39. Вечерняя вылазка
Заснуть никак не удается. Внезапно раздается странный звук, и я приподнимаю одно веко.
Пифагор не только бодрствует – он крадучись покидает комнату. Дождавшись, пока он удалится на достаточное расстояние, я осторожно следую за ним.
Уж не превратился ли он в лунатика?
Сиамец бойко трусит вперед. Наблюдая за его поведением, я делаю вывод, что ему не хочется быть обнаруженным: он жмется к стенам, стараясь спрятаться.
Что ты от меня скрываешь, Пифагор?
Он проникает в белое здание-куб. То ли что-то знает, то ли видел что-то такое, о чем не знаю я. Он спускается по лестнице в подвал и там останавливается.
Любопытство не позволяет мне и дальше бездействовать. Подойдя к нему, я вижу в полутьме десятки клеток с животными.
Повернувшись ко мне, Пифагор мяукает:
– Это происходит здесь.
– Ты о чем?
– Мы в зверинце-питомнике. Здесь я родился и жил.
– Что такое питомник?
– Место, где люди держат подопытных животных.
Пифагор запрыгивает на высокий шкаф, я делаю то же самое и благодаря своему превосходному ночному зрению могу увидеть буквально все.
В клетках сидят кошки, крысы, обезьяны, кролики, собаки, свиньи. Приблизившись к одной клетке, я не могу поверить своим глазам.
– У всех у них…
– Именно, Бастет! – перебивает меня Пифагор. – Именно здесь на мне проводили опыты, здесь мне пробили череп, чтобы мозг мог подключаться к их компьютерам.
На потолке вдруг вспыхивает свет, седовласый ректор Филипп наводит на нас револьвер.
Он направляет оружие то на меня, то на Пифагора. Потом со вздохом прячет револьвер в карман и достает наушник-переводчик Натали. С его помощью он связывается с Пифагором, который обеспечивает мне синхронный перевод их беседы.
– Он говорит, что сразу меня узнал, я был первым прооперированным. Сейчас он увидел нас благодаря инфракрасным камерам.
Филипп с кряхтением садится и продолжает разговор с Пифагором.
– Прооперировав меня, они стали «подключать» других животных. Появлялись другие кошки с «третьим глазом» и такие же обезьяны, крысы, кролики, свиньи, собаки, даже одна лошадь. Но эксперимент зашел в тупик. Человеческие знания становились для животных потрясением.
– Они сходили с ума?
– Нет, просто возмущались своим статусом подопытных. Сначала это проявлялось в росте агрессивности. Некоторым даже удавалось сбежать. Теперь ученые исключили побег: позаботились о решетках, укрепили замки.
Слыша кошачий разговор, звери в клетках нервничают, поднимают крик. Возможно, некоторые нас понимают.
– Среди беглецов мог оказаться Тамерлан?
Пифагор переводит мой вопрос, Филипп в ответ утвердительно кивает.
Вот, значит, откуда все расползлось! Из питомника, где на животных ставили необычные опыты!
Я перевариваю услышанное, не смея пока высказать завладевшую мной мысль. Я долго креплюсь, но потом не выдерживаю и выпаливаю против своей воли:
– Можно и мне «третий глаз»?
– Надеюсь, ты шутишь.
– Нет, я серьезно. Спроси Филиппа, может ли он и мне пробить дырку в голове для подключения.
Пифагор удивленно дергает ушами.
– Ты уверена? Должен тебя предупредить – это весьма своеобразный эксперимент.
– Знаю. Я хочу быть, как ты, хочу доступа ко всем знаниям людей. Вдруг мы сможем соединиться кабелем USB, чтобы лучше понимать друг друга?
Пифагор передает мой вопрос старику в белом халате. У них вспыхивает жаркий спор, потом Филипп Сарфати смотрит на меня и вздыхает – скорее, с одобрением.
– Он не против, только хочет быть уверенным, что ты не упрекнешь его, когда сможешь упрекать.
За кого он меня принимает! Я не вертихвостка, постоянство – моя отличительная черта. То, что я кошка, еще не означает, что от меня надо ждать легкомыслия. Я знаю, чего хочу. А если я чего-то прошу, то готова нести полную ответственность за последствия.
И я решительным тоном мяукаю:
– ХОЧУ «ТРЕТИЙ ГЛАЗ»!
Операцию назначают на послезавтра.
Главный хирург – Филипп. Ему ассистируют Роман и Натали, которые, зная меня, вызвались участвовать во вживлении мне протеза.
Филипп Сарфати поручает им следить за приборами и подавать по его требованию инструменты. У него отточено каждое движение, как будто он проводил такую операцию уже десятки раз.
Меня привязывают к пробковой панели, закрепляют в пластмассовом зажиме голову. Роман выбривает машинкой квадратик у меня на лбу, Филипп вставляет мне в рот трубку, втыкает в подушечку лапы толстую иглу – это довольно больно.
Я очень волнуюсь.
У меня будет «ТРЕТИЙ ГЛАЗ»!
– Успокойся! – шепчет мне Пифагор.
Даже странно, что эта фраза всегда производит на меня противоположное действие.
Мое правое ухо непроизвольно дергается, одновременно дрожит правая лапа.
Пифагор касается своим носом моего и лижет мне лоб.
– У людей есть словечко для нервозности в важные моменты – «мандраж».
Филипп берет пузырек с пахучим содержимым.
– Вот еще! Нет у меня никакого мандража!
Но тело дрожью самых разных мышц выдает мою неискренность.
Натали почесывает меня пальцем под подбородком, против шерсти. Знаю, она хочет мне помочь, но где там! Уж очень мне не терпится пережить предстоящую манипуляцию.
– Не бойся, – говорит сиамец.
Его бессмысленные призывы начинают меня бесить. Я и не думала бояться, пока он об этом не заговорил…
Слова «не бойся» еще успешнее, чем «успокойся», повергают в панику.
Филипп, натянувший резиновые перчатки, настраивает свои приборчики, явно предназначенные для пиления, резания и сверления.
Вспомни, Пифагор уже через это прошел, а кто он, как не кот-неженка? – уговариваю я себя.
Филипп давит на поршень, по прозрачной трубке, вставленной мне в лапу, течет розовая жидкость.
Все хорошо. Все обойдется. Сначала будет не по себе, но дальше все наладится, моя жизнь изменится к лучшему.
Я чувствую себя важной участницей научного эксперимента, позволившей людям испытать на мне не до конца освоенную технологию. Не важно, что до меня был Пифагор. Все равно я – первооткрывательница. Я сгораю от нетерпения и горжусь собой. Я буду лучше понимать окружающий мир. Я смогу разговаривать со служанкой.
Этак я превзойду кошку Фелисетт, летавшую в космос!
Разница в том, что в моем случае эксперимент даст конкретный результат. Я надеюсь постепенно отключиться, но то ли произошла ошибка с дозировкой снотворного, то ли Филипп слишком торопится, но я слышу, вижу, обоняю бур у самого своего лба.
При его прикосновении к моей коже начинает вибрировать весь череп. В ноздри бьет запах горелой кости, хочется орать, но я стискиваю челюсти и молчу.
Мне не страшно. Я первопроходец.
И потом, не зря же моя мать говаривала: «Кто не рискует, тот не пьет молока».
Тут анестезирующее средство срабатывает, и я отключаюсь.
