Моя мать говорила: «Уж если быть каплей, то той, что переполнит чашу».

Я теперь умею плавать, поэтому прибываю к месту переговоров самостоятельно.

Делая гребок за гребком, я вспоминаю, как прежде боялась воды, и радуюсь, что стала совсем другой. Оказывается, события могут заставить меня совершать необыкновенные поступки, о которых я раньше и помыслить не могла.

Обзаведясь «третьим глазом», я лишний раз убедилась, что наша жизнь – цепь удивительных испытаний и открытий, благодаря которым мы преодолеваем свои заблуждения.

Пожалуй, я могу понять, почему другие считают несбыточными мои надежды на то, что встреча с таким типом, как Тамерлан, может дать положительный результат.

Я подплываю к лодке. Стоящие передо мной проблемы вредно как недооценивать, так и переоценивать. Шампольон не ошибся: пластмассовая лодка застряла в камыше и принесенных течением ветках.

Я приплыла первая, придется подождать.

Вскоре я вижу белое пятно, оно движется в мою сторону, орудуя хвостом, как винтом.

Мокрая крыса забирается в лодку по веревке.

Мы оба отряхиваемся. Одинаковое поведение как будто сближает. Мы друг друга разглядываем, обнюхиваем. Он еще меньше, чем я думала, красные глаза горят, как угольки. На шее у него пластиковый пакет с USB-кабелем.

«Третий глаз» у нас обоих защищен от воды и пыли пластмассовой затычкой. Вы вынимаем их и кладем перед собой, как люди – шляпы.

Тамерлан аккуратно открывает свой пакет. Движения его четырехпалых лапок очень точны. Я бы сравнила его ловкость с человеческой.

Он медленно разматывает кабель, вставляет один конец себе в «Третий глаз» и подает мне другой, чтобы я вставила его себе. Теперь нам не понадобится перевод, общение будет прямым, от мозга к мозгу.

Засунув в свое гнездо штекер USB-кабеля, я начинаю улавливать мысли крысиного царя. Удивительное ощущение! Оказывается, он сильно возбужден.

Я уговариваю себя преодолеть предубеждение и, вопреки советам Эсмеральды, забыть о его преступлениях: шести убитых разведчиках, распятой волчьей стае, незавидной участи сфинкса и его племени, Ганнибале и Вольфганге на кресте.

Мне нужно сохранять невозмутимость, я должна помнить одно: мой долг – спасти новых друзей и построить будущее, которое будет лучше настоящего.

Тамерлан тоже, как я погляжу, удивлен моим доброжелательным расположением к нему.

Он воспитан в ненависти ко мне и ко мне подобным, но об этом лучше не думать. Цель, которую необходимо достичь, – вот к чему я должна стремиться. Поэтому я обращаюсь к нему тоном, максимально исполненным симпатии:

– Здравствуйте, крыса.

– Здравствуйте, кошка, – отвечает он. – Знаю, ваше имя – Бастет. Вас назвали в честь египетской богини с женским туловищем и кошачьей головой, не так ли? Надеюсь, вы в большей степени кошка, чем человек.

– Я тоже знаю, как вас зовут. Вы – царь Тамерлан, это имя вы носите в честь тюрко-монгольского завоевателя Средневековья. Его жестокость, кажется, вошла в легенду. Надеюсь, вы превосходите его миролюбием.

Царем я назвала его намеренно, чтобы польстить.

– Очень рад знакомству.

– Я тоже рада.

Пока у меня впечатление, что мы движемся навстречу друг другу на одной скорости.

– Как это странно – беседовать с крысой.

– Как это странно – беседовать с кошкой.

Я догадываюсь, что он явился со вполне определенными намерениями, но не торопится их излагать. Потому и избрал, наверное, такую манеру – повторять то, что скажу я.

Памятуя совет Пифагора побудить собеседника говорить о самом себе, я спрашиваю:

– Кто вы на самом деле, царь Тамерлан?

У него удивленный вид – вскинутые белые круглые ушки.

– А что вы обо мне знаете, царица Бастет?

