Книга: Эпоха мечей: Короли в изгнании. Времена не выбирают. Время жить, время умирать
Назад: Глава 2. Будни марсианского агента
Дальше: Глава 4. Предчувствие

Глава 3. Страна Утопия

– Ну, – сказал Виктор, проходя сквозь «дверь». – Раз не пидорас, два не считается, а на третий раз…
Макс, прошедший следом, только хмыкнул и решительно направился к лестнице, ведущей из подвала, в котором они оказались. В подвале было темно, это становилось уже традицией – попадать при переходе из света во тьму, но рассмотреть, что это помещение является подвалом, Виктор мог. Точно так же он достаточно отчетливо видел и крупные предметы – в данном случае бочки с пивом, загромождавшие подвал, – чтобы на них не налететь. О том, что именно зреет в бочках, ему поведал недвусмысленный пивной дух, стоявший под низким сводчатым потолком, такой густой, что сразу захотелось на воздух и кружку пива в придачу.
– На засов закрыта, – сообщил сверху Макс, обследовавший дверь. – Снаружи. И дверь железная.
– А на дворе ночь. – Виктор обнаружил маленькое глубокое оконце под потолком. За окном было чуть светлее, чем в подвале, но все равно темно.
– Наследим, – без особого сожаления в голосе подвел итог Макс. – Но не сидеть же нам здесь до утра?
Он достал из кармана свой УРИ, и тут же тьма шарахнулась от Макса, взорванная лучом ослепительного бело-голубого лезвия, в центре которого, если приглядеться, отчетливо проступал густой фиолет. Виктор отвернулся и задействовал свой коммуникатор в режиме приема. Впрочем, пока вычислитель перебирал доступные радиочастоты, он достал из наплечной кобуры подаренный Гиди длинноствольный револьвер.
«Береженого Бог бережет, не так ли?» – подумал он, прислушиваясь к шумам исследуемого коммуникатором эфира.
К тому времени, когда Макс справился с дверью, Виктор услышал достаточно, чтобы понять – они находятся, как и было обещано, в Амстердаме. Немногочисленные радиостанции ночного эфира вовсю трепались по-фламандски. Голландского Виктор не знал, но опознать среди других языков германской группы мог. Впрочем, когда он стал подниматься по лестнице наверх, к гостеприимно распахнутой Максом двери, коммуникатор зацепил несколько более слабую, чем голландские, но устойчиво принимаемую станцию, вещавшую на немецком языке. Виктор уже прошел внутрь закрытого на ночь паба, когда завершилось исполнение какого-то местного шлягера, в котором фигурировал любимый исполнительницей Ганс и не любимый ею Дитрих, и начались беседы в прямом эфире. В неведомом далеке прорезался писклявый голосок юной и, как почему-то подумалось Виктору, наверняка прыщавой Бригитты из Лейпцига, которая интересовалась, можно ли быть коммунаром-спартаковцем и одновременно лесбиянкой? Ведущий ночного эфира для неспящей продвинутой молодежи полагал, что одно не мешает другому, потому что… Но слушать этот бред Виктор счел излишним и запустил коммуникатор на дальнейшие поиски. Русское радио он поймал как раз тогда, когда, вскрыв кухонную дверь, они с Максом выбрались в темный и пустой задний двор. За подворотней лежала неплохо освещенная и тоже пустая улица, а дикторша с красивым грудным голосом рассказывала полуночникам о трагической и прекрасной судьбе и духовных исканиях поэта Николая Клюева.
«Кучеряво! – восхитился Виктор, осторожно выглядывая из подворотни на улицу. – Хорошо, хоть пролетарским поэтом не обозвали. А так что ж, можно и Клюева».
Улица была пуста. Они вышли из подворотни и неторопливо пошли туда, где за домами угадывалось мерцающее, далекое еще марево огней и где соответственно предполагался городской центр. Итак, они в Амстердаме, и хотя это был совсем не тот Амстердам, который давно и совсем не плохо знал Виктор, само имя города направило его мысли по вполне определенному руслу. По сути, это были мысли не о том месте, где они находились с Максом сейчас, и даже вовсе не актуальные мысли, если честно, а воспоминания о мыслях, имевших место быть давным-давно и совершенно по другому поводу. Дело в том, что парадоксальным образом в сознании Виктора всегда уживались, не мешая один другому, но и не смешиваясь, не пересекаясь, два совершенно не совпадающих образа этого города.
