Коацаок поразил свадебный караван угрюмостью и тишиной. Не было народа в ярких праздничных одеждах. Никто не выкрикивал приветствий новобрачным. Было ясно – что-то произошло. Это чувствовалось даже в воздухе, жарким покрывалом душившим город.

– Мешики прислали послов… – услышали Кинич-Ахава и Иш-Чель от Копана, который встретил молодую пару во внутреннем дворике.

Халач-виник был настолько встревожен происходящим, что забыл произнести приветственную речь. Угроза словно придавила крепкие плечи, и Копан тщетно пытался найти выход, достойный его особы.

Уичаа тоже не скрывала страха, и жизнерадостность невестки вызвала раздражение. От свекрови Иш-Чель достался недовольный взгляд. Она сообщила молодым, что народ Анауака собирается покорить их город, а Коацаок уже потерял драгоценное время. Послы прибыли несколько дней назад с требованием "договора о дружбе", которым мешики, фактически, навязывали свою волю – обычная тактика захвата территории. Теперь Коацаоку предстояло повторить судьбу многочисленных подчинившихся городов.

– Через пятнадцать дней мешики явятся за выкупом, – закончила Уичаа.

– Много ли они хотят, моя госпожа? – Иш-Чель попыталась придать голосу и тону глубокое почтение. Её не смутил злой взгляд свекрови, полученный в ответ.

– Ровно столько, чтобы сделать рабами. Весь урожай этого года, драгоценности, золото… Боюсь, даже если заплатим выкуп, мешики все равно превратят нас в тлаймати! – Уичаа с трудом подавляла негодование, поглядывая на слабовольного супруга.

– Неизвестно что они сделают с нашей семьёй… – подал голос Копан.

– Нужно готовиться к войне и встретить их с оружием! – Кинич-Ахава с первой минуты решил, что никому не позволит быть хозяином в Коацаоке.

Это его земля, его город!

Уичаа с гордостью и одновременно с грустью взглянула на сына – её видения начали сбываться: наследник не допустит унизительного примирения с мешиками.

Копан молчал, а Кинич-Ахава не понимал отца, его пассивного безразличия к происходящему.

– Мы не будем сидеть и просто ждать!

– Мы можем уплатить выкуп, Кинич-Ахава? В городе много богатых людей, сомневаюсь, что при мешиках жить им будет лучше. Они просто обязаны внести свою долю – Коацаок и их город, не стоит прятать драгоценности, – тихо предложила Иш-Чель.

Кинич-Ахава с благодарностью кивнул головой. Он принял поддержку жены.

– Богатые люди будут богатыми и при мешиках, если им удастся сохранить своё добро. А чем сильнее сопротивление жителей, тем страшнее будет борьба за Коацаок и ужаснее воины, которые войдут в него… – высказался Копан. В его груди опять проснулись пчелы и безжалостно укололи сердце. Незаметно правитель коснулся больного места и потёр его, пытаясь угомонить насекомых. С прибытием сына силы духа не прибавилось, даже, наоборот, халач-виник окончательно растерялся. В глубине души правитель не хотел войны. Он бы приложил все силы, чтобы откупиться, но нежелал расстаться с богатством семьи. Это противоречие и подтачивало его изнутри. Ко всему, неотступно преследовали предсказания, увиденные с помощью Уичаа. Он упрямо оттолкнул их, поверив своим жрецам, и, вот теперь надвигается крах – разве можно противиться воле всесильных духов? Сопротивление бесполезно – ведь тайные силы показали ему, что Коацаок будет погребён, но как же спасти имущество, власть, жизнь, наконец?!

– Мы должны действовать! Зачем рассуждать, какими будут ацтеки, когда войдут в город? Мы сделаем все, чтобы этого не допустить! – Кинич-Ахава не понимал отца.

В чём же дело, почему халач-виник ничего не предпринимает? Ведь он всегда был хорошим воином и мудрым правителем. Что это за разочарованный человек, который даже не пытается скрыть панику? И – что делать?

Попытаться, прикрываясь именем халач-виника, подготовить город к обороне, взять власть в свои руки… однако не будет ли это изменой? А если от этого зависит будущее жителей? Если правителя поразила какая-то неведомая болезнь, посланная духами, может ли он, его сын и наследник, бездействовать? Но тогда на него ложится ответственность за жизни граждан.