Он подражает моей технике поощрения искренности, но инициатива у меня. Мне надо продолжать в том же духе, продолжать удивлять его своей вежливостью. Наверняка он не ждал от кошки уважения.

– Знаю, что вы победили всех ваших соперников. Что живете в Версальском дворце. Что сколотили боеспособную и беззаветно преданную вам армию.

Он морщит мордочку, показывая резцы.

– Я не знал своих родителей, – начинает он рассказ. – Как вам, видимо, известно, я появился на свет в экспериментальном питомнике Университета Орсе. С первого же дня меня посадили к другим белым крысам, в прозрачный пластмассовый ящик с опилками. Солнечного света я не видел, только неоновый, вместо свежего корма получал только гранулированный. Я родился лишь для того, чтобы люди меня мучили. Один из них, к примеру, постоянно поднимал нас вверх, держа за хвосты!

Вспоминая это, он гневно дергает головой. Не любит, когда его поднимают за хвост, делаю я себе мысленную заметку.

Одно очко я завоевала, нельзя сбавлять темп.

– Что за опыты на вас ставили? На моем друге Пифагоре в Университете Орсе изучали наркозависимость. Полагаю, вы участвовали в опытах иного рода.

– Люди использовали меня в своих попытках понять суть оптимизма. Лаборант брал сотню крыс и рассаживал по сосудам, наполовину заполненным водой, с гладкими стенками, чтобы не за что было зацепиться ни зубами, ни когтями. Нам позволяли барахтаться в воде и все это снимали.

– Но ведь вы, крысы, как будто умеете плавать.

– Умеем. Однако отсутствие опоры приводило к переутомлению. Большинство крыс выдерживало четверть часа, а потом, потеряв силы, тонуло.

– А при помощи «третьего глаза» фиксировалась их мозговая активность?

– Да. Лаборант записывал показания, умерщвляя нас. Его интересовало, что происходит в мозгу в момент отказа от борьбы за жизнь, когда умирала надежда.

Я озираюсь и вижу собравшихся на берегу крыс.

– Но вы, царь Тамерлан, выжили.

– У этого эксперимента было продолжение: другую сотню крыс, продержав в воде пятнадцать минут, лаборанты вынимали, не дав умереть, просушивали, кормили, разрешали отдохнуть. А потом опять кидали в сосуды с водой, теперь уже на целых двадцать минут.

– Поскольку один раз их спасли, у них появлялась надежда на новое спасение?

– Да, и это придавало им упорства. Потом ученые отрезали крысам голову (при помощи электрогильотины, так получалось быстрее всего) и брали вещество, образовавшееся в мозгу. Это была попытка отличить то, что выделяется в состоянии отчаяния, от того, что выделяется при надежде на спасение.

– Зачем?

– Чтобы синтезировать лекарства от стресса. Люди, как вы, безусловно, знаете, живут в постоянной тревоге. От этого они страдают экземой, болями в спине, мигренями, язвой желудка, запором, бессонницей. Вот и ищут решение.

– И ради этого топят крыс?

– Да. Так они получают вещества, выделяющиеся в мозгу при приступах отчаяния и появлении оптимизма. Найдя нужную им молекулу или думая, что она найдена, они делают медикаменты, продают их и обогащаются. При помощи этих препаратов они порождают искусственную надежду, помогающую переносить нежелательное состояние. Они называют их антидепрессантами.

– Какая подлость!

– Такова человеческая природа! – говорит он тихо, так, словно произносит худшее из ругательств.

Крысиный царь пересаживается на борт лодки, теперь у него поза, как у Натали, когда она смотрела телевизор.

– Но ученые остались недовольны полученными молекулами, их эффективностью. Им понадобилось синтезировать молекулу абсолютного оптимизма, позволяющего пережить самый сильный стресс. Для этого они продолжали опыты, топили крыс, отрубали им головы. Сотни убитых крыс бросали в мусорные корзины или отдавали в секцию рептилий, на съедение змеям.

– Но сами-то вы, царь Тамерлан, остались в живых…

– Я продержался двадцать одну минуту.

Он долго молчит, вспоминая свои мучения.