Один – исключительно абстрактный, почерпнутый в основном из литературы, рассказов других людей и прочих тому подобных источников. Образ шумного сумасшедшего Амстердама-Вавилона, где в кофе-шопах явственно ощутим сладковатый запах граса, где узкие ночные улицы полны искателей приключений на свою голову, текущих плотной толпой мимо витрин с неаппетитными «девочками»; города, где крутятся большие деньги, где работает казино, где голландское пиво и шотландский виски пьются легко и в больших количествах вместе со всеми другими возможными в данных обстоятельствах напитками. Но параллельно этому веселому и беспечному Амстердаму в сознании Виктора существовал и другой Амстердам, город кровавых схваток с агентами семи разных разведок; схваток, в которых поучаствовал Виктор лично в долгое и бурное предвоенное десятилетие. И темный, суровый, выстуженный дождями и ветрами Амстердам сорок второго, в который занесла его нелегкая во время страшного «транзита в Непал», за который он получил в сорок четвертом орден Ленина, а в сорок шестом чуть не получил двадцать лет лагерей или шесть граммов свинца в затылок. Такой Амстердам Виктор помнил тоже…

 

Утро они встретили в харчевне для шоферов и портовых рабочих, которая то ли вовсе не закрывалась на ночь, работая в круглосуточном режиме, то ли открывалась настолько рано, что в шесть часов утра низкое, но обширное полуподвальное помещение было уже затянуто плотными клубами табачного дыма. Здесь царила полумгла и играла громкая музыка: кто-то что-то пел, вернее быстро и неразборчиво произносил ритмичным речитативом по-голландски. Народу было немного, и они легко нашли себе столик, стоящий как бы в стороне и в тени, хотя и под окном, косо уходящим вверх сквозь толстую кирпичную стену. Они сели, и Виктор сразу же закурил, предпочитая дышать своим дымом, а не чужим.
Деньги и одежду они добыли два часа назад старым испытанным способом, вскрыв двери пары магазинчиков в темных переулках старого города. Так что обмундированием они не выделялись; копейки на первый случай имелись, а в смысле документов решено было ими озаботиться, но несколько позже, а пока, если что, косить под русских товарищей. Русские товарищи должны были по идее быть и в этом мире такими же разгильдяями, как и в их собственном, если, конечно, здесь не произошло каких-то по-настоящему драматических изменений в национальной психологии.
Макс подозвал официантку, не отпуская ее, быстро просмотрел меню и заказал две порции жаркого с картофелем и брокколи.
– И пиво, – сказал он в завершение, ткнув пальцем в меню. – Вот это и еще, пожалуй, это. Две порции. Вы меня понимаете?
Он говорил по-немецки, но, как видно, немецкий кельнерша знала или хотя бы понимала, потому что слушала Макса со вполне осмысленным выражением лица и кивала в строго положенных местах.
– Что означает это и это? – уточнил Виктор, когда кельнерша, перезревшая девушка лет тридцати, неторопливо отплыла от их столика и растворилась в дымной, подсвеченной желтоватыми лампами полумгле зала.
– А черт его знает, – пожал плечами Макс. – Пиво называется Mestreech Aajt, темное, но я такого сорта не помню. Я «Хайнекен» пил, а водку помню – гадость, но пить можно. «Кетель». Впрочем, у нас она называлась как-то по-другому. «Кетель оне», может быть? Биться об заклад не буду.
– И не спорь, – согласился Виктор. – Идеи имеются?
– Поедим, отдохнем, – предложил Макс.
– Погуляем по городу, осмотримся, – продолжил Виктор в той же тональности.
– Часов до десяти.
– Почему именно до десяти?
– Университетская библиотека уже наверняка откроется.
– А! – сказал на это Виктор. – Пожалуй, это лучше, чем покупать книги в магазине. Мы в магазине купим тетрадки и ручки.
– Будем конспектировать, – поддержал его Макс. – До вечера надо снять девочек.
– Вот в библиотеке и снимем, – согласился Виктор. – Не может быть, чтобы у них в библиотеке не оказалось парочки шмар. Амстердам все-таки. Или при советской власти все повывелись?
– В СССР не было проституток? – усмехнулся Макс.
– Были, но нам ведь не проститутки нужны, а…
– …студентки, – закончил за него Макс. – А строй у них народно-демократический, если я ничего не путаю.
– По большому счету… – начал Виктор, но тут вернулась давешняя кельнерша, оказавшаяся на редкость оперативной. Она принесла мясо, пиво и водку и даже пожелала им приятного аппетита на вполне сносном немецком языке.
– По большому счету нам не стоит болтаться в одном и том же месте больше одного дня, – сказал Макс и отхлебнул из бокала. – Нормально, – сказал он спустя секунду.
– Да, – подтвердил Виктор, которому пиво тоже скорее понравилось, чем наоборот. – Вполне. Как тебе идея идти морем?
