1

На ступенях особняка Шрёдеров была кровь.

Увидев ее, Пауль Райнер вздрогнул. Конечно, он не впервые в жизни видел кровь. С начала апреля по май 1919 года все обитатели Мюнхена пережили за эти тридцать дней столько кошмаров, сколько не ощущали за четыре года войны. В неспокойные месяцы между концом империи и провозглашением Веймарской республики несколько разных группировок пытались навязать свои интересы. Город захватили коммунисты и объявили Баварию советской республикой. Участились грабежи и убийства, когда Фрайкорпс перерезали сообщение между Берлином и Мюнхеном. Повстанцы, осознавая, что времени у них мало, торопились расправиться с политическими врагами. Гражданских в основном казнили по ночам.

Так что Пауль уже видел кровь, но никогда перед дверью собственного дома. Крови было немного, как раз под косяком большой дубовой двери.

"Вот бы это Юрген брякнулся вниз головой и выбил себе все зубы, - подумал Пауль. - Может, тогда он оставит меня в покое хоть на несколько дней".

Он с грустью покачал головой. Вряд ли ему так повезет.

Ему было всего пятнадцать, но на сердце уже лежала горечь, как ленивые облака закрывают солнце в середине мая. Всего полчаса назад Пауль слонялся в кустах Энглишер Гартен, радуясь, что когда закончилась революция, он смог вернуться в школу, но не из-за уроков. Пауль всегда опережал сверстников, и даже профессора Вирта, который вызывал у него скуку. Пауль читал всё, что попадалось ему в руки, поглощая книги, как пьяница выпивку в день получки. В классе он лишь делал вид, что слушает, но всегда был первым.

Друзей у Пауля не было, как бы он ни старался с кем-то сблизиться. Несмотря на это, ему нравилось в школе, потому что там он проводил несколько часов без Юргена, который посещал академию, где полы не были покрыты линолеумом, а из парт не выламывали доски.

Он всегда возвращался домой, делая большой круг, чтобы зайти в Гартен - самый большой парк в Европе, и нынче днем он оказался почти пустынным, даже без вездесущих охранников в красных куртках, вечно покрикивающих на него каждый раз, когда он сходил с земляной дорожки. Пауль воспользовался этими обстоятельствами и снял поношенные ботинки. Ему нравилось ходить по траве босыми ногами, по пути он наклонился и рассеянно поднял одну из тысяч желтых листовок, которые самолеты Фрайкорпс разбрасывали над Мюнхеном на прошлой неделе, требуя безоговорочной капитуляции коммунистов. Он бросил их в урну. Он бы с удовольствием занялся уборкой всего парка, но сегодня был четверг, и он должен был натирать полы на четвертом этаже особняка, а эта задача займет всё время до ужина.

"Если бы там хотя бы не было его... - подумал Пауль. - В последний раз он запер меня в кладовке со швабрами и перевернул ведро грязной воды прямо на мрамор. Хорошо хоть мама услышала мои крики и вытащила до того, как вмешалась Брунхильда".

Пауль пытался вспомнить то время, когда его двоюродный брат не вел себя подобным образом. Несколько лет назад, когда они оба были маленькими и Эдуард привел их в Гартен за руку, Юрген ему улыбался. Это было мимолетное воспоминание, практически единственное приятное, когда дело касалось Юргена. Потом началась Великая война со всеми своими оркестрами и парадами. Туда-то и отправился Эдуард, помахав им рукой и улыбаясь, пока грузовик, где он сидел, набирал скорость, а Пауль бежал рядом, мечтая маршировать впереди, вместе со старшим двоюродным братом, сидеть рядом с ним и блистать в таком же потрясающем мундире.

Для Пауля война состояла из новостей, которые он каждое утро читал на стене полицейского участка по пути в школу на протяжении четырех лет обучения, иногда продираясь сквозь клубок чьих-то ног, что не составляло ему труда, потому что он был тощим, как нож. Там он с удовольствием узнавал о продвижении войск кайзера, которые каждый день захватывали тысячи пленных, занимали города и расширяли границы империи. Позже в классе он рисовал карту Европы и развлекался тем, что пытался угадать, где состоится следующее большое сражение и будет ли в нем участвовать Эдуард. Вскоре, и как-то незаметно для всех, "победы" стали происходить всё ближе к дому, а военные почти постоянно объявляли, что "отошли на заранее подготовленные оборонительные позиции". Пока, наконец, однажды огромный плакат не провозгласил, что Германия проиграла войну. Под ним был список того, чем придется за это расплачиваться, и весьма длинный.

Читая этот список и плакат, Пауль чувствовал, что его надули и обвели вокруг пальца. Вскоре уже не осталось и следа от того одеяла фантазий, которым он прикрывался от участившихся побоев Юргена. Славная война больше не дожидалась, пока Пауль повзрослеет и сможет встретиться с Эдуардом на фронте.