– Они постепенно увеличивали время пребывания в сосуде с водой. Преодолев, барахтаясь в воде, границу в двадцать три минуты, я перешел в новую, чемпионскую категорию. Жертвовать самым упорным пловцом люди не захотели.

И тут, наверное, в силу своего нового качества – умения сочувствовать, я начинаю испытывать к своему собеседнику нечто вроде симпатии.

– Двадцать три минуты, когда другие сдавались через пятнадцать-двадцать минут? Для этого надо быть очень сильным. Как вам это удалось?

Задавая этот вопрос, я стараюсь, чтобы он поверил в мое восхищение. Просто говорить о нем – мало, надо ему польстить, но при этом не переусердствовать.

Отвечая мне, он стискивает челюсти и скрипит зубами.

– Я твердил себе, что настанет день, когда все эти люди поплатятся за свои дела. У людей есть словечко, обозначающее ярость, спасающую от отчаяния, – стойкость. Это качество – особый талант.

– Держаться на воде целых двадцать три минуты на глазах у наблюдателей… Сколько раз вы через это проходили?

– Я не считал. Я не помышлял ни о чем, кроме мести. Я знал, что их надо задабривать, поэтому притворялся послушной крысой, преклоняющейся перед людьми. – Он тяжело вздыхает. Тонкие усики дрожат, красные глазки поблескивают. – В конце концов они меня полюбили. Я все делал, чтобы поддерживать в них это чувство. Когда они появлялись в комнате, я приближался к дверце клетки, вставал на задние лапы, ходил, как они, тряс головой, чтобы их рассмешить. Я чувствовал, когда они довольны, а когда нет. Людей нетрудно понять – об их чувствах говорит запах, движение глаз, размер зрачков.

– Человек, который мной занимался, ректор университета Филипп Сарфати, дружил с женщиной – хозяйкой кота с гнездом USB во лбу для подключения к Интернету, вот он и сделал забавы ради то же самое со мной, чтобы посмотреть, окажется ли крыса, подключенная к Интернету, умнее подключенного кота.

– Эту женщину звали Софи, она была служанкой моего компаньона Пифагора. Все сходится. Сиамский кот стал невольным виновником вашего преображения.

– Филипп стал подключать меня к своему компьютеру. Так он открыл для меня свой мир, подробно ознакомил с человеческой историей. Я сам выбрал тюрко-монгольского полководца как образчик человечьей породы…

Он не улавливает мою мысль и продолжает:

– Можно с ума сойти, насколько имя меняет отношение к вам людей. Я был номером триста шестьдесят шесть, а стал Тамерланом Великолепным, чемпионом по плаванию и по оптимизму.

Теперь я смотрю на него по-другому. Выходит, они сделали из него (как раньше из Пифагора) мутанта, развившего для выживания особые таланты, не свойственные его виду. Я поражена и при этом взволнована.

Я снова пытаюсь влезть в его шкуру, чтобы лучше прочувствовать его рассказ.

– Теперь мне понятнее ваш успех, царь Тамерлан. Ваше упорство, терпение, самообладание – все это позволяло вам выживать там, где другие гибли.

– Люди очень гордятся своими знаниями и технологиями, – говорит он со вздохом, – и во что бы то ни стало хотят показать низшим видам все свое превосходство. Поэтому они и предоставили нам доступ к своему Интернету. Слабое место людей – гордыня.

Недаром моя мать говорила: «Слушай, в чем упрекают тебя другие, так ты узнаешь их слабости».

Я тоже всегда замечала, что извращенцы первыми рассуждают о морали, малодушные клеймят чужую трусость, а лгуны превозносят искренность.

В каком парадоксальном мире мы живем!

– Что было с вами дальше, царь Тамерлан?

– Филипп выпустил меня не только из клетки, но и из питомника, даже из университета, он вернул мне свободу, поселив у себя в квартире. Какое это чудо – покинуть тесную, пропахшую дезинфицирующими средствами камеру и увидеть, почувствовать мир! Солнечные лучи в окне, свежий воздух, запахи растений, буйство красок, птицы, насекомые, разное зверье, весь этот сложный, бесконечный мир!

– Надо же, не все люди бесчувственны.