– Боюсь, что для этого нам сначала придется долго изучать ситуацию и навигацию, а это было бы неприятно.
– Увы, ты прав, Макс, – грустно усмехнулся Виктор. – Это я так не смешно шучу. Просто домой ужас как хочется, а здесь по прямой до Питера всего ничего.
– Да, – кивнул Макс, взявшийся между тем за мясо. – Я тебя хорошо понимаю. Я тоже соскучился…
В харчевне, «за водочкой и пивком», они просидели почти до восьми, но в конце концов вынуждены были выйти на свет. Не то это было место, чтобы сидеть в нем до бесконечности, не вызывая при этом опасного в их положении любопытства. И они отправились гулять. Они неспешно дошли до Нового Рынка, а там было уже рукой подать до Дамрак, куда они было уже и направились, когда Виктор углядел впереди группу туристов. Туристы глазели по сторонам, фотографировали все подряд и громко выражали свои мысли и эмоции вслух на великом и могучем русском языке.
– Ты когда последний раз по карманам шарил? – спросил он, задумчиво изучая туристов.
– Не помню, – откликнулся Макс. – Думаешь?
– Думаю, – подтвердил Виктор, решивший, что не может быть, чтобы среди двух десятков туристов не нашлось ни одного, похожего, пусть и отдаленно, на него или Макса. – Иди-ка ты, Макс, в библиотеку, разбирайся в ситуации и ищи ночлег, а я займусь документами.
– Можно и наоборот, – предложил Макс.
– Можно, – согласился Виктор. – Но я первый предложил.
– Хорошо, – кивнул Макс. – Встречаемся в шесть вечера у вокзала.
– Почему у вокзала? – не понял Виктор.
– А где? – с интересом спросил Макс.
– А! – понял Виктор. – Ну да. Вокзал, он всегда вокзал. Ладно. У первой платформы.
И Виктор стал неторопливо нагонять туристов. Сделать это было тем более просто, что уж эти-то точно никуда не спешили. Впрочем, эта первая на его пути группа оказалась практически бесполезной. В ней не нашлось никого, кто бы ему приглянулся, но вместе с шумной компанией тамбовских рабочих Виктор проник уже ближе к обеду в огромную гостиницу, где не только пообедал на халяву, но и порезвился от всей души среди простых и сердечных соотечественников.
День удался. К четырем часам дня Виктор оказался обладателем двух комплектов надежных документов и довольно крупной суммы денег в рублях, гульденах и «сосках», как называли советские товарищи денежные знаки Совета Социалистической Кооперации, имевшие хождение во всех странах социалистического содружества. За время блужданий по городу он выяснил, что вокзал остался в Амстердаме на прежнем месте и никакого другого, нового, вокзала в городе не появилось, так что где искать Макса, он представлял, и по случаю – конечный пункт его затянувшейся прогулки находился совсем недалеко от Центрального вокзала. Поэтому оставшееся до встречи время Виктор использовал с толком и со смыслом. Он постригся по местной моде, то есть так коротко, как «не стригся» со времен, когда был полностью лыс. Затем он переоделся, честно купив одежду в большом универмаге на Niewezijds на уворованные у тружеников города и села деньги, выпил кофе с рюмочкой французского коньяка в bruin cafe на Stromarkt и без четверти шесть уже прогуливался по Stationplain вдоль дивной красоты фасада старого вокзала.
«Жизнь прекрасна», – решил он, с удовольствием щурясь на заходящее солнце.
Погода вполне соответствовала его настроению, она была не по-амстердамски ясной и теплой. Виктор чувствовал, все будет хорошо. Все просто обязано было быть хорошо, но будет, он знал, еще лучше, потому что он – Виктор. А Виктор означает победитель.
«Пришел, увидел, победил, – усмехнулся он, затягиваясь. – Нет, не так. Пришли, увидели, победили. Мы с Максом. Виктор и Макс это вам, хлопцы, не Бонни и Клайд. Мы круче будем!»
В этот момент он увидел Макса и получил, таким образом, еще одно подтверждение своей теории. Судя по всему, Макс тоже выполнил все стоявшие перед ним задачи на ять. На обеих руках могучего Макса висело по упитанной блондинке, вокруг шеи был повязан черный платок, а длинные волосы были собраны в понитейл. Макс тоже переоделся и выглядел сейчас, как преуспевающий деятель культуры. Ну где-то так.
– О! – сказал Макс, приближаясь. Он говорил по-немецки. – Вот и он! Знакомьтесь, это…
– Георгий, – шутейно поклонился Виктор. – Но вы можете звать меня Гошей.
– Хейди, – сказала левая блондинка. – Ты русский?
