От понимания того, что на самом деле представляет собой окружающий нас мир, может кругом пойти голова. Не уверена, что вы такое выдержали бы. Поэтому лучше, чтобы это происходило поэтапно. Лично я должна признать: после появления у меня «третьего глаза» я вновь и вновь обнаруживаю, что раньше ровным счетом ничего не знала. Наконец-то я могу оценить всю меру своего прежнего невежества и всю непомерность того массива сведений, который я должна усвоить, чтобы понять, где и в какие времена живу.

Такое ощущение, что я была слепой, а теперь меня понемногу вытаскивают на свет. Я жила иллюзиями, питалась ложью, которую плела самой себе и в которую в конце концов поверила.

Только теперь я начинаю видеть и понимать реальность. Немножко больно, зато как увлекательно!

Скажу честно: если вам предложат попробовать участвовать в эксперименте, который прибавит вам ума, соглашайтесь без колебаний – дело того стоит. Лично я ни капельки не жалею, что пошла на это.

За несколько часов после первого подключения я узнаю не только то, на какой планете живу, но и то, рядом с каким потрясающим человеком проводила время.

Чем дольше мы с Натали беседуем, тем более разумной и тонкой личностью она мне кажется. Ее внутренний мир невероятно сложен, и порой я думаю: если верна теория переселения душ, изложенная Пифагором, то велика вероятность, что в своей следующей жизни Натали превратится в кошку.

Как вам описать, что еще мне открылось благодаря «третьему глазу»?

Я была твердо уверена, что мир родился вместе со мной. Так вот, вообразите – это ерунда, мир появился гораздо раньше. Меня еще не было, а многие важные события уже успели произойти. Для кошек, для людей, даже для других видов – например, динозавров, которые взяли и вымерли.

Как я погляжу, окружающий меня мир древнее, чем я воображала. Древнее и обширнее: тут вам и горы, и океаны, и пляжи, и раскаленные пустыни, и бескрайние заполярные льды.

Чтоб вы знали, есть такие жаркие края, где не найти ни следа растительности и влаги. А в других – вечная мерзлота.

Это еще не все: благодаря Интернету я уяснила, что Земля – не единственная планета в космосе, планет видимо-невидимо!

Каждое открытие для меня как лакомство, только разжигающее охоту узнавать новое.

Мне понятна радость, которую познал раньше меня Пифагор. Я прозябала в плоском черно-белом мире, а теперь все вокруг обретает объем и перспективу. Моя территория была ограничена во времени и пространстве, а теперь это пространство без конца и края, возникшее в незапамятные времена.

Что еще рассказать вам о моих открытиях?

Выясняется, что в прошлом были кошки, вселявшие в людей ужас. Из «Энциклопедии относительного и абсолютного знания» я черпаю всевозможные яркие истории, взять хоть эту, про людоедов из Цаво.

Еще находки из ЭОАЗ: существуют специфические кошачьи болезни, например, «синдром Тома и Джерри», это когда кошка бьется в конвульсиях, услышав шуршание упаковки с чипсами, постукивание ногтями по столу, щелчки компьютерной мышки. Или взять «синдром небоскреба»: от него страдают некоторые кошки, живущие на верхотуре и почему-то сигающие оттуда вниз. Больше всего меня пугает «синдром Пандоры», когда кошка начинает упорно мочиться не в лоток.

Ладно, рассказ обо всех чудесах выйдет слишком длинным, так что вернемся к моей служанке. При помощи Романа Уэллса она упорно трудится над совершенствованием интерфейса человек/кошка, чтобы наши с ней диалоги стали еще более гладкими и стремительными. Благодаря усилиям Романа и Натали наша связь стала безупречной.

Я говорю – она понимает. Она говорит – понимаю я.

Черный шарик со светочувствительной поверхностью, вставленный в гнездо USB у меня во лбу, позволяет мне, как Пифагору, общаться на расстоянии без проводов – фразы, переведенные на кошачий язык, звучат прямо у меня в голове. Чем дольше я разговариваю с Натали, тем больше убеждаюсь, что была неблагодарной. Наверное, я не могла простить ей причастности к убийству моих детей. Раньше я ее не любила – и была неправа.

