3. Стандарты Нороса
Маги

Нороштейн, столица Нороса, раскинулся на высокогорном плато к северу от Альп, на берегу чистого холодного озера, затопившего половину старого города, когда местные власти запрудили реку, чтобы улучшить водоснабжение. Некоторые говаривали, мол, внизу по затопленным кладбищам бродят духи, древние призраки, что утаскивают беспечных пловцов в свои подводные могилы. В те дни, когда вода спадала, а дождь не шел, на глубине можно было увидеть старые здания. Однако сегодняшний день не был одним из них: хлынул ливень, испортив празднование Светотьмы, религиозного фестиваля, который последователи Кора учредили вместо древнего солланского священного дня Самайна. Потоки воды заливали площади, а заодно и костры. Смоляные факелы сердито шипели.

Промокшая до нитки чернь собралась перед собором, ежась в пропитанных водой и потом одеждах и моргая покрасневшими глазами в ожидании полуденной службы. Магорожденных пустят внутрь, а вот простолюдинам придется стоять на улице, молясь о том, чтобы дождь чудесным образом прекратился. Карманники шастали в толпе, а пьяницы, все еще шатаясь после праздничных возлияний предыдущей ночью, мочились прямо там, где стояли, обычно рядом с каблуками тех, кто был перед ними. Юноши важно расхаживали, разглядывая девушек, притворно закрывавших на это глаза. Толпа являла собой море бледной плоти и жирных каштановых волос, белых чепцов и зеленых войлочных шляп. А вот назвать воздух «морским» язык не поворачивался – он был пропитан испариной и пивом. Дым, исходивший от палаток с едой, смешивался с моросью, однако люди пребывали в хорошем настроении. Время от времени они хором затягивали то гимн Мятежа, то песни горных королевств, то старые народные мотивы. Не обходилось без мелких потасовок, но стражники знали свое дело.

Знать собралась во дворе ратуши. Через несколько минут губернатор возглавит процессию, чтобы сквозь толпу двинуться к собору. Среди дожидавшихся были крупные землевладельцы, богатые торговцы, а также семьи нороштейнских магов, хотя последние выглядели каплей в этом человеческом море; Норос всегда привлекал лишь немногих потомков Благословенных, а потери во время Мятежа оказались тяжелыми. Сейчас под навесом стояло лишь десятков семь взрослых магов. Несколько юношей, желая покрасоваться, прикрывались от дождя гностическими щитами, а одна девушка развлекала своих друзей, превращая морось в силуэты различных существ. При этом веселье порой уступало место напряженности: молодые маги охотно искали возможности продемонстрировать свое превосходство над более слабыми противниками.

Невысокий костлявый паренек с оливковой кожей пробирался сквозь толпу, отбрасывая мокрые черные волосы с лица. Его внешний вид выдавал в нем чужака. Шум голосов и жар тел собравшихся был подобен волне, однако пареньку удавалось обходить наиболее задиристых молодых людей, не привлекая внимания. Заглядывая в наиболее темные уголки внутреннего двора, где прятались наименее сильные из детей-магов, он наконец нашел того, кого искал. Паренек скользнул к нескладной фигуре со свисавшей с длинного тонкого носа каплей воды. Хотя, возможно, это была сопля.

– Аларон, – поприветствовал приятеля смуглый юноша, покачав ивовой корзинкой, полной сладких маленьких слоек, под мокрым носом приятеля. На обоих были мантии Турм-Зауберина, нороштейнской гностической коллегии для мальчиков. – Они обошлись мне в три фенника! Рукка Хель – цены в день фестиваля! – Взяв одну из слоек, он проглотил ее целиком, после чего вручил корзину другу. – Треклятые торговцы, да? – добавил паренек лукаво.

– Спасибо, Рамон. – Аларон Мерсер не смог сдержать улыбку. Его отец Ванн сам был торговцем; он стоял всего в нескольких ярдах, болтая с Йостином Вебером. Последовав примеру Рамона и жадно проглотив слойку, он огляделся. – Что за пустая трата времени! Ты ведь понимаешь, что служба будет длиться больше трех часов?

– По крайней мере, мы внутри, – заметил Рамон. – Простолюдины застряли под дождем на все утро. Они не могут даже присесть.

Он окинул двор взглядом, напомнив выглядывающего из своей норы хорька. Рамон Сенсини был замкнутым юношей, сыном рондийского мага (чьей личности никогда не раскрывал) и служанки одного из силацийских трактиров. Привратники Турм-Зауберина поначалу не хотели пускать Рамона, даже несмотря на то, что у него было достаточно денег, чтобы оплатить обучение, однако когда он показал ректору привезенное им с собой письмо, его сразу приняли.

Аларон, как обычно, был недоволен фестивалем.

– Известно ли тебе, что каждый солланский фестиваль был заменен каким-то глупым корским ритуалом? В смысле, можешь представить себе большую наглость? Нет вообще никаких доказательств, что гнозис имеет хоть какое-то отношение к Кору! А Йохан Корин вообще воспитывался в солланской вере! Почему никто об этом не вспоминает? Я читал в книге, что…

– Цыц, Аларон! – Рамон приложил палец к губам. – Я с тобой согласен, но это – святотатство. – Он указал на девушку неподалеку. – Смотри-ка, это же Джина Вебер. Это с ней ты должен быть помолвлен?

– Нет! – ответил Аларон кисло. – Во всяком случае, если решать буду я.

– Вот только делать это будешь не ты, – заметил Рамон безо всякого сочувствия.

Аларон покосился на полненькую светловолосую девчонку, державшуюся за руку Йостина Вебера. Отец Аларона, Ванн, безуспешно пытался подозвать сына жестом.

– Я не стану говорить с этой тупоголовой дояркой, – проворчал Аларон, делая вид, что не замечает попыток отца. Он посмотрел на Рамона. – Поверить не могу, что ты купил всего четыре слойки за три фенника. Это в три раза выше нормальной цены. Я думал, что силацийцы умеют торговаться.

