Книга: Проклятые экономики
Назад: Глава 23. «Проклятия» сегодняшние и будущие – взгляд из февраля 2020 года
Дальше: Заключение

Глава 24. Есть вещи поважнее

О невидимых врагах экономики, о том, что стояло за Возрождением и наступлением Нового времени, о том, как экономика показалась не самой важной вещью в жизни общества – и как долго это продолжалось, а также о том, что развитие делает человечество чувствительнее

 

31 декабря 2019 года почти весь мир радостно готовился к празднованию Нового года. 2019 год завершался удачно – мировая экономика выросла на 2,9 % (совсем близко к среднециклическому уровню в 3,3 %), крупнейшие экономики стабильно развивались, ставки рефинансирования крупнейших центральных банков, которые долгое время были на нулевом уровне после 2008 года, медленно поднялись за период 2016–2018 годов, и даже их легкая обратная коррекция не привела их к нулевым значениям – мировая финансовая система чувствовала себя комфортно. Фондовые индексы росли (с редкими перерывами) 10 лет подряд, долговая нагрузка как государств, так и экономик, росла умеренно, а ставки процента по долгам были на крайне низких уровнях. Цены на недвижимость били рекорды. Крупнейшие эксперты, отдавая должное экономическим проблемам отдельных стран (таких как Ливан, Аргентина или Турция), в целом не видели для мира существенных экономических угроз.
Фокус полностью сместился на угрозы политические. Локальные военные конфликты не затихали, торговая война США и Китая то затухала, то разгоралась, Россия за 10 лет проделала путь от партнерства с Западом до позиции постоянного активного противника, стремящегося всеми средствами нанести странам, условно объединенным термином «развитые», ущерб, параллельно отстаивая свои туманные интересы, которые Западу никак не удавалось ни сформулировать, ни осознать. С другой стороны, в мире активно развивался экологический фронт – как любое глобальное движение он не мог бы существовать без крупных бенефициаров своей деятельности; благое дело борьбы за экологию, в частности, с глобальным потеплением, объединило чиновников, делавших на этой борьбе карьеры и получавших бюджеты, правительства, собиравшие экологические налоги и получавшие преимущества в конкурентной борьбе со странами, в которых забота об экологии существенно увеличивала бы себестоимость, и, наконец, корпорации, готовые создавать и продавать специальные «экологичные» технологии.
Но вряд ли конец 2019 года можно было назвать радостным для 44 пациентов медицинского центра в Ухани (Китай). Страдая от температуры, кашля и трудностей с дыханием, они даже не могли получить информацию о том, чем они больны – врачи не знали, что им ответить. Именно 31 декабря 2019 года отделение ВОЗ в Ухани получило первую официальную информацию от местных медицинских чиновников – в Ухани выявлено новое заболевание. По заверениям местных специалистов, источником заражения, скорее всего, являлся местный рынок. По первым сведениям, новая болезнь практически не передавалась от человека к человеку. Все контакты заболевших были выявлены и они находились под наблюдением. Беспокоиться было не о чем.
Так начиналась цепочка событий, которые в течение 3-х месяцев фактически перевернули весь мир, создав совершенно новую политико-экономическую реальность.
Достаточно быстро оказалось, что вирус, вызвавший болезнь у тех 44 пациентов, более заразен, чем вирус обычного гриппа, и значительно более опасен: он происходил из семейства коронавирусов, которые в течение истории человечества не раз пробовали его на прочность (первые известные нам эпидемии приходятся примерно на X век нашей эры, а последние два его родственника – SARS и MERS были крайне опасными (доля смертей среди заразившихся составляла десятки процентов), но слабо заразными – человечество отделывалось лишь несколькими тысячами заболевших).
К середине февраля вирус вырвался из Китая и активно распространялся по миру (к апрелю почти 100 стран было охвачено эпидемией). К началу марта еще не было возможности получать достаточно достоверные данные о контагиозности и опасности вируса, но косвенные свидетельства говорили, что вирус передается от каждого зараженного не менее чем 3–6 жертвам, что около 20–30 % зараженных болеют тяжело, что не менее 5 % зараженных погибают.
В условиях отсутствия лекарств от коронавирусов (а создание вакцины заняло бы больше времени, чем в перспективе развивалась бы эпидемия), политики столкнулись с реальной угрозой, которая по некоторым оценкам (например, если бы этот вирус вел себя как знаменитая «испанка» с точки зрения заразности) могла в течение 4–6 месяцев атаковать 4–5 млрд человек, создав запрос на 120–150 млн дополнительных госпитальных коек одновременно (при их общем объеме в мире около 40 млн) и убить до 200 млн человек (стоит напомнить, что жертвами Второй мировой войны стали от 60 до 70 млн человек, ежегодно в мире умирает примерно 60 млн человек, из них лишь более 10 млн погибает от болезней и травм, не связанных напрямую со старением).
Многочисленные эксперты в ответ на вопрос «как снизить последствия пандемии, в том числе нагрузку на здравоохранение и количество жертв» отвечали примерно одно и то же: необходимо снижать репродуктивное число (R0) вируса. Снижение этого числа возможно только за счет соблюдения гигиены (мало и ненадежно) и сокращения социальных контактов (надежно, но сложно). Сокращение социальных контактов возможно только за счет искусственного социального дистанцирования.