Кинич-Ахава решил отбросить сомнения.

– Если мы не откупимся… – попыталась вставить Уичаа, но сын, находясь во власти осенившей его идеи, перебилмать.

– Мы должны выиграть время – это поможет нам отстоять город. Дадим мешикам выкуп, поторгуемся, попытаемся уменьшить его, а там подойдут братья Кокомо. Связанные узами родства, они обязаны прийти на помощь!

– Ты забываешь, что на все воля богов, сын мой, они должны подтвердить твоё предложение. А мы бессильны перед их решением… – развёл руками Копан.

Кинич-Ахава посмотрел на отца и увидел лишь смирение и страх. Страх в глазах правителя?! Больше у наследника не было сомнений. Да, именно на нём лежит вся ответственность за государство!

– Я готов испросить волю богов, выступить перед советом старейших и убедить их! Но я не собираюсь сидеть и ждать мешиков! Я буду готовить город к войне!

Кинич-Ахава резко повернулся спиной к родителям и кивком головы приказал Иш-Чель идти за ним. Он понял, что отец не будет предпринимать никаких действий, а мать настроена враждебно к невестке и также не может ничего предложить.

"Отец болен, его рассудок помутился, мой долг – взять правление на себя и защитить город! А моя мать? Что случилось с нею? Неужели ненависть затмила разум?"

Кинич-Ахава быстрым шагом преодолел анфиладу комнат и оказался в своих покоях. Супруги молчали, пока слуги помогали им принять омовение после дороги.

Иш-Чель все время с интересом оглядывала комнату, где теперь предстояло жить. Стены комнаты украшали шкуры животных. Висели маски богов и богинь, кое-где поблёскивали ножи и стояли копья. Комната была очень мужской, строгой, без излишеств. Единственным предметом с изящными линиями оказалась жаровня для обогрева в холодные ночи.

Когда супруги, наконец, остались одни, Иш-Чель решила прервать задумчивость мужа:

– Если Ицамна скажет, что Коацаок должен подчиниться мешикам, подчинишься?

– Ицамна скажет то, что угодно верховному жрецу, а он принимает приношения от семьи халач-виника…

– Муж мой, ты прав в желании обратиться за помощью к моим братьям и отцу – они пришлют нам воинов. Мы будем готовить выкуп, оттягивать время…

– Такое предложение может не понравиться многим горожанам.

– Но, Кинич-Ахава, ведь твой отец – халач-виник Коацаока, а ты – его сын. Мы все из рода Кокомо! Очень жаль, что дядя в таком состоянии, иначе ему самому пришла бы в голову такая мысль! Если ты не хочешь говорить об этом с народом, то позволь мне? Никого не удивит, что дочь Кокомо желает обратиться к родным за помощью.

– Я не могу тебе запретить выступить, но послание должны одобрить и поддержать знатные граждане и жрецы.

– Завтра я обращусь к народу. Не думаю, что моё предложение вызовет недовольство.

– Делай, как считаешь нужным. Я не против твоей помощи… Хочу поговорить с матерью. Она должна мне объяснить, что случилось с отцом! – Кинич-Ахава подошёл к висевшему на стене мешочку и достал из него разноцветные нити для узелкового письма. Он устроился на ложе и поманил жену к себе, взял в руки основу и протянул её Иш-Чель. Та присела и сосредоточенно принялась составлять послание, сплетая и завязывая узелки.

– Я хочу попросить тебя обратиться к богине. Может быть, она сможет приоткрыть тайну? Что, в конце концов, тут происходит? – улыбнулся жене Кинич-Ахава. Какие-то смутные сомнения ещё остались у него, и, зная возможности Иш-Чель, доверяя ей, он лишь хотел их рассеять.

– Я пыталась, но после пропажи жертвенной девушки, у меня ничего не получается… Странно: я всегда могла в любое время уйти туда… и вот теперь не могу этого сделать… не пускает… Возможно, я утратила дар, став твоей женой…

– А что ты тогда увидела?

