Глава седьмая

Первый ученик отыскал меня в библиотеке, за одним из длинных учебных столов, где я обустроила себе место. Я выбрала тот, что был закрыт с одной стороны, при этом отлично обозревался из окна в коридор. Свое гнездышко я обложила всевозможными папками, разрозненными глянцевыми фотографиями с размытыми фигурами и клейкими бумажками. Линованный блокнот пестрел невнятными записями с обведенными в кружок случайными словами и стрелками, указывающими на вопросительные знаки. Все как у детективов.

Обустройством подобного павильона и мельканием в коридорах перед учениками, видевшими незнакомку, я надеялась стать самой обсуждаемой сплетней. Подумала, как только эти детишки увидят мои приготовления, тут же увяжутся за мной, как стая бездомных котов – за торговцем рыбой. Они не смогут устоять перед приманкой в виде живого детектива. Настоящей тайной. Не смогут противиться домыслам, поскольку сами отчаянно ищут То самое, неуловимое Нечто, благодаря которому сбудутся все предсказания взрослых: «Это лучшие годы вашей жизни».

Но этих детей нельзя винить за их поиски. Помню, я и сама такой была в средней школе – мне казалось, будто у всех жизнь уже началась. Одна девочка потрясающе пела и в обеденные перерывы играла на гитаре возле школы; другой парень, увлекающийся наукой, выиграл приз национального масштаба за какую-то ферму водорослей; молодые художники с угрюмыми лицами рисовали своих друзей. Тогда я смотрела на них, а потом на себя и думала: когда же то самое случится со мной.

Мы все, я и мои друзья, стремились к нему. Тому, что поможет нам засиять. Тем самым могло стать что угодно – оно бы послужило началом наших историй. Но нам доставались – как и ученикам в Осторне – только те истории, что мы видели уже миллион раз. Вот почему выпускной бал имел такое огромное значение. Он вписывался в историю, которую мы знали наизусть. Волнительное приглашение, тщательная подготовка, незабываемое платье, невероятная ночь, радикальные перемены. И вот почему он становился полнейшим разочарованием – потому что после него все оставалось прежним.

Мне хотелось, чтобы эти дети смотрели на меня с тем же проблеском надежды, какую я наблюдала у своих сверстников за несколько недель до пропущенного мной бала. Мне хотелось, чтобы они задавались вопросами: а вдруг это оно? Вдруг это те самые большие перемены, которые расставят все по своим местам? Вдруг это переломный момент? Мне хотелось, чтобы они пришли ко мне и рассказали все, что знают, а в противном случае чувствовали себя так, будто упускают единственную возможность изменить свою жизнь. Именно поэтому я предоставила им знакомый сюжет – тот, что они видели по телевизору и в фильмах тысячи раз. Частный детектив распутывает дело, вороша осиное гнездо, в котором возможно все: кто убийца, кто свидетель, кто важен, а кто хранит самые большие тайны. Я дала им историю, в которой можно спрятаться, где можно многое испытать. Возможно, на этот раз все будет по-другому.

Возможно, на этот раз все-таки что-то произойдет.

Однако все это делалось не только для показухи – я действительно работала, сидя за столом с облепленной снизу жвачкой столешницей. Собственно говоря, официальный отчет НМСУ оказался пустой тратой времени: сплошь заявления в духе «мы провели тщательную проверку и не обнаружили никаких зацепок». Хотя мне виделась уйма отправных точек, которые можно было отработать. В отчете указывались несколько «лиц, представляющих интерес для следствия»: пять сотрудников школы и четыре ученика. Но у каждого имелось подтвержденное алиби, и все они выглядели совершенно невиновными, а это значит, что отчет – полнейшая фикция. Я была готова поспорить: никого из этих людей не допрашивали дольше одной-двух минут. Подобное я наблюдала в делах об ограблении: так бывает, когда следователи считают, будто знают уже все ответы. Очевидно, офицеры НМСУ сразу решили, что смерть произошла в результате несчастного случая, и предприняли все шаги, чтобы их заключение не вызывало сомнений.

Но даже в фиктивном отчете встречаются улики, если знать, где их искать. А если не улики, то хотя бы парочка зацепок. Я сделала себе пометки на каждого упомянутого в файле, включая существенные детали из текстовой расшифровки небрежно проведенного допроса, приложенной к отчету. Я как раз знакомилась с информацией о Рахуле Чаудхари (сотрудник Осторнской академии, учитель физической магии, широко известный своей страстью к теоретической магии), когда боковым зрением заметила слабый отблеск светлых волос.