Беда состояла в том, что современная глобальная экономическая модель построена полностью на тесном социальном контакте. Основная часть физической продукции в мире всё еще производится с активным участием человека; при этом глобальная конкуренция требует постоянного повышения эффективности использования человеческого труда, в том числе и в одну из первых очередей – концентрации производств в рамках стадий в одном месте и сокращения производственной площади на одного работника – то есть мер, обратных социальному дистанцированию.
Платформенный капитализм, разбрасывающий стадии производства по разным странам и континентам, эффективно функционирует, только если масса людей постоянно путешествует из локации в локацию, посещая удаленные филиалы или штаб-квартиры, офисы клиентов и подрядчиков – эти путешествия тоже должны быть экономичными, поэтому в каждый самолет садится более сотни пассажиров, и в отелях проживание компактно.
Глобальная система продаж, базирующаяся на масс-маркетинге, так же требует постоянного движения людей по всему миру и проведения огромного объема массовых мероприятий, предполагающих присутствие тысяч людей.
Управлять сложными (а только сложность обеспечивает эффективность) цепочками произведения добавленной стоимости в экономике могут и должны только огромные штабы офисных работников, сконцентрированные в бизнес-районах мегаполисов; офисные площади стоят дорого, и борьба за компактность офиса является приоритетом администраций корпораций.
Потребление, чтобы быть эффективным, должно обеспечиваться наиболее дешевым и качественным товаром и минимизировать издержки на хранение и продажу – и потому потребители всего мира снабжаются через глобальную сеть логистики, заканчивающуюся огромными и собирающими сотни тысяч покупателей в день торговыми центрами и супермаркетами.
Наконец, вся огромная машина производства нужных товаров и услуг требует существенно меньшего количества работников, чем составляют трудовые ресурсы планеты. Обеспечение более чем половины домохозяйств мира доходами идет через выработку ими и продажу другим домохозяйствам товаров и услуг «не обязательных», но привлекательных для покупателей. Основу таких товаров и услуг составляют услуги по замещению труда клиента, требующие личного контакта, или просто «продажа» общения: приготовление блюд в ресторанах, уборка, стрижка, маникюр, личное консультирование, развлечение самого разного рода, обучение и пр. Эффективность требует массовости – современная экономика создала для этой цели огромные фуд-корты и рынки, ритейл-улицы, залы для одновременного консультирования и обучения сотен, а то и десятков тысяч людей, стадионы для развлечений.
Сказать «социальное дистанцирование» в этих условиях означало сказать «стоп» мировой экономике – при том, что никто на конец февраля 2020 года не понимал ни глубины этой остановки, ни срока ее, ни последствий, ни, вообще говоря, эффективности таких мер для предотвращения распространения эпидемии. Тем не менее в большинстве стран мира было решено – есть вещи поважнее экономики. В феврале в Китае, а в марте – по всему миру начался Великий Карантин: принудительная остановка экономики для достижения социального дистанцирования.
Экономика – причина и жертва
Фраза «человечество знакомо с эпидемиями с глубокой древности» звучит банально. Разумеется, человек сталкивался с болезнями, вызываемыми микроорганизмами, передающимися от животных, через животных (включая насекомых), через пищу, воду, по воздуху и всеми другими возможными способами, с момента своего появления на Земле . Опасность эпидемий, их появление и их последствия достаточно красочно описываются в древнейших письменных источниках, не исключая и «нравоучительных текстов» Древнего Египта. Так, одна из «казней египетских» из книги Исхода, чье описание позаимствовано библейскими сочинителями из нравоучительных текстов, относящихся к периоду Второго Царства, и представлявшая собой падеж скота, в 70-е годы XX века связана учеными с эпидемией, вызываемой арбовирусом, – такие эпидемии иногда происходят в Северной Африке до сих пор.
Эпидемии как драйвер глобальных кризисов возникали и до расцвета христианской Европы. Причиной их появления, как правило, было резкое расширение контактов между относительно изолированными до того общностями. Первый комплексно описанный случай взаимодействия пандемии и мировой экономики имел место в III веке нашей эры – это была «Чума Антонинов», эпидемия оспы, проникшая в Европу и Китай из Индии. Но хотя оспа III века ослабила и Римскую империю, и империю Хань и, видимо, способствовала их закату, даже из общепринятого названия этой эпидемии видно, что не она и не возбудитель оспы стали олицетворением страшной опасности глобальных эпидемий. Эта честь принадлежит чуме.
К середине VI века мир уже 200 лет находился в фазе глобального похолодания (которое продлится еще около 200 лет); снижение среднедневных температур меняло карту мира – границы лесов в горах опускались примерно на 200 метров «вниз», урожайность падала, граница комфортного скотоводства отступала к югу, ледники расширялись. Как следствие, в движение пришли целые народы: с востока в Восточную Европу пришли, обрастая, как снежный ком, более мелкими племенами кочевников, гунны. Они занимали территории, освобождаемые оседлыми скотоводами и земледельцами из-за ухудшения климата; в свою очередь экспансия гуннов подгоняла движение оседлых племен на юго-запад, и они продавливали границы цивилизованных государств юга Европы, разрушая их, но вместе с тем образуя более однородное, хотя и более примитивное экономическое пространство .
