9. Разбогатевшие
Религия: омалийская

Несмотря на смерть и распри, раздиравшие семью Рамиты, и очевидное нежелание Мейроса исполнить традиционную роль жениха в лакхских свадебных торжествах, Испал и Танува просто не могли расстаться со старшей из своих живущих дочерей без положенных подношений, обрядов и молитв. Поступить иначе означало бы навлечь гнев богов на брак, который и так уже был рискованным. Они призвали гуру Дэва вместе с пандитом Аруном, лысоватым, растрепанным жрецом, выглядевшим так, словно его сделали из прутьев и волос; вместе они должны были составить план духовного очищения Рамиты, ведь замужество за язычником требовало особой искупительной жертвы. Викаш Нурадин доставлял послания от жениха Рамиты ее семье и обратно, в которых оговаривалось, что будет позволено, а что – нет. Опытные торгаши с Аруна-Нагарского рынка стали для старого феранга соперниками более чем достойными. В результате они не слишком отошли от традиций, включая строгий пост и непрекращающиеся молитвы.

Рамита оставалась запертой в своей комнате. Она проводила большую часть времени одна, поскольку Гурия ухаживала за своим умирающим отцом. Девушка постилась от рассвета до заката, как поступают амтехцы в свой священный месяц. Она ослабла от голода, поскольку рано утром и поздно вечером ей давали лишь творог и чапати, мол, это нужно для очищения тела. Наконец ее позвали вниз, где двое мудрецов озвучили свой весьма хлопотный план подготовки к свадьбе. В частности, они, как поняла Рамита, должны были сделать подношение каждому из обитавших в Раю омалийских богов.

По-настоящему очищение Рамиты началось за неделю до церемонии. Стайка соседских женщин, одетых в ярко-шафрановые сари и возглавляемых лучшей подругой матери, тетушкой Пашинтой, явилась еще до рассвета и повела ее на гхаты. Чтобы скрыть Рамиту от посторонних глаз, они соорудили из простыней подобие палатки, и обнаженная девушка шесть раз погрузилась в холодные зимние воды Имуны: сначала – для Барамана-Создателя, затем – для его жены Сарисы, богини познания и музыки. Третье омовение предназначалось для Вишнараяна-Защитника, а четвертое – для супруги Вишнараяна Лаксими, богини достатка. В пятый раз девушка омылась во имя Сиврамана, Повелителя разрушения и перерождения, а в шестой, самый важный, – во имя его верной жены Парвази, чьему примеру ей надлежало следовать. Войди в меня, Святая Королева. Сделай меня сосудом своих терпения и добродетели. Наполни меня своими покорностью и преданностью. Рамита возносила молитвы столь ревностно, что это шокировало ее саму. Казалось, пост, страх и одиночество последних дней пробудили в ней некую сущность, о которой девушка до этого и представления не имела. Внутренне поражаясь собственной экзальтации, Рамита молилась так усердно, что окружавшие ее женщины подхватили молитвы. Поглощенная попытками найти в себе храбрость, которая позволит ей вынести то, что было уготовано, девушка перестала замечать толпу вокруг.

Когда Рамита закончила свои омовения, они повели ее, завернутую в одну лишь простыню, вдоль берега Имуны. Девушка громко молилась, прося удачи, благословения и защиты от демонов. Женщины вторили ей молитвами Ауму, Верховному Богу. Рамита босиком шла по воде, грязи, гниющему мусору и коровьим лепешкам, даже не замечая этого, пока они не достигли гхатов, на которых горели погребальные костры.

Там их ждали одетые в шафрановые набедренные повязки гуру Дэв и пандит Арун. Лица обоих мудрецов были разрисованы белыми узорами, призванными отогнать зло. Двое служителей богов осыпали мокрые волосы Рамиты пеплом, оставшимся от дров погребальных костров, и помазали им ее лицо, призывая Сиврамана защитить «заблудшую девушку». Завязав ее покрытые пеплом волосы в тугие узлы, женщины втерли своими мозолистыми руками этот пепел в грудь и живот девушки, чтобы она была плодовитой. Упав на колени, Рамита возносила к Ауму молитву за молитвой, громко восклицая и даже не думая о том, как это выглядит со стороны.

Она чувствовала опустошенность и головокружение, ощущая себя несколько безумной. Девушка кричала, пока страх, сомнения и печаль не покинули ее, пока она не почувствовала, что сквозь нее потекла сила, поднявшая ее на ноги и заставившая танцевать под одну лишь ей слышную музыку. Ее совершенно не смущало, что на ней была лишь едва скрывавшая тело грязная простыня, – в Рамиту вселился дух, вынуждавший двигаться. Ощущение было настоящим, возможно, первобытным: она чувствовала, что на нее смотрят боги.

Наконец Рамита упала на руки Пашинты. Женщины окружили ее, и их лица были взволнованными. «Они тоже это чувствуют», – подумала девушка.

Когда она успокоилась, гуру Дэв коснулся священного тилака на ее лбу. Пандит Арун объявил ее танец добрым знамением.

«Бойтесь, демоны, ведь эта девушка сильна!» – заявил он перед собравшимися.

Рамита чувствовала себя дикой и неприкасаемой. Трепещи, Антонин Мейрос!

Оставшиеся дни ушли на то, чтобы посетить семьдесят три бараназийских храма, число сопровождавших ее людей росло – другие будущие невесты присоединялись к ней, веря, что это принесет им удачу. Она стала своего рода знаменитостью, вроде обитавших на гхатах сумасшедших, которые стекались в Баранази со всей округи. Пилигримы прикладывали ее грязные простыни себе ко лбам: божественное безумие было могущественной магией. Одобрительно гудя, жрецы храмов считали пришедших и просили пожертвования. Вившиеся вокруг храмов торговцы продавали свой товар.

Ночью девушка ела как изголодавшаяся тигрица и спала как убитая, а на следующее утро, встав, подобно зомби двинулась к реке. В голове у нее прояснилось лишь тогда, когда она ступила в холодную воду. Рамита чувствовала себя опустошенной, словно открытый кокос, из которого вылили все молоко и вычистили всю мякоть, чтобы наполнить чем-то неосязаемым, но более весомым и содержательным. Я становлюсь сильнее. Я ощущаю это. Казим больше не казался ей реальным.

Когда они привели ее домой за два дня до свадьбы, мокрую и дрожавшую на ветру, там Рамиту уже ждала ее мать.

– Старики освятили тебя, – прошептала Танува. – Теперь мы сделаем из тебя невесту – и начнем с еды и воды. Только посмотри на себя! У тебя все ребра видны!

Накормив ее, Танува отправила дочь в постель. Пока Рамита спала, в доме ни на минуту не прекращались хлопоты.

На следующее утро девушка встала рано и присоединилась к работе. Сделать предстояло многое. Двор нужно было расписать орнаментом-ранголи, наносившимся на камень с помощью краски на основе рисового порошка. Рамита помогла Джаю украсить пири, низкие сиденья, предназначавшиеся для новобрачных. Люди приходили и уходили, оставляя еду, специи и банки с красками. У всех находились для нее теплые слова, но погруженная в работу, суету и нездоровую веселость девушка чувствовала странную нереальность происходящего. Лишь когда она отвлекалась и задумывалась в короткие минуты передышек, на глаза непроизвольно наворачивались слезы. Как же ей будет не хватать всех этих добрых людей!

В то утро Испал с Джаем ушли хоронить Раза Макани. Вернулись они с Гурией. Испал повел всхлипывавшую кешийскую девушку прямо к Рамите.

– Ты должна утешить свою сестру Гурию, – сказал он.

Гурия подняла на Испала взгляд, и ее глаза сияли. Он назвал девушку сестрой Рамиты, тем самым сказав, что в его доме для нее всегда будет место. Рамита ожидала этого, однако все равно молилась.

– Сестра, – прошептала она Гурии на ухо, заключив все так же всхлипывавшую девушку в объятия.

Гурия обняла ее за плечи.

– Возьми меня с собой на север, – прошептала она.

Сердце Рамиты сжалось. Она сама хотела ее об этом попросить, однако тащить Гурию в такое ужасное место, как Гебусалим, было эгоистично и жестоко. Но теперь, когда Гурия сама это предложила, Рамита не могла ей отказать.

– Ну, разумеется! Я боялась просить о таком.

Обнявшись, они плакали вместе, пока дом продолжал суетиться.