– Мой мир изменился, от него ничего не осталось, исчез покой… и цвета, они перестали сиять! Я даже боюсь, что, когда снова туда попаду, не увижу той красоты! – в светлых глазах Иш-Чель заблестели слезы, Кинич-Ахава обнял её и приободрил:

– Твой мир предупредил тебя, что над нашим будущим нависла угроза, видишь, мне нужно готовиться к войне. Но когда все закончится, снова будут сиять краски!..

Молодожёны не заметили, что за ними наблюдают из потайного окошка, которое представляло собой маску бога – покровителя семейного очага.

Подслушивающий понял: самое важное услышал, ничего интересного больше не предвидится, и скромно удалился. Факел в руке осветил молодого мужчину, скромное ожерелье и раскрашенное сажей лицо выдало его принадлежность к служителям бога Чаку. Слуга осторожно выскользнул из неприметного коридора и быстрыми шагами, а затем почти бегом направился в храм бога Дождя – сообщить господину важную информацию. Служитель Чаку с интересом выслушал его и так же быстро поспешил известить жреца верховного бога Ицамны.

После безрадостной встречи с молодожёнами Уичаа ушла в свои комнаты, надеясь, что Копан последует за нею, но тот, сказавшись усталым, ушёл к себе. Это немного огорчило женщину, но, взвесив всё, она решила, что такое положение дел, скорее, устраивает, ибо целую ночь сможет провести, как ей угодно.

Уичаа позволила служанкам себя переодеть и подготовить ко сну, приказав принести утреннюю одежду. Выпроводив всех, некоторое время женщина задумчиво посидела у жаровни, наблюдая, как весело пляшет огонь. Снова и снова она анализировала всю известную информацию. Выводы были неутешительными. Войны нужно избежать. Мелькнула мысль опять обратиться к богам за советом… Нет, нельзя богов так часто беспокоить. Уичаа понимала – она не находит подходящих слов и доказательств, чтобы Кинич-Ахава прислушался к её доводам. И все же была горда сыном: не боится ответственности и вырос настоящим воином. Вот только рядом с ним находилась не его мать, которая воспитала такого мужчину, дала ему жизнь, а… женщина, жена, вызывающая у неё неприятие, граничащее с ненавистью.

Почему?

Уичаа не могла, вернее, не хотела даже самой себе дать правдивый ответ. Это была ревность матери к невестке за отнятое внимание, за положение, которое Иш-Чель получила, оттеснив свекровь на задний план. Теперь, если сын брал власть в свои руки, не Уичаа становилась рядом с ним, а её невестка, и именно ей будут отданы почести, когда город выстоит перед нашествием мешиков. А это не устраивало женщину, которая не могла просто так смириться и уступить. Ведь сыну реально помогает именно мать! Ох, как много она готова отдать, чтобы устранить Иш-Чель! Может быть, стоит подумать над этим и воспользоваться каким-нибудь ядом? Но слишком мало времени!

Огонь действовал успокаивающе. Время тянулось долго, в жаровне остались только тлеющие угольки.

Уичаа протянула к ним руки, ощутила ласковое тепло и прошептала:

– Отец-Огонь, благодарю тебя за день, жизнь и силу!

Над жаровней поднялось серебристое облако, оно засияло и начало было менять форму, но вдруг послышался шорох. Он словно испугал духа огня, и тот растаял.

Женщина поднялась, и одновременно открылась потайная дверь в её покои. Из темноты возник гость с зажжённым факелом, осветившим узкий проход. Уичаа, ни слова не говоря, шагнула за ним в потайной ход, ведущий к верховному служителю бога Ицамны, её верному другу и помощнику. Именно он всегда оглашал народу волю, которую хотелось услышать Уичаа.

Комната была маленькой, располагалась в небольшом хранилище под теокалли, – убежище от шума и забот. Доступ сюда имели только приближённые. Ожидая гостью, жрец спокойно курил трубку, и дым сизым облаком обволакивал его фигуру, скрывая задумчивое выражение больших глаз. Перед ними возникали образы, и он видел всё, о чём думала Уичаа, как хотела решить семейные дела и политические проблемы. Жрец даже догадывался, о чём его снова будут просить и что предложат взамен. Так было всегда и потому успело наскучить.

