Глава 20
Едва брезжит рассвет я подрываюсь и выхожу наружу. Воздух проникает в лёгкие и неприятно охлаждает их. Я ощупываю повязку на ухе. Там теперь нету частицы моего тела. Гадкое ощущение, но я справлюсь, свыкнусь и буду воспринимать как должное. Костры горели всю ночь. И сейчас в них тоже пляшут языки пламени. Я смотрю на танцующие оранжевые орнаменты, они напоминают мне резвящихся ребятишек. Так ли в самом деле огню весело выжигать энергию из дерева? Через некоторое время просыпаются остальные, и мы собираемся к завтраку. Ночью мы потеряли одного парня и девушку. Она умерла не сразу, а спустя пару часов после атаки хищника. Их тела, к моему счастью, уже похоронены. Я не готов сейчас видеть трупы. Образ болтающейся головы на тонких окровавленных сухожилиях несколько раз мелькал в моих ночных кошмарах.
Я подхожу к разлагающейся туше одного из убитых мутантов и начинаю ножом осторожно вертеть вытянутую морду. Волоски густого чёрного меха елозят по лесной выстилке, усыпанной иголками и опавшими застарелыми листьями. В сторону разбегаются лесные муравьи. Ухмылка сама кривит моё лицо. Вот она ирония круговорота жизни на Земле – когда-то твои предки поедали муравьёв, теперь муравьи поедают тебя. Судя по длинному языку, даже модифицированное животное вполне могло лакомиться жирными личинками насекомых. Без сомнения, именно из-за примеси генов медведя гризли животные получились агрессивными. Это объясняет почему они напали на нас. Я кидаю беглый взгляд на кинжалы когтей и с ужасом представляю, как они пронзили насквозь шею парня, срубив с одного взмаха голову с плеч. Лицо самопроизвольно морщится, и я отворачиваю взгляд.
Мы быстро собираемся, ещё более сонные и вялые, чем вчера и уходим вдоль просеки. Сколько такого зверья в округе? У моего утомлённого мозга нет сил глубоко анализировать ситуацию. Я почти не думаю зачем вывели мутантов и как их сюда расселили. За две бессонных ночи в мозге скопились токсичные белки. Нервная система может избавляться от них только во время сна, но откуда же его взять из-за бесконечных потрясений?
Я пересчитываю всех восстановителей. Нас осталось шестнадцать. Дана, Хенрик, Сьюзан, Патрик, Шелена, Левия, Тод, Раварта, Олави, Кэтрин ещё живы. Мне чуть спокойнее от осознания этого факта.
В нашей движущейся колонне чувствуется напряжение. По всхлипам идущей за мной молоденькой девушки понимаю, что погибший парень был ей кем-то близким, возможно таким же близким, как мне сейчас Раварта. Голова сама крутиться по сторонам, чтобы немного поддерживать тело в тонусе. Хенрик идёт спереди и чуть прихрамывает. Я вижу только спину, но его крупный корпус ни с чем не спутаешь. Медвемуравьед навредил и ему или Хенрик всего лишь повредил ногу? Надо будет поинтересоваться на привале. На небе тонкие облака. Среди них прослеживаются жёлтые лучи, по которым ясно, что солнце плывёт справа на лево, постепенно заходя за наши затылки.
Лес становится реже и суше. Светло-коричневые с камуфляжными вкрапинами стволы сосен перемежаются с гладкими болотистыми осинами. Немного пихты в отличие от сосен и осин выглядят облезшими и едва живыми. Мокрая ветка с гроздьями светло-оранжевых ягод ударяет мне по лбу. Узнаю рябину. Этх деревьев совсем немного в лесах южных окраин Мингалоса. Я их почти никогда не встречал. Мы проходим дальше и ещё несколько рябин согнули ветки под тяжестью только начинающих созревать ягод. Бабушка готовила настойку из ягод рябины. Они с дедом ходили в известные им места и собирали оранжево-красные ягоды в ноябре после первых заморозков. Собранные ягоды целыми гроздями клали в морозильник или на балкон. Через пару недель бабушка их доставала и отделяла ягоды от кистей и остатков цветочных чашечек, перебирала, промывала холодной водой и сушила. Что она делала дальше я не помню, но получившейся настойкой она отпаивала деда во время приступов болей. Дед хмелел и веселье прибывало в нём как на дрожжах. Настойка на время помогала ему забыть о ломоте в суставах, вызванных радиационным излучением.