Тесная кухня превратилась в мандапу, где должны были прозвучать клятвы. Расширив и углубив яму для приготовления пищи, они сделали из кухни вполне подходящее место для проведения свадебного ритуала. Работая, Рамита ощущала странный груз ожидания, непохожий ни на что, испытанное ею во время других свадеб – а побывать ей довелось на многих из них, ведь свадьбы были главным развлечением в этих краях. Конкретную сумму ей не называли, но девушка знала, что она была огромной. Жизнь ее семьи преобразится. Люди собрались со всей округи, и в те моменты, когда ее одолевали самые дурные мысли, Рамита думала, что причиной тому лишь золото, пусть впоследствии она и ругала себя за это. Люди Аруна-Нагара всегда помогали соседям устраивать свадьбы и вообще спешили друг другу на выручку; прежде всего, они пришли сюда потому, что были одной большой семьей.

Джай отвез жениху телегу подарков, собранных друзьями невесты. В основном это была еда, в первую очередь – рыба, символ плодовитости. Рамита старалась не думать о подобном символизме, однако мысли о нем продолжали лезть ей в голову, пока девушку не начало подташнивать. Тем не менее ей пришлось благословить телегу перед отъездом Джая. Люди шутили, что рыба из Имуны была настолько костлявой, что, если боги не давали браку своего благословения и не желали, чтобы он свершился, жених давился ее костями. Такое и вправду случалось.

Телега вернулась около полудня. По ее краям примостились друзья Джая, который сам сидел рядом с возницей. Огромный рондиец, Йос Кляйн, и трое других солдат шли впереди. В их глазах читалась подозрительность. Содержимое повозки было накрыто грязным коричневым холстом. Сопровождаемые взглядами людей, высунувшихся из окон и из-за заборов, они въехали во двор. Джай и его друзья отнесли подарки от жениха Рамиты наверх. Их надлежало открыть утром в день свадьбы. Сев вместе с семьей пить масалу, он со смехом рассказывал, как ферангский властитель воспринял прибытие телеги с едой и речной рыбой.

– Он был в полнейшем недоумении! Викашу пришлось все ему объяснять. Серьезно, как вообще люди женятся в тех краях, откуда он родом?

Рамиту окружали десятки девчонок – сестры, кузины и подруги, однако ее последний ужин в качестве незамужней девушки был омрачен тайной, окутывавшей личность жениха. Собравшиеся не знали, праздновать им или же сочувствовать Рамите. Вместо традиционно веселой и радостной, вечер окутала атмосфера неловкости. Рамита чувствовала себя так, словно уже рассталась с ними.

Когда пир наконец закончился, в ее дверь легонько постучал Испал. Рамита с Гурией не спали. Обнявшись, они сидели, глядя в открытое окно на огромную луну, полную уже на три четверти и заслонявшую собой бóльшую часть неба на северо-востоке. Она вся была испещрена оспинами кратеров, а свет ее был резок.

– Я хочу рассказать кое-что вам обеим, – произнес он тихо. – О том, что я видел на севере, – о моем друге Разе Макани и о том, как мы встретились.

«Ты рассказывал нам об этом сто раз, отец», – подумала Рамита. Тем не менее она молча кивнула.

Взглянув на луну, Испал закрыл глаза. Поначалу его голос звучал неуверенно, однако затем набрал силу, словно он был ученым, читающим эпос.

– Дочери мои, я уже рассказывал вам о своем путешествии на север двадцать три года назад. Я решил присоединиться к группе торговцев, которые каждые двенадцать лет отправлялись в Гебусалим торговать с рондийцами. У меня была целая повозка бараназийских шелков, на которые я потратил все свои сбережения. Путь на север занял месяцы, однако это отдельная история. В конце концов я добрался до Гебусалима. В городе было не протолкнуться, так что я разбил лагерь за стенами города. Люди были в восторге, поднимая тосты за Строителей Моста. Мы вслух мечтали о том, какие состояния сможем заработать на этих глупых белых людях с кошельками, полными золота. Однако это было рискованное время, – продолжал он. – Не все кешийцы были рады ферангам. К тому моменту, по вине обеих сторон, уже случилось несколько стычек, так что вокруг было много солдат. У моего лагеря остановился кешийский отряд. Это были одетые в белое кешийцы из Истабада с заплетенными в косы бородами и волосами. Они пили, водили девиц, и дисциплина в целом оставляла желать лучшего. Мне приходилось отгонять их от своей повозки, в которую они то и дело порывались забраться вместе со своими женщинами. – Испал покачал головой. – Одним из них был Раз. Закончив, он извинился передо мной и бросил мне монету, после чего вновь отправился напиваться. Грязный подлец!

Гурия подняла голову с плеча Рамиты, и они обменялись взглядами. Испал никогда еще не рассказывал историй вроде этой.

– Ах, друг мой Раз… Он был полон жизни и обращался с саблей как демон. Мы частенько смотрели на их тренировки, и он был лучшим. У него были мощные плечи, упругий и мускулистый живот, крепкие и сильные бедра. Он побеждал, даже сражаясь с двумя или тремя противниками одновременно. Зрители часто делали ставки, и я всегда ставил на него. – Отец вздохнул. – У его женщины, Фалимы, были волосы и глаза, подобные луне. Она была самой красивой женщиной в лагере, и все понимали, что она принадлежит одному лишь Разу. – Он взглянул на Гурию. – Прости, что рассказываю тебе такое о твоей матери, однако сегодня – ночь правды. Фалима была девчонкой, которую они прихватили с собой по дороге, а не дочерью торговца, как тебе говорили. Это – факт, однако он не должен покинуть эту комнату.

Гурия напряженно кивнула.

– Охваченные мечтами о том, как обдерем ферангских торговцев, мы ждали их, затаив дыхание. Однако вместо них император Рондельмара послал свои легионы. Весь тот месяц, пока мы были в Гебусалиме, он вел своих людей по Великому Мосту. Говорят, Антонин Мейрос мог остановить их, но не сделал этого. Император заручился поддержкой Ордо Коструо. Мейрос позволил армии пройти, и мир погрузился в войну.

Сделав паузу, Испал взял Рамиту за руку.

– Именно за этого человека ты выйдешь замуж, Рамита: за человека, который открыл Великий Мост легионам. Некоторые говорят, что у него не было выбора, однако большинство его за это ненавидит.

Рамита ничего ему не ответила. Это было легендой, не деяниями людей, действительно живших в этом мире. Глаза Гурии были широко распахнуты. Крепкая рука Испала взяла ее за подбородок.

– Да, дочь моя Гурия, Рамита выйдет замуж за Антонина Мейроса, и ты должна хранить этот секрет. Ты клянешься?

В ошеломленном неверии, Гурия не могла произнести ни слова.

Испал продолжил свой рассказ.

– Я говорил с ним об этом, когда мы обсуждали брак. Я твердо решил, что если он женится на моей любимой дочери, он должен ответить на один главный вопрос. «Почему вы это сделали?» – спросил я его, глядя ему в глаза и пытаясь разглядеть в них его душу. Я хотел узнать, что он за человек – злой, слабый или же человек чести, которому из нескольких зол пришлось выбирать наименьшее. И то, что я увидел в его глазах, было болью, – продолжил Испал. – Искренней и все еще свежей. В них не было ни мстительности, ни злобы, ни ненависти к тем, кто непохож на него самого, ни коварства – лишь ужасная, всепоглощающая боль. Я увидел, что он страдает из-за того, к чему привело его решение, сожалея о нем каждый день. «Я думал, что спасаю жизни, – сказал он мне. – Чтобы остановить их, мне пришлось бы уничтожить Мост. Других вариантов в тот момент не было. Сто тысяч человек утонули бы в море, а связь между Юросом и Антиопией была бы прервана, возможно, навсегда. Я получил заверения, что целью солдат была защита торговцев, однако я сомневался. Но то, что они совершили – резня, порабощение… Я и правда понятия не имел, что они пойдут на такие зверства».

Запустив пальцы в свои редеющие волосы, Испал тяжело вздохнул.