Долгие годы он фактически управлял городом, а потому неимоверно устал постоянно нарушать действительную волю Ицамны, которому искренне служил и истово верил. Однако поднявшись к вершине власти, жрец никогда бы не отдал и части её в чужие руки – слишком много это ему давало, да и приятно было ощущать себя самым могущественным человеком в государстве.

– Подождем еще кое-кого, – прервал он попытавшуюся заговорить посетительницу и предложил сесть с противоположной стороны жаровни.

Уичаа недовольно вскинула брови, выражая удивление, граничащее с негодованием:

– Ты позволил ещё кому-то прийти сюда, когда здесь я!

– Да, моя госпожа, потому что это те, кто тебе нужен, они не заставят себя ждать и не выдадут твоего секрета!

Уичаа устроилась поудобнее.

Вскоре в комнату вошёл жрец бога дождя Чаку – высокий мужчина с лицом, на котором поселились спесь и надменность, а также вечное недовольство. Из одежды – обычная набедренная повязка и пёстрый плащ. Никаких внешних отличий, положенных столь знатной особе. Он немного оскорбленно поджал губы, когда увидел женщину на совете, где место только для мужчин, но, получив набитую и раскуренную трубку из рук служителя Ицамны, снисходительно кивнул Уичаа и молча закурил.

Вторым и последним ночным гостем верховного жреца оказался человек, проскользнувший в дверной проём как-то воровато. Это был племянник правителя Коацаока – Халаке-Ахава. Он ничем не выказал удивления присутствию тётушки и спокойно уселся на циновку – так, словно сиживал здесь каждый день.

Уичаа заподозрила, что так оно и было.

– Мы собрались, чтобы решить проблемы, нависшие над нашим городом… – начал разговор жрец Ицамны, заметив, что Уичаа порядком надоело разглядывать собравшуюся компанию в полном молчании, и она, славившаяся крутым нравом, уже готова взорваться и сорвать собрание.

– С одной стороны, мешики не оставят нас в покое, как бы мы от них не откупались… С другой – мы не можем допустить на наши земли войска Кокомо. Что желает сделать наследник. Мы хорошо знаем, что потом никогда не вытолкаем их обратно в Майяпан… – продолжил жрец Чаку.

– Золота для откупа мешикам достаточно, возможно, не будет нужды в призыве Кокомо… – задумчиво произнесла Уичаа, откровенно оценивающе оглядывая всех, словно взвешивая содержимое их кошельков. Мужчины усмехнулись – скупость правящего семейства была им известна.

– Разумеется, госпожа, вы внесёте свою долю, но дело не в том, как откупиться от мешиков, а в том, что ваш сын упорно проводит политику воссоединения с весьма агрессивным семейством! Это никак не может нас, честных граждан, устроить! – выдохнул очередную порцию дыма жрец бога Чаку.

– Хорошо. Тогда давайте здесь и сейчас выясним: кто и чью линию проводит, ведь за каждым из вас стоят определённые силы! – вскинулась в защиту сына Уичаа.

Её верный помощник – жрец – невольно поморщился. Он совершенно не ожидал такой прямолинейности. Обычно жене правителя была свойственна небольшая доля дипломатии. И сейчас лучше бы побольше сдержанности и сообразительности, по крайней мере, природной женской хитрости.

– Госпожа, мы все верные слуги нашего города, не нужно этого забывать и не стоит нас в чем бы то ни было подозревать…

– Я полагаю, что ты, Халаке-Ахава, мечтаешь занять место моего мужа. Именно по этой причине ты подстрекаешь людей к неповиновению и чернишь любое дело, которое начинает мой сын. Напоминаю, он – законный наследник Коацаока! А вы, уважаемые, – Уичаа повернула голову в сторону жреца бога Чаку, – не можете удовлетвориться той частью власти, которая вам предоставлена! Потому-то вы здесь сошлись и были так удивлены моим присутствием! Вы объединились против моей семьи!

– Госпожа, не нужно горячиться. Мы заинтересованы в спокойном правлении и порядке в городе.

– Если так, то хватит препираться! Каждому из вас есть что сказать. Нам нужно устранить любую возможность мирного прихода войск Кокомо. Думаю, тут мы все единодушны? – вмешался жрец Ицамны.

Собравшиеся дружно кивнули, вновь раскуривая трубки. Возникла небольшая пауза.