Она-то любит меня без всяких оговорок и все явственнее проявляет свою искреннюю привязанность. До меня доходит, что Натали ведет себя просто как все люди (например, она не отдавала себе отчета, что совершает зло, убивая моих детей. Точно так же, любя Феликса, она понятия не имела, что нехорошо без спроса взять и оттяпать ему яйца).

Мы обсуждаем с ней те три понятия, усвоения которых она от меня требовала, – любовь, юмор, искусство.

Понимаю, любовь для людей – нечто, имеющее абстрактное, несексуальное (а потому чуждое кошкам) измерение, прежде ускользавшее от меня. Натали может, к примеру, любить мужчину, не занимаясь с ним любовью (что представляется мне бессмысленным). Надо же, а я-то воображала, что мы, кошки, сентиментальны, тогда как они, люди, просто подчиняются животным инстинктам… Теперь о юморе: она советует мне относиться со смехом ко всем затруднительным ситуациям. Наконец, что касается искусства, то после изображения моей планеты, снятой с большого расстояния, она демонстрирует мне туманности, их я тоже воспринимаю как замечательные произведения искусства.

Я рассказываю Натали, как познакомилась с сочувствием, и узнаю, что людям, оказывается, не так уж оно и присуще. Среди ее соплеменников есть такие, кто никогда никому не сочувствовал, а отдельные представители вообще проявляют беспричинную жестокость и получают удовольствие от созерцания чужих мучений.

Еще я узнаю от Натали о понятии дружбы. Она говорит, что теперь, когда мы можем общаться на равных, пришло время стать подругами. Я отвечаю, что пока не хочу торопиться, лучше буду и дальше относиться к ней как к своей «любимой служанке». Она смеется и объясняет, что на становление дружбы может уйти время и что она тоже не намерена спешить. Я советую ей не отчаиваться: вероятно, настанет день, когда я признаю нашу с ней дружбу, просто сейчас это представляется мне несколько преждевременным.

Наши беседы иногда приобретают характер, который теперь, зная нужное слово, я назвала бы психологическим. Я спрашиваю ее, почему у нее нет половых отношений с Романом, в ответ она смеется – думаю, чтобы выиграть время, – и говорит, что у людей с этим делом сложнее, чем у кошек.

В ответ на мою просьбу Натали рассказывает о своем прошлом. Она очень любила отца, он умер, и ей очень его недостает. Общаясь с мужчиной, она неосознанно ищет в нем замену своему отцу, но никогда не находит того, чего бы ей хотелось.

Я в ответ говорю, что даже не знаю, кто мой отец, и что мне на него наплевать.

Это тоже вызывает у нее улыбку.

Она рассказывает о своей робости и недоверчивости. Считает, раз настоящая дружба требует времени, то на настоящую любовь нужна чуть ли не вечность. Признает, что Роман ей очень симпатичен, но утверждает, что не торопится и лучше подождет и даст их отношениям развиваться естественным образом.

Я советую ей не скрывать своих прелестей, ведь их вид возбуждает самцов, и слышу в ответ, что людям не позволяет так себя вести так называемая скромность, подобие запрета: женщине, дескать, нельзя показывать своего желания совокупиться с мужчиной.

Теперь моя очередь усмехаться. Женщины, налагающие на себя эти запреты, говорю я себе, просто морочат себе голову.

– То есть вы согласны ждать, не проявляя никакой собственной инициативы, пока ваш партнер обнаружит желание?

Она рассказывает мне о положении женщин, чья обязанность – заниматься детьми и работой по дому, готовкой, хотя при этом они должны еще и где-то трудиться. В некоторых странах, говорит Натали, девочек продают богатым старикам или насильно выдают замуж. Есть страны, где им нельзя учиться в школе, приходится сидеть взаперти дома, а на улицу выходить только с разрешения мужа, да и то замотанной в тряпки.

