Глава восемнадцатая

– Нет, нет, нет, – перебила меня медсестра, – Костромин прекрасный человек. Мы с ним встречались не один раз. Он вел себя крайне деликатно. То, что Надежду арестовали, а потом осудили за смерть сестры и ее мужа, я узнала не сразу. Извините, я нервничаю, поэтому говорю невпопад, кое-что пропускаю. Придя ко мне впервые в палату, следователь сообщил, что Надежда Петровна плохо себя чувствует, она не может меня проведать. Информация о смерти Ирины, Сергея, Полины доносилась до меня частями, аккуратно. По малолетству я не заметила в ней несостыковок. Перед отправкой в детдом мне сообщили, что Надежда умерла. От стресса. Инфаркт у нее случился. Лет в четырнадцать я стала задумываться о своей семье, задавать вопросы директору интерната. И в конце концов Костромин приехал в детдом. Вот тогда и состоялся предельно откровенный разговор. Я узнала, что отраву Ирине, Сергею и Полине прислала Надежда, ее быстро вычислили, посадили. Она умерла в заключении. Костромин не сомневался: женщина, которая отняла девочку у родной матери, имела серьезные психические проблемы. Но экспертиза признала ее вменяемой. У докторов оказалось свое мнение.

У меня запищал телефон, пришло сообщение на Ватсап. Но читать его во время беседы я не стала.

– Кто кроме сотрудников милиции мог знать обо всей этой ситуации? – спросил Энтин.

Нина пожала плечами.

– Я не жила с родителями, понятия не имею об их друзьях. Про соседку узнала, потому что Костромин рассказал. Поговорите с ней. Хотя… – Нина отвернулась к окну, – тьма лет прошла, она небось давно умерла. Мне не по себе. Кто и зачем прикинулся давно мертвой Полиной? Почему именно от ее имени сделали заказ? Логичнее уж от моего, я-то жива.

– В кондитерском магазине не спрашивают документов, – начала я рассуждать вслух. – Человек просто называет фамилию, оплачивает покупку, и готово. А заказ, как правило, делают по телефону.

– Жаль, что ваша знакомая оказалась в больнице, – протянула Нина, – но… получается… кто-то слышал про ту давнюю историю и решил зачем-то ее повторить? Сделал заказ от имени Полины на шоколадный сборный замок с его обитателями. Интересно, кому торт предназначался? И почему его не забрали?

У Нины затрезвонил телефон, она глянула на экран.

– О господи! Опоздала! Меня уже ищут! Хорошо, что коллега меня прикрыла и предупредила. До свидания.

Нина вскочила, направилась к двери кафе, потом поспешно вернулась.

– Если что-то выясните, расскажите мне.

– Конечно, – пообещала я.

Нина убежала, я посмотрела сообщение, которое недавно прилетело на Ватсап, не поверила своим глазам, прочитала текст еще раз.

– Что случилось? – напрягся Энтин.

– Моисей Зильберкранц покончил с собой, – промямлила я. – Этого просто не могло произойти. Никогда.

Я нажала на экран, не успела ничего произнести, зазвучал голос Макса.

– Ошибки нет, Мотя мертв.

– Боже, – выдохнула я. – Он оставил записку?

– «Больше не могу. Устал. Болен», – процитировал Вульф. – Вы где?

– В кафе при медцентре, в котором работает Нина Арникова, – шепнула я.

– Приезжай, – попросил муж.

– Куда? – уточнила я.

– Домой к Моте.

– Он там? – испугалась я.

– Пока да, но ты посидишь на кухне, в комнату не пойдешь, его не увидишь. Мотя нормально выглядит, вроде как спит. Скорей всего, он принял какой-то яд, который обеспечил ему спокойную кончину. Не знаю, правда, существует ли такая отрава.

– Скоро появимся, – пообещала я и пошла к выходу. – Зильберкранц совершил самоубийство. Вульф попросил приехать.

Энтин поспешил за мной.

– Врач ваш друг? – спросил он, когда мы сели в машину.