– А нет возможности столкнуть лбами мешиков и правителей Майяпана? – предположил Халаке-Ахава.

Присутствующие пожали плечами и погрузились в краткое раздумье.

– Кокомо и их земли слишком далеко. Какое им дело до нашего приграничья?

– Если ваша невестка обратится к родным за помощью, то они будут обязаны прийти, – опроверг слова Уичаа жрец бога Чаку, показывая, как он недоволен. Его очень раздражало происходящее на этом совете.

– Вы хотите сказать…

– Да, госпожа, мой верный человек сообщил мне, что таковы намерения Иш-Чель, а Кинич-Ахава её всячески поддерживает. К сожалению, она уже составила письмо и собирается выступить завтра на площади перед народом, полностью в соответствии с законом. И мы не можем ей помешать!

– Значит, мы опоздали! – разозлился Халаке-Ахава, его кулаки нервно сжались.

Уичаа презрительно усмехнулась – мужчина не сдержал эмоций.

– Это ещё как посмотреть. Можно отправить посланника, но вот дойдёт ли он?

– А если она будет их слать одного за другим, мы уследим?

– А нам и не нужно следить. Можно спать спокойно, если устранить саму женщину, – после слов жреца бога Чаку повисла напряжённая тишина. Ничуть не смущаясь, он выдержал паузу и продолжил:

– Ведь это ваше самое заветное желание, госпожа!

Уичаа едва успела прикрыться маской сдержанности, но в душе ужаснулась откровению жреца.

– Да, я не скрываю недовольства браком наследника!

– Поэтому мы вас и приняли в свой круг…

– Хорошо, что вы нас поддерживаете…

– Постойте, но стоит моей невестке умереть, и Кокомо вместе с мешиками будет стоять у наших ворот!

– А если мы сделаем так, что окажем большую честь семье?

– Я вас не понимаю, почтенный! – Уичаа нервно облизала губы – становилось жарко. Избавиться от неугодной невестки ей захотелось, как только услышала о возможном браке, и желание это усиливалось с первой минуты их встречи.

– Звезды говорят, что засуха будет продолжаться недолго, они же скажут нам о воле бога Чаку: нашим полям нужен дождь, а для этого стоит хорошо попросить…

– Но Иш-Чель – жена Кинич-Ахава! Она принадлежит знатному роду! – Уичаа растерялась.

– А кто посмеет оспорить волю бога? Да ещё в тяжёлую минуту, когда нужно откупиться от мешиков?

– Вы предлагаете жребий? – ужаснулась Уичаа. – А если я его вытяну?

– Госпожа, создадим такую ситуацию, чтобы право его тянуть досталось вашей невестке… А вы нам ещё нужны, следовательно, неприкосновенны…

– Вы что-то не договариваете… Мой муж – халач-виник, и я должна тянуть первой!.. Хотя… зачем я сомневаюсь – вы ведь уже все продумали?!

Жрец бога Чаку довольно улыбнулся такой прозорливости и согласно кивнул.

– Напрасно вы, госпожа, от нас отделяетесь. Вы также принимаете в этом участие. Да, мы все продумали, но вот согласитесь ли вы с нашим предложением? – он задумчиво оглядел присутствующих.

– Очевидно, оно не столь хорошо для меня, чтобы я сразу согласилась? – вызывающе усмехнулась Уичаа, специально сделав паузу, словно задумываясь, что бы ещё выторговать, и только затем снисходительно поинтересовалась: – Так, в чем же оно состоит, уважаемый?

– Хм… В том, что с завтрашнего дня не наш халач-виник Копан будет управлять городом, а его сын – Кинич-Ахава…

Уичаа не ожидала услышать на совете тайную мечту, которая граничила с предательством, и якобы в гневе вскочила со своего места:

– Измена!

– Конечно, но вам нужна власть над сыном так же, как и нам. Мешает во всем наш правитель. Его слабоволие и бездействие недопустимы и он болен! Духи зовут халач-виника! Теперь вы думайте и решайте! Сейчас и немедленно!

– Постойте, чем же он мешает? Какие духи? Копан практически устранился от дел и ни во что не вмешивается!