Удивительно, насколько парадоксальным мне представляется теперь человеческий мир, где взлеты ума соседствуют с возмутительной глупостью. Иногда так и подмывает заключить, что люди обращают свои способности против себя. Или по крайней мере против женского пола.

Однажды вечером, когда мы с Натали придумываем новый, сугубо кошачий феминизм, способный обогатить человечество долей нашей фелисите, происходит нечто странное. Перед моими глазами возникает сообщение, набранное человеческими буквами:

«БОГ СИЛЬНЕЕ НАУКИ».

Потом передо мной бегут цифры:

«5 …4… 3… 2… 1…»

Экран гаснет, я открываю глаза. Натали в панике.

– Мелкая поломка? – осведомляюсь я.

– Если бы мелкая! – откликается сиамец. – Крупная, мирового масштаба! Не стало Интернета!

Служанки след простыл, люди вокруг носятся как угорелые. Все ученые университета, говоря по-человечески, стоят на ушах. Справившись о ситуации, Пифагор возвращается ко мне, уныло опустив хвост.

– Дело в вирусе по имени «БОГ СИЛЬНЕЕ НАУКИ», запущенном религиозными фанатиками. Они хотят воспользоваться ослаблением человечества, чтобы навязать выжившим свои законы. Они – заклятые враги науки, прогресса и свободы, их мечта – подчинить всех людей своим жрецам, повинующимся изобретенному ими же божеству. Они объявляют законным любой свой произвол, не считая необходимым объясняться.

– А Интернет мешал осуществлению их замыслов?

– Общение и познание помогают людям противостоять попыткам манипулировать ими. Поэтому фанатики ополчились на Интернет и подорвали его своим вирусом.

Я только начинаю постигать размеры произошедшей катастрофы, когда разражается еще одна. В компьютерном зале гремит взрыв. Всех нас накрывает волна невероятно сильной паники. Пифагор принадлежит к числу главных паникеров.

– Какой-то человек воспользовался неразберихой из-за всемирного обрушения Интернета, подорвал всю информационную систему университета – и был таков, – докладывает он мне.

Мы бежим в направлении наиболее пострадавшего участка и по пути нагоняем Романа Уэллса, спешащего туда же, куда и мы. Он застывает с изумленно разинутым ртом перед распахнутым и выпотрошенным сейфом.

– Именно этого я и боялся, – стонет Пифагор.

– Можешь попонятнее?

– Думаю, кто-то воспользовался суматохой и похитил флешку с ЭОАЗР.

На Романе Уэллсе лица нет. К нему подбегает Натали. Я слышу их разговор:

– Это Кристоф, мой последний ассистент, больше некому! Я видел, как он молился, простершись на полу, головой в сторону востока. Молитва молитвой, но я не мог и представить, что он посмеет украсть нашу память!

– Зачем ему это? – удивляется Натали.

– Затем, что знания должны принадлежать только правоверным. И потом, в ЭОАЗР есть учебные программы по изготовлению оружия, в том числе самого разрушительного. Эта область знаний очень даже занимает правоверных.

К нам присоединяется Филипп.

– Кажется, я знаю, где искать Кристофа, – говорит он.

– Где, где?! – с надеждой кричит Роман.

– Наши разведчики нашли к югу отсюда химический завод, раньше производивший индустриальные чистящие средства, там прячутся от крыс фанатики. Это в десяти километрах. Рядом с заводом тюрьма Флери-Мерожи.

– Немедленно туда! – восклицает Роман.

– Все равно Кристоф нас обгонит.

– Решим, как действовать, там, на месте. Разве у нас есть выбор, Филипп? Если не дать им по рукам, то фанатизм победит на всей Земле, и восторжествует мракобесие. Кто со мной? – Роман оглядывает остальных людей в белых халатах. – Повторяю свой вопрос: КТО СО МНОЙ?

Все опускают головы.

– Никто?

– Извини, Роман. Фанатики вооружены «калашниковыми», соваться к ним – чистое самоубийство, – отвечает кто-то.

– Давайте и мы вооружимся!