Иногда дед даже вскакивал и хватал меня на руки (уже достаточно большого), а потом подбрасывал в воздух и с хохотом ловил. В такие минуты он выглядел почти безумно, но мне самому становилось только смешнее. Когда же действие настойки заканчивалось, он словно складывался пополам как разборный столик. Бабушка укладывала его на кровать, намазывала спину, локти, колени и другие суставы лечебным бальзамом и укрывала одеялом. Для деда было великим счастьем, если ему удавалось, повернувшись на бок и подтянув к себе колени заснуть. Во сне он стонал от въедливых болей. Они грызли суставы и перекручивали кости.
В такие минуты больше всего меня пугало бессилие всех окружающих. Ни я, ни мама, ни бабушка, никто либо другой ничего не мог с этим поделать. Мистер Ходжкин, уже тогда работавший местным доктором, лишь делал ему блокады, снимавшие сильные приступы боли. Ничего, кроме этого, он предложить не мог. Но даже не смотря на боли во всех суставах летом дед перебарывал самого себя и отправлялся в своём, словно забывая о своём недуге. Бабушка в шутку говорила: ”Тебя лес словно колдует! Или ты с ним в сговоре?”
Звон птичьих переливов заполняет уши вокруг, перемешивая ощущения от воспоминаний с настоящим. Один великий физиолог сказал: ”Нет никакой разницы в процессах, обеспечивающих в мозгу реальные события, их последствия, или воспоминания о них”. Если записывать с мозга ”картинку” во время галлюцинаций, то её будет невозможно отличить от той же, когда мозг реально что-то воспринимает, а не придумывает сам. Похоже также дела обстоят и с памятью. Треск сухой ветки. Странно. Раньше я не встречал настолько сухих веток. Может и правда на материке становится суше.
– Привал! – слышится издалека голос Тода.
– Делаем привал! – кричит Абиг, разворачиваясь к нам – идущим сзади.
Мы останавливаемся и рассаживаемся по пням и кочкам. Мне достаётся обширный тёмно-коричневый пень. Полукружева бирюзового лишайника дорожками спускаются по извилинам потрескавшейся коры. Я сижу один. В животе урчит. Желудок требует немедленного наполнения. Странно я пил совсем немного, жажды нет. Сьюзан приносит мне пару сырных, уже несколько почерствевших лепёшек и кружку то ли морса, то ли какого-то кислого компота. Я рад и такому пайку.
– Как думаешь – мы доберёмся до базы живыми? – спрашивает Патрик, зашедший своей жене за спину.
Я смотрю в его живые глаза. Они почти не изменились с детства. Всё такие же с чуть хитроватым прищуром, но я впервые в них вижу настоящий страх, тот, который невозможно спутать ни с чем иным.
– Думаю, Вы доберётесь, если будете достаточно осторожны, – отвечаю я спокойно. Внутри досадная обида всё ещё подтачивает сознание.
– Это значит, что ты не с нами или ты планируешь покормить собою местное зверьё? – задаёт вопрос Патрик, стараясь выглядеть, как и всегда немного цинично, но лёгкое дребезжание в голосе выдаёт его тревогу.
– Это означает, что мне неизвестен исход наперёд.
Сьюзан разворачивается и уходит, делая вид, что ей безразличен наш разговор.
– Да брось ты! Я же знаю, что ты решил свалить!
– Ну, так, если знаешь, чего тогда спрашиваешь, – мне не хочется вообще это обсуждать с Патриком.
– Трэй, ты же знаешь, что это глупо. Ты подохнешь один.
– Возможно, – я пожимаю плечами.
– Сообщить перед отсоединением, если нетрудно. Попрощаемся хоть нормально. Ок?
– Хорошо.
Патрик уходит и, мои мысли заполняются Равартой. Она сидит в десятке метров от меня и о чём-то тихо беседует с Даной. Мы теперь словно спутники разных планет. По отдельности, без возможности попасть на одну орбиту. Если я покину их, Тод явно позаботится о ней лучше, чем я. Куда мне до него? Я даже в человека толком выстрелить не могу. Привал вскоре заканчивается, все спешно собираются, а я заглатываю остатки лепёшки, заталкиваю куски теста в рот пальцами.