– Но важные решения принимает именно он! Тем и мешает. Копан уже заглянул в глаза Духам Смерти, он боится и ждёт их. Устраняя его, мы передаём власть в руки Кинич-Ахава. Из-за нашествия мешиков её не освящаем. Пока. Волею богов. Это для усмирения. Следовательно, вы отходите на второй план, кто может вас в чем-то заподозрить? Никто. Затем мы устраняем Иш-Чель, вот тут вы должны полностью контролировать поведение сына. То есть – не дать ему совершать необдуманные поступки. Потом мы откупаемся от мешиков, Кокомо претензий к нам не предъявляют, а мы заключаем новый брак, угодный всем нам… Вы получаете послушную невестку и правите Коацаоком, мы – договор с сапотеками или даже с мешиками, там будет видно… Что скажете?

– Я против убийства мужа! Это измена и… – дрожь прошла по телу Уичаа. Устранить Иш-Чель – её мечта, но Копана… И где гарантии, что тайное собрание не посадит на правление городом кого-нибудь другого, убрав так же просто сначала Кинич-Ахава, а затем и её?

– Полноте, госпожа, власть притягивает вас сильнее, чем брак с нашим халач-виником! Одна вы не останетесь, и не заставляйте меня раскрывать вам ваши же тайны! – снизил голос до шёпота жрец бога Чаку, при этом на его лице засияла весьма ехидная улыбка.

Уичаа поняла – проныра знает довольно много такого, чем вполне сможет держать её в своих руках. Женщина задумалась. Как увильнуть? Что ему известно? У неё трудное положение – откроется неверность Копану и тогда не избежать казни. Откажись она выполнить решение тайного общества, в живых не оставят – уж очень могущественные противники предлагают союз. И Уичаа отбросила всякие колебания. Возможно, слишком быстро и поспешно, но кто может обвинить человека, спасающего свою жизнь? Власть она действительно любила, и сына любила. Что больше? Об этом не время задумываться! Сейчас Уичаа старалась выторговать жизнь обоим, а потом… В настоящий момент нужно принести в жертву все лишнее и чуждое, только бы сохранить власть в семье – для сына. Копан сброшен со счетов. Она бьется за себя и Кинич-Ахава.

– Хорошо. Выхода нет. Я согласна с вами. Как вы предполагаете убить моего мужа?

– Яд, госпожа, – осторожно произнёс жрец бога Чаку.

– Хорошо, потому что…

Беседующие не обращали внимания на вход в комнату, настолько были заняты обсуждением. Они не замечали человека, который прятался за дверью почти с самого начала переговоров. При последних словах, сказанных Уичаа, неизвестный застонал и, цепляясь за висевшую там шкуру, чтобы сдержать падение, бессильно рухнул в комнату.

Заговорщики испугались по-разному: Халаке-Ахава трусовато поджал ноги и попытался сжаться в комок, тщетно накидывая на голову короткий плащ; жрецы же воинственно выхватили припрятанные в складках одежды кремниевые ножи; Уичаа испуганно вскрикнула – она единственная, кто мгновенно узнал подслушивающего.

Это был Копан.

Немая сцена продолжалась недолго. Убедившись, что халач-виник не подаёт признаков жизни, все, кроме Халаке-Ахава, подошли к лежавшему правителю и склонились над ним. Копан не шевелился, обе руки были прижаты к груди, и только губы что-то шептали. Жрец Ицамны встал на колени рядом с лежащим и услышал только одно слово:

– Предатели…

Простояв так некоторое время, жрец выпрямился. Лицо не изменилось. Оно было равнодушным.

– Хм… как я понимаю, у нашего халач-виника удар. Что ж, боги за нас, – невольная улыбка расползлась по лицу жреца служителя Чаку. – Вот видите, госпожа, даже яд не понадобился! Люблю поддержку богов!

Уичаа удручённо смотрела на супруга. Она не знала – радоваться ей или огорчаться. Слишком уж призрачной становилась власть – в любой момент Копан мог прийти в себя! Это значило жить в постоянном страхе разоблачения.

"Отступать не буду!.." – приняла решение женщина.

– Нужно прислать рабов, чтобы они перенесли халач-виника в его покои. Он пришёл один, – верховный жрец Ицамны осмотрел выход из комнаты.