– Лин, – представилась правая. – Хейди, Макс же сказал, что его друг русский.
Обе говорили по-русски с очень сильным акцентом, хотя и правильно. Обе были студентками и, по-видимому, были не против немного погулять. Во всех смыслах.
Ну а дальше все пошло своим чередом, то есть как по писаному. Амстердам и в этой реальности остался самим собой. Ему даже народная демократия не смогла мозги вправить. В смысле, черного кобеля добела отмывать замучаешься.
«А все-таки интересно, – думал Виктор, когда, перезнакомившись, они отправились гулять по городу. – В чем тут дело? Ведь северный вроде народ?»
Но с другой стороны, продолжал он рассуждать про себя, ведя одновременно непринужденную светскую беседу, которая по необходимости состояла из сплошных неприличных анекдотов, в их родной реальности именно немцы, шведы и прочие голландцы едва ли не первыми на Западе отшумели свою великую сексуальную революцию.
«И может быть, они-то и были правы. Живут как люди, и все им по барабану!» – решил он и уже полностью переключился на беседу.
Между тем погода, как это часто случается в Амстердаме, начала портиться, и начавшийся чуть погодя дождик загнал их в бар. Для полноценного загула время было еще детское, но вместе с кофе они употребили по паре бокалов бренди, так что настроение – если иметь в виду девушек, конечно, – начало стремительно подниматься, хотя и так не на нуле стояло.
– Нет, – объяснил Виктор, покуривая русскую папироску – земляки угостили его пачкой одесского «Беломора», – мы не исторический роман пишем. Мы с коллегой Максом работаем в жанре альтернативной истории.
– Ja, ja! – весело подтвердил Макс. – Die alternative Geschichte. Это про то, что могло бы быть, но чего не случилось никогда.
– А зачем же про это писать? – удивилась несколько прямолинейная Лин. Более простодушной Хейди на эти философские тонкости было наплевать.
– А затем, что, во-первых, это интересно, – наставительно поднял палец Виктор. – Игра ума, полет фантазии… Ну ты понимаешь?
– О да! Да, я понимаю! – У Хейди был грудной голос, полный обещания претворить понимание в действие так скоро, как только будет возможно.
Бренди разогрел девушек, дождь временно перестал, но хмурое небо обещало холодный и дождливый вечер, и компания решила перебраться под надежную крышу квартиры, которую снимали в Амстердаме Хейди и Лин.
– Итак, я продолжаю, – сказал Виктор, когда, покинув бар, они под легким моросящим дождем отправились на квартиру к девушкам. Виктор был рад, что удалось найти такую удачную и, похоже, напрочь лишенную актуальности тему, как альтернативная история.
– Про интерес я вам уже говорил, – сказал он, а его рука между тем начала неторопливое путешествие по спине Хейди сверху вниз. Плавно, медленно, но неумолимо. – Это во-первых, а во-вторых, это ведь весьма эффективный метод моделирования исторических процессов.
– Но этим, кажется, занимаются историки, разве нет? – спросила Лин, которая, судя по всему, была из тех людей, которые никогда не путают дело и «потеху». Огромная ладонь Макса, как-то ненароком сместившаяся с ее плеча на полную грудь, ей не мешала, но и на ход ее мыслей, по-видимому, не влияла.
– Нет, сладкая моя, – возразил Виктор. – Историки лишь пытаются воссоздать ход реальных событий. Реконструировать то, что уже случилось. Мы же пытаемся понять, как складываются исторические события. Случайны ли они, или неизбежны. Детерминизм и неопределенность, как единство и борьба противоположностей.
Макс с интересом посмотрел на Виктора, но ничего не сказал, предоставив Виктору витийствовать и дальше.
– Но Гегель… – Лин была не намерена сдаваться без боя, во всяком случае, не в концептуальной дискуссии.
– А зачем нам сейчас Гегель? – искренне удивился Виктор. – Мы, между прочим, не решили еще, что будем пить.
Дискуссии по этому поводу, однако, не получилось. Девушки предложили шнапс, но в результате с легкостью согласились на русскую водку. Макс с видимым и понятным только Виктору облегчением оставил в покое выдающуюся во всех отношениях грудь Лин и отправился покупать водку, пока Виктор и девушки покупали хлеб, сыр и ветчину. Четыре бутылки «Юбилейной», небрежно схваченные за горлышки могучими пальцами Макса, произвели на Хейди и Лин сильное впечатление.
– Не волнуйтесь, барышни, – поспешил успокоить их Виктор. – Три бутылки выпьет Макс, еще одну – я, а вам, боюсь, придется пить воду из-под крана.