Рамон кисло улыбнулся:

– Так я и торговался! Никто не получил больше, чем одну за фенник, так что, считай, тебе повезло.

Дальнейший разговор прервал внезапно раздавшийся звук труб. В дверях ратуши появился губернатор Белоний Вульт. Он спустился по лестнице под тихие и не слишком искренние приветствия. За ним шло десятка два других магов, рондийцев, приписанных к оккупационным силам. Аларон помнил, как в предыдущие годы губернатора Вульта громко освистывали, однако теперь, когда губернатор укрепил свою власть, голоса несогласных притихли. Не то чтобы он пользовался поддержкой – просто в эти дни показывать свое недовольство было невыгодно и небезопасно.

– Смотри, лорд Трус Лукхазанский, – пробормотал Аларон Рамону, вспомнив старое прозвище Вульта.

Сев на коня, Вульт вывел членов городского совета из внутреннего двора. Шум голосов на площади поначалу усилился, но затем снова ослаб – дождь полил как из ведра, и по тридцати тысячам спин пробежала дрожь.

Аларон вытер нос рукавом:

– Давай уже пойдем и покончим с этим.

Следом за первыми людьми города двинулись маги, благословленные Кором обладатели гностических сил. Для них, включая примерно сотню студентов, подготовили места в передней части собора; большинство учащихся были норосцами, хотя среди них находилось и несколько верелонцев, шлессенцев и даже один силациец – Рамон. Студентам было от двенадцати до восемнадцати – каждый год принимали не больше девяти-десяти новичков. В конце концов, Турм-Зауберин имел репутацию дорогой коллегии для подготовки юношей. Девушки-маги учились в загородном Арканумском конвенте. К каждой из них была приставлена бдительная дуэнья, однако они разглядывали юношей с интересом – студенты Турм-Зауберина считались выгодной партией, гораздо лучшей, чем учащиеся менее богатых провинциальных Арканумов.

Курс Аларона был меньше, чем обычно, – наследие Мятежа. Кроме него и Рамона студентов было всего пять: Сет Корион, Фрэнсис Доробон, Малеворн Андеварион, Борон Фунт и Грон Колл. Только Фунт и Колл являлись норосцами; остальные присутствовали лишь потому, что их опекуны служили в рондийских оккупационных силах. Все, кроме Колла, были чистокровными – они называли себя «Чистыми», относясь к Аларону и Рамону как к грязи.

Когда они приблизились к процессии, Малеворн, самый одаренный на их курсе, надменно вздернул бровь:

– Смотрите-ка, кто выполз из-под камня. Где ты был, Мерсер, продавал овсяные лепешки на улице?

Фрэнсис Доробон ухмыльнулся и хихикнул:

– Да, Мерсер, вали. Твое место – сзади.

Доробон, предположительно, был законным королем какой-то части Антиопии.

«Вот и убирайся туда, – подумал Аларон. – И удачи несчастным ублюдкам-язычникам». В отношении Малеворна он нехотя признавал, что у того был врожденный талант; Доробон не представлял собой ровным счетом ничего, то же самое можно было сказать о Корионе, сыне прославленного генерала. Борон Фунт выглядел дородным юношей, у которого на лбу было написано, что он станет священником, а Колл… Колл казался воплощением подхалимства.

Пробормотав что-то себе под нос, Аларон попытался обойти их, но Малеворн положил тяжелую руку ему на плечо. Он привлекал к себе внимание ослепительной красотой, крупным телосложением и загорелой кожей и выглядел гораздо старше, чем был на самом деле. Малеворн так и излучал распутную харизму. Его черные волосы вились у ушей, а взгляд серых глаз был стальным.

– Эй, Мерсер, вижу, шлюха Вебер все еще пытается уломать твоего отца насчет помолвки. Жаль, что она больше не девственница. Я продырявил ее вишенку в прошлом году. Она, знаешь ли, даже расплакалась. Это было так трогательно.

– Отвали, Малеворн, – рыкнул Аларон, оттолкнув более крупного юношу.

Малеворн ударил его по лицу, и их гностические щиты, столкнувшись, вспыхнули. Толпа заинтересовалась было стычкой, однако подоспевший магистр с длинными черными волосами и бородой встал между ними.

– Довольно! Я уже предупреждал тебя, Мерсер.

– Простите, магистр Фирелл, – опустил Аларон голову, кипя внутри от злости.

Рамон потащил Аларона прочь от их глупо ухмылявшихся однокурсников, схватив его за руку, когда Грон Колл плюнул на него, чтобы Аларон не попытался отплатить ему на глазах у Фирелла.

«Что за чудесные из нас божественные маги», – подумал Аларон, занимая свое место в процессии.

Шагая по площади, Аларон ощущал себя некомфортно. Обычные люди смотрели на них со смесью страха и зависти. Девушки пожирали их взглядами, зная, что понести ребенка от мага было путем к богатству. Юноши, завидуя тому, чего у них никогда не будет, сердито сверкали глазами. Горожане, искренне верившие в то, что маги являлись существами, благословленными самим Кором, пытались поцеловать их мантии, упрашивали магов прикоснуться к их детям, благословляли их и сами просили благословения. От всего этого у Аларона по коже пробегали мурашки.

