Глава 11

Тридцать спиц колеса сходятся в одной ступице,

А польза от колеса в том, что в ступице нет ничего.

Лепят из глины сосуд,

А польза от сосуда в том, что внутри него нет ничего.

Пробивают окна и двери, чтобы сделать дом:

А польза от дома там, где дома нет.

Поистине:

То, что имеешь, приносит выгоду.

А то, чего не имеешь, приносит пользу.

Важная тема даосизма: «полезность бесполезного». Все предметное держится всеобщностью беспредметного, и полнота бытия заявляет о себе через лакуны в опыте и предел всякой «данности». В очередной раз Лао-цзы находит яркие и точные образы для иллюстрации своей излюбленной мысли о нераздельности всеобщего и уникального, единого и единичного. Нераздельности деятельной, удостоверяемой самим способом существования вещей. Но польза выше выгоды: первая не прейдет вовек, вторая сиюминутна и ограниченна, держаться за нее недостойно мудрого. Великую же Пользу Пути способен извлечь только тот, кто умеет удержать бытие в его цельности, не повелевая вещами. Поистине, сосуд содержит в себе нечто благодаря своему отсутствию как вещи. Великая польза проистекает из предоставления всему свободы быть, вечно распространяющегося пространства жизненного роста, подчиняющегося все тому же закону духовной реальности: чем больше отдашь, опустошишь себя, тем более великим станешь.

Глава 12

От пяти цветов у людей слепнут глаза.

От пяти звуков у людей глохнут уши.

От пяти ароматов люди не чувствуют вкуса.

Тот, кто гонится во весь опор за добычей, теряет голову.

Редкостные товары портят людские нравы.

Вот почему премудрый человек

Служит утробе и не служит глазам

И потому отвергает то и берет это.

Лао-цзы – в своем роде очень строгий моралист. Он требует осознать, что наши вожделения есть просто безумие или ведут к безумию, потому что они соотносятся со спроецированным нами на самих себя и потому, в сущности, иллюзорным «я». Этот фантом исполнен гордыни, тщеславия и… неугасимого беспокойства. В той мере, в какой мы отождествляем себя с ним, мы забываем о подлинном в себе – о том, что служит в нашей жизни источником покоя и безмятежной радости. И надо помнить, что наше тело, наша «утроба» ничего в особенности не хочет. Живет – символ нашей самодостаточности, нашей прочной основы в жизни и того, что нам действительно необходимо. Что же касается наших желаний, то их на самом деле порождает наш ум. Покой доступен каждому в каждое мгновение его жизни: нужно только перестать относиться к себе как к кому-то «чужому» и просто быть собой или, если угодно, позволить себе быть… Премудрый имеет «постоянное знание», которое есть «внутренняя просветленность» (см. гл. 55).

Глава 13

Милость позорит: ее остерегайся.

Беду же цени как себя самого.

Что значит «милость позорит: ее остерегайся»?

Милость для нас – униженье.

Бойся, когда ее получаешь,

Бойся, когда ее теряешь.

Вот что значит «милость позорит: ее остерегайся».

Что значит «цени беду как себя самого»?

Моя беда в том, что

У меня есть «я».

Коли не будет моего «я», откуда взяться беде?

Поистине: тому, кто ценит себя больше мира,

Можно вверить весь мир.

Тому, кто любит себя, как мир,

Можно вручить весь мир.

Мудрость учит не полагаться на внешнее, ибо все внешнее – призрачно. Это не значит, конечно, что мудрый живет в шизофренической отрешенности от мира. Напротив, внутреннее прозрение, о котором толкует Лао-цзы, снимает ложное противопоставление своего «я» и мира, а вместе с тем – бремя субъективного существования. По этой же причине такое прозрение в высшей степени практично. Лао-цзы с поразительной последовательностью продолжает свою нить счастливых парадоксов: чем меньше мы думаем о себе, тем больше живем воистину и тем большего достигаем в мире; мы должны считать наше существование великим несчастьем, и такое отношение к себе принесет нам великое счастье. Хотя бы потому, что тот, кто действительно избавился от зуда властвования, без усилий приобретет власть, ведь источник власти – сама свобода. Самая простая и самая труднодостижимая истина: чтобы быть совершенным, нужно решиться не быть. Мудрость Лао-цзы – не секрет личного совершенства и не секрет властвования в мире. Она есть секрет нераздельности того и другого. Как выразился средневековый комментатор Ван Юаньцзэ, «Вся тьма вещей и я составляем одно, и тогда воцаряется сокровенное единство с Путем».

Глава 14

Смотрю на него и не вижу: называю его глубочайшим.

Вслушиваюсь в него и не слышу: называю его тишайшим.

Касаюсь его и не могу схватить: называю его мельчайшим.

Эти три невозможно определить,

Посему я смешиваю их и рассматриваю как одно.

[Это одно] вверху не светло, внизу не темно,

Тянется без конца и без края, нельзя дать ему имя.

И вновь возвращается туда, где нет вещей.

Сие зовется бесформенной формой, невещественным образом,

Сие зовется туманным и смутным.

Встречаешь его – не видишь его главы,

Провожаешь его – не видишь его спины.

Держаться Пути древних,

Чтобы повелевать ныне сущим,

И знать Первозданное Начало —

Вот что такое основная нить Пути.

Перед нами очередная попытка передать в словах – по необходимости иносказательных и туманных, даже нарочито невнятных – неизъяснимый опыт вселенской сообщительности; который возвышает познающего над его частным «я» и укореняет сознание в безбрежности пространства и в бездонной глуби времен, оставаясь, разумеется, всецело конкретным и неотделимым от человеческой индивидуальности. Этот опыт выражен в формуле: «Путь все пронизывает одним» и засвидетельствован «глубоким безмолвием» мудреца. Здесь же он обозначен рядом примечательных образов, которые в совокупности позволяют с немалой долей уверенности судить о мировосприятии Лао-цзы. Среди них понятия «бесформенной формы» и «невещественного образа» напоминают о том, что учение Лао-цзы не знает метафизического разделения мира на преходящие вещи и неизменные идеи; притом что эмпирическим и умозрительным различиям предшествуют различия символические, не поддающиеся определениям и потому неотделимые от нашего опыта. Премудрый человек, понимающий эти тонкости, владеет секретом безупречно действенного действия. Он погружен в «незнание» реальной деятельности (именно положительное незнание равнозначное точной соотнесенности с мировым Все) и потому способен управлять этим вечно волнующимся миром (точнее: выправлять мир и направлять его), воплощая собой незыблемый покой посреди волн житейского океана.