За мной наблюдали.

Я не стала поднимать головы. Почему-то у меня возникло ощущение, что я знаю, кто это; я понимала, что должна верно разыграть свои карты, если действительно хотела запустить Осторнскую машину сплетен. Я принялась перебирать фотографии, постукивая ручкой по нижней губе, потом покачала головой и открыла блокнот на чистой странице. Каждое мое движение было призвано показать, что я провожу невероятно важную детективную работу. Умница Айви.

– Вы тот самый детектив, да?

Передо мной стояла вчерашняя девочка – блондинка из учебной группы. Главная из того кружка, кто сумел заткнуть рот Торрес, даже не скривив свои намазанные блеском губки. Не дожидаясь ответа, она уселась напротив меня. Скрестила ноги, откинула волосы через плечо и огляделась по сторонам, дабы убедиться, что кроме нас здесь никого нет. Не только я одна играла роль.

Я смерила ее долгим недоверчивым взглядом, как ей того хотелось.

– Может, и я. А с кем я разговариваю?

Она снова, выгнув шею, оглянулась через одно плечо, потом – другое. Я сделала себе мысленную пометку: длинные светлые волосы с пиритовым отливом; скулы, которые начинающие звезды Голливуда были бы готовы арендовать за полугодовой гонорар. Никакого макияжа, кроме блеска для губ, – даже если он и был, я должна была думать, что его нет. Школьная форма, вопреки моим ожиданиям, оказалась скромной – ничто в ней не кричало «посмотрите на меня»: ни тебе задравшейся юбки, ни расстегнутой блузки. Меня поразило то, что эта девчонка выглядела именно так, как ей полагалось выглядеть, а значит, она точно знала: что люди отмечают, что принимают за слабое место. Ей не хотелось производить впечатление, будто она нуждается в чьем-то внимании и одобрении. «Не стоит ее недооценивать», – подумала я.

Когда девушка вновь обратила ко мне взгляд, я заметила, что она тоже делает мысленные пометки относительно меня, хотя по ее чересчур спокойному лицу трудно было понять, какой, по ее оценкам, я должна быть.

– Меня зовут Александрия Декамбре.

– Разве ты сейчас не должна быть на четвертом уроке, Александрия?

Она улыбнулась.

– У меня есть пропуск в туалет. Вот, решила заглянуть по пути. Вы работаете вместе с МСУшниками? – Она сверкнула глазами – «разве я не умна?»

Я протянула ей руку.

– Я работаю на себя. Айви Гэмбл, частный детектив. – На последних двух словах девушка, вопреки моим ожиданиям, не вздрогнула, но в ее хищных, как у акулы, глазах промелькнул интерес. – Декамбре. Значит, вы с Диланом родственники?

Вопрос неверный. Она закатила глаза и откинулась на стуле.

– Он мне сводный брат или вроде того. У нас один отец. В какой школе вы учились?

Так заводит светскую беседу девушка, чьи родители устраивают торжества – этакое «чем вы занимаетесь?» среди состоятельной школьной элиты. Она пыталась прощупать меня. Приподняв бровь, я проигнорировала ее вопрос.

– Сводный брат? Ваши мамы, должно быть… сильно отличаются. Вы с ним как небо и земля.

Девушка заметила мой уход от ответа, но соблазн был слишком велик. Она с горящими глазами бросилась рассказывать:

– О да, наши мамы – полные противоположности. Его мать сбежала, когда ему было года три или около того. И нашему отцу пришлось воспитывать его в одиночку – звучит дико, но наш отец может быть… настойчивым. – Что-то в ее лице изменилось, легкая дрожь – она сболтнула лишнее. Однако девушка с ловкостью конькобежца быстро сменила курс и восстановила свои лидерские позиции. – А вот он жалкий псих. Не хотелось бы говорить о нем плохо. – Еще один внимательный взгляд по сторонам – убедиться, что нас не слышат. – Но он очень странный.

Я кивнула и принялась делать записи, чтобы она видела, как я подчеркиваю имя Дилана.

– Я смотрю, ты тут держишь руку на пульсе, Алекс. А что бы ты могла рассказать о Сильвии Кэпли?

По ее лицу скользнуло нечто мрачное и звериное.