Эти несчастные дураки считают нас каким-то священным братством, благословленным богами. Быть может, когда-то Аларон в это и верил, однако шесть лет жизни рядом с «Чистыми» убили в нем эту веру начисто. Что за вздор! Мы больше похожи на волчью стаю. Аларон ненавидел каждого из «Чистых», пусть и по разным причинам. Малеворн Андеварион был красив, общителен и гораздо более умел, чем Аларон когда-либо сумеет стать. А еще – мотивирован так, как никто из его здешних приятелей. Андеварионы переживали трудные времена, и Малеворн должен был стать их спасением. Он учился прилежнее любого другого студента в коллегии. Пылавший в нем дух соперничества приводил к тому, что Малеворн стремился подавить всех остальных, даже Фрэнсиса Доробона, ждавшего своего часа, чтобы стать королем, и Сета Кориона, сына величайшего генерала на Юросе, чтобы они даже не думали оспаривать его статус вожака. Однако особенно Малеворну нравилось издеваться над Алароном, который его ненавидел и завидовал ему. Он также презирал Доробона за самодовольную болтовню о его предназначении, правах и привилегиях. Ни одна серебряная ложка не была достаточно отполированной для принца, жаловавшегося постоянно, пока это не надоедало даже его собственным друзьям.

Рамон неизменно обзывал Сета Кориона «Бледной Тенью». Магистр Хаут, их преподаватель истории, однажды заметил, что сыновья великих часто бывают слабыми, являясь лишь бледной тенью своих родителей. Рамон настойчиво дразнил его этим, как бы Сет его ни избивал.

Борон Фунт был ханжествующим проповедником, вечно старавшимся выслужиться перед преподавателем религии и читавшим окружающим, особенно Аларону, нотации по поводу их якобы аморальности. Он ел по семь раз на дню и носил мантию размером с палатку. Что до Грона Колла – то достаточно было сказать, что он был одним из тех, кто тренирует огненные заклинания на мелких зверьках.

Семь лет учиться в такой компании было невесело, и Аларон выдерживал их лишь благодаря дружбе с Рамоном и выходным, на которые уезжал домой. Впрочем, скоро все это уже должно было закончиться. До выпуска оставалось пять месяцев. На следующей неделе начинались экзамены, и через сорок дней Аларону предстояло получить свой амулет как полностью обученному магу. Когда это случится, он присоединится к священному походу и сколотит себе состояние.

От этой мысли настроение Аларона улучшилось, так что когда Фунт и Доробон толкнули его на входе в собор, он сдержался. Юноша добрался до своего места, избежав подножек, и сел вплотную к Рамону. Появился магистр Фирелл, и Аларон приготовился к нагоняю, однако Фирелл вместо этого дал знак четверым «Чистым» следовать за ним. Аларона это озадачило. Впрочем, теперь им с Рамоном хотя бы не придется сидеть рядом с этой компанией.

Следующие два часа проповедей и песнопений были сущим кошмаром. Аларон, в котором отцовское равнодушие к религии слилось с циничными взглядами Рамона, давно решил, что Кор был не более чем ложью, которую рассказывали маги, – он никогда не видел ангела, а используя гнозис, не чувствовал ничего, кроме стекавшего по нему пота. Ощущение никогда не было «божественным». Аларон знал, что такие мысли были ересью, за которую его, произнеси он их вслух, исключили бы, потому юноша держал их при себе, прилежно кивая всякий раз, когда под сводами собора разносились молитвы:

– Благословенны Маги, ибо коснулся их Кор и несут они Свет. Да будет Кор оплотом их могущества.

– Благословен святой Кориней, Свет давший, мудрость наших сердец; да осветит лик его наш путь на небеса.

– Благословенна Святая Церковь Кóрова, Истинную Веру хранящая, чей свет разгоняет тьму языческую.

– Благословенны Киркегарде, Рыцари Истинного Пути; да дрогнут амтехские мечи, когда они ринутся в бой.

– Будь проклята Коринея, предавшая Коринея сестра. Да покаются все женщины в своих грехах.

Поймав взгляд Джины Вебер, Аларон задумался, являлись ли правдой слова Малеворна о том, что он лишил ее невинности. Вероятно, он лгал; остаться с девушкой наедине было не так просто… С другой стороны, Малеворн, похоже, был способен на все – даже обесчестить девушку просто ему назло.

Старый епископ завершил свою проповедь, объявив, что сейчас выступит губернатор Белоний Вульт. С отцом, вроде Ванна, и другом, вроде Рамона, Аларона всегда очень интересовала местная политика. Вульта хорошо знали все: чистокровный маг из древнего рода, получивший благодаря политическому влиянию звание генерала во время Мятежа, невзирая на недовольство подобным решением знаменитого генерала Роблера, который затем наотрез отказывался назначать его на ответственные должности. Именно силы Вульта, охранявшие тылы легендарного Роблера, без боя сдали Лукхазан, ускорив поражение Нороса. Некоторые говорили, что Вульт предал их дело и сдача Лукхазана являлась актом измены. Звучали призывы взять его под стражу. Им отвечали, мол, война уже была проиграна, так что Вульт сохранил жизни и открыл путь к миру, сделав это ценой своей репутации. Кем он был – государственным мужем или предателем? Благодарные родители, чьи сыновья вернулись после войны из лагерей для военнопленных, уважали его; другие же, особенно те, чьи сыновья зря сложили свои головы, были куда как менее снисходительны.

У Вульта были шелковистые седые волосы и элегантная бородка, а двигался он с кошачьей грацией.

– Люди Нороса, – начал он проникновенно, – слова, которые я произнесу сегодня, вслух зачитывают в каждом городе и каждой деревне нашей великой империи, от Рондельмара, Аргундии и Лантриса до Верелона, Шлессена и самого Понта. Это историческое послание, ведь оно возвещает о грядущем священном походе.

По собору пронесся встревоженный ропот, однако затем воцарилась тишина. Аларон мог слышать монотонный шум дождя и тихое завывание ветра. Отражаясь от стен собора, голос Вульта был слышен и за его пределами.

– Внемлите же Его Императорскому Величеству, императору Константу Сакрекёру:

– Так говорит наш Кормчий, Бог-Император Палласа, Констант Сакрекёр.

