– Я тебя ненавижу, – шипит Тай. – Тебе никогда не было дела до нас. Ты думала только о балете.

Я моргаю. Мне хочется возразить, но я не могу. Балет – это красота. Танец – это сочувствие и честность. Я не знаю другого способа поделиться своими чувствами.

Тайлер тычет ствол мне под ребра:

– Ну так танцуй. Ты мечтала о сцене? Она твоя!

Меньше всего мне хочется танцевать, ощущая ненависть Тайлера, но пока он смотрит на меня, путь к свободе открыт.

Я встаю в пятую позицию. Без разминки напряженность в плечах и ногах почти не дает возможности двигаться. За спиной Тая я вижу свою импровизированную аудиторию. Лица их светлеют, хотя должны быть полны гнева и осуждения. Я не боюсь, что они не поймут меня. Это единственное, чем я могу им помочь.

Я замираю. Не знаю, какое соло выбрать. Ни одно из классических маминых соло не подходит. И подготовленное для Джульярда тоже. Может быть, удастся выбраться отсюда, и мне не хочется, чтобы этот танец был испорчен.

Но ничего больше у меня нет.

Из пятой я перехожу в четвертую позицию. Я напрашиваюсь на выстрел, но Тай не стреляет. Он смотрит, и я позволяю темпу завладеть мной. Перехожу в томбе, шаг, еще один. Колени у меня дрожат, но движения знакомы. Мои туфли скрипят на деревянном полу сцены.

Я закрываю глаза, и воспоминания о Тае вплетаются в мой танец – его хмурость, когда я сказала, что все равно хочу танцевать. Его сильные руки, обнимающие меня, когда я с криком просыпалась от какого-то кошмара. Заверение, данное мне, когда он подарил балетный шарм: «Я верю в тебя».

На каникулах приезжала мамина сестра и привезла с собой нашу кузину. Трехлетняя Алекс держалась за волосы Тая, когда он катал ее на плечах, и не желала отпускать его руку, когда он опустил ее на пол. Впервые после смерти мамы в нашем доме звучал смех. Даже отец в тот день не пил.

Я цепляюсь за эти воспоминания, но они уходят во мрак. Улыбка Тая, когда отец пригрозил переломать мне ноги, чтобы я перестала танцевать. Его улыбка, когда он застрелил Ниа.

Я ухожу в себя. Я всегда старалась убежать, но невозможно сбежать от себя самой.

И тут я вижу ее лицо. Сильв – единственная, кто имеет значение. Наши летние вечера – единственные моменты, когда я была счастлива.

Мои шаги становятся резкими и яркими, движения более откровенными – пока в моем воображении она не отворачивается от меня. Мой танец переходит в знакомый ритм лжи – мы же лгали друг другу.

Нога подворачивается, и двигаться становится труднее.

Миссис Моралес с каждым днем все хуже. Скоро она не сможет позаботиться о себе, перестанет узнавать своих детей. Томас говорил, что Сильв подумывает остаться в Оппортьюнити, потому что деду не удастся одному заботиться о миссис Моралес – а я никогда не говорила, что поддержу ее. Что бы она ни решила.

Я никогда не говорила, что мысль о возвращении, когда мне уже удалось сбежать, меня пугает, но мысль о том, что я потеряю ее, разбивает мне сердце.

Вместо этого мы обменивались фальшивыми истинами.

Движения мои замедляются. Я сглатываю слезу. Не знаю, оттолкнула ли я ее или она никогда не была моей. Я знаю лишь, что никогда не была такой одинокой.

Я смотрю в зал, чтобы увидеть Сильв. И тут Тай ставит мне подножку, я падаю на спину и вижу ствол его винтовки.