– Филипп меня ласкал, целовал. Сначала я притворялся, что люблю его. Но Интернет продолжал открывать мне нашу историю и все то зло, которое причинили крысам люди. Кампании дератизации. Крысиный яд, вызывающий у нас внутреннее кровотечение. Деревенские дети, надрезающие крысам спины, сыплющие внутрь соль и зашивающие надрезы, после чего крысы, обезумев от боли, убивают в норах своих собратьев… Полагаю, вы впервые об этом слышите?

– Против самого Филиппа я ничего не имел, все-таки он меня спас, освободил, взял к себе, воспитал и обучил. Тем не менее я напал на него как на воплощение человеческой породы и попытался убить, сильно укусив в лоб.

– Вот, значит, откуда у него шрам?

Он утвердительно кивает:

– После этого я сбежал. Наладил связь с городскими крысами. Они еще находились под впечатлением от разгрома на Лебедином острове. Они все мне рассказали про то, как кошки и их друзья разгромили тысячи крыс, прибегнув к коварному оружию – огню. Я понял, что моим соплеменникам не хватает культуры и знаний. Я предложил им стать их царем и услышал в ответ, что у крыс первенство надо завоевать. Тогда я принял участие в выборах и вступил в бой с другими претендентами.

– Вы победили всех противников одного за другим!

– Мне помогла их предсказуемость. Прежде чем ударить, они смотрели туда, куда готовились нанести удар. Начиная проигрывать, они нервничали. Они не сомневались, что залог победы – яростный бросок. Одолеть их не составило труда. Став новым царем, я предложил найти место, где можно было бы перегруппироваться.

– Версальский дворец?

– Я читал историю этого дворца. Гнездо великого диктатора – лучшее место, чтобы пускать пыль в глаза моим соплеменникам.

– Почему не Елисейский дворец и не Лувр? Это тоже старые королевские резиденции.

– Версаль – самая величественная. Один он годился, чтобы поразить воображение крыс, знавших только сточные канавы и мусорные кучи. Кроме всего прочего, Версаль находится за городом, его проще оборонять. Потом я занялся созданием аристократии: баронов, маркизов, герцогов. Я воспроизвел двор Людовика XIV. Создавая армию, я ориентировался на своего тезку, Тамерлана Великолепного.

– Вы уже тогда задумали сколотить неудержимую бурую орду?

Я принимаю такую же позу, как у него, чтобы ему было комфортнее, а заодно чтобы дать ему почувствовать: мы с ним равны.

– Конечно, царица Бастет.

– Я хотел повергнуть всех наших врагов в психологический шок. Их страх обеспечивает нам преимущество в любом сражении по той простой причине, что, когда боишься, меньше размышляешь.

– С этой же целью вы распинали пленных, царь Тамерлан.

– Мне нельзя было миндальничать, на своих тоже следовало повлиять, чтобы отбить у них охоту ставить под сомнение мою власть. Я знал, что кому-нибудь из моих баронов обязательно придет в голову вступить в заговор, чтобы занять мое место. Террор – это динамическое напряжение, действующее и внутри, и снаружи. Это и есть объяснение несравненных успехов моего двуногого тезки.

– Отсюда пирамида из черепов?

– Да. Меня заинтересовали вы, сначала засевшие на Лебедином острове и победившие крыс, а потом перебравшиеся на остров Сите. Необходимо было с вами поквитаться, царица Бастет. Я приказал атаковать вас ночью из тоннелей метро, но атака не удалась. Мне захотелось понять причины вашего упорства. А вскоре до меня дошло: вместо того чтобы торопиться, надо собрать еще больше крыс.

– Поэтому вы устроили осаду?

– Крысы так вас ненавидят, что нетрудно было привлечь для осады тысячи воинов. Уговоры отняли бы гораздо больше времени, если бы вас не было. Я должен вас поблагодарить.

– Всегда к вашим услугам.

– Но внезапно выяснилось, что одной группе удалось покинуть остров Сите и добраться до Университета Орсе. Мы поспешили туда, но было уже поздно: университет подвергся нападению.

– Это были религиозные фанатики.

– Не знаю, для меня все они на одно лицо. Все люди одним миром мазаны.