И конечно, никакая она была не славная.

Пауль несколько секунд смотрел на кровь у двери. Он отмел мысль о том, что снова началась революция. Мюнхен патрулировали отряды Фрайкорпс. Лужица явно выглядела свежей - микроскопическая аномалия на большой каменной лестнице, на каждой ступени которой могли бы улечься по паре мужчин.

Лучше поспешить. Если опоздаю, тетя Брунхильда меня убьет.

Он еще чуть-чуть поколебался между страхом перед неведомым и страхом перед тетей, и последний одержал верх. Пауль вытащил из кармана маленький ключ от двери для прислуги и вошел в особняк. Внутри всё вроде выглядело спокойным. Он дошел до лестницы, когда услышал из комнат хозяев напряженные голоса.

- Он выскользнул, когда мы поднимались, фрау. Не так-то легко его ухватить, а мы сами еле ноги передвигаем. Уже многие месяцы раны никак не затягиваются.

- Идиоты бестолковые. Меня не удивляет, что мы проиграли войну.

Пауль пересек прихожую, стараясь производить как можно меньше шума. Застывшее у двери пятнышко крови превратилось в широкую дорожку, ведущую в направлении самой большой гостиной особняка. Внутри тетя Брунхильда вместе с двумя солдатами склонилась над диваном. Она энергично терла руки, но когда осознала, что делает, быстро спрятала их в складках платья. Даже укрывшись за дверью, Пауль всё равно задрожал от страха, увидев тетю в таком состоянии. Ее веки превратились в тонкие серые полоски, губы, обычно не выдававшие возраста, негодующе скривились, а властный голос содрогался от ярости.

- Посмотрите, что вы сотворили с обивкой! Марис!

- Да, баронесса, - отозвалась горничная, выступив вперед, так что теперь она оказалась в поле зрения Пауля.

- Поищите покрывало, да побыстрее. Позовите садовника, нужно сжечь его одежду, она кишит вшами. И пусть кто-нибудь известит барона.

- А господина Юргена, баронесса?

- Нет! Только не его, ясно вам? Он вернулся из школы?

- Сегодня у него урок фехтования, госпожа баронесса.

- Он скоро будет здесь. Я хочу, чтобы этот кошмар убрали до его возвращения, - приказала Брунхильда. - Идите!

Горничная прошла мимо Пауля, шелестя юбками и фартуком, но тот не сдвинулся с места, потому что только что заметил в промежутке между солдатами лицо Эдуарда. Сердце заколотилось. Вот кого принесли солдаты, вот кто лежал на диване.

Боже ты мой! Это его кровь.

- Кто виновник?

- Снаряд из миномета, фрау.

- Это вы мне уже сказали. Я спрашиваю, почему мне принесли сына сейчас и в таком состоянии. Прошло шесть месяцев с тех пор, как закончилась война, а от него не было никаких известий! Вы знаете, кто его отец?

- Ага, барон, я уже это слышал. А Людвиг вот - каменщик, а я - продавец. Но снарядам плевать на титулы, фрау. И дорога из Турции была очень долгой. Вам еще повезло, что он вернулся, мой брат, к примеру, нет.

Лицо Брунхильды стало мертвенно-бледным.

- Убирайтесь, - тихо сказала она.

- Очень мило, фрау. Мы вернули вам сына, а вы выкидываете нас на улицу даже без кружки пива.

По лицу Брунхильды мелькнула тень угрызений совести, но она всё равно кипела от злости. Не в состоянии говорить, она подняла скрюченный палец и указала на дверь.

- Вот дерьмо дворянское, - выругался один из солдат, сплюнув на ковер.

Они развернулись, дернув головами и еле волоча ноги. В запавших глазах была усталость и досада, но никакого удивления. Пауль понял, что этих людей мало что может удивить. И когда оба солдата в мешковатых серых шинелях перестали заслонять ему обзор, Пауль наконец-то всё понял.

Эдуард, первенец барона фон Шрёдера, без сознания лежал на диване в странной позе. Его левая рука опиралась на подушки. В том месте, где должна была находиться правая, виднелся лишь кое-как зашитый рукав кителя. Вместо ног торчали два грязных обрубка, из одного сочилась кровь. Хирург отрезал их на разной высоте: левую ногу - над коленом, а другую - под ним.

Асимметричные увечья, подумал Пауль, почему-то странным образом вспомнив сегодняшний урок по истории искусства, когда профессор рассказывал о Венере Милосской. И вдруг понял, что плачет.

Услышав всхлипывания, Брунхильда подняла голову и быстро направилась к Паулю. Презрительный взгляд, с которым она всегда к нему обращалась, сменился ненавистью и стыдом. На мгновение Пауль подумал, что она его ударит, и отшатнулся, упав на спину и закрыв лицо руками. И услышал громкий удар.

Дверь гостиной захлопнулась.