– Александрия.

– Да? А я что сказала?

– Вы назвали меня Алекс. Это не мое имя. Меня зовут Александрия.

Пять слогов своего имени она буквально отчеканила. Я покаянно опустила голову – виновата, очень жаль, такого больше не повторится.

– Разумеется. Прости, пожалуйста.

И тут же вернулась наша нуарная леди – девушка, которая пересекла вражеские границы, чтобы передать мне информацию, она готова сотрудничать и доверить все, что знает.

– Все нормально. Так о ком вы спрашивали?

Я пододвинула к ней через стол фотографию Сильвии и подбросила в воду еще приманки:

– О Сильвии. Мисс Кэпли, учительнице основ охраны и укрепления здоровья. Ну, знаешь, той самой, которая была уб… э-э, умерла.

Она уловила мою оговорку и самостоятельно сделала выводы. Она-то пришла узнать, зачем я здесь и как могу стать частью ее истории, а тут – убийство.

– Боже мой, конечно, мисс Кэпли. То, что с ней случилось, так печально. – Механизм заработал; в эту секунду в ее голове что-то щелкнуло. – Я могу сказать, что она была потрясающим учителем. Я считала ее своим наставником. – Далее последовала точно рассчитанная порция слез. Достаточная, чтобы глаза заблестели от влаги и при этом не опухли от рыданий.

– Вы с ней были близки? – По-моему, я задавала этот вопрос слишком часто.

– Да. Ну, то есть… в рамках приличия.

Я выгнула бровь.

– А она выходила с кем-то за эти рамки?

Я проследила за тем, как Александрия на долю секунды задумалась над моими словами – какие слухи она могла пустить, какие поиски начать, – а потом отмахнулась от них.

– Нет, никогда. Она ведь была лесбиянкой. Хотя это не имеет значения, – быстро добавила она. – Мне-то вообще все равно. Вон Бреа и Миранда тоже лесбиянки. Как бы там ни было, она в любом случае с кем-то встречалась.

– Это не было указано в отчете МСУ, – сказала я, застрочив в блокноте быстрее необходимого. – Я имею в виду, что она с кем-то встречалась. А не то, что она лесбиянка. – Хотя об этом тоже не упоминалось в отчете. Само собой. Соберись, Айви. – Тебе известно, с кем она встречалась?

В коридоре послышались шаги, и Александрия быстро сползла со стула.

– Да, известно. Но мне нужно идти, пока меня никто не засек. – Преисполненная внезапного желания быть дисциплинированным представителем Осторнской академии, она схватила мою визитку со стола. А после торопливо зашептала: – Информация о том, с кем она встречалась, должна оставаться тайной. Я не хочу говорить об этом здесь. Можно прийти к вам в офис?

Нагнетая интригу, я зашептала в ответ:

– Мой офис? Нет – нет, нельзя, чтобы кто-то видел, как ты отправляешься в Окленд. Я тебе вот что скажу: я сейчас живу на кампусе. Ты же знаешь хорошие места, где можно встретиться, оставшись незамеченными? Можем выпить чашечку кофе, поговорить где-нибудь наедине. – Вот только это предложение не несло никакого смысла. Вероятность того, что ее увидят на территории школы или рядом с ней, была в миллионы раз выше, чем в Окленде. Но она должна понимать: преимущество на ее стороне, ведь это она проявила инициативу назначить нашу встречу.

– Я вам напишу, – сказала Александрия и спрятала визитку в кармане пиджака.

– Постой… – Я привлекла ее внимание, впустив тонкую нотку волнения в наш разговор. – Пока ты не ушла. Есть еще что-то, что я должна знать о мисс Кэпли?

Она поразительно быстро пробежалась по мне взглядом. Едва заметным движением зрачков меня оценили, измерили, классифицировали и отвергли.

– Она была слабой, – без тени злобы прошептала девушка. И ушла, даже не обернувшись, чтобы узнать, смотрю ли я ей вслед.

Я сделала еще несколько записей, которые Александрии не следовало видеть: они касались ее самой, того, что она на самом деле знала и о чем, по моему мнению, лгала. Очнулась я, когда уже дописывала слова «хищный взгляд как у акулы». Я осталась в библиотеке еще на один урок – пусть меня видят. А как только прозвенел звонок к пятому уроку и все коридоры опустели, сунула блокнот во внутренний карман пиджака и, покинув воздвигнутые мной декорации, отправилась в учительскую на поиски бесплатного кофе.