Два процесса, происходившие на фоне общего перемещения границ и смешения наций, следует выделить особо. В 533 году войско Византии вторглось на территорию королевства вандалов в Северной Африке и, уничтожив его, интегрировало Карфаген и почти всю территорию Апеннинского полуострова («бесхозную» после падения Западной Римской империи) в свою экономическую систему, одновременно получив контроль морских путей в Испанию, на Сицилию и острова западной части Средиземного моря. Примерно в это же время к востоку от Византии формировавшееся в течение пары веков лоскутное одеяло тюркских племен приходит в движение и формирует более или менее сконсолидированную общность, успешно противостоящую персам на юге и монголам на востоке. Противостояние тюрков и персов толкает к ним давних противников персов – византийцев.
Объединение тюркских племен (спустя пару десятилетий они победят монголов и создадут независимый каганат, а Иран начнет платить им дань) резко снижает риски сухопутного торгового пути из Китая в Европу. Усиление Византии резко повышает спрос на товары с Востока. Присоединение Италии и Карфагена завершает строительство единого сухопутно-морского торгового пути, оканчивающегося теперь на территории Пиренейского полуострова и в землях франков.
Как сказали бы современные эпидемиологи, социальное дистанцирование резко снизилось: товаропоток и человеческий поток из Китая в Византию, Северную Африку и Европу резко вырос, так же как и плотность населения Европы, а более скученный образ жизни стал нормой от Балтийского до Средиземного моря.
Предоставленной возможностью воспользовалась бактерия Yersinia Pestis, вызывающая чуму, – болезнь, в разных формах убивающую от 80 до 100 % заболевших. Чума переносится блохами, живущими на грызунах (возбудитель легочной формы чумы может некоторое время существовать в воздухе и на поверхностях, передаваясь воздушно-капельным путем, но данных, что в VI веке чума имела легочную форму, нет). Чума – идеальный возбудитель болезни для условий, сложившихся в VI веке. У нее был «под рукой» прекрасный транспорт для перемещения на дальние расстояния с грузовыми караванами и кораблями – вечно жившие в трюмах и хранилищах зерна, на постоялых дворах и даже в грузовых емкостях караванов крысы; и у нее был отличный способ передаваться от человека к человеку по прибытии «на место» – достаточно было заболевающему кашлянуть в помещении среднего размера, и большинство присутствующих заболевало следом.
Доподлинно неизвестно, как мигрировала инфекция в самом начале эпидемии. Можно предположить, что она, как и многие инфекции, спокойно существовала внутри грызунов (почему-то Эрсиния более всего всегда любила крыс, хотя носителями ее являются самые разные грызуны), постепенно смещаясь с ними с Востока на Запад в течение долгого времени (локальные вспышки чумы были известны на Востоке издавна). Люди на этом «пути смерти» до поры до времени не заболевали – для инфицирования надо было, чтобы возбудитель попал в кровь, что при контакте с грызуном может произойти либо из-за укуса, либо из-за ранения человека при, например, свежевании тушки. Всё же человек является случайной жертвой чумы, причем заражение человека, который быстро умирает от инфекции, невыгодно и самой болезни – через грызунов она распространяется намного эффективнее.
Но к 542 году Эрсиния добралась до города Пелусий в Египте, знаменитого не только тем, что в нем был убит Гней Помпей, но и тем, что он был центром экспорта зерна (в огромных хранилищах, естественно, обитало много крыс), а окрестности изобиловали болотами и топями – влажность способствовала развитию бактерии. Видимо, сочетание условий (крысы, тепло, влажность) и случайный контакт «нулевого пациента» с животным (то ли укус, то ли кто-то решил съесть зверька) оказались роковыми. Вспыхнула эпидемия чумы.
Похолодание существенно сократило урожаи в Европе. Египет, как и в I веке нашей эры, снова превратился в главного поставщика зерна – а заодно и крыс – в Южную Европу, теперь объединенную в единую экономическую систему Византией. И всё же чуме потребовался год, чтобы добраться до Италии и до Константинополя. На пике эпидемии в Константинополе умирало 5000–10 000 человек в день . Пик продолжался 3 месяца, но впоследствии вспышки меньшего масштаба происходили регулярно.
Чума распространялась дальше – в Иберию, Франкию, на Балканы – с грузом зерна, с толпами мигрирующих кочевников и оставляющих свои дома оседлых жителей периферии, за которыми следовали крысы. Не продвигалась она только на север – крысы не любили холода, и в сторону Азии – зерно туда не везли, торговые караваны шли груженые несъедобными товарами, крысы назад не возвращались.
В VI веке медицинские знания по большому счету ограничивались идеями Галена о четырех базовых жидкостях (гуморах) организма и древнегреческой теорией миазмов. В литературе сложно найти упоминания о карантинных мерах или развитии гигиены в связи с эпидемией чумы того времени. Напротив, мы знаем, что тела умерших выставлялись на улицу, а воинские подразделения были задействованы в массовом процессе захоронений (и массовом переносе зараженных блох). Заболевшие лечились широким спектром лекарств – от прикладывания амулетов и посыпания порошками, благословленными священниками, до ванн с холодной водой и приема алкалоидов.
Византия к 542 году была очевидным кандидатом на повторение успеха Римской империи и объединение территорий Европы и Азии даже больших, чем это удалось римским императорам начала новой эры. Нашествие гуннов остановило развитие государственности и централизацию у народов Центральной Европы. Растущее влияние тюркского союза и его очевидное соперничество с Персией делали обоих слабыми противниками. Абсорбция территорий, населенных в результате движения народов смесью из земледельцев и кочевников, букетом разных племен и культур, была бы несложной задачей. Но этого не случилось.