– Такими были его слова, Рамита, и я ему верю. Я думаю, что он попался в ловушку. Он – не злой человек. Он сказал мне, что любил Гебусалим и пытался сделать его раем на земле. Он построил акведуки, которые принесли воду с гор, благодаря чему окрестные поля зазеленели. Построил больницы, в которых его маги лечили страждущих. Он подарил дхассийскому султану дворец, выстроенный из золотистого мрамора, и возвел огромный Дом-аль’Ахм, крупнейший на севере. Его дочь основала орден целителей, а сын создал библиотеку, превосходящую своими размерами могольскую. Его Ордо Коструо почитали. Некоторые даже считали их ангелами, ниспосланными Ахмом. Мы видели лишь их светлую сторону. Нам не приходилось сталкиваться с магами в бою, но вскоре этому было суждено измениться. Рондийские легионы прошли по Мосту, однако первый удар был нанесен с воздуха: невесомые корабли собирались над морем, за линией горизонта. Никто даже не подозревал об их присутствии, пока они не налетели на город на рассвете того ужасного дня. Представьте все эти воздушные корабли, зависшие в небе над нашими головами, дочери мои, корабли, полные воинов, на носах которых стояли маги в развевавшихся мантиях. Поначалу люди приветствовали их, – рассказывал Испал, – думая, что это торговый флот, самый большой за все время. Люди уже считали себя богачами. Я сначала тоже так подумал. Мы стояли на своих повозках и махали кораблям, подпрыгивая, как дети, просящие сладостей. Однако Раз, взглянув на меня, произнес: «Это птицы войны». И его голос в тот момент я запомню навсегда. «Позаботься о Фалиме», – сказал он. Вскочив на ноги и на ходу натягивая тунику, Раз помчался по лагерю, созывая своих людей. «К оружию, вы, тупицы!» – кричал он. Сначала я не понял – а возможно, не хотел понимать. Но затем рондийцы нанесли удар. Катапульты стреляли в нас с палуб горящей смолой, поджигавшей все вокруг. Палатки, здания и повозки вспыхивали как спички. Внутри кричали оказавшиеся в ловушке люди. Корабли снизились, и лучники стали осыпать толпу стрелами. Маги убивали командиров и всех, кто пытался организовать сопротивление. Их бледно-голубые энергетические стрелы ударяли с неба подобно молниям. Это было ужасно. Мы были совершенно беспомощны.

Испал сделал паузу, а затем продолжил свой рассказ:

– Помню, как я схватил Фалиму, чтобы не дать ей броситься вслед за Разом. Она дралась со мной как безумная. Войдя в свой шатер, Раз вскоре вернулся оттуда с нагрудником, баклером и саблей – и в следующее же мгновение шатер взорвался. Взрывная волна ударила его о мою повозку, и когда мы вновь смогли что-то различать, на месте шатра остался лишь кратер. Над нами зависла тень боевого корабля. На его носу стоял молодой маг, поливая огнем бежавшую в панике толпу. Мы видели, как он испепелил группу пытавшихся спастись торговцев. А затем маг, похоже, заметил меня. Он поднял руки, а я затащил Фалиму под повозку. Дальше вокруг были лишь огонь и жар. Воздух пылал. Песок, плавясь, превращался в стекло на том самом месте, где я стоял секунду назад. Мы с Фалимой выползли из-под повозки с другой стороны, и в этот раз уже Фалиме пришлось тащить прочь меня, в безумии пытавшегося спасти свои шелка!.. Мы нашли Раза стоявшим на коленях на краю кратера, образовавшегося на том месте, где еще недавно был его шатер, и рассматривавшим почерневшие тела на его дне. В воздухе разносились крики. Корабли над нашими головами повернули на восток, направляясь к следующему лагерю, однако на смену им пришли другие. Казалось, бежать некуда, однако Раз решил вести нас к городу.

Мы влились в толпу бежавших к городским воротам местных жителей и солдат. По какой-то причине мы все считали, что за стенами будет безопасно. Большие боевые корабли окружали десятки маленьких, которые рондийцы называют «яликами». В каждом из них были маг и несколько лучников. Они превосходили крупные суда в скорости и налетели на нас подобно коршунам, атакуя всех без разбора. Некоторые подлетали настолько близко, что мы могли видеть лица их команд – такие молодые, охваченные почти детским восторгом, какой бывает во время первой охоты на перепелок. «Для них это что, развлечение?!» – гневно воскликнул Раз, взмахнув саблей. Ряды убегавших были такими плотными, что рондийским лучникам было сложно промахнуться.

С оглушительным шумом один из яликов пронесся мимо нас, а затем мы все внезапно остановились. Помню, как толпа жутко содрогнулась, когда каждый из нас осознал, что кто-то в городе закрыл ворота. Сзади я услышал исполненный ужаса рев – это прямо над толпой в лучах рассветного солнца пролетел еще один ялик. На его носу стоял воздевший руки силуэт. Переулок, по которому мы бежали, был зажат между двух-и трехэтажными каменными домами, так что все теснились плечом к плечу. Ялик завис в воздухе, и маг у него на носу проделал что-то, что заставило землю содрогнуться, а дома – обрушиться с двух сторон на головы людям.

Маг оказался одетой в красное женщиной. Ее рот был открыт так, словно она сама кричала от ужаса. Я видел, как дома разваливаются у нее за спиной, падая подобно костяшкам на игровой доске и давя людей десятками. Она ринулась к нам. Толпа подхватила нас. В отчаянии люди пытались сбежать от этой ужасной королевы разрушения. Люди падали, и их затаптывали. Я не отпускал Фалиму ни на мгновение. Мы спотыкались о тела упавших. Людской поток нес нас, беспомощных, к закрытым воротам и высоким стенам Гебусалима. Раз расчищал для нас путь, отшвыривая людей с дороги; его крики невозможно было разобрать в чудовищном грохоте домов, рушившихся за нашими спинами, и воплях умирающих. Внезапно он метнулся в сторону, втащив нас с Фалимой в дверь крошечной дхабы. Толпа, спотыкаясь, неслась мимо нас навстречу своей гибели. Фалима поранилась, однако у него не было времени на оказание помощи. «Идем!» – проревел он, взвалив ее себе на плечо. Он провел нас через закусочную мимо прятавшейся внутри перепуганной семьи. «Выходите! Выходите!» – крикнул он им, ни на мгновение не останавливаясь. Мы выбежали на задний двор, где, к нашему изумлению, увидели ишака, безмятежно жевавшего свой корм. Затем раздался ужасающий треск, словно раскололась сама земля, и дхаба с оглушительным грохотом рухнула в противоположном от нас направлении. Воздушная волна швырнула меня на ишака, который пнул меня в левое плечо, и я почувствовал, что моя лопатка ломается. Боль была дикой. Ишака и след простыл. Куда он делся – одним богам известно. Земля вздымалась под все новыми и новыми домами, заволакивая все вокруг клубами пыли. Мы беспомощно задыхались, пока пыль наконец не начала оседать, являя нам весь масштаб произошедшего кошмара. Весь ряд домов лежал в руинах, уничтоженный пронесшейся над ним женщиной-магом. Стали слышны новые ужасные звуки: стоны людей, оказавшихся под завалами. Раз стоял на коленях, обнимая Фалиму. Он посмотрел на меня. «Лакхиец, ты жив! – прокашлял он. – Упаси нас Ахм. Что же они натворили?»

– Действительно, что? – произнес Испал. – И зачем? Что вообще могло оправдать такую резню? Что они могли желать такого, чего нельзя было получить, торгуя с нами как с друзьями? Зачем понадобилась война? Где был Мейрос и его Строители Мостов? Где были боги, смотревшие, как свершается столь ужасное преступление?

– «Нам нужно двигаться», – сказал Раз, производивший в тот момент впечатление полубога – настолько целеустремленным и смелым он был, – продолжал Испал свое повествование. – И его величие придало храбрости мне самому. Боль в моем плече была ужасающей, но я решил, что не стану обузой. Мы вскарабкались на развалины, стараясь не думать о сотнях, а возможно, и тысячах человек, погребенных под ними. За спиной у нас рондийский ялик несся вдоль крепостной стены, поливая молниями и стрелами стоявших на нем лучников. Затем он повернул от стены и помчался в нашу сторону, направляясь к еще одному переулку, тому самому, куда бежали мы. Одетая в красное женщина-маг находилась недалеко от нас, ее можно было четко разглядеть. К тому же она быстро приближалась. Ее лицо выглядело белым как слоновая кость, а волосы напоминали своим цветом апельсин. За ней стоял высокий мужчина с очень светлыми волосами и спокойным лицом, выкрикивавший приказы. Прямо над крышами они свернули к входу в переулок, и лучники стали вести беспорядочный огонь. В переулке была такая же толпа, как и в нашем, и люди еще не знали, что она собирается сделать, – они не видели разрушений, уже причиненных ею.

