Отем
– О, Тай…
Мой брат – заблудившийся мальчик.
В зале люди поднимаются со своих сидений и пробираются к двери. Я не осмеливаюсь смотреть туда, чтобы не насторожить Тая. Но пока он целится в меня, те, кто находится позади, получают шанс на спасение. Пока я смотрю на него, можно притвориться, что никого больше нет. Я могу открыться.
Вечер маминой смерти встает перед глазами. Время между поездками в Европу она проводила дома, и с каждым разом эти промежутки становились все дольше и дольше. Она так устала. Тем вечером я хотела пропустить урок, но она настояла. Я должна репетировать. Мама не любила тратить время даром. Наверное, поэтому она постоянно путешествовала. Наверное, она тоже старалась сбежать.
После урока я долго ждала ее. Когда все разошлись, я позвонила домой. Тай сказал, что мама выехала. Но никто не появился. Только потом полиция обнаружила меня – я заснула в раздевалке. К тому времени мамы уже не было.
И только я была во всем виновата.
– Я знаю, это моя вина, – шепчу я. – Дня не проходит, чтобы я не скучала по маме. Как бы мне хотелось вернуть все назад и переиграть этот день. Но я не могу. Не могу. Я могу лишь делать то, что она хотела. А она хотела, чтобы я танцевала, Тай. Ты же знаешь, как много значил для нее балет.
– И поэтому ты продолжала танцевать…
– Так я вспоминала о ней. Ощущала нашу близость. – Я уцепилась за первое воспоминание. – Помнишь, как в прошлом году мы ходили на «Отелло»? Помнишь, как после спектакля ты привез нас к реке и мы сидели и смотрели на закат? Небо было ясным, вокруг было так красиво и спокойно. Я впервые за год не думала об отце. Впервые чувствовала себя в безопасности. Ты дал мне это. Ты спас меня.
Дай же мне спасти тебя.
Рука с винтовкой дрожит. Тай опускает оружие – слишком медленно.
На мгновение я разрываю контакт, чтобы кинуть взгляд на винтовку. Не могу не думать, не удастся ли схватиться за нее и вырвать из его рук, если остановить его можно только так.
Тай заправляет прядь за ухо и трясет головой:
– Нет, Отем.
Он начинает поворачиваться, и время замирает. Ученики по проходам ползут к дверям. Сиденья их больше не защищают. Они становятся мишенями.
Прежде чем здравый смысл – или инстинкт выживания – берет верх, я тянусь к Тайлеру, чтобы обхватить его за плечи: не дать ему увидеть, что происходит.
– Тайлер, смотри на меня. Слушай меня.
Рука с винтовкой дергается. Палец нажимает на курок. Выстрел эхом отдается от стен, я вздрагиваю. Лицо Тайлера каменеет.
Рука его дергается. Ствол винтовки бьет меня по щеке.
Искры сыплются из глаз, боль расцветает в лице. Кровь заливает рот.
Я хватаюсь за щеку, слезы наворачиваются на глаза. От металлического привкуса меня тошнит. Я сплевываю.
Тай наклоняется надо мной так, что между нами остается несколько дюймов. Я не могу сдержать дрожи. Я чувствую на лице теплое дыхание Тая, и мороз пробирает меня до костей.
– Ты опоздала: меня уже не спасти.