Наша колонная чуть перестраивается и теперь я иду за Тодом. У него на руке повязка, чуть выше локтя. Его сноровки не хватило в схватке с опасным зверем? Повязка обильно кровит. Это не очень хорошо, видимо рана слишком глубокая. Не удивлюсь, если это укус медвемурвьеда. В слюне запросто мог присутствовать яд, который теперь усугубляет положение и препятствует быстрому заживлению. Думая об укусе, я вспоминаю про свою рану. К удивлению, мой мозг уже научился не замечать ноющую боль со вставками острой рези.
– Ты сегодня наши глаза, Олави! – Тод кидает вперёд белокурому пареньку с огромным биноклем. Олави идёт впереди всех и вертит с биноклем в разные стороны. И как он успевает что-то разглядеть?!
Вырубка постепенно расширяется, превращаясь в подобие длинной поляны. Расстояния между деревьями становятся шире. На смену соснам и елям приходят всё больше лиственных пород деревьев.
– Беспилотники! – раздаётся знакомый голос Раварты. – Справа!
Я оглядываюсь и вижу, что она тоже с биноклем, как и Олави.
– Ныряйте в чащу! – раздаётся чей-то голос спереди.
Сверкающие пятки восстановителей несутся в сторону густой листвы. Прихрамывая, я волоку раненую ногу, стараясь держать темп. Впереди почти прыгая на одной ноге, бежит та девушка, которую ранили два дня назад. Когда она почти достигает чащи, её больная нога застревает в торчащих над землёй корнях трухлявого пня, и она со стоном валится на гниющую листву. Я подбегаю к ней и помогаю высвободить ногу. Ботинок намертво засел между двух отростков. Беспилотники должны быть уже где-то совсем близко. Чёрт! Я пытаюсь расшнуровать её ботинок, но она изворачивается и дотягивается до моей кисти и крепко сжимает, не позволяя мне этого сделать.
– Снимай ботинок! – ору я.
– Что?!
– Дай мне снять ботинок! Он намертво застрял! Времени нет!
Она с неохотой отпускает мою руку. Мои трясущиеся пальцы с трудом дёргают за шнурки в неистовом темпе.
– Трэй! Сверху! – раздаётся её голос.
Я оборачиваюсь и вижу, как двое беспилотников летят над кронами деревьев с противоположной границы поляны. Я резко дёргаю ногу девушки, от чего она вскрикивает, и утаскиваю за ствол дерева. Руки сами прижимают несколько нижних веток в попытке укрыться от летальных аппаратов. Беспилотники пролетают мимо, удаляясь вдоль просеки. Может, они подумали, что мы не настолько идиоты, чтобы идти по столь хорошо обозреваемой местности? Если так, то мы идиоты.
– Уберите это! Аааа!!! Пат.. – раздаётся вопль Сьюзан.
Следует ещё несколько воплей. Только не могу разобрать чьих. Выстрел. Ещё и ещё. Опять вопли. Выстрелы. Мы стараемся ползти на крик, но интуиция подсказывает, что лучше туда носу не совать. Поднимаюсь на ноги и помогаю привстать девушке. Она опирается рукой мне на плечо. Ставя кончики пальцев в мох, она брезгливо морщится. Идти с оголённой ногой не только неприятно, но и опасно. В лесу полным-полно змей, но сейчас думать об этом не приходится. Мы идём на звуки.
– Назад! – навстречу бежит Хенрик, за ним Левия. – Трэй! Дженет! Не ходите туда!
Тод и Раварта несут молодого мужчину-восстановителя лет тридцати. Я не могу разобрать, что у него с головой. С неё что-то словно свисает. Кэтрин бежит с ними рядом и на ходу пытается достать что-то из аптечки. Когда они приближаются, то я узнаю бутон Альдрованды, намертво прилипший к правой части лица мужчины. Он стонет и машет руками. Раварта старается их держать, чтобы он не прикасался ими к лицу.