Поцеловав Фалиму, Раз сказал ей ждать, а сам помчался к переулку, который собирались атаковать с ялика. Нечеловеческим скачком он перепрыгнул через забор. Еще один прыжок – и он влетел в окно первого этажа дома. Я был просто поражен. Я знал, что люди способны совершать невероятные вещи, когда забывают о своих возможностях, – но увидеть это воочию! Раз помчался через дом, а я все так же не понимал, что он собирается делать. Он возник на крыше в тот самый момент, когда еще один ужасный треск заставил нас посмотреть в начало переулка, где женщина-маг начала рушить очередные дома. Раз встал у нее на пути. Фалима сцепилась со мной, пытаясь броситься к нему, и с моим сломанным плечом я едва мог ее удерживать. Раз Макани выбежал на крышу, а ялик несся вперед, и дома с обеих сторон рушились через мгновение после того, как он мимо них пролетал.

Я не слышал ничего, кроме грохота и криков толпы. Мы с Фалимой смотрели на Раза. Присев, он держал в руках длинный кусок дерева, и, когда дом, стоявший рядом с тем, на крыше которого он находился, начал рушиться, Раз помчался в сторону ялика, оказавшись рядом с ним в тот самый момент, когда тот достиг его крыши. Кровля начала рушиться. Фалима закрыла глаза руками. Раз достиг края здания, едва оно стало разваливаться, и прыгнул. Это было невероятно – он держал в руках кусок дерева, поднять который могли бы человека четыре! И все же он долетел прямо до ялика – я увидел, как он ударил по нему! Огромный брус сшиб всю команду, швырнув их прямо на столпившихся в переулке людей. Я издал торжествующий вопль – но ведьма на носу даже не пошатнулась, оберегая и стоявшего рядом с ней офицера. Выронив брус, Раз врезался в мачту. На борту остались лишь светловолосый офицер и ведьма. Раз выхватил свою саблю, и они скрестили клинки, он и бледный мужчина.

Ведьма пыталась восстановить контроль над падавшим судном, которое, накренившись, понеслось вниз в нашем с Фалимой направлении. Никогда не забуду, как Раз наносил один яростный удар за другим, каждый из которых рондиец неизменно отражал своим прямым мечом, и визга женщины-ведьмы, когда ялик, врезавшись в высокую стену слева от нас, с хрустом рухнул на землю. Оглушительно затрещав, его корпус раскололся. «Будь здесь!» – крикнул я Фалиме и пополз по руинам к разбившемуся ялику. Повсюду дхассийцы высыпали из уцелевших зданий – люди, которых Раз спас своими действиями. Их были дюжины. Похватав оружие – копья, мечи, ножи, палки, – они отчаянно желали нанести ответный удар.

Не обращая внимания на чудовищную боль в плече, я взобрался на крышу сарая. Оттуда было хорошо видно дхассийцев, добежавших до женщины-мага. Ей было очень больно, но она встала, опершись спиной о борт ялика. Шокированный, я понял, что она была очень юной, едва достигшей двадцатилетнего возраста. Белолицая девушка с крошечными веснушками на коже. Ее распущенные, вьющиеся ярко-золотые волосы покрывал пепел. Рядом с ней на ноги встал офицер, подняв свой меч в тот самый момент, когда первый из дхассийцев попытался перепрыгнуть через стену. Ведьма подняла руки и ударила его в грудь стрелой голубого света. Дхассиец, всего лишь юноша с палкой, отлетел назад, но на его место пришли еще двое. Ведьма вновь подняла руки и послала в них струю огня, мгновенно охватившую их. Один, завывая, рухнул назад, однако второй сумел спрыгнуть во двор, и капитан пронзил его грудь мечом.

Я был в таком страхе, что не мог даже двинуться, опасаясь, что она направит свое ужасное пламя на меня. Но отвести взгляд я тоже не мог. Ведьма кричала, взывая к своим богам, и огонь изливался из ее рук, испепеляя дхассийцев одного за другим. Однако они все прибывали и прибывали, охваченные безумием при виде врага, до которого могли добраться. К мужчинам присоединились размахивавшие самодельными посохами женщины – и тоже погибли в огне. Сожженные трупы кучами лежали у стен двора. Офицер убивал тех, кому удавалось прорваться во двор. Он бился как загнанный в угол лев. А она… Я видел каждую напряженную линию ее лица. Именно тогда я понял кое-что еще: она плакала. Рыдала, убивая. Она уже не видела людей, у которых отнимала жизнь, глядя лишь на свои руки так, будто была в ужасе из-за того, что натворила. Так, словно они принадлежали не ей.

И в тот самый момент я увидел Раза! Он лежал в ялике так, словно был мертвым, хотя я заметил, что он двинулся. Дхассийцы все еще прибывали, но теперь, с трудом взбираясь по тлеющим телам своих соседей, они уже осознавали происходящее. Мужчины и женщины, несколько солдат – они двигались подобно живым мертвецам из сказок, прекрасно понимая, что обречены, но шли и шли в атаку. Девушка-маг продолжала их убивать. Я понял, что она была ранена и ее пламя стало менее мощным. Она была измотана, действуя из своих последних сил.

Раз нанес удар! Еще секунду назад он лежал, пытаясь дотянуться до своей сабли, – а теперь, вскочив, рубанул ведьму по шее. На долю секунды она оказалась беззащитна. Она даже не видела приближавшийся клинок – так была поглощена своей кошмарной работой. Однако удар не достиг цели. Бросившись между ней и Разом, офицер остановил его своим прямым мечом. Она отлетела в сторону, и я увидел, как ее голень с треском переломалась пополам в тот самый момент, когда дхассийцы, утратив остатки присутствия духа, бросились бежать.

Во дворе задержалась только маленькая девочка, увязавшаяся за своей матерью, когда та присоединилась к этому обреченному штурму. От матери осталось лишь почерневшее тело, однако девочка продолжала идти вперед. Она была слишком шокирована, чтобы что-то понять. Ведьма заметила лишь движение и нанесла удар. Я видел, как ее глаза расширились. Она отчаянно попыталась остановить свое заклинание, но было слишком поздно. Вид ребенка нарушил ее концентрацию – она дернулась тогда, когда делать этого было нельзя, – и последствия были ужасными: пламя охватило ее собственные руки. Она рухнула коленями на песок, глядя широко раскрытыми глазами, как ее руки превращаются в почерневшие кости.

Взвизгнув, ребенок бросился прочь. Это отвлекло офицера, и Раз нанес удар ему в живот, пробив кольчугу и пронзив рондийца насквозь. Раз выдернул клинок и издал вопль триумфа. Офицер рухнул на землю. Ведьма обернулась к нему. Ее взгляд был безумным, а руки напоминали обгоревшие ветки. Она должна была быть в агонии, но каким-то образом собралась с остатками сил, исходившими из самой ее души. Ее руки оставались бесполезными, однако глаза вспыхнули и из них полился огонь – две воронки ужасающего жара и пламени, отшвырнувшие Раза назад. Его одежда загорелась.

Это вывело меня из оцепенения. Спрыгнув вниз, я помчался, перепрыгивая заборы, к этой жуткой арене. Ведьма стояла на коленях, склонив голову. Ее плечи тряслись, а от скрытого волосами лица шел дым. Офицер, держась за живот, пытался доползти до своего меча. Раз катался по земле, подергивая руками и ногами. Я бросился к нему, держась от офицера как можно дальше. Услышав меня, ведьма подняла голову, и я едва не закричал: на месте ее глаз были лишь почерневшие впадины. Она выжгла свои собственные глаза, нанося последний, ужасающий огненный удар. Всхлипнув, она произнесла имя: Ванн. Вероятно, так звали ее офицера, потому что тот схватил меч и подполз к ней. Он указал мечом на меня. Угроза была вполне недвусмысленной – но я хотел лишь помочь Разу. Бросившись на него, я стал колотить по его горящей одежде, пока он не замер. Я взглянул на него. Зрелище было ужасным, однако он был жив. Герой, которого некому было восславить. Перевернув его, я стал искать что-то, что могло бы ему помочь. У стены стояла поилка с водой. Я пополз к ней, сложил руки лодочкой и, хотя боль в моей левой руке была все такой же чудовищной, донес ему несколько капель. Все это время офицер смотрел на меня, обнимая одной рукой ведьму. Ее губы двигались, и вокруг ее рук и почерневших глазных впадин начинали формироваться нити бледного света. Помню, какой ужас я ощутил, подумав, что, залечив свои раны, она вырвет мне руки и ноги одну за другой, но она этого не сделала и просто прислонилась к рондийцу.