– Скоро рассвет. У нас мало времени, нужно приставить верного человека и, как только халач-виник начнёт говорить – дать яд. Иначе – смерть! Сейчас расходимся, на всё у нас три дня. Каждый знает, что нужно делать… Ты, Халаке-Ахава, подстрекаешь людей к бунту против наследника. Вы, госпожа, изображаете убитую горем жену и следите за состоянием мужа. Вы, уважаемый, готовите народ к необходимому жертвоприношению от всех знатных домов города, – верховный жрец осмотрел присутствующих и снова потянулся к трубке.

Заговорщики покинули пирамиду бога Ицамны. Служитель Чаку ушёл полностью довольный и даже счастливый. То, над чем он трудился долгие годы, вскоре должно было принести плоды.

Уичаа вышла, сопровождая носилки с мужем. Их доставили дворцовые рабы. Она не знала, как будет смотреть в глаза сыну, сообщая о внезапной болезни отца.

Халаке-Ахава выскочил из подземелья едва ли не вприпрыжку. Перепугавшись насмерть, когда обнаружилось их собрание, он практически распрощался с жизнью, но внезапный удар у Копана придал сил. Собственно, предатель и не вспоминал о тех минутах скользкого страха, которые пришлось пережить. С самого детства зависть жила в сердце наравне с мечтой занять место двоюродного брата. В этом сговоре он также не раскрывал истинных целей, решив выполнять поручение – настраивать народ против Кинич-Ахава. А мечты, что ж, они когда-нибудь сбудутся… Халаке-Ахава хотел любыми путями добиться власти в Коацаоке. Взвешивая различные перспективы её получения, он решил заранее договориться с ацтеками, которые смогут захватить город. Волновало только одно – не успеет ли кто-нибудь, такой же разумный, опередить. Над этим стоило поработать основательно. Но возможность творить дела для себя грела душу.

Кинич-Ахава, узнав о внезапной болезни отца, немедленно последовал к нему в покои. Там он застал мать, которая, сквозь рыдания сообщила, что Копан недвижен. Наследник несколько минут постоял над телом отца, пребывающего в забытьи, подумал и решил – лучшего момента поговорить с матерью не будет.

– Я хотел спросить, почему ты против войны с мешиками?

– Потому что они сметут нас, это безумие!

– Даже если Кокомо помогут войсками?

Уичаа поморщилась, прекратила рыдать, придала голосу лёгкую грустную ноту и вздохнула:

– Они не успеют, сын мой, да и мешиков не обманешь.

– Надеюсь, ты поддержишь меня, пусть мы и расходимся во мнениях? – Кинич-Ахава нервно переступил с ноги на ногу. Уичаа усмехнулась и чётко, с паузами, произнесла:

– Сын мой, разве мать когда-нибудь мешает ребёнку? Будет противиться только, если неразумное дитя губит себя!

– Значит, будешь против?! – Кинич-Ахава вскипел. – Но почему?!

– Почему? Потому что ты идёшь неправильным путём, который погубит и город, и тебя. С мешиками нужно дружить, хитрить, а всякое открытое сопротивление бесполезно! Кинич-Ахава, я – твоя мать, ты – всё, что есть у меня ценного… дороже жизни. Но я – женщина, я смирюсь – твой ум видит дальше, чем мой. Может быть, я что-то упускаю. А потому я подчинюсь и буду тебе помогать, какое бы ты ни принял решение.

– Но я не сдам город мешикам!

– Это все? – Уичаа перестала изображать грусть.

– Почти. Есть ещё один вопрос, он тоже неприятен.

– Ты о своей жене? Можешь не продолжать – я не приму её в своё сердце!

– Значит все, как и прежде?

– Да.

– А если бы я отступил от своего решения?

– Нет. К чему снова поднимать этот вопрос?! Уйди, позволь мне ухаживать за твоим отцом! А тебя… ждут дела города…

Кинич-Ахава огорчил разговор. Раздражение ему удалось погасить – Уичаа всегда выказывала недовольство выбором невестки, так что с этим он уже давно смирился. Обещание же не противиться его воле – защищать город – обрадовало: в соответствии с законом, мать имела власть и могла, при желании, очень сильно осложнить жизнь. Сейчас наследник понял, что тут ему уступили… до выздоровления Копана.