали убивать.
- Тогда в чем причина?
- Я просто не мог, и всё. С самого начала эта абсурдная и несправедливая война поставила нас на грань трусости.
- О чем ты говоришь, Эдуард? Ты же герой! Ты добровольцем пошел на фронт, одним из первых!
При этих словах Эдуард расхохотался механическим и каким-то нечеловеческим смехом, от которого у Пауля волосы встали дыбом затылке.
- Герой. Хочешь узнать, кто решает, что ты станешь добровольцем? Твой учитель, когда рассказывает тебе о славных победах родины, об империи и кайзере. Твой отец, который велит тебе вести себя как мужчина. Твои друзья, с которыми ты до недавнего времени дрался в гимназии, чтобы выяснить, у кого длиннее. Все они вместе, когда бросают в лицо слово "трус", если ты покажешь хоть малейшие колебания, и возлагают на тебя вину за поражение. Нет, кузен, на войне нет добровольцев, только глупцы и злодеи. И последние остаются дома.
Пауль вытаращил глаза от изумления. Внезапно его ежедневные грёзы о войне, карты, которые он рисовал в тетрадках, привычка каждый день читать сообщения о продвижении войск в газетах - всё это показалось ему смешным и детским. Он хотел сказать об этом Эдуарду, но побоялся, что кузен над ним посмеется и выгонит из комнаты. В эту секунду он увидел перед глазами войну. Это был не краткий перечень атак на вражеские позиции и не уродливые культи, скрывающиеся под простынями.
Война была в пустых и безжизненных глазах Эдуарда.
- Ты мог бы... Ты мог бы сопротивляться. Мог бы остаться дома.
- Нет, не мог, - ответил тот, отводя взгляд. - Я соврал тебе, Пауль. По крайней мере, частично. Я уехал, чтобы быть подальше от них. Чтобы не стать таким, как они.
- Таким как кто?
- Знаешь, как это со мной произошло? До окончания войны оставалось не больше месяца, и все мы знали, что проиграли. Что в любую минуту нам отдадут приказ возвращаться домой. И мы всё больше приободрялись. Не обращали внимания на снаряды, которые на нас сыпятся, потому что осталось так мало до возвращения домой. И однажды во время отступления один снаряд упал слишком близко.
При этом слове Эдуард понизил голос, так что Паулю пришлось приблизиться, чтобы услышать.
- Я тысячу раз спрашивал себя, что бы случилось, если бы я пробежал еще пару метров вправо. Или если бы я остановился, чтобы стукнуть себя два раза по каске, как мы всегда поступали, прежде чем вылезти из окопа, - сказал он, дважды стукнув Пауля костяшками пальцев по лбу. Эти удары делали нас неуязвимыми. А в тот день я про них забыл, понимаешь?
- Вот бы ты никогда не уезжал.
- Нет, кузен, уж поверь. Я уехал, чтобы не стать фон Шрёдером, а если вернулся, то только для того, чтобы убедиться - я не ошибся, когда уехал.
- Я не понимаю тебя, Эдуард.
- Ах, дорогой мой Пауль, уж ты-то должен это понимать лучше других. После того, что они с тобой сделали. После того, что они сделали с твоим отцом.
Последняя фраза вонзилась ему в сердце, как ржавый крюк. Сначала она почти не поцарапала поверхность, но вскоре погрузилась гораздо глубже.
- Что ты имеешь в виду, Эдуард?
Кузен некоторое время молча смотрел на него, кусая губу. Наконец, он покачал головой и закрыл глаза.
- Прости меня. И забудь о том, что я тебе сказал.
- Я не могу этого забыть! Я никогда его не знал, никто мне о нем не рассказывает, хотя постоянно перешептываются за спиной. Я знаю лишь, что говорила мама - что он утонул вместе с кораблем, когда возвращался из Африки. Так что ответь мне, что случилось с моим отцом?
Снова настала тишина, на сей раз она затянулась надолго. Настолько, что Пауль спрашивал себя, не заснул ли Эдуард, но он снова открыл глаза.
- Я буду гореть за это в аду, но я не могу не излить душу. Но сначала прошу тебя сделать мне одно одолжение.
- Всё, что захочешь.
- Спустись в кабинет моего отца на первом этаже и открой правый ящик стола. Если он заперт, то ключ от него лежит в среднем ящике. Там ты найдешь черный кожаный футляр с клапаном. Принеси мне его.
Пауль подчинился. Он на цыпочках спустился в кабинет, боясь наткнуться на кого-нибудь по пути, но вечеринка, видимо, была в эти минуты в самом разгаре. Ящик оказался заперт, и несколько мгновений Пауль не мог найти ключ, о котором сказал Эдуард, но в конце концов обнаружил его в деревянной шкатулке. Внутри ящика было полно бумаг. В глубине Пауль нашел кусок черного фетра со странным символом, нарисованным на нем золотом. Циркуль и наугольник с буквой G внутри. Под ним лежал кожаный футляр.
Пауль сунул его за пазуху и снова направился в комнату Эдуарда. Он чувствовал, как футляр прикасается к коже живота, и содрогался от одной мысли о том, что будет, если кто-нибудь поймает его в коридоре с чужим имуществом под рубашкой. Добравшись до комнаты кузена, он вздохнул с облегчением.
