15

Посадили на смену к «психам». Серьезно обогатил словарь великого и могучего русского языка. Пару недель потом веселил окружающих воспоминаниями и нестандартным подходом к оценке окружающего мира.

…Когда мне об этом объявил Старший врач смены, я расстроился. Все-таки самостоятельный разъезд дает больше свободы. Но потом разыгралось любопытство. Врач «психиатрической» бригады с одобрением оценил мои габариты и дал вводные:

– Слушать мои распоряжения беспрекословно. Вперед не лезть. В разговоры с пациентами не вступать. Если пациент «возбужденный» и кинулся – руки не крутить. Обнять нежно и валиться на пол. Коллеги доделают остальное и необходимое.

Коллеги, два гоблина с улыбкой и прищуром монгольского пастуха, дружно кивнули и доброжелательно протянули ладошки XXXL поздороваться. Доктор, в отличие от них, имел внешность деликатную и интеллигентную. Даже очочки чем-то на пенсне Чехова смахивали. Это позже я усвоил, что когда на этом ботанике «пенсне» раскалялось до белого свечения, с дороги убирались самые закоренелые хулиганы, ну а завсегдатаи психушек млели от счастья, увидев объект для поклонения. Такому сдаваться было совсем даже не западло.

Сразу после инструктажа наступил «сон-час». «Психи» не подменяли никого, и никто не мог подменять их. Таковы были правила написанные, не преувеличиваю, кровью. Поэтому они сосредоточенно дрыхли, накапливая нужный боевой потенциал.

Мне было стремно. Я уже не мог спать. Устал каждому объяснять, что я сегодня с «психами» и потому торчу на Станции. Мотался около «аквариума», рассматривая через стекло стол с бумажками вызовов, слушая обрывки разговоров по центральной рации. Старший несколько раз выгонял меня в комнату отдыха, где мои сегодняшние коллеги сосредоточенно играли в нарды или разгадывали хором кроссворд. В голове ныл и выл тихий сквозняк от бездействия. Наконец, после обеда, городская клиентура психиатрической службы начала пробуждаться.

Психбригада ездила на уазике-буханке. Смысл понятен. Во-первых, вездеход, во-вторых, имеет тесный салон. Да-да – именно маленький салон облегчал задачи персонала. Когда пациент «с белочкой» али с каким другим ручным зверьком присаживался вместе с нами тремя в салон для поездки в стационар, у него не оставалось места для реализации многочисленных и удивительных планов по обустройству планеты. «В тесноте, да не в обиде!» – добродушно гудели три медведя в игриво укороченных халатах и ласково предлагали пассажиру лучшие места на носилочках.

Пациент – хроник. Многословно объясняет необходимость ходить в мае в квартире в засаленной шапке ушанке. Квинтэссенция: «Если снять волшебную шапку – мысли разлетаются. Надеть – обратно слетаются. Как птички». Оно как бы никому и не мешает. Его дизайнерская деталь туалета нынче вызывает восторг и зависть. Но в тот момент вызывала жалость и желание помочь перенапрягшемуся душевному здоровью. Тем более что все было уже не в первый раз. Сначала шапка, потом ходьба с лыжными палками, в лыжных ботинках летом по городу, потом правозащитная деятельность на местном рынке. Защищаются права помидоров и прочих овощей. Вегетарианец наоборот. Способен был подойти к человеку, мирно пьющему томатный сок, и, тыкая пальцем, проорать: «Смотрите, он пьет кровь невинно убиенных помидоров!!!» Разоблаченный кровопийца нервно шарахался в сторону. Как правило, обливал себя и окружающих. Революционера слегка били за хулиганство и сдавали в психиатрический «острог». Куда он шел с гордо поднятой головой, считая себя борцом за идею.

Тяжелее всего приходилось с психопатами в фазе активного галлюцинаторного бреда. Мы для них были агрессорами и чудовищами, которые лезли в их совершенный мир. Отбивались они отчаянно и ожесточенно. Но оставлять их один на один с виртуальным миром было невозможно. При полном отсутствии критики, плоскость восприятия окружающего мира смещалась настолько, что окно представлялось дверью, собственный ребенок – дьяволом, горсть битого стекла – вкусным десертом и т. д.

Вызвали на ДТП. Попросили поспешить. Уже на подъезде, увидев мельтешение проблесковых маяков и своих и ментовских, стало зябко и грустно.

– Вон там – ваш клиент…

Доктор с Заельцовской подстанции показывает на странную фигуру, мечущуюся под фарами, на фоне нескольких столкнувшихся автомобилей.

– Пострадавших растащили. А он подхватил дочку и бегает с ней. Никто отнять не может…

В момент лобового столкновения, ребенок шести лет стоял между передними сидениями. Водитель и пассажирка были пристегнуты. С ними ничего не случилось. Девочка, встретившись с лобовым стеклом, погибла мгновенно.

Аккуратно взяв пациента в «коробочку», развернули в сторону доктора. Тот, всплеснув руками, вдруг начал говорить вещи, совсем неожиданные для ситуации.

– Ах ты ж Боже мой, чего ты такой невнимательный, а?! Смотри – дочка ботиночек потеряла! Ножкам же холодно! Э-э-эх, непутевый какой! Давай подержу дочку, а ты ботиночек надень, скорей давай! Шевелись! Ищи ботинок! Где он?!

Мужик уже отдал ребенка доктору и, слепо растопырив руки, поворачивается всем телом, ища ботиночек. Он не почувствовал и, наверное, даже не понял, что его ведут, почти несут, что-то приговаривая, баюкая, к машине. Кивком меня отправили на докторское место впереди. А сам доктор, приобняв мужчину за плечи, продолжал что-то шептать, говорить-говорить-говорить…

Спите «психи», спите, мои дорогие…Если вы дрыхнете на Станции, значит катастрофы в чьих-то мозгах не случилось…

В укромном закутке гаража в отставленом для ремонта РАФе кто-то уестествлял кого-то. Тихо, но энергично. Подкрались водители и санитары с отдыхающих машин. Операцией руководил Старший врач смены. Столько азарта, горящие глаза! Стратегия! Тактика! Гудериан отдыхает. Рокоссовский нервно курит. И-и-и?

Что «и-и-и»? Скорострельности «бляхомета» (генератора матов) перепуганного застуканного джентельмена позавидует швейная машинка. Мгновенное одевание. Ну и что, что халат в штаны заправил?! Зато уложился в армейский норматив. Ржали все, даже, по-моему, РАФы. За доставленное удовольствие отменили наказание.

На последнем выезде на смене я был представлен императору всех планет, главнокомандующему астральных сил, аватару Бога на Земле, его высокопреосвященству Петру Петровичу Загоруйко. Горжусь. Руку, пожатую им, не буду мыть неделю. Или две. Чтобы запечатлеть, тасссазать, навечно. Автограф храню у сердца.