Вульт сделал паузу, ожидая аплодисментов. Поначалу они были неуверенными, однако затем, когда стоявшие на Соборной площади солдаты начали колотить копьями о свои щиты, аплодисменты стали более искренними. Впрочем, рев собравшейся снаружи толпы заглушил даже эти звуки. Стоявший у кафедры Вульт довольно улыбнулся, наслаждаясь моментом. Через минуту, когда шум только-только начал затихать, он поднял руку и воцарилась тишина – во всяком случае, под сводами собора. Крики собравшихся на площади людей не утихали до тех пор, пока губернатор не заговорил вновь.

– Таковы слова императора, люди Нороштейна: призыв к оружию из уст самого Кора. Как можем мы не внять ему? – Он подался вперед. – На Урте идет всего одна истинная война, и она бесконечна. Это война Добра со Злом: борьба Кора против ложных языческих идолов. Именно поэтому и был создан Мост – чтобы сделать победу Кора возможной! И если кто-то из вас полагает, что наша война несправедлива, что дружба с язычниками возможна, позвольте напомнить вам следующее: во-первых, – начал перечислять Вульт, – это они, а не мы нанесли первый удар, вырезав торговцев в Гебусалиме. Наша война справедлива! Во-вторых, в Книге Кора, записанной самими Писцами Трех Сотен, говорится, что лишь те, кто един в Коре, достойны Рая. Потому язычники должны пасть! В-третьих, – продолжал он, – на Юросе есть сила, что ставит тиранов, деспотов и ложных жрецов на колени. В гнозисе, этом даре Кора за великую жертву Коринея, кроется сила нашего народа. Говорю как один из потомков Благословенных Трех Сотен: лишь мы владеем гнозисом. Языческие боги не даруют ничего подобного. У язычников нет такой защиты, и это – доказательство нашей праведности и инструмент нашей власти. В руках магов гнозис осветит наш путь к победе и обеспечит нам место в Раю.

Губернатору пришлось замолчать, потому что его голос заглушил грохот обитых железом посохов о мостовую и оружия о щиты. Аларон обвел взглядом старый серый собор, всматриваясь в пылавшие патриотизмом лица собравшихся. Он оглянулся на своего отца. Внешне Ванн Мерсер был самим энтузиазмом, но сын слишком хорошо его знал. Смотри на глаза, всегда говорил отец. Он подмигнул Аларону. Тот слабо улыбнулся и тоже начал выражать свою радость на случай, если его видел кто-то из преподавателей.

Когда шум стих в достаточной мере, Вульт сообщил собравшимся, что вербовка в легионы начнется на площади во второй половине дня; планировалось сначала укомплектовать все существующие норосские легионы, а затем сформировать еще пять. Церемония, похоже, закончилась, однако Вульт, подобно опытному лицедею, приберег свой лучший трюк напоследок. Взмахнув рукой, он объявил:

– Дар святейшего императора Константа своему возлюбленному народу Нороса.

Все подались вперед, и Вульт, милостиво улыбнувшись, вновь взмахнул правой рукой.

Из-за колонны появился Малеворн Андеварион. С непринужденным, но при этом царственным видом он нес штандарт IX Норосского легиона обожаемых «Горных Котов» прославленного Роблера, который, в числе многих, был потерян во время Мятежа. Собравшиеся вздохнули. Малеворн прошагал в переднюю часть собора, и люди затихли с открытыми ртами, а затем разразились самыми громкими и искренними приветствиями за весь день. Аларон посмотрел на своего отца и увидел, что в этот раз его радость тоже была неподдельной: Ванн Мерсер сам сражался под этим знаменем. Вслед за Малеворном в собор вошли Фрэнсис Доробон с «Серебряным Ястребом» VI Норосского, Грон Колл с «Серым Волком» III Норосского и Борон Фунт с «Альпенфлёром» VIII Норосского. Замыкал шествие Сет Корион, возвращавший людям «Путеводную Звезду», знамя II Норосского, которым командовал сам Вульт, потерянное в Лукхазане.

Когда пятеро молодых людей вынесли штандарты наружу, на ступени собора, о дожде и холоде все словно забыли. Нороштейну вернули его гордость; император и правда любил их, своих верных подданных. Ванн Мерсер плакал, совершенно того не стесняясь, – как и многие другие мужчины постарше. Все они были ветеранами, понял Аларон. Это были их знамена.

О грехах Вульта никто и заикнуться не смел. Толпа восторженно приветствовала его, пока он, встав рядом со знаменами на ступенях собора, наблюдал, как мужчины начинали стекаться к вербовочным пунктам. Воцарилась неподдельная атмосфера праздника; дождь продолжал лить, но на него никто не обращал внимания. Пять студентов-знаменосцев сорвали овацию; Аларон слышал, как взрослые называют их «нашей гордостью» и «надеждой Нороса», хотя трое из них даже не были местными. Какое-то время они постояли, однако затем начали уставать, а Рамон вдобавок стал злиться из-за столь безудержного проявления патриотизма.

– Эти дураки, наверное, так же радовались и Мятежу, и посмотрите, куда это вас привело, – пробормотал он.

Найдя в толпе Ванна Мерсера, они убедили его уйти.

– Па, что думаешь насчет речи губернатора? – спросил Аларон, когда они шли домой, петляя по запутанным улочкам.

Завтра они с Рамоном должны будут вернуться в коллегию, однако этой ночью им позволили остаться дома.

Ванн Мерсер погладил себя по подбородку. Он был высоким и по-прежнему сильным мужчиной, хотя уже и начинал полнеть в талии.

– Ну, мои мысли мне известны. Но что насчет тебя, сын?

Отец всегда учил Аларона думать самостоятельно. Юноша собрался с мыслями.

– Ну, Вульт сказал, что император любит нас. Однако мы бунтовали всего несколько лет назад. Как же он может нас любить?

– Готов поспорить, он любит собирать ваши налоги, – вставил Рамон.

– Па, ты был в Кеше и всегда говорил, что люди там во многом похожи на нас и что цвет кожи не делает человека хорошим или плохим. Однако мастер Фирелл говорит, что когда две расы сталкиваются, они сражаются, пока одна из них не будет уничтожена. Мол, это закон природы.