К моему удивлению, он говорил по-кешийски. «Вот, – сказал он и, сняв свой шлем, бросил его мне. – Для воды». Я был ошеломлен, но наполнил его и промыл ожоги Раза. Сделав это, я попил сам, а затем, повинуясь какому-то импульсу, вновь наполнил его и поставил так, чтобы рондиец мог до него дотянуться, сам не понимая, почему это делаю. Он напоил девчонку-ведьму, которая прошептала что-то, странно глядя на Раза. Она сказала слово, которое не было мне известно: «Доккен». Потом я узнал, что на их языке это означает «темно». Что она имела в виду, осталось для меня загадкой.

Позови я на помощь, их бы обоих захватили, но я почти уверен, что это стоило бы жизни и мне, и Разу. Я не герой вроде него, потому сидел тихо как мышь. Единственное, на что мне хватило смелости, это спросить офицера: «Почему?» Он лишь пожал плечами. «Приказ». Приказ. Меня затошнило. Они имели не большее представление о том, зачем убивали нас, чем мы сами. Я в ужасе глядел на него, а он смотрел на меня в ответ, явно испытывая страшную боль – рана в его животе была из числа тех, что убивают за несколько часов или дней. «Прости, – пробормотал он наконец. – Мне жаль». Затем ведьма что-то сказала, и его внимание вновь переключилось на нее. Она не могла унять дрожь, однако паутина света продолжала распространяться по ее телу и лицу, и я увидел, что порезы и ссадины исчезают, а кости на ноге срастаются. Меня это почему-то ужаснуло. Она коснулась его живота, распространяя свет и на него. Его дыхание стало менее отрывистым. Затем она осела и остановилась, лишь грудь медленно вздымалась. Ее рот был открыт, и из него со свистом вырывалось дыхание.

Рондиец вновь бросил шлем мне. «Еще воды. Пожалуйста». Я хотел отшвырнуть его прочь, ударить офицера – однако вместо этого наполнил шлем и отнес ему. Будь я героем, я, возможно, смог бы выхватить у него меч и сразить их обоих – но я этого не сделал. Я помог ему напиться, и мы немного поговорили. Его звали капитан Ванн Мерсер; он был сыном торговца и приезжал сюда в детстве вместе с отцом, продававшим меха. Он спросил меня о моем доме. Я ощущал нереальность происходящего. Говорить с врагом о доме, пока вокруг нас рушился город. Однако в тот момент мы были одни в целом мире, единственные выжившие. Он сказал мне, что ведьме было всего восемнадцать и что она, скорее всего, останется слепой на всю жизнь. По его голосу я понял, что он был влюблен в нее и станет заботиться о ней несмотря ни на что.

Наконец на нас упала тень. Это был еще один ялик, и, прежде чем я успел что-то понять, двор заполонили рондийцы, поднявшие ведьму и капитана на борт. Я думал, что они убьют меня и прикончат Раза, но капитан сказал им что-то, и они нас не тронули. Ялик взмыл ввысь и скрылся из виду…

Рамита с Гурией переглянулись, и каждая из них поняла, что другая плачет. Затем они вновь посмотрели на Испала. Раньше он не рассказывал им ничего подобного; та история о нем и Разе, которую они знали, была яркой и веселой. Однако именно этот жуткий рассказ казался правдой.

Испал оценивающе взглянул на девушек.

– Я рассказывал вам разные варианты этой истории, чтобы защитить вас, однако именно это – правдивый рассказ о том, как мы с Разом стали братьями. Я увез их с собой на юг – Фалима, несмотря на ужасные ожоги, его не бросила. Она вышла за него замуж и родила ему детей. Она была такой же героиней, как и он, Гурия. Твои родители любили друг друга любовью, возвышающейся над нами, смертными. Будь их достойна.

– Рамита, – заговорил он вновь, – я рассказал вам эту историю, чтобы почтить память моего друга, моего брата Раза Макани. Но еще я рассказал ее для того, чтобы ты знала, что допустил твой будущий муж. Не считай его злом, однако он позволил злу свершиться, и его это терзает. Он хочет искупить свою вину перед миром. Ты должна ему в этом помочь. Уважай его, но не бойся. Помни и то, что, как сказал капитан Ванн Мерсер, было причиной этого подлого нападения. «Приказ». Дочь моя, ты встретишь людей, которые отдают «приказы». Бойся их, молю. Люди совершают самые худшие злодеяния, когда им не приходится брать на себя за них ответственность, когда они могут обвинить в них других. И в-третьих, я хочу, чтобы ты запомнила, что эти феранги, несмотря на все свое могущество и странность, тоже люди. В капитане и других, кого я встретил с тех пор, было столько же хорошего и плохого, как и в каждом, кого я знаю здесь, в Баранази. Осуждай злодеяния, но знай, что редкий человек является чистым злом. Большинство лишь выполняет «приказы».

Испал покачал головой.

– Надеюсь, этот рассказ поможет вам немного понять мир. Он сложен и способен сбить с толку. Здесь может произойти что угодно, и иногда бывает трудно даже понять причину случившегося, не говоря уже о том, чтобы вынести из него моральный урок. Иногда я задумываюсь, не слепы ли все боги. – Он посмотрел на луну. – А возможно, луна свела всех их с ума.

Не произнеся больше ни слова, он наклонился к девушкам и, благословив их, ушел.

Девушки сидели в молчании, ошеломленные этой новой версией семейной истории. Они обняли друг друга, однако еще долго не могли уснуть.

Когда Танува разбудила Рамиту, на улице все еще было темно, но луна уже была с другой стороны неба, а на востоке начинал брезжить рассвет.

– Идем, дочка. Сегодня день твоей свадьбы.

Ее голос звучал измученно.

Гурия похрапывала в уголке, откинув голову назад. Рамита почувствовала зависть, ведь ее всю ночь преследовали кошмары о ведьмах с выжженными глазами. Внизу Испал ждал их на кухне, и вместе они встали на колени перед крошечным огоньком, который он разжег. Завернувшиеся в одеяла близнецы спали там же – в их комнате собирались провести свадебную церемонию. В заднюю дверь вошла Пашинта. На кухне уже стояла миска творога, который Танува смешивала с рисовыми хлопьями. Однако сперва им следовало в последний раз омыться в Имуне. Рамита укуталась одеялом, и они отправились к гхатам, проследовав знакомым путем по предрассветным переулкам. Улицы в Лакхе никогда не были пустыми: пьяницы, спотыкаясь, брели домой, слуги спешили по поручениям, пока их хозяева спали. Некоторые торговцы ночевали прямо на улицах, охраняя свои лотки и магазины. У одних это были добротные здания, а у других – лишь дыры в стене или даже просто места на земле, где расстилалось одеяло. Одинокая корова провожала их печальным взглядом. По переулкам стелился туман.

Другие женщины присоединялись к ним, выходя из своих домов, – подруги Танувы, желавшие поучаствовать в последних приготовлениях невесты. Рамита знала их всю свою жизнь, а теперь она поняла, что по-настоящему их любит, хочет быть одной из них, состариться среди них. Но боги велели ей отправиться на север со странным стариком, из-за которого мир оказался обречен.

Десять женщин – самое счастливое из чисел – окружили ее. Раздевшись, Рамита вошла в Имуну, позволив холодной воде ласкать ее бедра, живот, грудь, лицо. Вымой меня, Имуна. Вымой, оставив лишь оболочку. Позволь моему сознанию остаться здесь навсегда, пока пустая скорлупа будет проживать мою смертную жизнь. Услышь мою мольбу, Священная Река. Однако, даже если Имуна услышала Рамиту, она не пожелала даровать ей исполнение этого желания. Быть может, река слышала лишь женщин вокруг нее, молившихся о том, чтобы брак Рамиты был счастливым и принес много детей. Душа не покинула ее замерзшее тело. Девушка вышла из воды, и ее укутали в одеяло, чтобы согреть. Женщины пели, дожидаясь восхода солнца. Вскоре его золотые лучи пронзили туман, залив своим светом сотни и тысячи людей, поднявших руки, приветствуя рассвет.

Дело было сделано, и причин для задержки больше не оставалось. Рамита почувствовала оцепенение. Несмотря на все молитвы и пост, она совершенно не была готова. Взяв девушку за руки, мать и Пашинта подняли ее на ноги. Их лица были каменными. Время не ждало – даже ее.

Дома родители накормили Рамиту с рук, а затем Испал молча отвел ее обратно в спальню, где девушку ждала свежая ночная рубашка – совершенно новая, не с плеча одной из дочерей Пашинты. На мгновение сжав руку отца, Рамита выпроводила его и, сбросив промокшую сорочку, переоделась в новую. Вскоре она уже спала сном таким же глубоким, как и Гурия, которая даже не шелохнулась с момента ее ухода.