– Среди них много преступников, бежавших из ближней тюрьмы и нашедших отдушину в религиозном фанатизме. Это не безобидные ребята, на их совести не одна смерть. У них есть боевой опыт, не то что у нас. Будем реалистами: нам этих головорезов ни за что не одолеть.

– Наша сила в разуме.

– Как ты остановишь разумом пули? Хорошо вооруженная орда дикарей всегда восторжествует над кучкой интеллектуалов, пусть даже они хвастаются своим талантом стратегов.

– Они боятся, верно? – шепотом обращаюсь я к Пифагору.

– Да, боятся, я тоже это чувствую.

Роман погружается в уныние.

Роман, но не я. Вы меня знаете – я не из тех, кто легко пасует перед трудностями. Я прошу Натали перевести ее соплеменникам мою речь:

– Необходимо что-то делать. Раз других желающих нет, за дело берусь я. Я, кошка Бастет, готова помочь вам вернуть ЭОАЗР, но у меня есть одно условие: чтобы Роман после этого обнес такой же колючей проволокой под напряжением, как здесь, остров Сите.

Мое предложение, вопреки моему ожиданию, не вызывает энтузиазма.

– Вы всего лишь кошка… – бормочет Филипп Сарфати.

– Вот именно! Они не ждут подвоха от обычной кошки. Я – непревзойденная лазутчица, способная незаметно орудовать в темноте. Кошка сделает все, что нужно, там, куда человеку ни за что не пролезть.

Мое предложение встречено с сомнением, но других все равно нет, поэтому Роман соглашается:

– Идет, Бастет. Мы с тобой отнимаем у них ЭОАЗР, а потом я помогу с обороной твоего острова.

Пифагор не вызывается присоединиться к нашему отряду. У него наготове оправдание: если погибну я, то обязанность найти помощь для наших товарищей на острове ляжет на него.

Мы с Романом отправляемся на задание на велосипеде. Я сижу у него в рюкзаке, сторожу приборы и инструменты, которые могут нам пригодиться. Мы катим по узким тропинкам, вьющимся по лугу, взбираемся на холмы, минуем рощи. Наконец Роман останавливается и прислоняет велосипед к дереву.

– Это там! – слышу я перевод в наушниках.

Он достает бинокль.

– Тот самый химический завод!

Я вижу здание с ребристой крышей и с высокой трубой, а также надпись – название завода.

– Почему религиозные фанатики выбрали именно это место?

– Потому что они нашли на заводе средство защиты от крыс. Гляди!

Он указывает на опоясывающий завод ров, заполненный зеленоватой жидкостью.

– Это не вода, а соляная кислота. Все, что в нее попадает, сразу растворяется.

Присмотревшись, я различаю на берегу рва сотни крысиных скелетов, и с опаской поеживаюсь.

– Как же эти люди входят и выходят?

– Думаю, у них есть подъемный мост, прямо как в средневековом замке.

Роман внимательно смотрит в бинокль.

– Дождемся ночи, – говорит он. – Тогда мы сможем проникнуть внутрь.

Он теребит бинокль.

– Я так рада, что вы согласились спасти наших товарищей на острове Сите! – говорю я ему.

– Учти, Бастет, я ничего не гарантирую: колючая проволока колючей проволокой, а откуда брать электричество? Дело не исчерпывается оборонительной линией, надо еще придумать, как обеспечить электропитание или сбежать.

Я внимательно изучаю человека в синих очках, умеющего предвидеть трудности, о которых я и понятия не имела.

– Сбежать? У вас есть предложения?

– Вот ты, Бастет, покинула же каким-то образом остров Сите! Как у тебя это получилось?

– Мы улетели на монгольфьере.

– На чем?!

– На монгольфьере – шаре, наполняемом горячим воздухом. Кажется, его придумали вы, люди?

Он улыбается:

– Гениально! Блестящий ход!

– Но нас было всего трое: Натали и две кошки. А сбежать всем – значит забрать с собой сотни кошек и десятки людей.

Роман прикусывает губу, крепко задумавшись.