Девушки шутку оценили и тут же начали смеяться, но им было неведомо, что в этой шутке, как и следует быть, было место и шутке и истинной правде. И чего в ней было больше, могло показать только время. Или опыт. Которые в данном случае были одним и тем же.
«Надо было брать пять», – с сожалением подумал Виктор, которого, как истинно военного человека, вопросы логистики и снабжения всегда волновали как бы и не поболее, чем тактические и стратегические изыски.
– И все-таки, – продолжала допытываться Лин, когда, поднявшись на четвертый, последний, этаж, они расселись вокруг небольшого стола в крошечной гостиной их квартиры. – И все-таки! Чем тогда социалистическая по форме и содержанию альтернатива должна отличаться от буржуазной? Она же должна чем-то отличаться, ведь правда?
«Вот ведь настырная девка! – подумал с раздражением Виктор. – Если она еще и в постели такая же зануда, я Максу не завидую».
Но вслух он этого, естественно, не сказал, тем более что инициативу перехватил почувствовавший его состояние Макс.
– Правда, – кивнул Макс, принимая эстафету, и начал разливать «Юбилейную» по низким тяжелым стаканам с толстым дном. – Мы рассматриваем варианты, а американцы пишут о несбывшемся. Ты чувствуешь разницу, Лин?
– Но ведь и вы пишете о том, чего не было! – Лин так просто угомониться не могла.
– Так, да не так, – усмехнулся Макс. – Прозит!
Он опрокинул в глотку полный стакан «огненной воды», «закусил» восхищением в глазах обеих фемин и продолжил объяснять Лин основы социалистической теории альтернативной истории.
– Вероятности – вот ключевое слово. – Макс назидательно поднял указательный палец. Палец у него, как с усмешкой отметил Виктор, был таких размеров, что с легкостью мог привлечь внимание не только двух захмелевших девиц, а смеяться мог заставить целую толпу дураков. – Мы занимаемся исследованием вероятностей и вариантов, притом вариантов обязательно убедительных, выдерживающих проверку реальными, объективными фактами истории.
Макс сделал короткую паузу, разом уполовинив содержимое стакана, и продолжил:
– Вот вам, девушки, навскидку два примера о роли личности в истории. Вы знаете, кто такой Ленин?
– Ленин? – переспросила Хейди, которая, судя по выражению ее лица, про Ленина услышала впервые в жизни.
Но вот Лин, изучавшая социологию и историю экономических учений, как оказалось, кое-что о Ленине знала.
– Ты имеешь в виду Ульянова? – деловито спросила она. – Он, кажется, был членом ВРК вместе со Свердловым и Дзержинским?
– Да, – усмехнулся Макс, бросив мимолетный взгляд на Виктора. В его взгляде было столько иронии, сколько поместилось. – Да, Лин, он был тогда в Петрограде. И был он, между прочим, первым предсовнаркома Республики.
– Bay! – Хейди удивленно раскрыла свои небесно-голубые глаза, в которых, впрочем, было сейчас больше алкогольного энтузиазма, чем здравого смысла.
– Точно, – нахмурила лоб Лин, пытавшаяся, видимо, припомнить стершиеся из памяти за ненадобностью подробности.
– Именно, – подтвердил Макс. – И это был, девушки, очень и очень многообещающий политик. И не погибни он летом восемнадцатого, кто знает, какими путями пошла бы в дальнейшем история русской революции.
– А разве у революции могли быть другие пути? – Хейди, кажется, даже протрезвела от такой крамольной мысли.
– А почему нет? – пожал плечами Макс.
– Да, – неожиданно поддержала его Лин. – Могли. Ульянов же был за военный коммунизм и против НЭПа, ведь так?
– Ну где-то так, – вынужден был согласиться Виктор, ругая в душе Макса на чем свет стоит за то, что тот полез в такие дебри. Черт их знает, этих нынешних европейских коммунистов, что они там, вернее здесь, себе думают.
– Вот видите, – усмехнулся Макс. – Та же революция, в той же самой стране, одни и те же люди, но замена одной ключевой фигуры на другую, возможно, – я уточняю, возможно не значит обязательно – могла изменить ход событий самым драматическим образом. Или нет.
– Красиво, – согласилась Лин и подняла свой стакан. – За вариативность истории, геноссен, и за то, что все состоялось так, как состоялось.
Тост всем понравился, и они дружно выпили за неизменность исторической последовательности.
– А второй пример? – вспомнила Лин, глаза которой блестели теперь так же, как и глаза Хейди.
– Второй? – задумчиво переспросил Макс, откидываясь на спинку стула. – Извольте, есть и второй.
