12
Если что и помогло человеку преодолеть все невзгоды и в конце концов сделаться царем природы, так это его потрясающая способность приспосабливаться к любым условиям, самым трудным и суровым.
В итоге этот несокрушимый вид приспособился выживать как в полярных льдах, так и в песках раскаленных пустынь, привыкнув питаться китовым жиром или верблюжьим молоком.
Переправившись через Миссури — как подозревал канарец, самый крупный приток пресловутой Миссисипи, которая встретилась ему несколько месяцев назад — двое друзей двинулись дальше. Они по-прежнему не видели другого выхода, кроме как идти по ночам, а днем прятаться.
Прежде чем продолжить путь, они подстрелили одну из тех странных птиц с черным оперением и болтающимся под клювом красным мешком, которых канарец видел в загоне индейского стойбища, а Андухар называл индюками и с энтузиазмом расхваливал их мясо, любимое лакомство краснокожих — когда индюки попадали к ним на стол, это был настоящий праздник.
Сьенфуэгос тоже по достоинству оценил вкус: от индейки остались одни лишь кости. Ко всему прочему, индюки были настолько глупы, что не только позволяли схватить себя голыми руками, но и имели привычку оповещать о своем присутствии весь перелесок скрипучей монотонной песней.
По всей видимости, песня должна была привлекать влюбленных самок, однако гораздо чаще привлекала голодных хищников.
Путники питались в основном индюками, зайцами, луговыми собачками, рыбой, съедобными змеями и всевозможными птичьими яйцами, но избегали приближаться к бизонам, понимая, что не обладают достаточно мощным оружием, чтобы охотиться на них.
Старый арбалет не шел ни в какое сравнение с мощными дальнобойными луками сиу, как и маленькие железные болты не могли сравниться с тяжелыми индейскими стрелами и копьями с каменными наконечниками.
Даже крепышу андалузцу не хватало сил натянуть тетиву дакотского лука, чтобы пустить стрелу дальше чем на двадцать метров. И дело не в том, что индейцы сильнее, просто их с детства приучали развивать силу рук и особенно пальцев.
— Когда дакот натягивает тетиву, он ее словно клещами сжимает, — уверял Андухар. — Нипочем не выскользнет! Я как-то попытался, но не успел и до половины натянуть долбаную тетиву, как она выскользнула из пальцев, а эти козлы так и покатились со смеху. Потом я попытался сделать зарубку на древке стрелы, чтобы зацепиться за нее ногтем большого пальца — и в итоге сорвал ноготь.
Сьенфуэгос любил слушать рассказы Сильвестре Андухара — не только потому, что они помогали скоротать время в скучном и унылом путешествии, из них он узнавал много нового о жизни обитающих в этих местах туземцев, только почему-то показывались они на глаза крайне редко, появляясь и исчезая откуда ни возьмись, словно призраки.
Это в густом лесу или среди нагромождения скал прятаться довольно легко, но чтобы оставаться незаметным посреди пустынной и голой равнины, где не растет ничего кроме травы, требуется настоящее мастерство.
Андухар утверждал, что в тяжелые времена, когда они воевали с другими племенами или шли через чужие земли, где неизвестно, чего можно ожидать, краснокожие разбивали лагерь на берегу какого-нибудь озера, но спать позволялось лишь детям, женщинам и старикам.
Воины же рыли глубокие траншеи на некотором расстоянии от стойбища, прятались в них, накрывшись травой и ветвями, и проводили там всю ночь без сна, готовые в любую минуту выскочить наперерез обескураженному врагу, которому бы вздумалось напасть.
У них просто потрясающе острое зрение, а также обоняние и слух, они могут целый день просидеть, не двигаясь с места, даже ни единый мускул не дрогнет на лице. А потом вдруг бросаются на добычу с быстротой молнии. Поэтому враги почтительно называют их «люди-змеи».
Вспоминая, с каким дружелюбием встречали их жители острова Гуанахани и какими открытыми, доброжелательными и страстными людьми они оказались, канарец не мог не задаваться вопросом, как могло случиться, чтобы в Новом Свете, открытом всего лишь семнадцать лет назад, жили столь разные народы, а их обычаи настолько разительно отличались?
Если ему не изменяла память, остров Гуанахани, или Сан-Сальвадор, как назвал его адмирал, находится к востоку от Кубы — иными словами, почти на полпути между островом Эспаньола и берегом того огромного континента, куда его принесли морские течения, пока он лежал без сознания. Тем не менее, выходцы с Гуанахани были очень похожи на жителей Эспаньолы, но ничем не напоминали краснокожих этих огромных прерий.
Как могло случиться, что они никогда не встречались и даже не слышали друг о друге, хотя их берега разделяло не более двух дней плавания?
Даже Сильвестре Андухар, столько всего знающий о жителях равнин, не мог ответить на этот вопрос.
— Сиу признают за своих лишь представителей семи ветвей этого народа, говорящих на одном языке и разделяющих их обычаи и обряды. Все остальные для них — «чужеземцы», одно упоминание о которых считается преступлением. Они их терпят лишь потому, что те снабжают их кукурузой и солью, но даже ради торговли они не желают с ними встречаться, осуществляя ее лишь через типпбы.
— А это еще что такое?
— Огромные хижины или, как их называют, «дома обмена», которые находятся на нейтральной территории и служат своего рода убежищем, где занимаются только торговыми делами.
— Сдается мне, это прямо как у цивилизованных людей, — заметил канарец.
— Торговля — единственная вещь, способная заставить дикарей вести себя как цивилизованные люди, — пояснил Андухар. — Дай нам Бог наткнуться на чудесную типпбу!
Но вот наконец, впервые после того злосчастного дня, когда Сьенфуэгос и Андухар по разным причинам оказались в этих неизведанных местах, одно из их заветных желаний наконец-то исполнилось: пять дней спустя, с первыми лучами солнца, озарившими безрадостную равнину, вдалеке, на берегу мелкого озерца, показалась деревянная постройка на высоких столбах из орехового дерева, примерно двадцати метров в длину и десяти — в ширину.
При виде ее андалузец радостно вскрикнул и запрыгал как дитя, словно увидел впереди родную гавань Кадиса.