– Скорей знакомый, а вот мой муж часто общался с ним, – объяснила я. – Моисей профессор, автор множества книг, уважаемый специалист, один из лучших по ядам. До недавнего времени я считала его уникальным профессионалом. Но в случае со Славиной Моня допустил ошибку, сказал, что яд, которым пытались убить Анну, выделяет улитка Конус. Однако другой, тоже очень известный профессор, токсиколог, пояснил, что применили отравляющее вещество, которое выделяет зубоскал, мало кому известная ящерица. Юрий Петрович, правда, подчеркнул, что эти яды легко можно спутать. Но что-то мне подсказывает: деликатный Деревянкин просто не хотел «топить» коллегу. Моисей совсем не походил на человека, который способен совершить суицид.

– Никто точно не знает, что у другого человека спрятано в глубине души, – заметил Константин Львович. Несмотря на банальность, высказывание это верное.

– Зильберкранц был очень уверенным в себе человеком, – сказала я, – он всегда давал понять: я умнее всех, слушайте меня. Я не так часто с ним общалась, но поняла, что чужое мнение Моисея никак не волновало. Вообще. Он считал себя истиной в последней инстанции. Никак не могу пока говорить о нем «был»!

– Лампа, то, что вы сейчас сообщили, свойственно очень неуверенным в себе людям, – возразил мой спутник, – только они горячо отстаивают собственное мнение по любой проблеме. Если человек уверен в себе, он вступает в перепалку исключительно по жизненно важному для него вопросу. Ну, например, кому-то из ваших близких врач посоветовал отложить операцию, а вы уже успели поговорить с разными другими докторами, получили их мнения, и возражаете: «Нет! Я точно знаю, что вмешательство необходимо провести срочно».

И разгорается спор, в котором госпожа Романова не уступает, потому что речь идет о жизни дорогого ей человека. Ведь вы так поступите?

– Конечно, – подтвердила я.

– А как насчет певца Бананова? – прищурился Энтин.

– Ни разу о нем не слышала, – удивилась я.

– Я выдумал эту фамилию, – объяснил Константин Львович. – Предположим, вы в машине слушаете его песни. И кто-то вам говорит, что парень постоянно поет про танки. Вы в курсе – это неверно, Бананов голосит про цветы, о чем вы и сообщаете собеседнику. Тот же размахивает руками, кричит: «Глупая ты! Я все творчество Бананова наизусть выучил! Я прав! Я всегда точно знаю!» Ваша реакция на такое заявление?

Я свернула в переулок.

– Кивну, скажу: «Извини, наверное, я перепутала» – и прекращу разговор. Какая мне разница? Если собеседнику до смерти хочется победить в споре, то пожалуйста. В такой ерунде я всегда уступлю. А вот в рабочих вопросах, если я пойму, что Константин Львович не прав, вежливо скажу ему об этом и буду отстаивать свою точку зрения. Может, у Моисея и правда был комплекс неполноценности? Его очень будировало чужое мнение. Не припомню человека, с которым бы Зильберкранц искренне согласился. Порой Моисей произносил: «Ну, ладно, вы правы». Но лицо его при этом принимало такое выражение, что становилось понятно – профессор не стал спорить с оппонентом по каким-то своим никому не ведомым причинам, он согласился с собеседником, но сам в его правоту ни на грош не верит. Мы приехали.

Я притормозила около минивэна с надписью «Экспертиза», вышла из машины, и ко мне быстро подошел полицейский в форме.

– Уберите тачку, – буркнул он.

– У меня ее нет, – парировала я, – езжу на автомобиле.

– Отгоните машину, – начал сердиться парень.

– Здесь нет знака, запрещающего стоянку или остановку, – возразила я.

– Сказано, уезжай, значит, выполняй, – разозлился юноша.

Из подъезда вышло несколько хмурых мужчин. Впереди всех шел полковник Филиппов, давний друг Макса.

– Вадик, – обрадовалась я. – Где Вульф?

Филиппов помахал мне рукой и приблизился к машине, парень в форме исчез с такое скоростью, что могло показаться, будто он провалился сквозь землю.