Когда Рамита проснулась вновь, солнце уже стояло высоко; Гурия лежала рядом с ней, дожидаясь, когда она откроет глаза.

– Саль’Ахм, – прошептала она.

– Саль’Ахм, – ответила Рамита, чувствуя комок в горле.

День моей свадьбы. Ее подташнивало, и она знала, что не сможет поесть до свадебного пира. В следующий раз я почувствую вкус пищи, уже когда буду замужем за этим иссохшим стариком с мертвыми глазами.

– Пойдем смотреть подарки, – предложила Гурия. – И выбирать себе наряды.

Как бы ни сочувствовала Гурия Рамите, ей не терпелось отправиться на север и увидеть мир.

Взявшись за руки, девушки спустились вниз. Работа на кухне шла уже полным ходом. Улыбавшиеся щербатыми улыбками тетушки жарили пирожки и печенье целыми кучами. Горшки с постоянно помешиваемым далом наполняли воздух ароматом красного перца и чеснока. Отдыхавшие в перерыве между работой Джай и его друзья играли во дворе в карты. Рядом с ними музыканты настраивали свои инструменты. В центре всего этого находился Испал, раздавая приказы и расплачиваясь с помощниками. Однако в действительности всем командовала мать Рамиты, «подсказывая» мужу всякий раз, когда требовалось что-то конкретное. Люди пели и сплетничали. Шум их голосов был настолько громким, что Рамита терялась в догадках, как ей удалось проспать так долго.

Увидев девушку, родители подошли и обняли ее.

– Каждый день – дар, – прошептал Испал, – но этот ты запомнишь лучше, чем большинство других. Храни его в памяти, моя дорогая дочь.

Как могу я? Однако Рамита изобразила почтительность, и они все пошли наверх, в комнату близнецов, маленькую, затхлую каморку без окон, где лежали горы овощей и кучи свертков от свадебных подарков, уже развернутых родителями. Испал зажег свечу и поднял одеяло, накрывавшее еще одну кучу на кровати. У Рамиты перехватило дыхание, и Гурия восторженно захлопала в ладоши. Свет свечи отражался от золотой парчи, сверкавших драгоценностей, серебряных кубков и медных статуэток.

– Подарки, – произнес Испал хрипло. – От Антонина Мейроса его будущей жене. – Он обнял дочь. – Ты будешь самой прекрасной невестой в Баранази.

Рамита стояла, открыв рот. От вида богатств, о которых она не смела и мечтать, девушка утратила дар речи.

– Викашу Нурадину дали деньги, – прошептал Испал. – Он и его жена прошлись по лучшим магазинам, по тем, что посещают принцы. Его сопровождал быкоподобный ферангский капитан. Викаш сказал, что его жена едва не упала в обморок от удовольствия. Выбирай себе украшения; и ты, Гурия, ведь ты тоже моя дочь. Но помни, Рамита, что ты наденешь свадебное сари своей матери. Эти – для других случаев. Возможно, ты будешь ходить в них в гости к гебусалимским принцам.

Какую-то секунду ее отец казался почти счастливым. Затем он развернулся и вышел из комнаты.

Танува взяла в руки один подарок, другой. Ее взгляд был пустым, она в слезах выбежала из комнаты. Рамита хотела было проследовать за матерью, но Гурия поймала ее за рукав.

– Ей нужно побыть одной, сестра. – Девушка-кешийка взяла ожерелье, жадно его поглаживая, а затем вручила украшение Рамите. – Прикинь-ка вот это.

Они еще долго примеряли драгоценности. Рамита была слишком ошеломлена, чтобы понять, что все это – ее, однако радовалась почти экстатическому восторгу Гурии при виде всей этой роскоши. Девушка-кешийка попала в свою стихию, и ее безграничный энтузиазм оказался заразным. Они перебирали серьги, кольца для носа, украшения для губ, браслеты для рук и ног, ожерелья… Они рылись в драгоценностях до тех пор, пока рубины, бриллианты и даже жемчуг не стали им казаться чем-то столь же обычным, как нут и чечевица на кухне. Они нежно прикасались к шелковым сари, сальварам и дупаттам, поглаживали тяжелую парчу, поражаясь причудливым узорам и ярким цветам. Рамита отдала Гурии те вещи, которые той больше всего понравились, от души порадовавшись неописуемому восторгу ошеломленной сестры.

– Ну, разве это того не стоило? – потребовала ответа Гурия. – Он всего лишь старик. Он скоро умрет, а мы будем свободными и богатыми.

Теперь, когда Рамита согласилась взять ее с собой на север, она все время говорила «мы». И Рамита была ей за это благодарна, ведь сама бы она не справилась.

День уже начинал клониться к вечеру, когда прибыли рондийские солдаты, вторгшись во все это пестрое безумие подобно насекомым. Капитан Кляйн вошел в ворота, и его челюсть отвисла при виде ярких лент и цветисто одетых женщин с гхатов. Затем на его грубом лице появилось подобие улыбки, хотя он все еще нервничал из-за царившего вокруг столпотворения. Все взгляды устремились на него, диковинное создание, явившееся прямиком из сказки; он явно напомнил гостям яростного рондийского гиганта.

О Казиме Рамита за весь день подумала всего один раз, когда в переулке началась суматоха и ей показалось, что она слышит, как он зовет ее. Однако ничего не произошло. Вид стражников Мейроса заставлял всех держаться на расстоянии, включая даже любопытную шпану, посланную Чандра-Бхаем, местным преступным заправилой. Испалу придется самому нанять стражников, чтобы их не ограбили, – раньше у них еще никогда не было ничего такого, что стоило бы красть. Впервые за все время Рамите пришло в голову, что у этого новообретенного богатства может быть и обратная сторона. Как принцы примут торговца-нувориша? От мыслей обо всех новых сложностях Рамита начала кусать губы.

Однако в царившей вокруг суете никто не заметил, что она притихла. Мужчины и женщины постарше кружились в медленном танце. Запах готовящейся еды привлекал всех, кого только можно. Оборванные, тощие как жерди дети просили у ворот милостыню. Но стоило Рамите появиться, как все взгляды устремлялись на нее. Наконец ей стало настолько некомфортно, что она ушла обратно в дом и начала медленно, с неохотой готовиться к тому, что ждало ее вечером. Время словно замерло, но на самом деле все же бешено неслось вперед.

Взяв ведро горячей воды, они с Гурией помылись в крошечной уборной. Когда девушки обсохли, в их импровизированную гардеробную ввалилась целая толпа женщин. Новые сари младших восхитили старших. А увидев драгоценности, они просто онемели. Рамита наблюдала, как меняются выражения их лиц. Многие начинали понимать: каким бы таинственным ни был сей лишенный всякой логики брак, весомую роль при этом сыграла материальная слагаемая. На некоторых лицах читалась зависть – их владелицы поглядывали на Рамиту, словно задаваясь вопросом: «Почему она? Почему не моя дочь?» Другие откровенно подлизывались к Тануве, восторгаясь тем, какая она замечательная мать, и напоминая ей о том, как щедры были к ней в прошлом. Уловив смену их настроений, Танува выпроводила всех этих женщин, объявив, что девушкам нужно готовиться. Остаться было позволено лишь Пашинте. Со спокойным выражением на строгом лице она помогла им убраться. А вот Танува, когда они позвали Джая присмотреть за подарками, казалось, была готова вот-вот расплакаться.

Наряжались девушки в тишине. Драгоценности, которыми они себя обвешали, радовали лишь Гурию. Свадебное сари Рамиты, то самое, в котором выходила замуж ее мать, действительно выглядело великолепно. Темно-бордовое, богато расшитое золотом, оно было единственным роскошным предметом одежды, которым владела ее семья до этого дня, и являлось домашним сокровищем: сегодня оно будет надето всего в пятый раз за восемьдесят лет. Впрочем, на фоне новых сари, купленных на деньги Мейроса, даже оно выглядело скромно.

Рамите неловко было видеть на себе все это золото и драгоценные камни, ведь раньше она носила лишь дешевую медь да стекло с гравировкой. Едва ли не больше всего ее смущало огромное переплетенное кольцо в левой ноздре, цепочкой соединенное с ухом: казалось, оно могло оторвать Рамите голову. Браслеты из золота и стекла у нее на руке звенели при малейшем движении. Пашинта напудрила ей лицо, нанесла на щеки румяна и накрасила веки кайалом. Затем они взяли плошку сандаловой пасты и точками нанесли ей на щеки традиционный узор невесты. В сознании невесты все это длилось целую вечность. Наконец Пашинта окинула ее критическим взглядом.