Мужчину укладывают на сухой мох, совсем неподалёку от границы вырубки и Кэтрин ицетом начинает осторожно стягивать остатки бутона с кожи головы. Щёлочь течёт по его шее, от чего в воздухе можно учуять запах палёного мяса. Когда куски срубленного с частью массивного стебля Альдрованды убраны, на их месте остаётся разъеденная щёлочью щека и выцветший белый глаз. Волос с этой стороны тоже не остаётся. Кожа слезла как кусочки тряпицы. Кэтрин обрабатывает место химического ожога какой-то мазью. Мужчина стискивает зубы, а Раварты крепко держит его руки. Через некоторое время в слезах и соплях, стекающих с носа, Патрик несёт на руках Сьюзан. Она не успела надеть куртку и её руки оказались лакомым куском для Альдрованды.
Вся её левая рука превратилась кроваво-розовое месиво. Она выглядит так, будто с неё содрали кожу живьём.
– Зачем ты сдёрнул бутон?! – рычит на Патрика Кэтрин.
Но то её словно не слышит.
Ещё одна девушка и парень получили небольшие ожоги кистей. Они успели вовремя среагировать.
Мы идём по чаще вдоль просеки очень медленно. Нести мужчину и Сьюзанн приходится очень осторожно, чтобы не тревожить их ожоги. Они оба потеряли сознание от боли. Через два три часа мы делаем привал.
– Там их целый рассадник! –Хенрик расставил руки в боки и ругается с Тодом. – Они будто нас поджидали!
– Чего ты от меня хочешь? – рычит Тод.
– Куда ты нас ведёшь?! – орёт Хенрик, разбрызгивая слюну.
– У тебя имеется иной план?! – ещё больше повышает голос Тод.
– А если там ловушка на самой базе?!
– Я ещё раз спрашиваю – есть другой план?! – рявкает Тод, подаваясь вперёд на Хенрика.
За спиной Хенрика появляется Патрик. “Только ещё драки не хватало” – думаю я.
– Ты нам не командир! – огрызается Хенрик, сжимая кулаки.
– Может, ты решил возглавить наш поход?! – с сарказмом спрашивает Тод.
В его челюсть летит кулак. Драка всё-таки будет. От неожиданности Тод сперва моргает глазами, но тут же отвечает тем же. Завязывается потасовка. Патрик держится сбоку, готовый в любую минуту прийти на помощь Хенрику. Я и ещё несколько ребят кидаемся разнимать их. Патрик орёт мне в ухо, чтоб я не лез. Я игнорирую его вопли. Подбегает Раварта и оттаскивает Тода. Левия тащит рычащего Хенрика. Кровавая слюна брызжет из его рта.
Внутри восстановителей произошёл раскол. Так часто бывает в ситуациях с большой степенью неопределённости. В отчаянии люди пытаются спихнуть ответственность друг на друга, начинаются конфликты.
Приблизительно через полчаса мы вновь выдвигаемся вдоль вырубки, стараясь держаться ближе к чаще. Патрик и Дана ведут Сьюзан. Она пришла в себя, но всё ещё путается в мыслях. Тод и ещё двое парней несут мужчину. Он так и не пришёл в сознание. Сможет ли он принять себя настолько изуродованным, когда очнётся? Я поддерживаю Дженет. Мы достали её ботинок и теперь она обута. Примерно через два часа пути Олави подбегает к Тоду с донесением.
– ДНК там всего в десятке километров. За мостом.
– Мы уже так близко к повороту? – удивлённо спрашивает Тод.
– Ну пару километров. Слева уже магистраль скоро будет!
– Ясно. Спасибо! – благодарит Тод разведчика Олави с биноклем.
“ Главное здание Плазмиды – ДНК совсем близко, – вертится у меня в голове. – Куда корпораты направляются?” В голове начинает зарождаться идиотский план, почти такой же нелепый и безумный как предыдущий с похищением семян.
Через час ходьбы мы делаем привал. И разбиваем палатки.
Работают всего две печки, но этого хватает, чтобы приготовить еду на всех. На этот раз я уже не жду, что мне кто-то любезно принесёт еды. Я иду сам и бесцеремонно насыпаю целую миску плова с грибами. Когда я ем, то левым ухом замечаю редкие звуки гудящих моторов, проносящихся авто. Шоссе где-то совсем близко. Видимо там же где-то и мост.