- Принес?
Пауль вытащил кожаный футляр из-за пазухи и направился к кровати, как вдруг споткнулся о стопку книг - одну из тех, что во множестве громоздились по всей комнате. Книги рассыпались, футляр упал на пол, и клапан открылся.
- Нет! - в один голос воскликнули Эдуард и Пауль. При этом в голосе первого прозвучала тоска, а в тоне второго - удивление.
Футляр упал между "Кровной местью" Мая и "Эликсирами сатаны" Гофмана. Его содержимое слегка высунулось - перламутровый блеск на черной коже.
Это была рукоять пистолета.
- Для чего тебе оружие, кузен? - дрожащим голосом спросил Пауль.
- Ты сам знаешь, для чего оно мне нужно, - ответил тот, подняв кверху обрубок руки, чтобы Паулю всё стало окончательно ясно.
- Я не дам его тебе.
- Слушай, Пауль. Я всё равно его добуду рано или поздно, потому что единственное, чего я хочу, это покинуть этот мир. Ты можешь повернуться ко мне спиной, положить его обратно и вынудить меня в разгар ночи проползти в отцовский кабинет с помощью этой потерпевшей поражение руки, потеряв всякое достоинство. Но в этом случае ты никогда не узнаешь о том, что я должен тебе рассказать.
- Нет!
- Или можешь оставить его на столе, послушать мой рассказ и предоставить мне с достоинством выбрать, как уйти из этого мира. Тебе решать, Пауль, но я в любом случае добьюсь своего. Мне это нужно.
Пауль сел, а вернее, рухнул на пол, схватив кожаный футляр. Несколько долгих минут в комнате было слышно лишь металлическое тиканье часов Эдуарда. Тот снова закрыл глаза, пока не почувствовал какое-то движение на своей кровати.
Пауль бросил кожаный футляр на простыни.
- Да простит меня Бог, - сказал Пауль. Он рыдал, стоя рядом с кроватью, но не осмеливался смотреть на Эдуарда.
- Ему на нас плевать, - ответил тот, лаская пальцами мягкую кожу футляра. - Спасибо, кузен.
- Расскажи мне, Эдуард. Расскажи мне всё, что знаешь.
Прежде чем начать, Эдуард откашлялся. Он говорил медленно, словно силой вырывал каждое слово из легких.
- Это случилось в 1905 году, как тебе уже рассказали, а мне до сих пор кажется, будто это было вчера. Я помню, что дядя Ханс отправился на задание в Юго-Западную Африку, помню, потому что мне очень нравилось это название, и я мог бесконечно его повторять в своих играх и искать на картах. И вот однажды ночью - мне было тогда десять лет - я услышал крики в библиотеке.и спустился туда, чтобы узнать, что случилось. Я был чрезвычайно удивлен, увидев, что в этот поздний час к нам пришел твой отец. Они с моим отцом что-то обсуждали, сидя за круглым столом. В комнате было еще два человека. Я видел одного из них - невысокого мужчину с тонкими, даже женственными чертами лица, но он молчал. Говорил другой человек, которого мне не было видно из-за двери. Я уже собирался войти и поздороваться с твоим отцом, который всегда привозил мне подарки из своих поездок. Но тут появилась мама, схватила меня за ухо и оттащила в мою комнату. "Они тебя видели?" - спросила она. Я снова и снова повторял, что не видели. "Хорошо, - сказала она. - Дай мне слово, что никогда и никому не расскажешь о том, что видел, слышишь?" И я... я поклялся, что никогда и никому ничего не скажу.
Эдуард замолчал, и Пауль схватил его за руку. Он всеми силами хотел заставить его продолжать, хотя и понимал, как тяжело кузену вытаскивать это на свет божий.
- Вы с матерью переехали к нам через две недели. Ты тогда был совсем ребенком, и я был очень рад, потому что теперь у меня был собственный взвод храбрых солдат, с которыми я мог играть, сколько душе угодно. Я даже не думал о том, что мои родители откровенно лгали, когда сказали мне, что дядя Ханс утонул вместе с фрегатом. Говорили о нем и другое, например, ходили слухи, что твой отец был дезертиром, что он проиграл всё в карты, а потом бесследно исчез где-то в Африке. Эти слухи тоже были фальшивкой, но я не хотел об этом думать, а вскоре и вовсе забыл. Как забыл и о том, что услышал вскоре после того, как мама вышла из комнаты. Я убеждал себя, что я, наверное, ослышался, хотя об этом не могло быть и речи: в этом доме великолепная акустика. Ведь это было так легко и приятно - смотреть, как ты растешь, видеть твои счастливые улыбки, когда мы играли в прятки, и лгать самому себе. Но потом ты стал старше, стал достаточно взрослым, чтобы многое понимать, тебе исполнилось столько же лет, сколько было мне в ту ночь. И тогда я ушел на войну.
- Скажи мне, что ты услышал? - тихо попросил Пауль.
- Той ночью я услышал выстрел, кузен.

 

Назад: 5
Дальше: 7