– Раз так, надо бы построить монгольфьер гораздо большего размера, причем с системой управления. Есть и такие, зовутся дирижаблями. В свое время их наделали сотни. Эти цеппелины смогли переносить десятки людей на большие расстояния.

– Думаете, мы сможем построить такой цеппелин, чтобы спасти людей и кошек с острова Сите?

– Почему нет? В ЭОАЗР есть чертежи цеппелинов, а в Университете Орсе хранятся необходимые материалы: гелий и армированное волокно кевлар. Надо будет еще сделать гондолу из стекловолокна.

Я со вздохом говорю:

– Но мы возвращаемся к той же проблеме: сперва надо завладеть ЭОАЗР.

Наконец становится темно. Я предлагаю Роману перейти к делу:

– Я готова. Вам всего-то и надо, что перебросить меня через ров. Дальше я сама.

– Нет, ты же не знаешь Кристофа. И ЭОАЗР не найдешь, если он кому-то передал флешку. Придется пробираться туда вдвоем. Не волнуйся, Бастет, я все предусмотрел. У меня есть инфракрасный бинокль, позволяющий по-кошачьи видеть в темноте.

Он достает из рюкзака странный прибор.

– Откуда вы знаете, в каком направлении идти?

Он подмигивает:

– Я предвидел такую загвоздку и прихватил радиомаяк. Он подключается через вайфай или блютус. Вайфай исключен, для него нужен интернет, но блютус от интернета не зависит. Находясь в нескольких десятках метров от флешки с ЭОАЗР, мы сможем ее засечь.

– А что вы припасли для преодоления рва?

– Прыжок с шестом – длинной палкой. С ее помощью можно прыгнуть высоко и довольно далеко.

– Звучит не очень…

– Спокойно, Бастет, я занимался этим спортом в лицее.

Он находит длинный сук и очищает его от листвы. Закончив приготовления, мы подходим ко рву. На наше счастье, ров никто не охраняет.

Запах соляной кислоты очень резкий. Я стараюсь не дышать и прячусь в рюкзаке.

Роман Уэллс разбегается и при помощи шеста возносится над рвом. Мы летим над дымящейся зеленой жижей.

Роман мягко приземляется на другом берегу. Я тихонько чихаю от вони. Роман жестом требует тишины.

Вход перегорожен мешками с песком, но и здесь, на наше счастье, никого нет, и мы преодолеваем преграду.

В цеху мы видим огромные машины с тянущимися к потолку трубами. На полу и в проходах лежат и спят, громко храпя, сотни бородачей.

От религиозных фанатиков сильнее, чем от ученых, пахнет потом и салом.

У меня маниакальное пристрастие к чистоте, она – первый критерий, по которому я сужу о других.

Мы бесшумно крадемся дальше. Повсюду валяется оружие: винтовки, кинжалы, сабли, копья. Роман достает смартфон, чтоб поймать сигнал радиомаяка «Энциклопедии».

Один из углов цеха вызывает у него интерес, и он направляется туда. Там спит пузатый толстяк – видимо, вожак фанатиков. Никогда не видела таких обрюзгших людей, никогда не улавливала такого сильного запаха пота. Настоящий сальный шар с длинной черной головой!

Толстяк унизал свою шею несколькими золотыми цепями, на одной из них висит темно-синяя флешка со звездочкой – накопитель с ЭОАЗР.

Роман медленно подходит к нему. Я караулю, пока он осторожно наклоняется и бесшумно, задержав дыхание, снимает флешку с шеи толстяка.

Мой спутник молча прячет бесценный предмет, пятится – и наступает мне на хвост. Не знаю, как вы, а я мало что ненавижу так же сильно, как подобное обращение с моим хвостом.

Люди лишены этого полезного приспособления и, очевидно, не отдают себе отчета, что чувствуем в таких ситуациях мы, кошки. Все просто: ты лишаешься способности думать и не можешь сдержаться. Во всяком случае, лично я, невзирая на максимальную осторожность, которую сейчас нужно соблюдать, сдержаться не могу.

Боль совершенно невыносимая, и я издаю истошный вопль.