Вдыхаю воздух, пропитанный ароматами влажной листвы. Мелкие песчинки-споры древесных грибов залетают в носовые ходы и вяжут корень языка. Хочется сплюнуть. Вместо этого я встаю и иду к рюкзаку с бутылями, полными воды. Когда один из таких рюкзаков носил Дилан, сейчас его функцию выполняет Абиг. Он сидит на деревянной подстилке, прислонившись спиной к рюкзаку, и отрешённо смотрит вверх, скользя глазами по пелене темнеющего неба.
Я хочу заговорить, но понимаю, что со мной сейчас говорить не хотят. В лице Абига читается обида. Я тот самый объект, на который она направлена. Интересно, Абиг сам додумался обидеться или ему Алекс подсказал? В психологии есть такая теория, что люди выказываютрзные эмоции совсем не потому, что они их испытывают на самом деле, а по причине того, что их так научили в детстве. Они усвоили это как игру и теперь лишь отрабатывают реакции по разученным правилам. Если это на самом деле так, то получается, что ни я, никто-либо другой из восстановителей ни чем не лучше заевшихся жителей центра Мингалоса. Мы выучились быть эмоциональными, а они, напротив, неэмоциональными. Каждая из двух стратегий оказывается успешной в зависимости от конкретных условий.
– Трэй, можно тебя? – это голос Патрика.
Абиг скребёт по небу. Ну и чёрт с ним! Друг называется. Ничем не лучше Алекса.
Я вынимаю одну из бутылок из рюкзака, разворачиваюсь и иду к Патрику, точнее к уже установленной палатке, рядом с которой он стоит, облокотившись на верхнее перекрытие, затаённое под плотным брезентом.
– Сьюзан чуть полегче стало, но пока ей всё ещё очень больно, – он начинает серьёзным тоном. – У меня к тебе предложение.
– Да?
– Хм. Я думаю, мы оба всё пониманием, – он почти переходит на шёпот, – мост уже близко, а там и ДНК…в общем, можешь часть ночи провести у нас…
– Часть? –переспрашиваю я, чтобы уточнить свою догадку.
– Трэй, со мной можешь не играть в эту игру. Я же знаю, – он наклоняется к моему уху, – ты хочешь свалить от нас. Так вот я предоставлю тебе шанс.
– Шанс, – ухмыляюсь я и чуть пячусь назад.
– Именно!
– Ну, шанс – так шанс, – говорю я небрежно, хотя мои лобные доли едва вытормаживают эмоциональные и моторные области мозга, желающие заехать Патрику в нос.
Он даёт мне шанс! “Ох уж спасибо, добрый ты человек”, – злорадствую я про себя, стараясь при этом выглядеть небрежным.
– Сьюзан сегодня будет ночевать с Кэтрин, а ты можешь у меня, если захочешь.
Я выдавливаю из себя короткое “Ок”.
– Сейчас чуть проветрюсь и приду, – заявляю я Патрику.
Несмотря на изнеможённость тяжёлым днём, спать не хочется. Я волоку ноги вдоль поляны, в надежде, что из тёмной листвы не выскочит медвемуравьед или кто-то подобный. Нужно обдумать завтрашнюю вылазку за мост. Мне во что бы то ни стало надо добраться до ДНК. Там ответы на многие вопросы. Сейчас я веду внутренний диалог не со здравым смыслом, а со своей интуицией. Она взяла вверх. Плана нет, но нет и времени его тщательно продумывать. Тёмно-серая сеть набрасывается сверх на щебечущие верхушки деревьев. Ночь охлаждается воздух. Я скрещиваю руки на груди и зябко ёжусь. Голова сама запрокидывается кверху. Глаза смотрят на лесные кроны, откуда доносится гул листвы. Есть что-то предательски грустное, тянущее за душу в этом гудении. Лесной гул у меня всегда ассоциировался с окончанием лета. Мы с дедом ходили в лес чаще всего уже в августе, когда грибы выскакивали под каждым пнём, а ягоды сами ссыпались с кустов. Август был последней надеждой на получение желанного глотка свободы перед чередой учебных дней с утомительными школьными распорядками. Вкручиваю носок в водянистый мох и думаю, что всё-таки настолько далеко и так надолго я никогда в лес с дедом не заходил. Насколько далеко я готов теперь зайти, чтобы узнать правду?