Нашла я ее без проблем – к счастью, учительская располагалась в том же коридоре, что и библиотека. Высокие столы и выстроившиеся вдоль них стулья, несколько диванов напротив огромного телевизора на стене. Два больших холодильника. Целая стена шкафчиков с почтовыми ящиками. Настоящая учительская, а не комната отдыха-тире-копировальная-тире-почтовое отделение, как это было в моей государственной средней школе. На одном из диванов восседал долговязый парень. Мне были видны только его затылок, густые темные волосы и наушники. Слышался шелест страниц, быстрое поскрипывание ручки на бумаге. Видимо, он проверял работы учеников.

Кофемашина – одна из тех новомодных современных штуковин с капсулами – стояла в углу. На первый взгляд она показалась мне простой, но после нескольких минут нажимания на кнопки и дергания за ручки я так и не поняла, как открывается крышка, куда можно вставить капсулу. Айви Гэмбл, первоклассный детектив.

И когда я уже собралась сдаться и вернуться в библиотеку в катастрофическом состоянии без кофеина, позади меня раздался кашель.

– Давайте я вам с ней помогу.

Это был тот самый парень с дивана. Я подняла на него глаза. Они ползли все выше и выше. Казалось, ему не будет конца.

– О боже, да, пожалуйста. – Я закусила щеку изнутри. – Мне очень нужна доза кофеина.

Кивком головы он указал на мой бейджик посетителя, пока открывал кофемашину, потянув за рычаг, который я, бьюсь об заклад, дергала уже раз девять или десять.

– Вы же детектив, да? Айви? Весь персонал получил сообщение о вашем прибытии. Вы здесь в связи с тем, что случилось с Сильвией.

– Да, это я, – ответила. – Как вы ее открыли? Я целую вечность пыталась…

– О, все просто, – сказал он, – нужно просто применить распечатывающее заклинание, пока тянете за этот рычаг. Нам приходится держать ее закрытой, иначе дети прокрадываются сюда перед первым уроком и таскают у нас кофе. – Он сунул выбранную мной капсулу в машину и нажал на кнопку, отчего аппарат заурчал словно саблезубый тигр. Перед моими глазами вновь возникло двойное видение: Айви, знающая, о чем он толкует, и ничего не понимающая Айви.

Переступив еще одну черту, я решила, какой Айви мне быть. Я сделала необходимый выбор, чтобы заполучить его доверие, какого в противном случае могла лишиться.

Это профессиональное решение. Работа. И мне нужен был результат – любым путем.

– Ах да, точно, – сказала я. – Распечатывающее заклинание. Ну конечно. – Я рассмеялась – мой смех не был смущенным или несмелым. Его наполняли самоирония, очарование и удивительная непринужденность. – Как давно я не была в школе. Мне даже и в голову не пришло, что одно из заклинаний придется применять к кофемашине. – Он ухмыльнулся мне – да, мы, учителя, живем в странном мире, – и я улыбнулась в ответ, прислонившись к стойке с гудящей кофемашиной. – Вы здесь работаете учителем?

– Я преподаю физическую магию, – ответил мужчина.

– О! Так вы… – Я порылась в недрах своей памяти, попутно наткнувшись на непрекращавшуюся головную боль. Мне вспомнилось его алиби: ему оказывали экстренную медицинскую помощь при обезвоживании, случившемся в результате какого-то пищевого отравления. Он был один из пяти учителей, кто отсутствовал в школе в день убийства, и даже в качестве доказательства предоставил бумаги страховой компании. Его ответы из расшифрованного допроса звучали прямо, но с нотками раздражения. Наконец, спустя неприлично долгий промежуток времени, его имя всплыло в моей памяти. – Рахул, верно? Ша… черт, клянусь, я помнила вашу фамилию.

– Чаудхари, – засмеялся он. – Но, пожалуйста, зовите меня Рахулом. Мне всегда становится не по себе, когда взрослые называют меня так же, как и мои четырнадцатилетние ученики.

Этот парень что, заигрывает со мной? Я как-то не привыкла к дружелюбным мужчинам: большинство из тех, что встречались на моем пути, либо ревновали своих жен, либо злились на меня за то, что я раскрыла их обман, либо пытались увильнуть от оплаты услуг. Мне не понравилось это ощущение – я вдруг сделалась медлительной и неуклюжей. Даже пришлось напомнить себе, зачем я здесь. Но если он флиртовал со мной, то мог в какой-то миг допустить ошибку и проговориться, не так ли? А значит, не будет лишним ему подыграть.