Он разлил водку по опустевшим стаканам и продолжил свой мысленный эксперимент с двумя историями одной и той же революции. Виктору показалось даже, что Макс получает от этого какое-то извращенное, по мнению Виктора, удовольствие.
«Ну-ну, – подумал он с сарказмом, – чем бы дитя ни тешилось! А девки все равно пьяные, им чего не расскажешь, все будет в струю».
– Второй пример относится к тому же времени, что и первый. К лету тысяча девятьсот восемнадцатого.
Макс замолчал на секунду, видимо, формулируя свою «гипотезу».
– Ну же! – попросила Лин, придвигаясь ближе и заглядывая снизу вверх то ли в глаза Максу, то ли ему в рот. – Ну же, гер профессор!
– Летом восемнадцатого, – немецкий акцент Макса стал отчего-то более жестким, очевидным, – обострились отношения между большевиками и левыми социалистами-революционерами.
– Эсерами, – блеснула неожиданной эрудицией Хейди и пьяно засмеялась, довольная собой.
– Эсерами, – согласился Макс, одобрительно кивнув смешливой девушке. – Причины разногласий были, естественно, исключительно идеологического характера, но в подоплеке имел место личный конфликт, я бы сказал, личностная несовместимость того самого Ульянова, о котором мы уже говорили, и некоторых лидеров социалистов. Так вот, конфликт интересов едва не привел к военному мятежу, но в последний момент Дзержинскому удалось договориться с Александровичем, и кризис был преодолен. Эсеры остались в правительстве, а правительство, в свою очередь, осталось коалиционным, но ситуация в июле восемнадцатого была очень и очень напряженная. Еще чуть, и полыхнуло бы!
– Не преувеличивай, Макс, – возразил Виктор, тоже помнивший это место в «Кратком курсе». – Ну какая такая большая беда могла бы случиться? Отодвинули бы эсеров, и всех дел. Их и было-то всего ничего.
– Не скажи. – Макс взял со стола пачку «Беломора», выудил одну папиросу, обстоятельно обстучал ее о ноготь большого пальца («И где только научился, мерзавец!» – восхитился Виктор.), закурил. – Ты не забыл, часом, кто командовал РККА в освободительном походе?
– А! – понял Виктор его логику. – Вот ты о чем.
– Именно, – подтвердил довольный Макс.
– Вы о чем? – поинтересовалась Лин.
– О том, – объяснил Макс, – что главкомом Красной армии в тридцать девятом – сороковом годах был маршал Муравьев, а он, между прочим, в тысяча девятьсот восемнадцатом еще большевиком не был. Муравьев был как раз эсером, как и начальник Генштаба, маршал Егоров, кстати. И вот представьте, сложись дела не так, как сложились, как бы повели себя эти двое? Муравьев ведь тогда фронтом командовал…
– Ты думаешь, маршал мог поднять мятеж? – с ужасом спросила Хейди.
– Вот этим и занимается социалистическая альтернативная история, – усмехнулся ей в ответ Макс. – Она исследует возможности, варианты событий, проверяет историю на прочность. Теперь понятно?
Он выпил водки и, загасив папиросу в пепельнице, перешел ко второй части вопроса.
– А вот буржуазные альтисторики по своей природе реваншисты. Они сублимируют в своих фантазиях собственный комплекс неполноценности. Свое ощущение обреченности и тотального поражения в историческом споре с социализмом.
«Что он несет? – с опаской подумал Виктор, принимая на себя функции разливающего. – А если нет?»
Но оказалось, что опасался он напрасно. Макс попал в точку.
– Ты имеешь в виду «Два Торнадо» Бёрчера? – спросила Хейди, до этого игравшая роль пассивного слушателя.
– И его тоже, – уклончиво ответил Макс, который, как и Виктор, понятия не имел, кто такой этот Бёрчер («Bircher, надо полагать») и что за книгу он там написал.
– Да, возможно, ты прав. – Лин задумчиво сделала несколько глотков из своего стакана и поперхнулась.
– А мне фильм понравился, – сказала Хейди, перелезая со стула на колени к Виктору. – Я книжку не читала, а фильм смотрела, когда была декада американского кино.
– Мне тоже, – оживилась откашлявшаяся наконец Лин.
Она посмотрела на то, как уютно устроилась в объятиях Виктора Хейди, и, по-видимому, решила не отставать.
– Особенно мне понравилась Кенди Райз в роли пилота Спитфаера, – сказала она, непринужденно пересаживаясь на колени Макса. – А тебе, Макс, фильм понравился?
– Нет, не понравился, – твердо ответил Макс, разливая «Юбилейную» по стаканам. – Идеологически чуждый, игра актеров никакая, и секс, между нами, какой-то простой.