Юстинианова чума нанесла огромный ущерб экономике «поднимающейся с колен» новой Римской империи. Не только собственно высокая смертность (Константинополь, по некоторым данным, потерял треть жителей) , но и резкое сокращение Средиземноморской торговли из-за страха перед занесением инфекции и гибели экипажей судов снизили экономическую активность. Цены на продовольствие резко выросли, в то время как налоговые поступления сокращались год от года. Резкое падение доходов и убыль населения моментально сказались на обороноспособности. Там, где хватало денег и были люди, страх заражения не давал рекрутировать достаточно воинов, чтобы создавать крупные боеспособные соединения.
Племена с севера и кочевники имеют существенные преимущества перед лицом эпидемии – черные крысы, распространяющие чуму, не любят холода и не живут с кочевниками. К 550 году вестготы окончательно закрепляются на Иберийском полуострове, ликвидировав Византийские территории. Славянские племена занимают опустошенные чумой земли на Балканах. В 568 году ломбардцы (скандинавы, за сто-двести лет до того двинувшиеся на юг, а потом вытесненные с территории современной Венгрии гуннами) атаковали и захватили Италию (вплоть до XIX века Аппенинский полуостров останется раздробленным). В 580 году славянские племена фактически захватывают Грецию, а через 5 лет едва не берут приступом Константинополь. Северная Африка отходит под контроль Персии. Только в 628 году Визании удастся вернуть себе контроль над территориями, откуда началась чума – но лишь на 8 лет, да это и не будет иметь никакого значения: на Аравийском полуострове к тому времени уже зародится новая сила – кочевые арабские племена, объединенные новой версией единобожия (основатель которой провозглашал ее преемственность по отношению к иудаизму и родство с христианством), воспользуются тем, что Византия ослаблена, Индия раздроблена, Персия и тюрки погрязли в войнах, и начнут свой завоевательный поход, неся миру ислам и власть Халифата – вскоре именно арабский Халифат станет претендентом № 1 на мировое господство.
Одним из малозаметных следствий Юстиниановой чумы был исход местных жителей Северной Италии, бежавших от Ломбардского нашествия. Большая их часть, спасаясь от агрессоров, переселялась на острова в лагунах на самом севере Адриатического моря, которые мало интересовали ломбардцев и даже некоторое время формально оставались под властью Византии. Отрезанные от материка враждебными и не склонными к развитию серьезных торговых отношений германскими племенами, беженцы начали выстраивать свою экономику, ориентируясь на морские связи. Так родилась Венеция – город, не только ставший ведущим портом и торговым центром позднего Средневековья, но и подаривший миру множество инноваций – от выборных правителей до изобретения правил гигиены и даже объяснения причин инфекционных заболеваний; но случилось это уже перед другой эпидемией чумы – спустя тысячу лет.
Эпидемии и идеология
Природа эпидемий (передача микроорганизмов от больных к здоровым) была осознана и изучена достаточно поздно: только в начале XVI века Джироламо Фракасторо из Венеции (ему было 7 лет, когда в Венеции разразилась эпидемия чумы, унесшая даже тогдашнего дожа города, и, видимо, это навсегда сформировало его научные интересы) официально предположил, что возбудителями болезни являются невидимые «тельца», передающиеся по воздуху, воде и остающиеся на белье больных.
Люди есть люди и до XVI века (и даже сильно позже, вплоть до конца XX) основными версиями причин и способов распространения болезней были кара богов, козни Сатаны, магические заклятья ведьм или злых духов, порча, насылаемая еретиками, евреями или другими иноверцами, осквернение святынь и пр., – конкретика выбиралась сообразно выгодам лидеров общественного мнения.
Любопытно, что история не сохранила значимых свидетельств обвинения в распространении эпидемий как раз тех, кто в них был на самом деле повинен – торговцев и перевозчиков грузов, равно как и «заморских» производителей товаров, поставка которых приводила к распространению той же чумы. Зато известны многочисленные случаи, когда тяжелая эпидемия начиналась с элементарного нарушения установленных правил карантина: в Марселе с судна, на котором находились больные моряки (судно стояло на карантине и про болезнь было известно), были тайком сгружены и проданы на местном рынке привезенные на продажу ткани; владелец не хотел нести убытки от простоя. В результате опустошающая эпидемия прокатилась по всей Франции, не забыв «навестить» даже папский престол в Авиньоне (папа заблаговременно приказал построить огромную стену вокруг окрестностей Авиньона, чтобы не допустить заболевших к святому престолу; однако чума всё же проникла в город, и долгое время стена служила обратной цели – не выпускать никого из гибнущего в эпидемии Авиньона). По всей видимости, в средневековой Европе международная торговля была слишком важна, чтобы позволить идеологии наносить ей ущерб. Это интересное свойство общественного сознания – способность игнорировать опасность, исходящую от крайне важных или привлекательных объектов или сторон жизни, и обвинять во всем то или тех, что (или кто) и так неприятен, сохраняется в человеческой природе до сих пор.