Аларон недовольно сморщил нос.

– Вот, значит, за какие уроки я плачу… – печально покачал головой Ванн. – А ты что скажешь?

Аларон задумался:

– Ну, хотя люди и говорят, что мы получили гнозис из рук Кора, нам всем известно, что на самом деле эта сила является врожденной. Так что я не знаю. Я редко встречал магов, которые были бы похожи на святых, – добавил он, думая о Малеворне и его прихвостнях.

– А преподнести знамена было лишь уловкой, призванной увеличить число добровольцев, – произнес Рамон, сверкнув своими живыми глазами. – К последнему священному походу не присоединился почти никто из норосцев.

– Правда, – согласился Аларон. – Это было лишь одним большим спектаклем, чтобы привлечь побольше рекрутов. Но па, почему император вообще решил приказать солдатам пересечь Мост в 904? Разве он не получал большую прибыль от налогов и сборов, которыми обложил торговцев?

Ванн пустил колечко дыма из своей трубки.

– А что вам говорят в коллегии? – сказал он, вновь ответив вопросом на вопрос.

Рамон фыркнул:

– Они говорят нам, что Кор послал императору видение, в котором велел тому спасти мир от язычников.

Ванн невесело улыбнулся:

– Это старейшая игра в мире: заяви, что лишь твой Бог истинен, и твои враги тотчас же станут злом. Я был там в тот день, в одном из первых воздушных кораблей, появившихся в небе над Гебусалимом. Я никогда этого не забуду.

«А еще он не станет об этом говорить», – подумал Аларон.

Именно в тот день его жена, мать Аларона, ослепла.

Однако, к его удивлению, Ванн продолжил:

– Капитаны воздушных кораблей сказали нам, что султан стягивает свою собственную армию, чтобы отправить ее по Мосту. Сказали, что мы защищаем наших торговцев от истребления. Мы не знали, правда ли это, однако именно в те годы разорившиеся семьи магов начали обручать своих детей с детьми торговцев в обмен на щедрое приданое. Восток сделал многих торговцев очень богатыми, и это начало угрожать традиционным устоям. Некоторые люди полагали, что единственным способом помешать этим изменениям или хотя бы замедлить их было прервать торговлю с Востоком.

Аларон ждал продолжения, однако его отец замолчал, и остаток пути домой они прошли в тишине. Рамон посасывал леденец, а Ванн курил трубку. Аларон пытался представить, каково было там, в Кеше, где отец встретил его мать, влюбился в нее и спас ей жизнь.

– Мерсер! Не отвлекайся! – рявкнул Фирелл.

Аларон моргнул. Проклятье.

– Простите, сир, я просто пытался вспомнить формулу подсчета векторов.

Они с Рамоном проговорили бóльшую часть ночи, мечтая о будущем, которое ждало их после выпуска, однако сейчас они вновь были в мрачной коллегии, чьи стены покрывал мох. Турм-Зауберин представлял собой старый замок, которому было не меньше четырехсот лет. Магистр Фирелл, самый нелюбимый из его преподавателей, сидел, положив ноги на свой стол. В качестве проверки усвоенного он задавал собравшимся в аудитории случайные вопросы. Аларон не слушал его уже довольно долго.

– Хорошая попытка, мастер Мерсер, – произнес Фирелл с презрением, – но мы проходили исчисление на прошлом занятии. Это – теоретическая магия.

– Следует ли мне повторить вопрос?

Пятеро «Чистых» захихикали. Откинувшись назад, Рамон покачал головой.

Аларон, покраснев, понурил голову:

– Да, сир. Простите, сир.

Закатив глаза, Фирелл погладил свою черную козлиную бородку.

– Мы повторяем усвоенное в рамках подготовки к экзаменам. Вы ведь помните, что они на носу? Я просил вас назвать четыре класса гнозиса и дать им определения. Очень простой вопрос. Думаете, сможете с ним справиться, мастер Мерсер?

Аларон вздохнул. Проще простого. Он встал.

– Существует четыре класса гнозиса. Первым является тауматургия, наука об осязаемом и неживом – о стихиях. Четырьмя областями тауматургии являются огонь, вода, земля и воздух. Еще есть герметическая магия, наука об осязаемом и живом. Четырьмя герметическими областями являются целительство, морфизм – область, изучающая смену форм, – анимизм и сильванизм – магия природы. Теургия изучает неосязаемое и живое, используя гнозис для усиления невидимых сил – вроде увеличения собственных гностических способностей или исцеления духа живущих, лечения безумия, успокоения людей либо манипулирования их эмоциями. Четырьмя областями теургии являются спиритуализм, мистицизм, гипноз и иллюзия. Последний из классов – колдовство, изучающее неосязаемое и неживое и позволяющее нам работать с миром духов – мертвых, другими словами – усиливая свои собственные способности и узнавая скрытые аспекты прошлого, будущего или настоящего. Четырьмя областями колдовства являются волшебство, ясновидение, прорицание и некромантия.

Недовольно заворчав, Фирелл взглянул на Борона Фунта:

– Мерсер говорит так, будто цитирует учебник. Борон, скажите мне, что упустил Мерсер, говоря о колдовстве.

По именам он обращался лишь к «Чистым».

Фунт поднял свое тучное тело.

– Он сказал, что единственными духами являются духи мертвых, магистр, позабыв об ангелах Господних и демонах Хеля.

«Это потому, что я в них не верю», – произнес Аларон мысленно.

– Отлично, Борон, – улыбнулся Фирелл. – Малеворн, расскажи мне о склонностях, используя собственную в качестве примера.

Встав на ноги, Малеворн заговорил с полуприкрытыми глазами:

– Каждый маг отличается от других: наши личности определяют области, в которых мы будем наиболее успешны. Большинство из нас имеет талант к одному или более классам гнозиса. Также у нас обычно проявляются повышенные способности к работе с одной из стихий. Моя стихия – огонь, а сильнее всего я в тауматургии и герметическом гнозисе.

