Лили
№2

Когда Лили вернулась из поездки по магазинам, Дэвид ее уже ждал.

Он сидел за кухонным столом, а перед ним стояла чашка кофе.

Что-то новенькое, подумала она.

Еще она заметила, что он переоделся. Надел рубашку. Словно собирался идти на работу.

— Холли Дэли наверху с близнецами, — сказал он, когда Лили поставила пакеты на пол. — Хочу пойти на собрание вместе с тобой, если ты не против.

— Конечно, Дэвид. — Она сунула руку в один из пакетов и вытащила две бутылки вина. — Я подготовилась. Вижу, ты тоже перешел на вредное.

— У всех свои слабости, — сощурился Дэвид.

— Действительно, — сказала Лили. — Твоя, похоже, — привирать. Может, тебе стоит рассказать полиции, что ты делал в тот вечер, когда умерла Оливия?

— Это не важно.

— Важно то, что тебя не было здесь, — парировала Лили.

— Я просто вышел прогуляться. Ты сама знаешь. Ты бы тоже пошла, если бы не возилась со своим дурацким пасхальным яйцом.

— Но я все же не пошла, Дэвид. И ты вовсе не дружил с Оливией, как ни крути. Ты знал, что она над тобой подсмеивается. Я тебя знаю. Тебя это раздражало. И, самое главное, ты по-настоящему разозлился, когда я пришла от нее в полном расстройстве.

— Ну конечно, Лили. Она надо мной подсмеивалась, вот я и решил ее убить. Серьезно? Неужели мы уже до такого докатились?

Она положила вино охлаждаться в морозилку и стала выгружать пиццы и чипсы, отметив для себя, что последний пункт он оставил без ответа.

— Понятно, — сказал он, глядя на нее. — Будем бросаться из одной крайности в другую, так, что ли? От вегетарианства сразу на меню из мороженой дряни.

— Мы тут ни при чем. Теперь я покупаю продукты для себя и детей. Можешь есть киноа и гречку сколько влезет. Вот в чем кайф взрослой жизни. Можно самому решать за себя и плевать на всех остальных с высокой колокольни. К тому же это сырные пиццы. Видишь? Ни одного кусочка пеперони.

— Но ты выбираешь и за детей.

— Пусть сами решают, — сказала она. — Для разнообразия. Разве Вулф уже и так не решал за себя? Если верить Оливии, к Рождеству он начнет питаться сырыми летучими мышами.

— Я не понимаю, что между нами происходит, — у Дэвида дрогнул голос.

Лили остановилась у стойки, спиной к мужу.

— Дэвид. Дело вот в чем. Мне совершенно ясно, что у нас с тобой серьезные проблемы, и пока мы их не решим, мы не сможем жить нормально.

— Но я даже не понимаю, что это за проблемы такие!

— Правда? — Лили вздохнула. — Ты все решаешь за нас. За меня, за детей. Я еще несколько лет назад хотела показать Вулфа врачу, но ты настоял, что не надо. Однако это не только тебе решать. И зачем ты влез во все мои увлечения: вегетарианство, огород? Ты же этим не интересовался, когда мы познакомились.

— Господи, разве это преступление, когда мужчина хочет разделять все со своей женой?

— Нет. — Она подняла руку. — Не надо. Я тоже так думала одно время. Меня мучила совесть, потому что меня раздражало это копирование. Но я ошибалась, Дэвид. Это ты так все вывернул. Просто тебе понравился тот образ жизни, который я для себя выбрала, и ты решил присвоить его себе. Не знаю почему, но тебе это доставляло удовольствие. И не надо закатывать глаза.

— Ты это все выдумываешь. Знаешь что, Лили, это какое-то безумие. Честное слово.

— Ну хорошо. Пусть будет так. Пусть я немного с придурью. Но, знаешь, если ты настаиваешь на том, что ты идеальный муж, а проблемы только у меня, ничего хорошего из этого не выйдет. И да, кстати. — Она повернулась лицом к нему. — Я думаю об этом уже несколько дней, и теперь я точно знаю, что не хотела называть моего сына Вулфом.

— Что?

— Да. Я помню. Сразу после родов ты сказал: «О, Лили, смотри, мальчик и девочка. Вулф и Лили-Мэй». А я ответила: «Вулф? Что это за имя такое — Вулф?» А теперь скажи, Дэвид, что такое произошло между тем моментом, как меня увезли в операционную, и тем, когда привезли обратно в палату, что убедило тебя в том, что я передумала?

Дэвид рассмеялся.

— Ты серьезно? Тебя же обкололи обезболивающим, это было сразу после кесарева. Ты свое-то имя не смогла бы назвать. Ты не можешь ничего помнить. Даже я не помню.

— Но я-то помню. В этом и беда. А еще я помню, что с этого у меня и началась депрессия. Сестра дала мне детей, которых только что вырезали из моего тела, но имена им дал кто-то другой. Получите. Я даже не почувствовала, что дети действительно мои.

Лили хлопнула рукой по стойке.

— У меня была послеродовая депрессия. А ты наслаждался своим успехом как отец, тебе было совершенно наплевать.

— Ты была подавлена после родов, — сказал Дэвид. — Это нормально. При чем тут послеродовая депрессия? Ты сама заполнила карточку, которую тебе дала сестра, говорила, что чувствуешь себя нормально. И вообще, что это за мания придумывать всему названия? Если грустно — это сразу депрессия. Если у ребенка причуды, он, значит, аутист. В Нигерии не бывает никакой депрессии. В Нигерии Вулфа считали бы гениальным ребенком.

Лили подошла к столу. Он вздрогнул.

— Знаешь, в чем суть твоей профессии, Дэвид? Дискредитация и пропаганда. Создание новой реальности из вранья. Вот чем занимается управляющий хедж-фонда. Только не надо это применять ко мне.