Однако задолго до гипотезы Фракасторо люди на бытовом и даже административном уровне предпринимали вполне разумные (но далеко не всегда успешные) меры для борьбы с распространением эпидемий – в первую очередь, организуя изоляцию потенциально зараженных. Поскольку эпидемии распространялись в основном по торговым путям, уже к XIV веку нашей эры карантины были стандартной практикой для прибывающих из удаленных регионов судов, а лазареты вне городских стен (названные так в современных европейских языках по названию острова в той же Венеции, на который отправляли больных) были созданы в большинстве крупных городских центров. Карантины практиковались и в рамках города – как правило, во время эпидемии чумы дом, в котором умер человек, просто забивали досками, предоставляя остальным его обитателям выжить или умереть в изоляции. Изоляция целых районов с использованием военных так же была распространенной мерой.
Некоторые историки полагают, что постоянные эпидемии чумы, преследовавшие Европу с начала XIV века, вкупе со стандартным «официальным» объяснением причины эпидемии божьей карой, создали предпосылки для глобального переосмысления христианского догмата о всеблагом Боге, желающем людям добра: эпидемия забирала не только грешников (что можно было объяснить карой за грехи), но и невинных детей, и монахов-подвижников, и святых, а количество умирающих (в наиболее страшные приходы чумы – до 50 % населения) напоминало скорее апокалиптические прогнозы, чем «кару небесную».
Эпидемия чумы давала существенные преимущества не более набожным и конформным (при тотальной гегемонии церкви вне эпидемии именно такие получали ощутимые выгоды), а более вдумчивым, обладающим наблюдательностью, способным к критическому мышлению: именно эти преимущества помогали замечать и выбирать действенные методы борьбы с эпидемией (карантины, гигиенические меры, социальное дистанцирование), а не предлагаемые официальной идеологией убийственные массовые религиозные мероприятия – типа совместных богослужений во избавление от напасти или постройки церкви всем миром за 1 день, как это было предпринято в Новгороде во время начала эпидемии чумы.
Эпидемии ослабляли влияние церкви и привлекали внимание светских властей, владельцев капиталов и общества к тем, кто мог с ними более эффективно бороться. В самой церкви формировался раскол – некоторые монашеские ордена, активно искавшие знаний «на границе» дозволенного официальной церковью, уже в XV веке опытным путем разработали правила гигиены при взаимодействии с больными, фактически открыто признав «земную» природу болезней. Пока фанатики умирали от чумы, конформисты обращались к опыту тех, кто был практичнее – и отношение к вере потихоньку менялось.
По мнению этих историков, именно благодаря эпидемиям чумы в Европе зародился процесс развития нового типа мышления – «научного подхода» или «критического мышления», последствия которого более известны нам под названием «Ренессанс», и последовавшая за ним научная и техническая революция. Наше сегодняшнее секулярное сознание и взгляд на мир как на бесконечный мир информации, которую надо открывать научным способом, а не расшифровывать в старых святых книгах, ограниченная роль церкви в жизни общества, наше светское искусство, наш современный взгляд на политику, экономику, отношение к человеку, возможно, в большой степени – следствие влияния эпидемий чумы. Если бы мы писали главу о кризисе христианской цивилизации, безраздельно господствовавшей в Европе примерно с V по XVIII века нашей эры, и исчезнувшей в огне Французской революции и наполеоновских войн, чтобы дать дорогу современной цивилизации развитого мира, мы отвели бы чуме одно из главных мест.
Предпоследние пандемии
Как будто чума была для этого задумана – исчезла старофеодальная, управляемая церковью Европа, и практически исчезла чума. Ее вспышки будут возникать то здесь, то там, но уже не будут иметь даже близко таких масштабов, как в Средневековье. Новым временам – новые болезни, и в XIX веке на первый план выходит холера – болезнь, вызываемая вибрионом и распространяющаяся в основном через воду.
Впрочем, в такой смене главного эпидемического антигероя нет ничего мистического – причины этого, как часто бывает, в основном экономические: в XIX веке в Европе, США и центрах, с которыми они были связаны экономически, количество грызунов было существенно сокращено постоянными профилактическими мерами, а правила личной гигиены кардинально поменялись (в частности, перестало быть нормальным являться носителем паразитов – вшей и блох, в обиход вошла постоянная смена и стирка белья и одежды и пр.). С другой стороны, города XIX века были существенно больше средневековых, плотность населения быстро росла, и так же быстро вынуждена была меняться система водоснабжения – индивидуальные колодцы уступали место централизованной подаче воды и забору воды из водоемов, в то время как канализация оставалась по преимуществу редкостью, а там, где она была, сточные воды спускались в те же водоемы без очистки.
История холеры, несмотря на совершенно другой уровень развития науки и медицины, всеобщее понимание источника болезни и способов ее распространения, и значительно бо́льшие возможности властей, во многом похожа на историю чумы. Точно так же очень часто принимаемые меры были запоздавшими (как, например, в Нью-Йорке в 1832 году); города, в которых начиналась эпидемия, вводили карантины, соседние города отгораживались барьерами, контролируемыми военными; точно так же население лечилось множеством лжелекарств; экономики центров эпидемии страдали, но быстро восстанавливались после спада угрозы.