Я всыпала в свой кофе половинку пакетика сахарозаменителя и решила воспользоваться ситуацией.

– Не возражаете, если я ненадолго составлю вам компанию? Мне просто необходимо выбраться из этой библиотеки. А то я проваливаюсь туда, как в яму.

Он широким жестом указал на диван.

– Разумеется. И я прекрасно понимаю ваши впечатления от библиотеки.

Хлопая глазами, я уставилась на него. Даже я не понимала этих впечатлений. Я переложила его стопку контрольных на маленький кофейный столик перед диваном. На самом верхнем листе синей ручкой была выведена оценка «B+», а рядом с ней – улыбающаяся рожица.

– Правда? – спросила я, стараясь не показаться слишком недоверчивой.

– Да. – Он уселся рядом со мной, сложив свои длиннющие ноги. – Абсолютная. С тех пор как было найдено тело Сильвии, детей туда силком не затащишь. Кроме Дилана. – Мужчина закатил глаза. – Но в учебных целях туда никто не хочет соваться. Считают, что там водятся призраки из-за всех этих книг и прочего. Вы же слышали книги?

Я с трудом сдержала дрожь.

– Да, я слышала книги. И все же по поводу учеников – буквально на днях я видела там группу девочек.

Рахул покачал головой.

– Я так полагаю, Александрия Декамбре со своей компанией?

– Да, – подтвердила я. – А что?

– Они были там из-за пари. Сняли видео, как ходят по книгохранилищу и сегодня утром выложили его в сеть.

Я сморщила нос.

– Пари? Не очень-то похоже на Александрию.

– Разве? Сегодня утром весь комитет по организации выпускного бала ушел в отставку, и его место заняла эта четверка, – сказал он. – Если Александрия и играет, то только на победу.

– Ничего себе. У вас имеются свои источники информации?

– Я знаю об этом только потому, что в нынешнем году являюсь координатором выпускного бала. Изначально балом занималась Сильвия. Но после ее смерти никто не захотел взять ее обязанности на себя. И все же я решил, что детям он нужен. Им нужно хоть что-то нормальное.

– Это уж точно. – Между нами повисло неловкое молчание, какое обычно бывает, когда светская беседа приобретает печальный характер. Похожее молчание наступает, если новый знакомый узнает о смерти моей матери. – Так значит, – чересчур оживленно заговорила я в попытке спасти нас обоих, – физическая магия, да?

– Это моя любовь, – произнес Рахул, его теплые карие глаза были окружены морщинками.

– Почему вы выбрали именно ее? – Я сделала вид, что ни капли не притворяюсь. Мне известно, что такое физическая магия и как она работает, я имею полное право задать вопрос. Да и кем бы я ни притворялась… Рахулу она нравилась. Его лицо просветлело, глаза засияли.

– Ну, просто это… так здорово! Ведь большинство детей, только начиная творить магию, в первую очередь сталкиваются с физической магией. Например, случайно перекрашивают свои волосы в синий цвет или увеличивают своего пуделя в три раза. К тому времени они уже приходят в восторг от таких возможностей, а потом я учу их тому, что в ней заключено гораздо больше.

Я кивнула так, будто понимала, о чем именно он говорит. Мне вспомнился еще один случай, когда Табита случайно сотворила первую магию – ничего общего с тем, что он описывал. Она превратила всю воду в нашем общественном бассейне в электрические разряды. Вот уж поистине «гораздо больше».

– Эта разновидность магии очень надежная, понимаете? – Он с воодушевлением подался ко мне. – Она не как метафизическая, где вы что-то одно превращаете в другое. Нет, здесь… вы слегка видоизменяете вещь. Например… позвольте я покажу вам свое самое любимое?

Я кивнула, понятия не имея о его намерениях. Рахул потянулся ко мне и коснулся шрама на моей руке, длиной в полдюйма – он был у меня еще с тех пор, как я неудачно прокатилась на своем первом велосипеде без страховочных колес. Вдруг шрам под подушечкой его пальца зазмеился серебром, как полоска ртути. У меня перехватило дыхание. Я бы никогда не позволила Табите сделать с собой что-то подобное – однажды я точно банши развопилась на нее, когда она полезла к моим волосам с распутывающим заклинанием.

