Бывают моменты, когда надо блистать перед всеми, а порой лучше не высовываться и ждать, пока остальные друг друга поубивают.

Мы с соколихой прячемся в брошенной людьми квартире. Сначала мы смотрим друг на друга, потом я закрываю глаза и снова предпринимаю попытку телепатического общения. Сосредоточившись, вымучиваю следующее сообщение:

Она удивлено вертит головой – чувствую, силится понять. Я мысленно продолжаю:

Она таращит на меня то один, то другой глаз.

Она разевает крючковатый клюв, демонстрирует язык, похожий на желтого слизняка, и издает звуки, которые я толкую следующим образом:

Мы долго ждем.

Наконец, возвращается Шампольон, весь в снегу. Он так долго отряхивается, что я не выдерживаю и прерываю его туалет:

– Ну, чья взяла?

– Продолжению боя помешал снегопад. Холод и плохая видимость остудили пыл противников, и они рассеялись. Думаю, Тамерлан утратил интерес к взаимному смертоубийству, когда узнал, что тебя унесла соколиха. Его войскам осточертело без толку морозить лапы на льду.

Попугай топорщит и снова складывает свой хохолок. Мне нравится, когда он так делает, получается симпатично: птица за секунду превращается в цветок.

– Значит, победитель не определился?

– В шахматах (хозяин обучил меня этой игре) такая ситуация называется «пат».

– Где Анжело, Пифагор, Эсмеральда, Натали, Роман?

– Для этого я и прилетел: Роман попросил меня кое-что тебе передать. Он назначает тебе встречу на набережной в порту Гавра. Ну, знаешь, это город, расположенный там, где река впадает в море. Чтобы туда попасть, достаточно следовать вдоль Сены вниз по течению. Я тебя провожу. Роман уточнил, что там, в порту, надо найти пристань со старыми парусниками.

– Как же доберутся до Гавра они сами? Река скована льдом, на корабле по ней не проплыть.

– Они нашли несколько заправленных грузовиков и все в них погрузились.

– Хватило места всем двумстам кошкам и двадцати людям?

– Мы понесли потери. Кошек осталось сотни полторы, а людей от силы дюжина.

– Что со свиньями и с собаками?

– Одни погибли, другие отправились к себе. Остались немногие, их погрузили в машины.

– Сколько именно?

– Десяток свиней, включая Бадинтера, и десяток собак, в том числе бордер-колли, в конце концов назвавший мне свое имя: хозяин нарек его Наполеоном. В общем, нам тоже надо торопиться. Как только снегопад ослабеет, придется трогаться с места.

В знак готовности я облизываю себе лапы.

– Лучше все-таки дождаться окончания снегопада, – продолжает Шампольон. – Нельзя забывать о новом серьезном враге – голубях. Из их воркования, которое я подслушал, без сомнения вытекает, что Тамерлан заключил с ними союз.

– Ты, значит, владеешь еще и голубиным языком?

– Мне нетрудно их понять, ведь я – птица. Голубиный язык состоит, в основном, из горловых звуков.

– Как же Тамерлану удалось их уговорить? Он же по-голубиному ни бум-бум.

– Думаю, он общался с ними на смеси базовой телепатической связи и языка жестов. Когда мысленное общение происходит на волне одинаковой длины, этого достаточно.

– В небе кишат шпионы, чья цель – найти тебя, Бастет. Мы больше не можем передвигаться открыто. Любой голубь, увидев тебя, найдет способ оповестить крыс.

– Соколиха защитит нас от голубей, – храбрюсь я.

Шампольон совещается с соколихой, потом переводит мне:

– Она говорит, что прилетела помочь тебе, но не может бесконечно оставаться с нами. Ей надо обратно, к ее единственному птенцу.

– Конечно, понимаю, – вежливо говорю я.

Сказано – сделано: соколиха, сочтя свою миссию завершенной, взлетает с подоконника распахнутого окна и исчезает в снежной мгле.

– Ей снежинки нипочем?

– Ее крылья гораздо сильнее моих. Она может взлететь выше облаков. Мне о таком не приходится даже мечтать.

– Вот мы и остались одни, Шампольон, ты да я, – с грустью вздыхаю я.

