У меня суживаются зрачки.

На потолке вдруг зажигается свет, в первый момент ослепляя Романа, смотрящего в свой инфракрасный бинокль. Но он быстро приходит в себя и бежит к выходу с зажатым в кулаке бесценным трофеем.

Я бросаюсь вслед за ним. Весь цех оглашается испуганным криками, звучат выстрелы, у меня над головой свистят пули. Роман прячется то за один, то за другой громоздкий металлический станок, мечется от укрытия к укрытию, выписывая зигзаги.

Все бородачи проснулись и злобно кричат, пытаясь нас поймать. Но мы пользуемся растерянностью преследователей и оставляем их ни с чем.

Какое странное чувство – видеть стольких людей, не знакомых со мной лично, однако полных решимости со мной расправиться! Похоже, они даже не замечают, что я перешла на более высокий уровень сознания, и по прискорбному недомыслию считают меня всего лишь животным, послушным хозяину.

Но объяснять им разницу между собаками и кошками нет времени, тем более что я убеждаюсь в их яростном желании со мной покончить, а это мне совершенно не по нраву.

Я так мчусь, что задние лапы опережают передние – это помогает совершать длинные прыжки.

Совершенно не желаю вам попасть в такой же переплет. К счастью, за Романом бежит больше бородачей, чем за мной (если точнее, то его преследует добрая сотня недругов, а меня – один или два). Я еще больше ускоряюсь и закладываю хитроумные виражи. Теперь мной руководит инстинкт выживания.

Меня пытается поймать тот толстяк, у которого Роман похитил флешку, – не иначе, он здесь главный. На бегу он издает тонкие повизгивания, что, учитывая его габариты, весьма странно. Так он, должно быть, зовет подмогу. Толстяк пытается достать меня кончиком своей сабли и при этом обдает меня мерзким запахом пота.

Хотя сейчас, наверное, не время вредничать и читать ему нотации.

Я уворачиваюсь от одного, другого, третьего удара, но на четвертый раз клинок касается моего уха, я теряю равновесие и поскальзываюсь. Меня спасают деревянные перила, в которые я успеваю впиться когтями.

Преследователь заносит саблю для нового удара. Мне грозит падение в дымящуюся емкость с чем-то булькающим и неприятно пахнущим.

– Прыгай! – раздается приказ у меня в мозгу.

Прямо подо мной Роман. Я втягиваю когти, пролетаю мимо бака с черным месивом и падаю прямо ему на руки.

Но появление новых врагов опять обращает нас в бегство. Мое тело явно опережает стремительностью мозг, где слишком сильно пульсирует кровь.

Мы с Романом заскакиваем в какую-то комнату, и он успевает запереть толстую железную дверь. Он толкает к двери шкаф, но в комнату влетают пули, а потом грохочет взрыв.

Мы вылезаем через окно на пожарную лестницу, по ней карабкаемся на крышу. Она почти плоская, как специально, чтобы мы припустили по ней бегом.

Не знаю, как вы, но я такие ситуации не переношу. Шум, агрессия, угрозы… Вся эта суета вредит моему душевному спокойствию.

Крики и пальба не прекращаются. Нас продолжает преследовать десяток бородачей. Даже их пузатый вожак лихо разогнался, чтобы нас догнать. Вот и край крыши, я готова спрыгнуть вниз, но Роман колеблется.

Я толкаю его под колени, чтобы он потерял равновесие. Он оказывается везучим: падение смягчено грудой коробок внизу. Лично я приземляюсь со своей природной грацией сначала на передние лапы, потом на задние.

Роман, выпрямившись, бежит ко рву, окружающему завод, и хватает шест, при помощи которого прыгал в первый раз. Я еле успеваю залезть к нему в рюкзак (где для лучшего сцепления выпускаю когти). Он без промедления взмывает над смертельной жижей.

В следующую секунду на противоположный берег падает край подъемного моста, о существовании которого говорил Роман, и по нему с грохотом, зловеще слепя нас фарами, проезжает набитая бородачами машина.

Но Роман успевает запрыгнуть на свой велосипед и неистово вращает педали. Для увеличения скорости он сворачивает на асфальтированную дорогу.