– Ух ты, – выдохнула я и только потом спохватилась, как наивно это прозвучало. – Ух ты, я уже и забыла про этот шрам. – Отговорка слабая, но, судя по его лицу, он ничего не заметил.

Сложно было сказать, понравилось ли мне то, что сделал Рахул, или нет; мое сердце гулко стучало в груди – от волнения, отвращения, стыда и гнева. Он с улыбкой отстранился, и мой шрам принял свой первоначальный вид, вновь став бледно-розовым.

– Теперь понимаете, о чем я? Это не метафизическая магия. Она такая, какая есть. Но при этом в ней – нечто большее. Наверное, мне просто нравится, когда вещи представляют собой больше, чем они есть, – произнес он, потирая сзади шею и одаривая меня застенчивой полуулыбкой. – Более или менее.

В библиотеку я вернулась за пять минут до последнего звонка. Этого времени вполне хватало, чтобы сложить свои вещи, которые сейчас находились в ужасном беспорядке, – кто-то наводил обо мне справки. Я начала собирать в одну стопку разбросанные визитки, не обращая внимания на жужжащий в кармане телефон. Должно быть, Табита прислала адрес бара, где мы должны были с ней встретиться. В душе мне хотелось пригласить ее в свою пустую квартирку в доме для сотрудников: только я, она и бутылка вина. Я мысленно вообразила, как мы сидим на диване, поджав под себя ноги, льнем друг к другу, улыбаемся и смеемся над забытыми историями. Только это могло произойти лишь с лучшими друзьями, а потому со мной никогда не случалось. Ни с настоящим другом, ни уж тем более с Табитой. Я не оставалась наедине со своей сестрой со времен средней школы. Даже не представляю, каково это – дружить с ней. Я попыталась: пара стаканчиков после работы, ужины вдвоем по выходным, совместный визит к маминой могиле.

Но всего этого у нас не было. Нас объединяли лишь молчаливые рождественские вечера и улыбки для фото. Между нами пролегла тонна невысказанных слов, которая от долгого лежания окаменела. Эти стены были слишком высоки, чтобы обратиться в мосты. Настоящая дружба с ней была бы…

Внезапно поезд моих мыслей слетел с рельсов. Я застыла, когда складывала глянцевые фотографии. Из-под верхнего листа моего блокнота что-то выпирало. Я подняла уголок страницы – там прятался клочок бумаги, искусно сложенный в звезду.

Не беря его в руки, я огляделась по сторонам. В библиотеке никого не было, хотя вроде бы я услышала резко усилившийся шепот из огороженной секции «Теоретической магии». Кое-как справившись с дрожью, я сгребла все со стола в сумку. Надо поскорее убираться из этого места.

Как только добралась до машины, я принялась рыться в сумке, перебирая сваленные в кучу вещи и сминая фальшивые фотографии. В салоне было жарко и душно, но мне пока не хотелось включать кондиционер. Шепот из библиотеки словно проник внутрь меня – он не стихнет, пока я не разверну звезду и не прочитаю оставленную мне записку.

Пошарив пальцами на дне сумки, я наконец нашла звезду.

Фигура была сложена из линованного листа, вырванного из блокнота, перфорированный край аккуратно обрезан. В самом центре звезды несмазывающимися чернилами были напечатаны два предложения округлым шрифтом:

Пока я читала, слова начали растекаться, точно акварель: темно-синие чернила побледнели и расползлись к краям листа. Краска просочилась в бумагу и исчезла, а вместе с ней – тонкие блокнотные линии. На меня смотрела белая пустота листа. Тут я осознала, что даже не могу оценить масштабы странности происходящего – в мире, где шрамы становятся серебристыми, а искры летают между ладонями четырнадцатилетних подростков. Я уже по уши увязла в этой истории и не понимала, что будет дальше.

– Проклятье, – выругалась я и завела двигатель машины, даже не удосужившись посмотреть присланный Табитой адрес. Плевать, если двадцать миль проеду не в том направлении – мне просто нужно вырваться из этой школы, убраться подальше от этой библиотеки, кровавых пятен и нестирающегося граффити. – Вот дерьмо. – Я выехала с парковки, не сводя взгляда с зеркала заднего вида – меня все никак не покидало ощущение, что кто-то стоит за одним из витражных окон и наблюдает за мной.