– Ты красивая девушка, Рамита. Твой жених будет доволен. – Разумеется, она знала, кем был жених, – Танува доверяла ей даже такие секреты. – Рамита, дорогая, ты поступаешь храбро, – прошептала она, – но я не считаю, что это хороший брак. Тебя попросили взлететь слишком высоко. Мы – простые люди. Мы не созданы для того, чтобы иметь золото, драгоценные камни, шелка и богатства, не созданы, чтобы ходить бок о бок с принцами. Испал, Викаш и все остальные мужчины – они думают лишь о деньгах. Я молюсь о том, чтобы ты не оказалась той, кому придется расплачиваться за их жадность.

– С нами все будет в порядке, тетушка, – произнесла Рамита так твердо, как только смогла. – Отец поступил правильно.

Это утверждение показалось неубедительным даже ей самой. Я должна верить, что поступаю так ради своей семьи. Я не могу позволить себе сомневаться.

Пашинта отвела взгляд.

– Ты – хорошая дочь, Рамита. Да хранит тебя Парвази. – Снаружи донесся звук труб, и все замерли. Пашинта выглянула в окно. На ее лице читалось ошеломление. – Во имя всех богов. Он прибыл.

Рамита сидела на кухне, вцепившись в Гурию с такой силой, что костяшки ее разукрашенных хной рук побелели. Когда Пашинта, исполняя традиционную роль подруги дома, поприветствовала жениха, она могла слышать каждое слово, но не видела ничего. Сидевший рядом отец истекал потом. Затрубили конхи, и собравшиеся женщины запели, окропляя розовой водой вошедшего во двор жениха. Закрыв глаза, девушка начала молиться. Это был не сон. Вместо того чтобы выйти замуж за Казима, к вступлению в брак с которым Рамита готовилась всю жизнь, она будет отдана престарелому чужеземцу, который увезет ее в дальние края.

– Где Казим? – шепотом спросила она, обращаясь к Гурии.

– Он в Дом-аль’Ахме, с телом отца, – прошептала ее подруга в ответ из-под вуали. – Он сказал мне, что скучает по тебе, любит тебя и всегда будет твоим.

Рамита выглянула из-под своей вуали, совершенно не поверив ее словам.

– Что он на самом деле сказал? – потребовала ответа девушка.

Гурия понурила голову.

– Глупые, дурацкие вещи, – ответила она ровным, но при этом очень сердитым голосом. – Он зол. У него теперь есть новые друзья-амтехцы, и он больше со мной не разговаривает. – Ее лицо посуровело. – Если я ему больше не нужна, то и он мне не нужен.

И внезапно времени не осталось. Мать Рамиты погладила ее руки трясущимися пальцами и отправилась наверх. Видеть свадьбу своих детей считалось для матерей плохой приметой. Гурия вложила Рамите в каждую руку по банановому листу. Сунув их под вуаль, Рамита прикрыла ими лицо, стараясь успокоить нараставшую панику. Я не опозорю свою семью.

С мрачными лицами на кухню вошли Джай и его друг Багхи, одетые в ослепительно-белое и ярко-оранжевое. Наклонившись, они взялись за ножки ее сиденья.

– Раз-два, взяли, – пробормотал Джай, и они выпрямились.

Рамите пришлось выпустить руку Гурии, и они неуклюже вынесли ее во двор под звуки конхов и оглушительное улюлюканье. Она могла видеть силуэт своего одетого в светлую мантию жениха, стоявшего в центре крошечного дворика в окружении стражников. Джай и Багхи семь раз медленно обнесли Рамиту вокруг него, как того требовал ритуал. Скрытое глубоко под капюшоном лицо Мейроса поворачивалось вслед за ней. Сквозь свою вуаль Рамите удавалось мельком видеть происходящее: покрытое потом лицо отца; глаза Гурии, жадно ловившие каждое мгновение; напряженные лица гостей. Наконец седьмой круг был закончен и Джай с Багхи остановились перед Мейросом. Ноздри девушки наполнял аромат висевшей у нее на плечах гирлянды из календулы. Спрятав лицо за банановыми листьями, она ждала.

Мейрос поднял руки и отвел капюшон с лица. Толпа наконец увидела таинственного жениха и с шумом вдохнула. Кого бы они ни ожидали, это явно был не белокожий старик. Рамита услышала вздохи сочувствия и злости при виде древнего жениха и его юной невесты. Послышался шепот: как смел Испал продать свою дочь этому старому, бледному существу? Это было противно самой природе. Девушка почувствовала, что напряжение в воздухе нарастает.

Солдаты расступились, пропуская пандита Аруна. Тот возложил на шею Мейросу гирлянду из календулы. Продолжая прятать лицо за банановыми листьями, Рамита, сжавшись, закрыла глаза. Она почувствовала, как Джай с Багхи поднимают край ее вуали и кладут его на голову Мейросу. Ей захотелось забиться в какой-нибудь уголок, где ее бы никто не видел. Сквозь вуаль свет факелов и светильников казался красноватым. Девушка могла чувствовать его дыхание, чувствовать аромат розовой воды. Он даже пахнет старостью…

Послышался голос Викаша Нурадина, по-рондийски объяснявшего Мейросу значение церемонии.

– Повелитель, это – открытие невестой своего лица. Вы должны подождать. Она опустит листья, когда будет готова, и взглянет на вас. Затем вы должны обменяться гирляндами.

Рамита не была обязана торопиться. Какую-то секунду она думала о том, чтобы остаться неподвижной навсегда.

– Ну, девочка? – послышался сухой, скрипучий голос, говоривший на лакхском.

Рамита сглотнула.

– Мой отец не считает, что вы – злодей, – осмелилась сказать она.

Маг тихо усмехнулся:

– Значит, он в меньшинстве. Полагаю, я должен быть ему за это благодарен.

– Он прав? – рискнула спросить девушка.

Мейрос ответил не сразу, а когда все же заговорил, его голос звучал задумчиво.

– Я никогда не считал, что человек может быть добрым или злым. Поступки – могут, а вот человек есть совокупность деяний и намерений, слов и мыслей. Я всегда делал то, что считал наилучшим. – Он горько рассмеялся. – Но с этим согласны не все.

Рамита открыла глаза, глядя на дрожащие листья.

– Вы будете хорошо ко мне относиться?

– Я буду относиться к тебе с уважением, поступая с тобой честно и достойно. Буду обращаться с тобой как с женой. Но вот любви не жди. Во мне ее уже не осталось. Смерть забрала тех, кого я любил, оставив русло этой реки сухой.

– Отец говорит, что у вас были жена и сын.

– Моя жена умерла много лет назад, а моя дочь бесплодна. Мой сын… Моего сына убили. Его сковали так, чтобы он не смог использовать гнозис, а затем, беспомощного, пытали, после чего убили и прислали мне его голову. – Голос мага слегка задрожал. Теперь в нем звенели боль и гнев. Но мгновение спустя эмоции покинули его и он вновь стал сухим. – Прости, что забираю тебя из жизни, которая, как ты думала, тебе предстоит. Я не могу дать тебе такой жизни, но я сделаю ту, что у тебя будет, комфортной и полной прекрасных вещей.

«Мне не нужны твои прекрасные вещи, – хотелось сказать Рамите. – Мне нужен лишь Казим».

– Кто такой Казим? – спросил Мейрос.

Сердце девушки сжалось: она наконец поняла, что этот человек – не просто феранг, а настоящий ядугара, маг, способный читать ее мысли. Ее охватил страх.

– Тот, за кого я должна была выйти, – прошептала она.

– А. Прости. – В его голосе действительно прозвучал намек на сожаление. – Ты, несомненно, злишься из-за того, что твоя жизнь перевернулась с ног на голову, сделав из тебя племенную кобылу для жуткого старика. Но с этим я ничего не могу поделать. Могу сказать лишь, что у такой жизни тоже есть свои преимущества, гораздо большие, чем ты даже можешь себе представить. Но я не могу вернуть тебе твои мечты.

Они замолчали. Толпа, от которой их скрывала вуаль, замерла, напряженно пытаясь подслушать их тихий разговор. Откажет ли она ему? Что произойдет, если она это сделает? Мгновение затянулось.