– Это вы зря! – кричу я ему. – Нам лучше на проселок, там они не смогут за нами гнаться.

Однако он не слушает. Зря люди проявляют упрямство. Они часто заблуждаются, а я всегда права.

Как я и предполагала, машина с преследователями начинает нас нагонять. Как отчаянно ни работает педалями Роман, необязательно быть человеком, чтобы понять: велосипед обязательно уступит в гонке автомобилю.

– Поднажмите! – поторапливаю я его.

Он старается, надсадно кряхтя.

– Быстрее!

Автомобиль все ближе. Я не могу сдержать упрек:

– Вот видите, надо было ко мне прислушаться!

Нас сейчас собьют!

И тут у машины лопается покрышка.

Машина с бородачами делает несколько кувырков и застывает, перевернувшись. Только колеса вращаются.

Я ищу глазами стрелка и нахожу: оказывается, за этой машиной гналась вторая, теперь она остановилась, из нее вылезает Натали.

На пассажирском сиденье разлегся Пифагор.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я его.

– Это я подсказал Натали поехать за вами на машине, на случай, если вам вдруг понадобится помощь.

С ума сойти, как он старается показать, что за всем хорошим стоит именно он. Мне не хочется с ним спорить, как ни велико у меня желание ответить, что, не будь меня, не было бы и самой этой миссии, мы не вернули бы флешку, а он не корчил бы из себя героя-спасителя. Все это я держу при себе: сейчас совсем некстати расставлять все точки над «i».

Опять гремят выстрелы. Мы видим фары еще трех автомобилей, мчащихся в нашу сторону.

Натали вдавливает в пол педаль газа.

– Гаси фары! – кричит Роман. – У меня инфракрасный бинокль. Сверни вон туда, на проселок.

Натали одной рукой держит перед глазами прибор, позволяющий людям по-кошачьи видеть в темноте, другой рукой вцепилась в руль. Наши фары потушены, нас не разглядеть в темноте. Визжа шинами, наша машина сворачивает на перпендикулярную дорогу.

Через несколько километров мы убеждаемся, что погони больше нет.

– Кажется, мы от них оторвались, – говорит со вздохом облегчения Натали и тормозит.

– Ты подоспела вовремя, – произносит Роман и заключает ее в крепкие объятия.

– ЭОАЗР у тебя? – спрашивает она.

Роман с широкой улыбкой разжимает пальцы правой руки и показывает бесценную штуковину.

– Надо скорее ее скопировать! – предлагает Натали.

– Слишком рискованно: как бы чертежи оружия снова не попали к тем, бородатым. Нет, надо беречь как зеницу ока этот уникальный экземпляр.

Я не могу не вмешаться:

– Будет правильнее всего, если я стану носить флешку на шее. При возникновении новых трений между людьми я всегда смогу сбежать. Кошку труднее поймать, она прыгучая, умеет пролезать в любые щели и карабкаться по деревьям.

– Ты хочешь, чтобы тебе доверили вместилище большей части человеческих знаний – вероятно, последнее? – удивляется Роман.

Натали задумывается, но ненадолго.

– Бастет права. Если нас схватят фанатики, то обязательно обыщут, а ошейник кошки их не заинтересует. Флешка сойдет за простой медальон.

После некоторого колебания Роман соглашается вверить мне свое главное сокровище. Он только соскребает перочинным ножом белую звездочку, чтобы сделать флешку менее заметной. Натали рисует на ней губной помадой сердечко.

Она сплетает из шнурков ошейник, продевает в него мою голову и крепит на нем флешку.

Такой гордости за себя я еще никогда не чувствовала.

Я, Бастет, ношу на груди все знания человечества!

– Нельзя терять времени, фанатики близко. Надо скорее возвращаться в Университет Орсе.

С этими словами моя служанка быстро садится за руль.

Мы мчимся в сторону рассвета. Внезапно у нас лопается одна шина, потом вторая, потом остальные две. Натали резко тормозит, машина выписывает зигзаги, ее тащит боком. Наконец, она замирает.

Выскочив, мы видим, что дорога усыпана гвоздями.

– Это ловушка! – кричит Роман.