– Этих можно отличить по черным бородам.

– В разоренном университете я нашел компьютер и подключился к нему. Интернета не было, зато было кое-что другое, тоже интересное: папка с файлами, личный дневник Романа Уэллса.

Чувствую, собеседнику нравится меня удивлять.

– Последняя запись Романа Уэллса была о том, что он доверил все знание человечества, флешку огромной емкости, какой-то кошке.

– Эта кошка – вы, царица Бастет, не так ли?

Выдержав паузу, Тамерлан продолжает:

– Как мне подсказывает интуиция, вы отняли флешку у фанатиков, именно поэтому те же бородачи опять нагрянули в Университет Орсе и все там перевернули вверх дном, надеясь найти эту бесценную штуковину.

Новая пауза, чтобы я оценила глубину его проницательности.

– Куда вы клоните, царь Тамерлан?

– Попугай подтвердил, что флешка, содержащая все знания человечества, находится в этой лодке.

– Предлагаю вам сделку, царица Бастет. Я сохраняю вам жизнь. Взамен вы, во-первых, предоставляете нам ЭОАЗР, а во-вторых, покоряетесь нам в качестве низшего вида, которому дозволяется существовать. Приняв эти предложения, вы сможете удалиться, не подвергаясь преследованию…

Пока он говорит, меня неожиданно осеняет.

Я запрещаю себе додумать мысль до конца из опасения, что мой мозг не полностью защищен. Запинка не ускользает от внимания Тамерлана.

– Что у вас на уме?

– Продолжайте, я вас слушаю, царь Тамерлан.

Он чуть заметно дергает ушами и морщит морду, но продолжает, хотя и с сомнением:

– Если вы примете эти условия, Бастет, то сможете, если пожелаете, без опасений восстановить ваше сообщество. Между нами установится мир.

Он уже обходится без обращения «царица», видя во мне подданную.

– Я снова спрашиваю: что сейчас у вас на уме?

– Покорность в обмен на мир – это то, что вы предложили кошкам с водокачки, Тамерлан?

– Вы о тех, которыми командовал ужасный безволосый кот? Да, и они приняли мое предложение.

– Кажется, это не принесло им ничего хорошего.

– Мы по-разному истолковали слово «покорность». Они хотели вести переговоры, когда их положение этому не благоприятствовало. С вами все по-другому, Бастет.

Мне нужно выиграть время.

– Я должна подумать.

– Как я посмотрю, вы сейчас думаете, что не должны ни о чем думать. Поэтому мой вопрос: о чем вам нельзя думать?

Сознание крысы напирает на мое, и от этого я испытываю почти физическую боль.

– Ни о чем.

– Неправда. Я чувствую, что у вас есть… тайна. Нечто, что надо непременно скрыть от меня.

Я вдруг чувствую, как его сознание превращается в иглу и впивается в мое, шарит там.

Знаю, мне не удастся надолго прогнать все мысли, поэтому первейшая задача – отвлечься. Мне нужна мысль, которая устроит у меня в голове что-то вроде взрыва. Я вспоминаю хвостик сфинкса и прыскаю.

– Что еще за хвост сфинкса? И что за нелепая эмоция?

Я сосредотачиваюсь на хвосте сфинкса, а чтобы было еще смешнее, вспоминаю его половой член, лишенный шипов и беспрепятственно елозивший туда-сюда у меня внутри. Как тут не подавиться от смеха!

– КАКОЙ МЫСЛИ ТЫ ТАК СТАРАТЕЛЬНО ИЗБЕГАЕШЬ, БАСТЕТ?

Я хочу от него отсоединиться, но мои пальчики не так ловки, как его. Я тяну за кабель, чтобы вырвать его из своего «третьего глаза», а он, наоборот, нажимает, чтобы прямой контакт с его мозгом сохранился.

– О ЧЕМ ТЫ ДУМАЕШЬ?

– ЭОАЗР! У тебя на шее ЭОАЗР.

Тамерлан пытается сорвать с моего ошейника подвеску, но у него не получается. Я ему наношу удар лапой, и он отлетает в сторону. Кабель выскакивает у меня изо лба, мы разъединены.