Но холере не суждено было сравниться с чумой по геополитическим последствиям. Следствием холеры стали «всего лишь» создание канализационных систем с централизованной очисткой сточных вод, внедрение в массах привычки не пить сырую воду из открытых источников и активное изучение желудочно-кишечных инфекций. В XX веке холера возникала только в местах, где внешние обстоятельства (войны, голод, революции, кризисы) резко отбрасывали назад экономический уклад и кардинально снижали уровень практикуемых санитарно-гигиенических норм.
В XX веке так называемый золотой миллиард завершил формирование современной «санитарной этики». К 50-м годам нормой стали чистые помещения, изоляция и относительно безопасная утилизация мусора, употребление чистой воды и мытых продуктов, дезинфекция потенциальных источников заражения. Употребление в пищу диких животных стало редким развлечением, употребление в пищу животных, сосуществующих с человеком в городских пространствах, просто прекратилось. Бактериям, передающимся с помощью животного-носителя, через пищу и воду стало значительно сложнее вызывать крупные эпидемии, не говоря уже о пандемиях. От наиболее опасных инфекций стали делать прививки – в результате удалось полностью ликвидировать оспу. Однако параллельно с развитием санитарных норм и культуры чистоты шел еще один процесс, неизбежно делавший человечество потенциальной жертвой, но уже другого врага.
Первый звоночек прозвенел еще в 1918 году. В охваченной войной Европе весной 1918 года стала распространяться болезнь, характеризующаяся быстрым подъемом температуры, ломотой в суставах и мышцах, активизацией хронических заболеваний. Болезнь назвали испанским гриппом или «испанкой» – просто потому, что в Испании, не участвовавшей в войне, не было цензуры, и газеты свободно сообщали о распространении эпидемии. Огромные массы солдат, перемещавшиеся вдоль фронтов, миллионы беженцев, проживавших скученно и лишенных нормального питания, были отличной средой для распространения возбудителя «испанки» – вируса, передававшегося самым подходящим для этого путем – воздушно-капельным.
Эпидемия быстро приняла характер пандемии, распространившись на весь мир. Уже весенняя волна была достаточно тяжелой – смертность была высока, видимо, в первую очередь из-за общей ослабленности жертв в условиях войны, революций в России и Германии, недоедания и постоянного стресса.
На лето распространение эпидемии замедлилось, а медики всего мира получили передышку для нахождения методов если не лечения, то облегчения болезни. К сожалению, условия того времени не позволяли вводить реальные карантины практически нигде, кроме отдельных городов в США. Война и несовершенство экономических цепочек (они стали уже слишком сложными для автономии отдельных городов и районов, но были еще недостаточно диверсифицированными и гибкими для их перестройки под карантины) препятствовали эффективной изоляции. Однако к осени врачи США и Европы стали рекомендовать аспирин в качестве эффективного средства борьбы с болезнью (патент на аспирин только что истек, и производить его можно было дешево и в больших количествах).
«Испанка» вернулась к октябрю и сошла на нет только летом 1919 года. Высокая контагиозность определила и огромный масштаб эпидемии – по неточным данным в мире «испанкой» переболело более 500 млн человек (30 % населения) и от 20 до 50 миллионов скончалось (некоторые исследователи считают, что смертей было до 100 млн) ,  . Октябрьская волна оказалась намного тяжелее, чем весенняя, – у заболевших развивались тяжелые легочные осложнения и проблемы систем кровоснабжения.
Нет, вирус испанского гриппа не мутировал. Он, как и весной, вызывал заболевание верхних и средних дыхательных путей, которое (так был устроен вирус) снижало защиту организма от бактериального поражения легких; антибиотиков еще не было, лечить бактериальные пневмонии было сложно. Но главную роль в ухудшении статистики сыграли медики. Очарованные эффектом, который вызывал аспирин, они рекомендовали больным пить его по 30 граммов в сутки. Много позже было установлено, что дозы выше 3 граммов в сутки являются токсическими, следствием передозировки является, в частности, поражение легких (включая образование жидкости) и систем кроветворения и кровоснабжения. Остается только гадать, сколько миллионов человек остались бы живы, если бы не «помощь медицины».
Эпидемия «испанки» ушла в прошлое, но рост плотности населения в мегаполисах, количество персональных близких контактов и интенсивность перемещения людей между странами мира росли. По завершении Второй мировой войны человечество приняло сотрудничество как доминирующий способ сосуществования – это взрывным образом увеличило количество контактов между регионами, городами и людьми в целом. Рост доходов способствовал росту туризма – и вклад туристической отрасли в перемещения и контакты стал также очень значительным. Было бы странно предполагать, что человечество больше не встретится с вирусной пандемией – и оно встретилось.
В апреле 1957 года газета «Нью-Йорк Таймс» сообщила о вспышке эпидемии гриппа в Гонконге. Это было первое уведомление публики об эпидемии – начало распространения вируса ВОЗ просто не заметила. Как потом окажется, случаи заболевания еще в феврале были зарегистрированы в Сингапуре, а туда болезнь пришла из Китая. Как опять же потом окажется, вирус был вариацией птичьего гриппа (А), с комбинацией генов H2N2.
