Глава 43
Амстердам часто называют северной Венецией — из-за ста шестидесяти с лишним каналов, образующих его неповторимый пейзаж. Некогда здесь жили Моне и Рембрандт – в наши дни город более известен своим кварталомкрасных фонарей и почти тремя тысячами плавучих домов, день и ночь бороздящих коричневатые, мутные воды каналов.
Туристические радости были не для Мии. После тринадцатичасового перелета Том и Свен отвезли ее прямиком на конспиративную квартиру где-то в центре города, где она теперь и сидела на краешке кровати, рассматривая свой новый паспорт. Теперь ее звали Дайана Тэннер и она была человеком без мобильного телефона: его отобрал Том, чтобы в корне пресечь соблазн позвонить дочери и выдать их местонахождение.
Появился Том со спутниковым телефоном и набрал номер гостиницы, где скрывались Пол и Зоуи.
— Говори кратко — нам к десяти в университет, – сказал Том и обратился к кому-то на том конце линии, — передай трубку.
— Пол?
– Миа, ты? — слышно было плохо.
— Пол, я не все могу говорить, но эти люди все делают для вашей безопасности.
– Они тоже все время это твердят, но, если я не позвоню в офис и не объясню, почему я не на работе, меня уволят.
— Они не допустят. Ты должен мне поверить…
– Во что бы ты ни влипла, я уверен…
– Ты новости смотришь?
— Про то, как все заболевают? – уточнил Пол
— Дело сейчас не во мне…
— Я знаю, Ми, — он назвал ее именем, которым называл во время их совместной жизни и которым перестал называть, когда узнал про Алана. -- Зоуи больна, и ей нужен врач.
– Ты же водил ее к врачу, и что?
– Доктор Браунстайн – милый старичок, но если у тебя не насморк, то проку от него немного. Нам нужен настоящий врач.
– Пол, я работаю как раз над этой проблемой. Постарайся мне верить, – она понимала, что хочет слишком многого; доверие в их отношениях умерло первым: это началось, когда Алан сообщил об их связи, а завершилось, когда она после развода погрузилась в мир обезболивающих препаратов. – Когда последний раз она говорила?
– Не помню точно. Несколько дней назад. Лежит с открытыми глазами и иногда смотрит прямо на меня, но как бы ничего не соображает.
– Да, таких случаев очень много.
– Говорят об эпидемии, – в голосе Пола была паника.
Сказать, что Пол боялся микробов – ничего не сказать: он их боялся панически. Будучи довольно здравым человеком, Пол обладал набором неврозов, в которых не отдавал и не хотел отдавать себе отчета.
– Это не вирус, уверяю тебя, Пол. Мы все делаем, чтобы выяснить, что это, – судя по легкой одышке на том конце, она его не убедила. – Если будут изменения в состоянии ребенка, попроси тех, кто с вами, выйти на связь.
– Конечно.
– Береги себя, Пол. Скажи Зоуи, что я ее люблю.
– Обязательно, – он помолчал. – Береги себя, Ми.
•••
Через несколько минут Том и Миа уже направлялись в Лабораторию молекулярной генетики, расположенную в медицинском крыле Амстердамского университета. В отличие от ренессансного и барочного центра города, современное здание лаборатории сверкало глянцем стеклянных панелей. Коллеги Тома уже договорились о встрече с руководителем лаборатории, представив Мию сотрудницей ВОЗ.
У входа в отделение их ожидала женщина в лабораторном костюме.
– Доктор Вард? – женщина улыбнулась. Она была чуть старше пятидесяти и в хорошей форме. Улыбка гармонировала с ее высоким лбом и округлыми чертами лица. – Я доктор Мерель Янссон.
Они обменялись рукопожатием.
– Рада видеть вас, доктор Янссон.
– Чем мы можем помочь ВОЗ?
– Собственно, нам хотелось бы встретиться с доктором Ларсом Ван дер Бергом.
Лицо доктора Янссон омрачилось.
– К сожалению, Ларс нас покинул три-четыре года назад. Ужасно жаль!.. Такой блестящий ум.
– Умер? – Миа ощутила нехватку воздуха в легких.
– В каком-то смысле. Потерял контакт с реальностью. С ним случилось нечто вроде срыва, и из университета его эвакуировали на носилках.
– И где он теперь? – Миа с трудом приходила в себя: она так рассчитывала на проницательность доктора Ван дер Берга в толковании загадочной вспышки синдрома Зальцбурга…
– Не знаю, – судя по всему, Янссон никогда не задавалась этим вопросом. – Но могу выяснить, – она взяла Мию за локоть. – Чем еще можем быть полезны?
К Мии вернулась ясность рассудка.
– Мы полагаем, что нам известна причина последних массовых заболеваний по всему свету.
– У меня пострадало около тридцати процентов сотрудников, – моментально отреагировала Янссон. – Симптомы самые разные. Мы сейчас перебрасываем наши основные силы с онкологических исследований на изучение этого феномена.
– Где можно поговорить без помех?
– Пойдемте со мной, – Янссон оглянулась с нескрываемым удивлением.
Кабинет руководителя был скромен и аккуратен. Компьютер на столе, шкаф с медицинскими справочниками на голландском языке. Янссон заперла дверь.
Миа принялась рассказывать о синдроме Зальцбурга и его последних зафиксированных проявлениях.
– То, что вы рассказываете, совершенно невозможно, – Янссон не сводила с нее глаз. – Новые хромосомы не образуются сами по себе и крайне редко (в смысле – почти никогда) выявляются у младенцев и взрослых. Каков механизм? Что там за гены?
– Вот это-то и надо понять.
Миа понимала позицию доктора Янссон. Синдром Зальцбурга вел себя совершенно непривычным для ученых образом. Хромосомные аберрации плода в матке – это одно, но нечто подобное во взрослом организме – совсем другое. Не бывает таких дупликаций, которые стали бы нормой для пациента. Должен был существовать какой-то другой путь, по которому новая хромосома и ее гены попадают в цепочку ДНК каждой живой клетки. Останься Миа в Бразилии, поиски пошли бы в этом направлении. Но тут явился незваный посетитель с пистолетом.
Она рассказала о коте, увиденном на улице Буэнос-Айреса, с симптомами, очень похожими на человеческие. Это тоже вызвало немалое изумление.
– Если все так, как вы говорите, – согласилась Янссон, – разгадка механизма этой загадочной патологии приведет к неслыханному прогрессу в генетике.
– Если мы раньше не помрем от нее.
– У меня уже есть образцы, взятые у пациентов, – в глазах Янссон был вопрос. – Каковы ваши планы?
– Все внимание – на носитель. Если поймем, как Зальцбург вписывает эту сорок седьмую хроматиду в клетку, мы с ним справимся.