Теперь я могу думать без опаски. Он атакует, используя свой длинный красный хвост в качестве кнута, свивая его кольцами, чтобы заехать кончиком мне по носу.

Всю меня пронзает острая боль. Второй удар приходится мне по глазам, и я временно слепну. Как жжет! Я пытаюсь отбиваться лапами, но удары приходятся в пустоту.

Мой противник быстр как молния, он раз за разом уклоняется от моих острых когтей и наносит мне точные удары.

Рукопашная сложилась бы, скорее, в его пользу, поэтому я пячусь, топорща шерсть, чтобы казаться больше.

Мелкий белый грызун готовится к новой атаке, стоя на задних лапах. Я тоже встаю на задние лапы – пусть убедится, что я гораздо больше его.

Теперь его красные глазки сверкают уже по-другому. Мы больше не испытываем друг к другу ни малейшего сочувствия. Теперь мы – два непримиримых врага.

Я не успеваю отразить его прыжок, и он впивается когтями мне в спину. Но этим он не ограничивается, вонзая мне в шею резцы.

На мое счастье, они недостаточно длинны, чтобы, прокусив мою шубку, проткнуть кожу. Спасибо тебе, густой воротник! Шерсть – мое преимущество по сравнению, скажем, со сфинксом.

Снова пользуясь своим длинным розовым хвостом как кнутом, он ловит меня за шею и начинает сдавливать горло, желая задушить.

Я уже задыхаюсь. Пытаюсь его ударить, но он прячется у меня за спиной и становится недосягаемым для моих неточных ударов.

От нехватки воздуха я начинаю слабеть.

Наверное, на самом деле я глупая, самодовольная и ограниченная. Гордыня затащила меня в эту лодку, на растерзание к красноглазой крысе. Я сейчас умру, и ЭОАЗР окажется у Тамерлана.

Я без всякой надежды пытаюсь зацепить его когтем и наношу ранение самой себе.

У меня уже мутится в голове, но тут я слышу непонятный звук, и тугое кольцо у меня на горле мигом ослабевает. Это Шампольон налетел на Тамерлана и вцепился в него когтями.

Белая птица поднимает красноглазую крысу в воздух. Я спасена.

Шампольон взлетает еще выше и бросает крысу в воду.

Используя передышку, я торопливо плыву назад, на остров Лакруа. В погоню за мной бросаются несколько крыс, решивших не позволить мне вернуться в лагерь.

Роман, издали наблюдающий за происходящим в бинокль, немного раздвигает изгородь из колючей проволоки, чтобы дать мне проскользнуть, и торопится закрыть брешь.

Мои преследователи гибнут от удара током.

Меня встречают Пифагор, Анжело и Эсмеральда.

Я отряхиваюсь и вылизываю свою торчащую шерсть.

– Тамерлан чуть не отнял у тебя ЭОАЗР! – мяукает сиамец.

Только упреков мне не хватает после всего пережитого!

– Ты должен был настоять, чтобы я не брала с собой флешку. Это из-за тебя мы ее чуть было не лишились.

Вместо того чтобы поздравить меня с удачным завершением тяжелого испытания, Эсмеральда тоже смеет меня критиковать:

– Теперь крысы будут нас атаковать с удвоенной яростью.

Как она меня раздражает! Кажется, я уже жаловалась на нее. Не выношу, когда на меня пытаются взваливать вину.

– Они усилят осаду и возьмут нас измором, – ноет желтоглазая черная кошка. – Мы все погибнем!

Это невыносимо! Не понимаю, почему все вокруг такие паникеры. Что толку повторять, что нам не выжить? Либо так и будет, и мы все равно бессильны это изменить, либо нет, так чего с ума сходить? Посмотрела бы я на нее, если бы ее стали топить в тазу с водой. Эта закоренелая пессимистка не продержалась бы и пятнадцати минут.

Возвращается какаду – страшно гордый собой, сияя каждым перышком. Воображает, что он выше нас и в прямом, и переносном смысле. Я не могу удержаться, чтобы немного не сбить с него спесь.

– Почему ты бросил Тамерлана в воду, а не на землю?