Первая – весенняя – волна вируса не добралась до США и лишь слегка задела Европу. А когда к сентябрю больные стали появляться и в США, в Штатах уже была готова вакцина: ее было несложно сделать на базе вакцин к родственным типам гриппа, которые разрабатывались с 40-х годов. Благодаря вакцинации количество жертв вируса было снижено – в мире от 1 до 4 млн человек умерло в период 1957–1958 годов от нового вируса, в том числе до 116 000 американцев (по сравнению с 675 000, умершими от «испанки») ,  , хотя по мнению некоторых ученых, вакцина поступала поздно и оказала недостаточное влияние на эпидемию. Единственным значимым экономическим последствием пандемии был существенный рост цен на куриные яйца – белок фертилизированных куриных яиц использовался для приготовления вакцины. H2N2 гулял по миру еще около 8 лет, вызывая локальные вспышки, но значимых проблем для мирового сообщества уже не вызывал.
Затем наступил 1968 год и близкий родственник вируса 1957 года, АH3N2, вызвал новую пандемию, получившую народное название «Гонконгский грипп». Поскольку вирус сохранил нейроамидазу N2 от вируса 1957 года, большая часть населения Земли имела к нему иммунитет. Однако вирус оказался настолько заразен, что большинство не имевших иммунитета легко заражались; в течение нескольких месяцев вирус захватил всю Азию и вместе с возвращавшимися из Вьетнама американскими военными распространился в США, а оттуда в Европе. Вакцина была изготовлена за несколько месяцев, но появилась уже на пике эпидемии, которая прошла уже стандартным путем – два пика, спад после полутора лет, более 1 млн смертей в мире. Вирус H3N2 остался циркулировать в мире, но после 1968 года уже не вызывал таких эпидемий, поражая в основном детей, у которых еще нет к нему иммунитета.
Ни в 1957–1958, ни в 1968–1969 годах в мире не вводились никакие экономические ограничения и режимы социального дистанцирования. Отчасти это объясняется тем, что человечество еще только отходило от Второй мировой войны, и отношение к индивидуальной жизни было более циничным; отчасти тем, что новостной поток СМИ значительно меньше влиял на массовое сознание, а «повестка дня» была заполнена более привычными новостями – борьба с сегрегацией и за права женщин, война во Вьетнаме, противостояние СССР и США, пик волнений в Европе, рост терроризма и пр. Отчасти пассивность властей (несмотря на отсутствие массовости, требования вводить карантины всё же появлялись даже в печати) объяснялась тем, что быстрая разработка вакцины переключала внимание на, как казалось, эффективную меру борьбы с эпидемией. Но самым важным фактором, скорее всего, было состояние систем здравоохранения.
В 1957 году понятия «реанимация» для больных с тяжелым поражением дыхательной системы фактически не существовало. Аппараты ИВЛ служили только для обеспечения дыхания во время операций, были очень несовершенными и не были приспособлены к поддержанию жизнедеятельности в течение долгого времени. Развертывание дополнительного больничного коечного фонда было делом легким (использовались крупные помещения, военный опыт был еще свеж), лекарств против гриппа всё равно не было, а значит, не было и их дефицита. Перегрузить систему здравоохранения было невозможно, потому что она мало могла участвовать в процессе лечения больных. Немаловажным фактором являлось и то, что продолжительность заболевания в обеих эпидемиях составляла 4–7 дней, пребывание в больнице в тяжелом случае не более 3–4 дней, койки быстро освобождались. Так или иначе, эпидемии 1957 и 1968 годов оставили за собой миллионы жертв, десятки анекдотов  и существенное продвижение в понимании природы и поведения вирусов, но экономический эффект от них был ничтожным – он оценивается в 0,5 % годового ВВП на каждую.
Последняя пандемия
Еще не началась эпидемия гонконгского гриппа, а в 1967 году канадский ученый Джун Алмейда смогла увидеть на электронном микроскопе РНК вирус, внешне отличавшийся белковой «короной» – множеством шипов на поверхности. Семейство этих вирусов, про которые еще с 1965 года было известно, что они могут вызывать у людей респираторные симптомы, было названо «коронавирусами».
Мир продолжил существенно увеличивать контакты, плотность населения и количество перемещений. Вирусы группы А были приручены и превратились в неприятную сезонную болезнь, предмет изучения учеными, причину сезонной вакцинации и предлог для пропуска занятий в школе. Коронавирусы считались очень заразными, но неопасными – было похоже, что несколько их типов «познакомились» с человеком более тысячи лет назад и с тех пор мутировали в сторону более благоприятную для существования – стали вызывать легкие симптомы, позволяя своему носителю более эффективно их распространять. Отчасти даже появление SARS и MERS в начале XXI века доказывало эту теорию: оба этих коронавируса были крайне тяжелыми, смертность от них достигала 50 %, но они также крайне сложно передавались от человека к человеку, и эпидемии их были очень локальны. Теоретически против коронавирусов можно было бы разработать вакцину, но современная экономика сыграла свою роль – заболевание было либо не тяжелым, либо не распространяющимся, и на такую разработку не нашлось заказчика: все сочли это экономически невыгодным.
В марте 2020 года стало ясно, что новая пандемия (SARS-Cov-2) ставит мир в крайне неудобное положение. Новый вирус очень заразен (даже больше, чем вирус группы А), очень опасен (смертность предполагалась на уровне 3,5 %), распространяется крайне быстро (с 1968 года количество путешественников выросло на порядок, плотность населения увеличилась, «офисная культура» и «ТРЦ стиль» стали доминирующими). Вирус поражает органы дыхания, и до 20 % заболевших нуждаются в респираторной поддержке – и современная система здравоохранения может ее оказывать, но ее мощности явно не хватит на всех, если позволить эпидемии развиваться своим путем. Вакцины от коронавируса нет, и на ее создание с нуля уйдет не менее года, а то и больше.