Натали хватает винтовку, которую позаботилась взять с собой, и, приставив к плечу приклад, поворачивается, ища глазами тех, кто рассыпал гвозди. В кустах блестят чьи-то глаза. Мы боимся, что это вездесущие бородачи, но у их обладателей, как выясняется, голые морды и розовая кожа.

Издаваемые ими звуки непонятны ни мне, ни людям. Это какое-то хрюканье.

На нас грозно надвигаются десятки обладателей пятачков. Натали готова открыть огонь, но ее оружие дает осечку за осечкой.

– Ржавчина! – уверенно определяет Пифагор, корчащий из себя эксперта во всех областях.

Свиньи исполнены враждебности. Их столько, что ни о каком бегстве нет речи.

Я готова драться, но тут мне в глаза бросается экзотическое пернатое – белый попугай с желтым хохолком.

Порхая над нами, он лопочет по-кошачьи и по-человечьи:

– Не вздумайте сопротивляться! Следуйте за нами!

Терпеть не могу, когда мне приказывают, как поступать. Тем более, когда приказ исходит от безмозглой птицы. Но свиное стадо так внушительно, что я наступаю на горло своему мяуканью. Под конвоем свиней мы бредем туда, куда указывает крылатый полиглот.

Устав махать крыльями, попугай садится на плечо Натали. Благодаря ее наушнику я слышу их разговор.

– Я – попугай какаду. Если вы не в курсе, мы, какаду, – самые умные птицы, можем болтать на языках сразу нескольких видов. А еще у меня уникальная индивидуальная особенность: я вырос в лаборатории говорящих попугаев, среди которых был лучшим. Я владею не только языком людей, но и языками многих других животных. – Белый пернатый болтун гордо топорщит перышки своего жабо. – Хозяин назвал меня Шампольоном в честь человека, переводившего с древних языков, незнакомых другим людям. В ваших интересах отнестись ко мне с уважением, потому что я вам еще пригожусь.

– Как вы научились нашему, кошачьему языку? – перебиваю я попугая.

Он вскидывает свой хохолок и поворачивается ко мне с таким видом, словно ответ на мой вопрос совершенно очевиден.

– Я сверходарен, говорю практически на всех языках, как только что упоминал, – мяукает он с акцентом, типичным для кошек персидской породы.

Нас освещают лучи восходящего солнца. Мы подходим к зданию, похожему на химический завод, только раз в десять выше, больше и современнее.

– Это что? – спрашиваю я у Натали. – Замок, университет, завод, тюрьма?

Моя служанка внимательно разглядывает здание и отвечает:

– Это агропромышленный комплекс, где животных сначала откармливают, а потом делают из них колбасные изделия.

На фасаде красуется слово из человеческих букв, рядом с ним изображена вставшая на задние ноги свинья, вытягивающая из своего брюха сосиски и с широкой улыбкой выкладывающая их на серебряное блюдо.

– Развейте мои сомнения, Натали: животные прямо здесь рождаются и растут?

– Совершенно верно. А еще их здесь забивают.

– Что означает слово рядом со свиньей?

– Это фирменная марка продукции – «Сосисина, вкусная свинина».

– Знакомая марка?

– Еще бы, она всем намозолила глаза в телерекламе. Самая известная та, где детишки играют в поле, а потом уплетают на пикнике с родителями ветчину, паштет и сосиски. «Сосисина» развернула собственную сеть сбыта колбасных изделий, как другие компании – сети сбыта жареной курицы или бифштексов. Еще здесь производили хот-доги для торговли в придорожных закусочных.

Она указывает на другое здание с другой надписью на фасаде. Я вспоминаю, что сама лакомилась такими сосисками: Натали совала мне их остатки после еды. Помнится, мне нравилось (солоно, жирно – объедение!), хоть и не без некоторого химического привкуса. Больше всего меня привлекало то, что это была единственная человеческая еда со вкусом крови. Причем кровь сильно напоминала человеческую…

– У вас тоже есть Третий Глаз? – мяукает попугай.

От этого вопроса я вздрагиваю.

– В каком смысле «тоже»?

Из клюва попугая вылетает невнятный клекот, он топорщит хохолок, а потом произносит нарочито медленно, чтобы больше не было вопросов:

– Потому что тот, с кем вы пару минут назад познакомились, имеет в том же самом месте такое же гнездо.