Фирелл смотрел на Малеворна с одобрением – впрочем, как и всегда, когда тот говорил.

– Отлично, Малеворн. – Он обернулся к остальным своим любимым ученикам. – Грон, что такое ранг крови?

Грон убрал со лба свои жидкие сальные волосы.

– Существует шесть рангов крови. Первый ранг – чистокровные, те, кто происходит напрямую от Первородных либо двух чистокровных. Второй ранг – те, у кого три четверти магической крови; третий – полукровки, четвертый – те, у кого четверть крови, пятый – у кого одна восьмая, шестой – у кого одна шестнадцатая. Более низких рангов не существует, поскольку все, у кого меньше одной шестнадцатой магической крови, не имеют гностических способностей. – Сделав паузу, он добавил: – Выше всех стоят Первородные, Три Сотни, от которых происходят все маги.

– Великолепно, – сказал Фирелл. – Каковы соотношения силы между рангами крови?

– Силы каждого примерно удваиваются в сравнении с предыдущим, сир. Если использовать человека с четвертью магической крови в качестве мерила, то полукровка будет в два раза сильнее его, чистокровный – в четыре, а Первородный – в шестнадцать.

– Это означает, что мы, чистокровные, стоим, по меньшей мере, четырех Мерсеров, – заметил Малеворн небрежно, махнув рукой в сторону Аларона. – И шестнадцати Сенсини.

Аларон вскипел, однако Рамон лишь пожал плечами.

– Сет, – произнес Фирелл, сделав ленивый жест, – как можно увеличить собственные силы?

У Сета Кориона было мирное лицо, короткие светлые волосы и крепкое телосложение. От него, единственного законного сына генерала Кальта Кориона, ждали многого, однако он оказался копушей: застенчивым магом и робким бойцом. Он не проявлял стратегического и тактического мышления, чего от него требовали преподаватели. По-настоящему хорошо Сету давалось лишь целительство, которое мальчишки называли «девчачьей» магией. Из всех «Чистых» он обладал наименее скверным характером.

– Существуют различные уровни навыков, таланта и экипировки, сир. Плохо экипированный, бездарный или недостаточно подготовленный маг менее эффективен, чем хорошо экипированный и подготовленный.

– К счастью, нам предоставлено все самое лучшее, сир, – вставил Фрэнсис Доробон, выпятив грудь. Его темные волосы были уложены назад, а едва заметные усики над верхней губой делали его бледную кожу еще белее. Он носил кольца и бриллиантовые запонки и любил вставлять в разговор фразочки на римонском, напоминая людям, что он – законный король Явона, страны, которая номинально считалась римонской, пусть и находилась в Антиопии. Подняв руку, Фрэнсис продемонстрировал большое бриллиантовое кольцо на своем среднем пальце. – Это – амулет уровня примо.

Студенты могли иметь амулеты, однако до выпуска им позволялось использовать их только во время занятий. Амулет Аларона был простым кристаллом, а амулет Рамона – еще скромнее. Аларон знал, что его отец ищет ему что-нибудь получше, однако качественные амулеты были редкими и дорогими.

Фирелл хлопнул в ладоши:

– Великолепно. На следующей неделе начнутся ваши экзамены. Они станут проверкой ваших знаний во всех аспектах гнозиса, а также того, как вы усвоили обычные академические дисциплины, на основании которой будет решено, есть ли у вас право служить обществу в качестве магов. – Он обвел глазами «Чистых». – Учить большинство из вас было удовольствием. – Фирелл с презрением покосился на Аларона и Рамона, и его взгляд вновь вернулся к любимым ученикам. – Удачи вам в ближайшие недели.

Малеворн встал:

– Сир, учиться у вас было привилегией. – Он величественно поклонился. – Я пойду в бой против язычников, вспоминая вас.

Последовав примеру Малеворна, остальные «Чистые» стали нахваливать Фирелла и благодарить его. Тот весь прямо-таки расцвел от услышанного.

Тем временем Аларон с Рамоном незаметно выскользнули из аудитории.

– Малеворн фшегда та, дел’ет. Как он только ф дферь-т, прохо’ит, с таким-т, эго? А Фирелл фсе время ему потвфорстфует. Как ше меня доштало это мешто!

Аларон держался за губу, разбитую в драке с Малеворном. Губа болела, однако целители из них с Рамоном были не самые лучшие. До окончания занятий оставалось три дня, а Аларон чувствовал себя совершенно несчастным – он, разумеется, не сумел нанести Малеворну ни одного удара. Вероятно, он был самым неудачливым драчуном в истории школы. Студенты младших курсов, большинство из которых были похожи на Малеворна, открыто над ним смеялись.

Они с Рамоном сидели рядом на крошечном балконе комнаты, в которой жили, мрачно глядя, как на город спускаются сумерки. Холодный воздух не давал распространяться запаху, исходившему от мусора, сваленного в кучи под стеной с этой стороны здания; «Чистые», конечно же, жили в комнатах с окнами на сады, из которых был виден закат. Каждая из этих комнат была в четыре раза больше, чем их с Рамоном.

Аларон первым заметил в небе темные силуэты; выглядевшие поначалу как три черные точки, они приближались с северо-востока, увеличиваясь в размерах. Он указал на них Рамону, и тот проследил за направлением руки друга.

– Воздушные корабли, – выдохнул Рамон. – Торговые, прямиком из Верелона или, быть может, Понта.

Его глаза сияли. Все мальчишки бредили воздушными кораблями. Друзья смотрели, как силуэты в небе продолжали увеличиваться; под парусами, наполненными гнавшим их от Брекелленской долины пассатом, корабли летели над рекой к Нороштейну. Зачарованные корпуса были крылатыми, с причудливой росписью и позолотой. Их носы внешне напоминали орлов и змей. Паруса развевались на высоких мачтах.