– Виноват, – отвечает попугай, – была такая мысль, но она запоздала.

– Что ж, теперь Тамерлан стал еще опаснее, чем был раньше, – забиваю я гвоздь по самую шляпку.

– Поверь, Бастет, если мне снова представится возможность бросить его с большой высоты, я не премину ею воспользоваться.

– Она больше не представится.

Меня молоком не пои, дай обвинить других.

А ведь забавно: стоит кого-то в чем-то упрекнуть, как обвиненный тут же вспоминает давние упреки своих родителей и близких и принимается инстинктивно просить прощения.

Мой вам совет на случай, если вам тоже когда-нибудь доведется властвовать: без колебаний, по любому поводу обвиняйте других. Особенно если неправы вы сами.

Я закрепляю свое преимущество:

– Подумать только, если бы ты не дал маху, то мы бы смогли, наконец, зажить спокойно.

Мой спаситель опускается на плечо Романа со словами:

– Прямо не знаю, как мне исправить эту оплошность…

– А ты подумай, – напираю я.

– Я бы мог, например, слетать за подмогой.

– Какая еще подмога?

– Насколько я помню, Артур, король свиней, согласился с вашими доводами насчет исходящей от крыс угрозы. Попробовать привести его сюда?

Впрочем, я не спешу демонстрировать энтузиазм.

– Одних свиней будет мало. Нужны и другие союзники.

– Прежде чем попасть в «Сосисину», вы наверняка встретили кого-то еще, – предполагает попугай.

– От кошек с водокачки ждать нечего, – говорю я с сожалением.

– Как и от религиозных фанатиков, даром что они люди, – горюет Пифагор.

– А собаки? Собачья деревня была за нас, – вспоминает Натали.

– Еще была соколиха. – Теперь, видя, каким подспорьем могут стать воздушные силы, я полагаю, в наших интересах было бы связаться с той милейшей хищной птицей. – Слушай, я объясню, где ее искать.

Какаду, явно встревоженный, топорщит хохолок.

– Тут такое дело… У нас, попугаев, с соколами неважные отношения.

– Это не просто сокол, а соколиха, обязанная мне жизнью. Расскажи ей обо мне, опиши меня – и, думаю, ты ее убедишь.

– Сначала надо к ней приблизиться…

При одной мысли о встрече со своим естественным врагом-хищником какаду в испуге хлопает крыльями.

– В твоих интересах нам помочь, Шампольон. Учти, я теперь знаю, как ты добился этой встречи: ты разболтал Тамерлану, что у нас ЭОАЗР!

Пристыженный, он опускает голову.

– Это правда, мне нет прощения. Я счел это способом организовать переговоры в лодке, вот и…

– Вот и результат.

– Простите меня!

Что толку постоянно просить прощения? Исправление ошибок – вот что приносит результат.

– Знаешь, Шампольон, я уже наговорилась со своим худшим врагом, теперь твоя очередь: лети к соколихе! И лучше не заставляй нас всех думать, что ты не только неуклюжая, но еще и трусливая птица.

Он топорщит перья.

Теперь он расправляет свой хохолок с желтым гребнем – это способ принять более внушительный вид.

– Я постараюсь.

– Итак, собаки, свиньи, соколиха. Кто еще сумеет нам помочь? – спрашивает Пифагор.

– Вдруг в Орсе остались ученые, спрятавшиеся от бородачей?

Шампольон кивает:

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Так или иначе, я вам гарантирую привести максимум через три дня подкрепление для прорыва крысиного кольца.

Белый какаду взмывает в воздух и устремляется на юг. Мы возлагаем на его миссию большие надежды.

Я оглядываюсь и отчетливо различаю на другом берегу крысиного царя, уставившегося на меня с явной насмешкой.

Реагирую на это сугубо по-человечески, презрительной выходкой, которую подсмотрела по телевизору: показываю ему язык.

– Прекрати свои провокации! – мяукает Эсмеральда. – Во время бойни на острове Сите я видела его во главе крысиного войска. Это не просто враг, это воплощение смерти и разрушения. Пока этот белый красноглазый крысеныш не сдохнет и не будет завален камнями, нам не спать спокойно.