Наконец Рамита внутренне почувствовала, что больше ждать нельзя. Прости меня, Казим. Медленно она опустила листья и взглянула в водянистые голубые глаза ядугары. Они оставались чужими, и их совершенно невозможно было прочесть. Его волосы и борода выглядели жидкими и клочковатыми. Традиционные омалийские рисунки жениха не покрывали лицо мага. Его губы были тонкими, а манеры – нетерпеливыми. При виде невесты глаза Мейроса слегка расширились.

– Почему я? – прошептала Рамита. – Я всего лишь девчонка с рынка.

Он продолжал смотреть ей в глаза.

– Я очень нуждаюсь в детях, а ты, с большой вероятностью, родишь их много и быстро. Я понял, что безопаснее всего будет как можно скорее произвести на свет детей с женой-лакхийкой. Когда я говорю «безопаснее», я имею в виду не свою собственную неуязвимость, а устойчивость всего мира. Должно родиться много детей от одних и тех же родителей, от нас с тобой. Эти дети будут магами, которые объединят Ордо Коструо и принесут мир. Я искал долго, но ты единственная обладаешь нужной наследственностью и принадлежишь к тому народу, который мне требуется, а у меня уже почти закончилось время. Ты – и твои дети – это шанс предотвратить катастрофу, если еще не слишком поздно.

– Значит, я всего лишь ваша племенная кобыла, – сказала Рамита прямо.

– Прости, – повторил он. – У меня нет сказки о любви, которая могла бы тебя утешить. Факт в том, что ты имеешь нужную наследственность и принадлежишь к требуемой культуре. Я буду обращаться с тобой достойно, но я также должен произвести на свет детей, а в этом ничего достойного нет. Ты должна знать, что это наполняет меня стыдом. Я никогда этого не хотел. У меня есть гордость. Когда ты смотришь на меня, я вижу в твоих глазах отвращение. Я не старый греховодник, мечтающий о юных девушках, но у меня нет выбора. Поверь, я хотел бы, чтобы он у меня был. – Замолчав, маг слабо улыбнулся. – Думаю, эти молодые люди уже начинают уставать держать тебя, девочка.

Казалось, инстинкты Рамиты парализовали ее разум. Трясущимися руками она сняла со своей шеи гирлянду из оранжевых цветов и судорожным движением повесила ее ему на шею. Маг поступил точно так же, но его движения были уверенными и спокойными. Рамита слышала, как затаившие дыхание собравшиеся выдохнули. Несколько человек поприветствовали их, однако большинство просто смотрели. Затем с нее сняли вуаль и она оказалась окружена морем темных лиц, чьи глаза и зубы сверкали в свете факелов. Запах дыма и благовоний был почти что удушливым. Девушка почувствовала, что ее щеки стали мокрыми от слез, однако она не могла их вытереть, поскольку продолжала держать трясущимися руками гирлянду.

Мейроса повели на кухню, где был разведен огонь, чтобы завершить ритуал. Тяжело дышавшие Джай и Багхи внесли Рамиту следом, поставив ее сиденье перед очагом. Когда они ее вносили, стоявшая в двери Гурия погладила Рамиту по руке. Внутри были лишь ее отец, Викаш, гуру Дэв, Пашинта и пандит Арун.

– Теперь нужно произнести клятвы, мастер, – сказал Викаш Нурадин Мейросу.

Взяв Рамиту за руки, ядугара поднял ее. Его руки оказались неожиданно сильными. Ноги девушки затекли от долгого сидения. Почувствовав, как холодные, костлявые пальцы сжали ее, она содрогнулась: рябая белая кожа вокруг юных темных рук. Горло Рамиты сжало. Она тяжело дышала.

Невеста едва слышала произносимые слова о преданности, доверии, товариществе и долге. Прозвучали молитвы и благословения. Затем Викаш сказал Мейросу трижды обойти вокруг огня. Рамита шла за ним, согласно традиции, ступая по тарелкам, разбивая глиняные горшки, отбрасывая ногами свечи и маленькие чашечки с водой. Арун продолжал нараспев читать молитвы, чтобы умилостивить богов. Затем, взявшись за руки, Рамита с магом медленно обошли огонь в последний раз. Теперь они были женаты.

Чувствуя слабость и головокружение, девушка держалась за руку Мейроса, пока оторопевшие люди вяло приветствовали их. Испал позвал Тануву, и Рамита обняла своих плачущих родителей. Оба они нервно смотрели на Мейроса. Затем Испал осторожно протянул руку. Мейрос быстро пожал ее, после чего коротко кивнул Тануве. Гурия суетливо поцеловала и обняла Рамиту. Она пребывала в полном восторге, так, словно ждала этой свадьбы всю свою жизнь.

«Ты единственная сегодня по-настоящему счастлива», – подумала Рамита.

Девушка-кешийка сделала Мейросу кокетливый реверанс, а затем, продолжая красоваться, крикнула барабанщикам и игрокам на ситарах:

– Музыку!

Зазвучал знакомый мотив. Гурия то кружилась, то извивалась, то останавливалась. Ткань натягивалась вокруг ее груди. Она танцевала в крошечном пространстве грациозно, легко и быстро, выписывая руками изящные фигуры. Ее лицо было живым и выразительным. Это был кешийский танец-история. Рамита видела, что солдаты-северяне жадно ловят каждое движение ее пышной фигуры и узкой талии. А гигант Кляйн просто не мог оторвать глаз от Гурии. К вставленному в ее пупок золотому кольцу был прикреплен колокольчик, беспрерывно звеневший, пока она вращалась и покачивалась. Люди хлопали в ладоши, гром барабанов нарастал. Призывно крикнув, Джай одним прыжком оказался рядом с Гурией и начал танцевать партию сильного мужчины. Рамита никогда еще не видела его настолько мужественным и почувствовала прилив гордости за брата. Вскоре танцевали уже все – так, словно это была такая же свадьба, как и любая другая, день всеобщей радости и торжества.

Принесли блюда с едой, и Рамита поняла, насколько голодна. Ее голова кружилась от телесного и душевного напряжения. Мейрос отвел девушку к уже ожидавшему их ковру и усадил ее на подушки. Вблизи она заметила, что воздух вокруг него мерцал; иногда ей казалось, что он вот-вот оттолкнет ее от мага. Рамита ощущала покалывание. Заметив ее любопытство, Мейрос наклонился к ней.

– Я защищен щитом, – сказал он. – От магических стрел. Ты к этому привыкнешь.

Защищен щитом. Еще одно проявление его таинственной магии. Девушка немного отодвинулась, чувствуя, что по ее коже забегали мурашки.

Они с Мейросом кормили друг друга с рук, как того требовала традиция. Теперь он казался почти человеком, смеясь при виде ее трясущихся рук, постоянно промахивавшихся мимо его рта. Однако Рамита могла думать лишь о том, что на его месте мог бы быть Казим. Где ты, любовь моя? Знаешь ли, что здесь происходит? Волнует ли тебя это вообще? В глазах Мейроса светилось понимание, и девушка выбросила эти мысли из головы, вновь испугавшись. Всегда ли мне придется следить за своими мыслями, находясь рядом с ним?

– Нет, не всегда, – ответил он на ее невысказанный вопрос. Рамита вздрогнула. – Прости, я не должен был их слушать. Я научу тебя защищать свой разум. Это несложно. Еще раз прошу принять мои извинения.

Девушка вздрогнула. Слова мага совершенно ее не утешили.

Ее мужу – этот старик рядом со мной действительно мой муж! – праздник, похоже, понравился. Он милостиво кивал каждому, кто осмеливался взглянуть ему в глаза. Однако никто, кроме Рамиты и ее семьи, по-прежнему не знал имени жениха – его держали в тайне, опасаясь того, что может произойти, если оно станет известно. Кляйн по-прежнему пристально следил за всем происходящим. Царившая вокруг суматоха ему определенно не нравилась. У моего нового мужа явно есть опасные враги.

Традиционно на свадьбах было принято петь и танцевать до ухода новобрачных. Затем замужние женщины уводили своих дочерей и на стол подавались крепкие напитки и листья ганджи. Азартные игроки доставали карты. Ночь должна была быть долгой и бурной. Однако Рамита могла танцевать только со своим мужем, а он не производил впечатления танцора. К тому же ей и самой танцевать не хотелось.

Плывшая над домами почти полная луна заливала дворик серебристым светом. Рамита вознесла молитву Парвази:

– Храни меня, Королева Света, и храни моего Казима. Передай ему мою любовь.

Затем, виновато взглянув на старого мага, она вновь выбросила мысли о Казиме из головы.