– Трэй, давай уже спать. Тебе нужно набраться хоть немного сил, – за спиной голос Патрика звучит страшно, то того, что его тембр всё ещё детский, но интонации совершенно взрослые, серьёзные, вымученные. Он следил за мной. Зачем? Может, волновался или просто пошёл проведать? За моей спиной уже не тот Патрик, которого я знал в школе и даже не тот Патрик, которого я встретил несколько дней назад. Позади меня выросший за день мужчина, осознавший бремя ответственности за тех, кто ему дорог.
Я думаю, сейчас так о Патрике, потому что боюсь признаться себе в том, что я точно также думаю и о самом себе.
– Да, давай, – я прекращаю вворачивать пропитанный влагой носок ботинка и развернувшись медленно плетусь за приятелем из детства.
Я забираюсь в спальник, но тут же выбираюсь из него. Я должен осмотреть больную ногу. Нужно понимание, что с ней. До сегодняшнего дня я всерьёз не думал о ранении. Не хотел забивать этим голову. Боль приглушалась сама из-за стрессов и страхов. Так уж устроена нервная система. Завтра мне понадобятся все ресурсы моего организма, чтобы добраться до ДНК.
Прошу у Патрика фонарь и пытаюсь стащить прилипшую штанину. В месте ранения она будто накрахмаленная от засохшей крови и сукровицы. Сжав зубы миллиметр, за миллиметром, тяну грубую будто бы намертво сросшуюся с кожей ткань брючины вниз. Комочки засохшей крови остаются на внутренней стороне ткани. Красное каноэ с глубоким тёмным дном пересекает ногу поперёк. Рана очень правильной формы, будто её выжигал искусный мастер. Края немного кровят, но в глубине образовалась корка, значит не всё так плохо. Гноя не вижу. Это тоже хороший знак.
Патрик сиди на спальном мешке рядом и смотрит как я разглядываю разорванную кожу и мясо.
– И как? Нога не отвалится завтра? – пытается он ёрничать.
– Нет. Поживёт ещё. А потом я тебе её пришью, чтобы быстрее бегал, – выдавливаю я неудачную шутку.
Патрик ухмыляется. Но в его ухмылке скорее грусть и горечь, чем уловленный сарказм.
– Трэй, возьми, – он вытаскивает из глубины своего спального мешка ружейную консоль и протягивает её мне, – она тебе нужнее.
Я смотрю на него с недоумением. Мой план абсолютно идиотичен. Вряд ли меня спасёт пистолет, пусть даже и такой продвинутый. В головном здании корпорации отряды вооружённых охранников. В лучшем случае сумею ранить одного-двух. Я колеблюсь несколько секунд, но решаюсь принять дар. Всяко, так будет спокойнее. Это мысль режет мозг пополам. На ДО и ПОСЛЕ. Раньше я никогда бы не подумал, что мне будет СПОКОЙНЕЕ с оружием. Сейчас всё переменилось.
– Спасибо, дружище, – я кладу оружие рядом с собой и тянусь обнять Патрика, но он отстраняется.
– Давай тут без всех этих нежностей, не любитель этого.
– Как скажешь, – я пожимаюсь плечами.
– А то ты ещё там сдохнешь, а я буду вспоминать нашу крепкую мужскую любовь… – он пытается едко пошутить, но видно, что его разум сдал позиции.
– Окей, – смешок сам собою вырывается из меня.
Мы забираемся в спальные мешки. Я смотрю на верхние перекрытия палатки, спрятанные плотным брезентом, и пытаюсь дать мозгу установку проснуться на рассвете. Внутри мозга спрятаны эндогенные часы, которые могут отсчитывать время и давать команды проснуться. В книжке по биологии времени я читал, что таких систем много, но они могут договариваться. Для этого их можно попробовать направить сознанием. Надеюсь, завтра я проснусь в нужное время и уйду до того, как проснуться остальные. Патрик начинает посапывать. Но я знаю, что это он только с виду засыпает, внутри он бдителен и тревожен. Отяжелевшая кожа век спадает на роговицу глаза. Темнота заполняет сознание. Я падаю в сон.