– Думаю, из Понта, – добавил Рамон, заметив реявший на одной из них алый флаг.

В немом благоговении друзья смотрели, как суда снижаются к Докам у подножия Беконторского холма. Корпуса воздушных кораблей были обтекаемыми, чтобы снизить сопротивление ветра, и оборудовались втяжными стойками для приземления. Зачарованные корпуса и кили позволяли кораблям держаться в воздухе, но хотя воздушный гнозис и оживлял их, двигались они благодаря силе ветра. Воздушная тауматургия позволяла управлять ветрами, а воздушный тауматург мог даже вести корабли против ветра, правда, это требовало соответствующих навыков и выносливости.

Всех студентов коллегии учили летать на небольших яликах. У Аларона это едва получалось, а вот Рамон обладал настоящим талантом к воздухоплаванию, даже несмотря на свой небольшой процент магической крови. Ванн Мерсер когда-то надеялся, что сын сможет построить и пилотировать для него торговое судно, однако стихийной склонностью Аларона оказался огонь, и маг-воздухоплаватель из него был никудышный. Юноше сказали, что он лучше подходит для военной карьеры. Учителя также говорили ему, что у него есть талант к колдовству, однако оно пугало Аларона чуть ли не до безумия. Призраки и духи… Брр!

Рамон покосился на него:

– Тебе разве не пора идти на встречу с Цим? Сегодня твоя очередь.

Аларон думал об этом. Его губа все еще была распухшей, челюсть и ребра болели, да и душевное состояние оставалось отвратным. Однако он знал, что улыбка Цим поднимет ему настроение, пусть и понимал, что добиться этого от нее будет практически невозможно. Но как бы то ни было, очередь за ним…

Когда семь лет назад Рамон впервые объявился в коллегии, он привез с собой маленькую, самоуверенную цыганскую девочку с большими блестящими глазами, красными как вишня губами и кожей цвета корицы. Аларон безнадежно влюбился в нее с первого взгляда. Рамон сказал, что девочку звали Цимбеллея ди Реджия; она тоже была магорожденной, однако в Сент-Иветт, расположенную неподалеку от Нороштейна Арканумскую коллегию для девочек, ее принять отказались, так что Цимбеллея жила в таборе римонских цыган за пределами города. Без их помощи она никогда не научилась бы использовать свои силы. Рамон говорил, что Цимбеллея сбежала от своей матери, которая, из ее двух родителей, и была магом. Аларону это показалось ужасно романтичным; вдобавок его возмущала несправедливость, с которой столкнулась девочка, так что он сразу согласился помочь в ее обучении. Последние семь лет они по очереди выскальзывали из коллегии после ужина и встречались с ней у ворот для вылазок к старой, разрушенной городской стене.

Аларон любил проводить вечера с Цимбеллеей. И пускай юноша возвращался с этих встреч, охваченный печалью и разочарованием, он не променял бы их ни на что в мире.

– Ражумеетша, я пойду. Это мой пошледний раж. – На мгновение, Аларон задумался. – Жнаешь, пошле выпушка ты вернешься в Шилацию, и кто жнает, куда отправится Шим? Вожможно, мы никогда больше не вштретимша. Па хочет, чтобы я помогал ему управлять его делом и женилша. Вожможно, мне даже не удаштша отправитша в поход.

– Вот и хорошо, – заметил Рамон. – Тебе нечего там делать. Кучка чистокровных будет истреблять толпы кешийцев и дхассан. Лучше держись от всего этого подальше.

– Но в него отправятша вше. – Аларон тяжело выдохнул. – Вше оштальные.

Рамон безразлично пожал плечами.

– Войну переоценивают, амичи.

– Фух. – Встав, Аларон потянулся. – Я лучше пойду, – сказал он. – Шим, наверное, меня уже жаждалась.

Аларон нашел Цим на их обычном месте, в полуразрушенной лачуге у старых стен, провонявшейся мочой и гнилью. Цим укуталась в коричневое одеяло, а на голове у нее был большой платок. Она разожгла костерок, достаточно маленький для того, чтобы его случайно не заметил проходящий стражник, но достаточно большой, чтобы нагреть воздух. Она развлекалась, пуская в городские стены крошечные энергетические стрелы, оставлявшие подпалины на камне и странный металлический аромат в воздухе. Такие стрелы были самым базовым оружием мага, способным поразить обычных людей, однако легко отражаемым другими знатоками гнозиса.

– Опять проиграл в драке? – спросила девушка, разглядывая окровавленную губу Аларона. – Давай я взгляну.

Аларону было горько осознавать, что когда Цим во всем разобралась, она оказалась лучше их с Рамоном по части умений, которым они ее учили. Аларон подозревал, что таинственная мать девушки, говорить о которой та отказывалась, обладала значительным могуществом и что у самой Цим были врожденные таланты. Вдобавок постоянные стычки Аларона с Малеворном давали ей постоянную практику в целительстве.

Закрыв глаза, Аларон морщился от ее прикосновений, а затем ощутил болезненное покалывание силы гнозиса, влившейся в его рассечение, уменьшившей опухоль и затянувшей рану.

– Вот, через несколько дней не останется и следа. Идиот. Он избивал тебя уже столько раз, что на всю жизнь хватит, разве нет?

Редкая неделя проходила без драк между ним и Малеворном. Они дрались на поле для занятий по фехтованию, в залах, в задних комнатах. В присутствии «Чистых» Аларон просто не мог сдерживаться.

– Спасибо, – сказал он, проведя языком по залеченному рассечению.

Он попытался пожать Цим руку, однако та ловко увернулась, притворившись, что не заметила его движения.

– Значит, – начала она, – пришло время нашего с тобой последнего занятия. Послезавтра ты отправишься на экзамены, а мне придется искать другие способы учиться.

– Мы могли бы продолжить после экзаменов, – предложил Аларон. – К тому времени я и Рамон уже выпустимся; мы могли бы заниматься этим открыто.