Попугай наклоняет голову, чтобы узнать, что происходит за окном.

– Надо дождаться улучшения погоды, – говорит он.

Не могу не прийти к выводу, что все недавние события позволили начать взаимодействовать видам, прежде считавшим друг друга совершенно чужими.

– О чем ты задумалась? – спрашивает Шампольон.

– О том, что все происходящее идет нам на пользу. Даже когда ситуация кажется безвыходной, мы получаем толчок к развитию, а из несчастий извлекаем пользу.

Он приподнимает крылья.

– Лично я предпочитаю счастье, ничего другого мне не нужно, – заключает он.

Но делиться этой мыслью с другими следует осторожно, иначе получится поощрение дурацкой воинственности в стиле Анжело.

Мы долго ждем. С наступлением ночи снегопад постепенно унимается.

– Вперед! – наконец командует какаду. – Не забудь: услышишь хлопанье крыльев или воркование, увидишь издали голубя – сразу прячься.

Мы выходим на заснеженные улицы Руана. Прикасаясь подушечками лап к мокрому снегу, я испытываю странное ощущение. За мной тянется полоса глубоких следов. Я стараюсь не слишком удаляться от стен домов, чтобы быть менее заметной сверху.

Шампольон слишком болтлив, чтобы долго молчать, поэтому предлагает тему для разговора:

– Ты знаешь писателя Жана де Лафонтена?

– Нет.

– Хозяин учил меня басням Лафонтена. Я должен был не только заучить их наизусть, но и понять.

– Почему ты о нем вспомнил?

– Лафонтен хорошо понял свою эпоху. Он не мог выражаться открыто – боялся королевского гнева, поэтому решил сделать героями своих басен животных и прибегнуть к аллегориям.

– Что такое аллегории?

– Способ представить все немного иначе. Например, в одной своей басне Лафонтен рассказывает про лису, встречающую ворону, которая держит в клюве что-то вкусное. Лиса заговаривает с вороной, осыпает ее комплиментами и в конце концов говорит, что у той, должно быть, приятный голос. Желая подтвердить догадку лисы, ворона открывает клюв и роняет еду, которую лиса с радостью подбирает. Смысл этой басни в том, что льстецов следует опасаться.

– На каком же языке разговаривали эти двое? Рядом был попугай-переводчик?

– Лафонтен обходит проблему коммуникации, подразумевая, что все животные, независимо от вида, друг друга понимают.

– Расскажи еще какую-нибудь его басню.

– В басне «Мор зверей» на животных нападает смертельная хворь, и они решают каяться по очереди в своих грехах. Каждый признается в своих преступлениях: лев сожрал газель, волк – барана, и так далее. Доходит до осла, который признается, что щипал траву. Все соглашаются, что это наихудшее преступление, и казнят осла.

– Ничего не поняла.

– Или история про стрекозу и муравья…

– Они тоже, что ли, обошлись без переводчика?

– Да, но…

Ни секунды не верю в эти россказни Лафонтена – так не бывает, правды в них ни на грош.

– Про кошек что-нибудь есть?

– А как же! Например, «Кошка, ласка и кролик». Так, кролик ссорится с лаской и просит кошку их рассудить…

– Зачем ты вообще заладил про этого Лафонтена?

– Подожди. Из его басен следует, что животные способны решать сложные политические вопросы. Вот куда я клоню.

– Это что же, в нашей жизни все, как в баснях Лафонтена, да?

– Совершенно в этом убежден.

– Басню про нас можно назвать «Кошки, крысы и попугай», – иронизирую я. – Не обижайся, Шампольон, но твой Лафонтен наплел, по-моему, невероятного вздора, не имеющего никакого отношения к нашему нынешнему положению.

Я попеременно смотрю то вниз, чтобы ни одна подлая крыса не проскочила, то в небо, чтобы не пропустить ни одного паршивого голубя.

Если встречусь с этим писателем, Жаном де Лафонтеном, говорю я себе, то обязательно объясню, что зря он растрачивает свое дарование на распространение разных врак. Я ему расскажу, как на самом деле общаются животные.

Внезапно над нами пролетает голубь.

Шампольон сразу соображает, как поступить: он издает крик, очень похожий на клекот сокола, – страшный, хищный, душераздирающий.