В довершение всего современные СМИ и социальные сети не только моментально доносят всю возникающую информацию до масс населения, но и создают собственный мир слухов, теорий и идей, способствующий привлечению внимания слушателей и зрителей – в основном за счет сгущения красок и создания апокалиптических картин. В этих условиях только редкий политик стал бы игнорировать опасность и не пытаться продемонстрировать активные действия по борьбе с эпидемией. Политики большинства стран мира признали, что есть вещи важнее экономики, и ввели режимы жестких карантинов.
Незаконченный кризис
Эта глава пишется в конце мая 2020 года. С начала введения карантинных мер прошло около 3-х месяцев. Мировая экономика подверглась самому серьезному административному удару за всю историю – по решениям властей были закрыты или ограничены бизнесы из десятков индустрий; приостановлено более чем на 70 % пассажирское авиасообщение и более чем на 80 % общественный транспорт; ограничено перемещение людей через границы и даже в пределах стран и городов. В Европе и США снижение ВВП месяц к месяцу в марте и апреле составило около 12–15 %, в Китае, который вошел в карантин на месяц раньше и в апреле уже ослаблял ограничительные меры, месячное падение составило около 11 %. Цена на нефть – очевидный индикатор экономической активности – сократилась в 2 раза, а спрос упал примерно на 15 %.
Как можно было бы предположить, США и Европа задействовали в войне с вирусом свое экономическое супероружие – новые деньги. ФРС за весну 2020 года увеличила свой баланс почти на 3 трлн долларов . В развитых странах и Китае власти активно замещают выпавшие из экономики средства новыми деньгами, уровень государственной задолженности стремительно растет.
Кризис 2020 года не принес в историю человечества ни одной положительной новости – мы продолжаем делать те же ошибки, что и раньше. Запоздалое принятие защитных мер сочетается с провалами в их организации (в Нью-Йорке срочно созданные центры по тестированию на вирус собрали многочасовые очереди желающих, в которых происходило массовое заражение; в Москве введение пропускного режима ознаменовалось толпами в метро, созданными проверяющей пропуска полицией и пробками на дорогах, где полицейские без масок вступали в тесный контакт с водителями, проверяя документы). Активно распространяются непроверенные методики «лечения» (предложение лечить вирус антималярийными препаратами, которое только в мае было официально отвергнуто ВОЗ как опасное, очень напоминает историю аспирина во время испанского гриппа). Человеческое поведение демонстрирует элементы паники (приобретение продуктов питания подскочило в мире на 9 %, а в крупных мегаполисах – еще больше) и одновременно – игнорирования. Нарушения режима социального дистанцирования носят массовый характер – в том же Нью-Йорке встречать плавучий госпиталь, пришедший разгрузить захлебывающуюся систему здравоохранения, вышли толпы жителей. Как и в Средние века, ищутся ведьмы: для кого-то это Билл Гейтс (был пущен слух, что он создал вирус, чтобы через вакцину чипировать население Земли, слух по уровню бредовости не уступающий идее кровавого навета) или секретная лаборатория в Ухани, для кого-то – китайцы или ВОЗ, который «всё сделал не так».
Необычным в последней пандемии является лишь то, как следуют политики за общественным мнением в своем принятии решений. К середине апреля опросы стали показывать, что всё больший процент населения развитых стран страдает от остановки экономики больше, чем от опасности заразиться. Постепенно и дискуссия во властных кругах сместилась в сторону ослабления карантинных мер.
Заболевамость вирусом к концу мая 2020 года в ряде стран Европы пошла на спад; в США вышла на плато; в целом ряде стран, включая Россию, пик первой волны еще не пройден. На 30 мая 2020 года в мире зарегистрировано более 6 млн заболевших, 367 тысяч умерших (это более 5 % от официально заболевших и более 11 % от выздоровевших, но есть подозрения что более 50 % случаев заболевания не отмечается в статистике; вообще со статистикой этой эпидемии огромные проблемы) . Постепенное снятие карантинов, возможно, приведет к новому приросту заболеваемости, а поведение вирусов группы А подсказывает, что новый коронавирус может иметь сезонность, и осенью может начаться вторая волна, более мощная, чем весенняя.
Возможно, вирус будет активно атаковать человечество в течение тех же одного-полутора лет, что и его собратья из А группы. А может быть, и нет – у нас слишком мало данных. Но в области экономики вирус уже добился многого: самые оптимистичные прогнозы говорят о падении ВВП мира в 2020 году на 5 %; безусловно, уровень банкротств будет сопоставим с уровнем 2008–2010 годов или выше. Пока мало сомнений, что «новые деньги» победят вирус и экономики крупнейших стран благодаря использованию монетарного стимулирования переживут этот кризис. Но читателю этой главы, разумеется, известно уже много больше того, что знаем мы, заканчивая эти строки. Поэтому мы с легкостью оставляем ему право продолжить анализ последствий «Коронакризиса» и формулирование выводов из первой в истории человечества ситуации, когда экономика оказалась менее важной, чем что-то еще с точки зрения большинства стран планеты.
Назад: Глава 23. «Проклятия» сегодняшние и будущие – взгляд из февраля 2020 года
Дальше: Заключение