Эпилог
23:59

Ночью Фарид пробирается в школу. Когда оцепление сняли и полицейские разъехались, он пробрался туда через крышу – точно так, как мы пытались выбраться, но не смогли. На этот раз он подготовлен лучше.

Выбравшись из школы, он рассылает сообщения старшеклассникам, а мы рассказываем братьям, сестрам, друзьям, соседям, знакомым.

Никто не спит – никто не может. Среди ночи мы отправляемся в Оппортьюнити. На машинах, велосипедах, пешком. Мы подбираем тех, у кого нет транспорта.

Этот день мог бы быть самым обычным. Машины, как обычно, катят к школе. Ученики собираются. Луна ярко светит в чистом ночном небе, освещая поле перед нами.

Перед всеми нами.

Перед учениками и учителями Оппортьюнити.

Но мы не все. Когда мы беремся за руки, то особенно остро понимаем, что тридцати девяти наших друзей нет с нами. А двадцать пять сейчас в больнице.

Так много погибших. Так много раненых.

Отем сделали операцию на колене. Она не поедет в Джульярд на пробы. Возможно, она больше не сможет танцевать, а может, будет упорно трудиться, вылечится и попробует в следующем году. Отец не станет ее останавливать. Он больше пальцем ее не тронет. Моя Отем боролась бы за балет, но после сегодняшнего дня я уже больше ничего не знаю.

Дорога подставила ей подножку, как и всем нам. Мы не принадлежим богатой, доброй земле и не принадлежим широким горизонтам.

Мы связаны с Оппортьюнити. Возможно, так и должно было быть. Мы сажаем здесь семена, и они дают корни и расцветают.

Фарид стоит слева от меня. Он крепко сжимает мои пальцы. Губы его шевелятся в беззвучной молитве. Я хочу что-то сказать, но не могу. Я не знаю, что сказать. Я просто смотрю, как наш круг растет, как новые молитвы уносятся в ночное небо. Кто-то принес свечи, и мы разбираем их. Мы берем свечи и за тех, кого с нами нет.

Я протягиваю руку и на какой-то кратчайший, невероятно тяжкий момент верю, что ее коснется мозолистая рука Томаса и он проведет большим пальцем по моей ладони. Я жду, что он подойдет поближе, обнимет меня и шепнет: «Давай спрячем свечи».

А я толкну его локтем под ребра и прошиплю, что нельзя же быть таким идиотом.

Ah Dios, я снова назвала его идиотом!

Моя рука встречается с тонкой, но сильной рукой. На меня смотрит девушка. Девушка, заступившаяся за меня на выпускном в средней школе, когда все это началось. А может быть, все началось гораздо раньше.

Клер вежливо улыбается. Глаза ее затуманены печалью – она тоже потеряла брата.

Между нами возникает новое родство.

Наступает тишина. Молитвы смолкают. Все взгляды устремляются на Фарида.

Он говорит с сильным необычным акцентом:

– Мы ничем не лучше, оттого что выжили. Мы не умнее, не ярче, не достойнее. Мы не сильнее. Но мы здесь. Мы здесь, и этот день не пройдет бесследно для нашей души. Он не должен забыться. Мы будем помнить раненых. Мы будем помнить погибших.

Он выходит в центр круга, где нас ждет его подарок. На траве разложено больше трех дюжин фонарей. Сейчас не время Фестиваля фонарей. Нет ни костра, ни маршмеллоу, ни занимательных историй.

Только история тридцати девяти, которых мы потеряли. Фарид читает имена. Он произносит имя, и кто-то выходит вперед и берет фонарь. Когда звучит имя учителя, так же поступают учителя. В конце списка звучит имя Мэтта. Фонарь берет моя соседка.

Когда Фарид называет имя Томаса, фонарь беру я.

Я возвращаюсь в круг и передаю Фариду скомканное письмо. Он скатывает его, чтобы превратить в факел в память о сегодняшнем дне. Фарид улыбается и поджигает его.

– Мы будем помнить тридцать девять наших друзей сегодня. Мы будем помнить их завтра. Мы будем помнить их в каждое завтра нашей жизни. И таких дней будет много, тысячи… Пусть же они будут хорошими. Мы – Оппортьюнити, и мы не будем бояться. Мы – Оппортьюнити, и мы будем жить.

Бумага горит быстро, но ее хватает, чтобы зажечь свечи… Искры разгоняют мрак. Фонари зажигаются один за другим. И постепенно проступают слова на бумажных фонарях. Мистер Джеймсон всегда просил старшеклассников написать на хрупкой бумаге свои надежды и мечты. Сегодня это не пожелания, а имена.

Я смотрю на имя Томаса, и взгляд мой туманят слезы. На несколько драгоценных секунд я остаюсь наедине со своим фонарем и с братом.

Фонарь слабо рвется вверх. Он уже нагрелся, и его можно выпускать. Я удерживаю его еще минуту.

А потом вокруг меня фонари устремляются в небо. Они плывут над нашими голосами в темноту, навстречу новому дню.

Я делаю глубокий вдох, пальцами провожу по хрупкой рисовой бумаге.

И отпускаю.