– Ну тут ты не прав, – возразил Виктор, опрокинув в себя очередную порцию и вслушиваясь в то, как жидкий огонь пронзает его сверху донизу. – Секс он и есть секс. Или так, или раком.
Его реплика послужила сигналом к окончанию дискуссии. Опасный разговор – а опасными для них, если честно, были все без исключения разговоры – угас сам собою, сменившись нечленораздельными репликами, вздохами, шуршанием одежды и, наконец, стонами.
«Хочешь жить, умей!..» – мимолетно подумал Виктор, упираясь взглядом в белый упругий зад Хейди…

 

Он проснулся рано. Его внутренние часы еще не успели настроиться на местное время – «Даст бог, и не надо будет!» Но общее ощущение было именно такое, часов на шесть утра. Так оно примерно и оказалось. 06:47.
«Ну не то чтобы так уж и рано, – решил он, бесшумно покидая постель, где тихо посапывала во сне совершенно голая Хейди. – Вполне».
Виктор аккуратно накрыл девушку одеялом и стал быстро одеваться. Это не заняло у него много времени, чай, не парадный мундир черного полковника, и уже через минуту он был в гостиной, где его ждал одетый и умытый Макс. Собственно, осторожные движения Макса Виктора и разбудили. Кивнув другу, Виктор так же бесшумно проскользнул в ванную и быстро умылся. Им обоим не мешало бы и побриться, но это можно было сделать и позднее, в какой-нибудь парикмахерской, типа той, где он стригся накануне.
Они покинули квартиру, предоставившую им вполне приличный ночлег, так и не потревожив спящих девушек. Оно и к лучшему. Продолжения у этого приключения быть не могло.
Погода снова была приличной, и они, не торопясь, пошли в сторону центра.
– Я так понимаю, у тебя есть план, – сказал Виктор, раздумывая над тем, закурить ли ему натощак и всухую, или подождать, пока на их пути не появится какое-нибудь рано открывающееся кафе.
– Непременно, – сразу же откликнулся Макс. – Мы уезжаем.
– Куда? Когда? И как? – поинтересовался Виктор, решивший, что ждать не будет.
– В Берлин, – ответил Макс. – Не озирайся, тут есть кафе, которое открывается в семь. Я вчера по дороге заметил.
– Значит, на поезде поедем, – кивнул Виктор, закуривая.
– Это ты решил, потому что мы идем, к вокзалу? – хмыкнул Макс. – Зря. С Центрального вокзала можно и в Схипхол ехать.
– Тоже мне ребус. – Виктор вернул Максу ухмылку и затянулся. – Если бы мы собирались лететь, ты бы так и сказал: улетаем. А ты сказал: уезжаем.
– ОК, – Макс не стал спорить. – Как у нас с документами?
– Есть у нас документы. – Виктор достал из внутреннего кармана пиджака краснокожий паспорт и протянул Максу. – Как тебе?
Макс раскрыл паспорт, внимательно изучил первую страницу с фотографией, пролистнул страницы.
– Гусаров Петр Аркадьевич, – произнес он вслух, как бы пробуя имя на вкус. – Хорошо. А тебя как зовут?
– Золотников, – представился Виктор. – Виктор Сигизмундович.
– Что, правда? – удивился Макс.
– Правда, – смущенно подтвердил Виктор. – Такое, понимаешь, совпадение.
– Ну-ну, – усмехнулся Макс. – Бог шельму метит, не так ли?
– А ты, оказывается, талантливый ученик, – рассмеялся Виктор.
Макс тоже рассмеялся, а тут как раз и кафе обещанное на их пути возникло, так что обсуждение дальнейших планов и деталей их осуществления они продолжили в полупустом по утреннему времени кафе. А уже через три часа желтый с синей полосой экспресс уносил их прочь от Амстердама.
Они устроились на втором этаже вагона для курящих, бросили рядом с собой легкие дорожные сумки и отдались извечной магии пути. Все у них было сейчас не настоящее, хотя бы те же сумки, приобретенные всего за час до отъезда, в которых кроме самых необходимых вещей в основном лежали газеты и журналы. И прессу они тоже купили перед самым отправлением в киоске напротив станции. Но дорога-то была настоящая. Настоящий поезд стучал колесами, настоящие люди ехали кто куда, и вместе с ними куда-то – в Берлин! – ехали и они с Максом.
За окном проносились пейзажи, которые, с одной стороны, были точно такими, какими Виктор их помнил, но к которым, с другой стороны, он относился сейчас совсем не так, как к обычным видам знакомой страны. Он ведь оказался в ином мире, в иной реальности; и пейзажи эти были, следовательно, пейзажами иного мира. Ну, типа, «первые люди на Луне» или «этот маленький шаг…». В таком разрезе.