Цим покачала головой:

– Наш табор уезжает в пяденицу – нам нужно быть в Лантрисе до того, как выпадет снег.

– Ты вернешься весной?

Аларон понял, что не может изображать безразличие.

– Возможно. Кто знает? – Девушка наклонилась вперед с нетерпеливым выражением на лице. – Что нового покажешь?

Следующие два часа Аларон учил ее тому, что усвоил с последней их встречи, и проверял выученное Цим на предыдущих занятиях. Как обычно, она уже разбиралась в этом материале лучше его, помогая ему не меньше, чем он помогал ей. Аларон надеялся, что однажды станет кем-то бóльшим, чем просто магом-зубрилой, однако до этого ему было еще далеко. Он попытался вызвать пламя, однако его языки зашипели и погасли с удручающим хлопком.

– Позволь магии течь, Аларон, – укорила его Цим. – Ты так напряжен. Тебе нужно расслабиться и разрешить ей литься сквозь себя подобно воде.

– Не могу! – простонал Аларон. – Просто не могу.

– Ты же маг. Так позволь магии быть естественной!

– Это не естественно, настолько неестественно, насколько это вообще возможно, – пожаловался он огорченно.

Он чувствовал себя уставшим и неуклюжим. Вверху светила молодая луна, чья огромная дуга закрывала половину неба. Она выглядела так, словно до нее почти можно было дотронуться. Сделать это было бы уж точно легче, чем коснуться Цим. Проследив за его взглядом, девушка-цыганка вздрогнула и натянула свой платок на глаза. Ее всегда пугал вид висевшей в небе гигантской луны.

– Иди же, – сказала она Аларону. – Ты слишком устал, чтобы продолжать. Иди домой.

Аларон знал, что Цим была права, однако сказать «спокойной ночи» означало отказаться от многих грез. Он колебался, однако девушка уже встала, проскользнув под куском гниющей кожи, которая служила в хижине дверью. Аларон последовал за ней, чувствуя себя еще более несчастным.

Цим обернулась к нему:

– Значит, семь лет нашего с тобой знакомства подошли к концу. Не знаю, как отблагодарить тебя за твою доброту, за то, что ты учил меня.

Аларон попытался придумать что-нибудь очаровательное, остроумное и романтичное, однако понял, что не может произнести ни слова. Девушка прикоснулась тонким пальцем к его губам:

– Тсс.

Она вложила что-то ему в руку, и Аларон опустил взгляд. Медный амулет в виде розы. Римонской Розы. Крепко сжав его, он внезапно осознал, что плачет.

– Ой, Аларон, ты идиот!

Шагнув к нему, Цим чмокнула его в щеку – и в следующее мгновение была уже в двух футах от него. Еще через мгновение – в четырех. Затем – в десяти. А дальше тени старой стены поглотили ее и она исчезла. Быть может, навсегда.

В последний день учебного года к ним обратился ректор. Остальные студенты уже отправились по домам, и обычно многоголосая старая крепость заметно приутихла. Ректор Люсьен Гавий был политическим назначенцем губернатора Вульта, который в бытность преподавателем всегда казался Аларону бесхребетным слизнем. Гавий разглагольствовал о приближавшихся экзаменах, хотя все и так уже знали, чего ждать. Им оставалось лишь четыре недели месяца ноялия, и каждая из них была расписана для сдачи тестов. Первая неделя ожидалась академической: история, теология, исчисление и, разумеется, рондийский, чтобы продемонстрировать, что они умеют читать и писать. «Исчисление хуже всего», – подумал Аларон, хотя самой важной должна была стать следующая пяденица, когда они представят свои дипломные работы. В коллегию съедутся и вербовщики, и ученые. Дипломные работы были для учащихся шансом внести свой вклад в магическую науку, и многие считали их важнейшей частью экзаменов.

Вторая неделя полностью посвящалась навыкам, необходимым боевым магам. Им предстояло продемонстрировать свое умение обращаться с оружием дальнего боя и ездить верхом, а затем сразиться без использования гнозиса с лучшими солдатами городской стражи, которые знали свое дело, даже применяя затупленное оружие. Вся неделя будет напряженной, изматывающей и опасной.

Третья и четвертая недели должны были стать проверкой их гностических знаний и навыков: базовых энергетических манипуляций и теории, герметического гнозиса и теургии, а напоследок – тауматургии и колдовства. Тестировать их будут абсолютно все преподаватели, и посмотреть на это соберутся многие, включая вербовщиков из Киркегарде, Вольсая, легионов, Арканума и городской стражи, а также частные лица, нанимавшие магов в качестве телохранителей или учителей. Экзамены были витриной, и то, что они выставят в ней, имело едва ли не решающее значение для их будущего.

Малеворну, Фрэнсису и Сету будущее было гарантировано по праву рождения. Грон Колл и Борон Фунт тоже обладали хорошей родословной. Рамон, как чужак, мог выпуститься, лишь обязавшись отслужить в легионе, однако он в любом случае вернулся бы в свою родную силацийскую деревню влиятельным и уважаемым человеком, поскольку магов-римонцев было не так много.

Аларону, лишь еще одному городскому магу, который не мог похвастать ни знатным происхождением, ни чистотой крови, наверняка придется сложнее. Людей с четвертью магической крови было множество; зачастую являясь ублюдками, они, как правило, становились боевыми магами на передовой, которых наперегонки спешили убить вражеские арбалетчики или лучники, а рядовые солдаты собственной армии не слишком-то жаловали их. Многие из них погибали рано. Ванн Мерсер вообще не хотел, чтобы его сын служил в легионе; он всегда пытался заинтересовать свое чадо искусством торговли, однако Аларон мечтал о великих делах и героизме на поле боя, о славе и признании. Он стремился к тому, чтобы окружающие им восхищались, а «Чистые» его уважали… И еще – чтобы рядом с ним была одна римонская девушка.