Газеты, к его удивлению, в большинстве своем носили те же названия, что и в их мире, и писали, в общем-то, о том же самом, о чем писали у них дома. Во всяком случае, десять лет назад писали. Впрочем, имелись конечно же и различия. В Италии, к примеру, на носу были выборы, и в «Берлинер цайтунг» живо обсуждался вопрос противостояния коммунистов социалистам, объединившимся с христианскими демократами. Автор редакционной статьи полагал, однако, что после трех лет правления социалистического правительства избиратель проголосует за коммунистов, идущих на выборы в коалиции с левыми радикалами и анархистами.
«Веселые люди эти итальянцы, – с уважением подумал Виктор. – Умеют жить нескучно…»

 

Берлин встретил их моросящим дождем, который, впрочем, успел иссякнуть к тому времени, когда Виктор и Макс выяснили, что билеты есть только на экспресс «Красная Заря», следующий из Парижа в Дзержинск через Берлин, Варшаву и Троцк. Увы, до отправления поезда оставалось еще больше восьми часов, и за неимением других идей они решили прогуляться по городу, благо и дождь перестал.
Здешний Берлин производил очень странное, если не сказать тягостное, впечатление. С одной стороны, Виктор с удивлением и даже, пожалуй, с оторопью узнавал тот старый довоенный кайзеровский еще Берлин, который успел застать и запомнить по началу тридцатых годов. А с другой стороны, даже его, Виктора, хорошо помнившего и Берлин социалистический, восточный, ужасно раздражала новая застройка города, которая нисколько не делала его лучше, чем он был когда-то, но уж точно уродовала его еще больше. Кроме того, если в Амстердаме признаки социализма хоть и присутствовали, но существовали как бы вторым планом, не мешая и не раздражая, то немцы, как, впрочем, и следовало ожидать, оказались бо́льшими коммунистами, чем их советские товарищи. Бесконечные монументы, обелиски, памятные знаки и мемориальные доски вполне ожидаемого содержания буквально вгоняли в тоску. А обилие кумачовых транспарантов на улицах, по которым они с Максом шли, заставляло задаваться совершенно дурацким вопросом, не перепутал ли Виктор даты, и не Первое ли мая на дворе? Макс, по-видимому, чувствовал себя не лучше. В конце концов, помаявшись на серых с красным берлинских улицах пару часов, они решили сходить на Унтер-ден-Линден, посмотреть на старые липы, если те, конечно, сохранились, и ехать обратно на вокзал. На такси, естественно. Потому что смотреть Берлин «ногами» уже не хотелось.
Перекусив в каком-то безликом, но чистеньком кафе на Потсдамер-плац, они пошли дальше по Лейпцигер-штрассе, чтобы по одной из перпендикулярных улиц выйти потом к Унтер-ден-Линден. Однако на Лейпцигер-плац их ждала встреча с еще одним образцом монументальной пропаганды, но таким, что мимо него они пройти просто не могли. У основания высокого гранитного обелиска в форме трехгранного штыка застыли приподнятые над землей и устремленные вверх, как будто в боевом порыве, танки БТ-7 и Т-34. Надпись на двух языках, врезанная золотом в темно-серый гранит, сообщала, что 17 июня 1940 года первыми ворвались в Берлин танкисты, кавалеристы и пехотинцы Второй ударной армии под командованием командарма второго ранга Чайковского. Ниже перечислялись соединения РККА, участвовавшие в достославной операции, фактически положившей конец Второй мировой войне и завершившей освободительный поход Красной армии. Виктор внимательно просмотрел список. Некоторые имена, как он и ожидал, оказались знакомыми. Были среди них и комкор Рокоссовский, и комдив Жуков, и комбриг Павлов, но были и другие, не то чтобы совсем уж не знакомые – что-то такое ворохнулось в памяти, но и не из тех, что на слуху. Комкор Магер, комдив Евдокимов, комдив Грачев, комдив Давидовский…
– Поехали на вокзал, Федя, – нарушил молчание Макс. – Ну их на хрен, эти липы гребаные! А на вокзале должен быть ресторан. Посидим, выпьем… Об альтернативной истории поговорим.
Виктор не удивился. Макс озвучил и его мысли, и даже, что характерно, его собственными, Виктора, словами. И в самом деле, на что им эти липы сдались!
– Поехали, – согласился он. На душе было пасмурно, как и в небе над Берлином. Муторно было. Неоднозначные чувства всколыхнула в его душе короткая, в общем-то, прогулка по столице социалистической Германии.
Назад: Глава 2. Будни марсианского агента
Дальше: Глава 4. Предчувствие