Фрэнк

Фрэнк Бразил никогда не бравировал отсутствием брезгливости и уж тем более не собирался начинать сейчас, перед этим трупом, точнее, тем, что от него осталось. Всякий раз как взгляд падал на бурую оплывшую массу, желчь угрожающе вздымалась из желудка по пищеводу.

Даже Эмма, его напарница, выглядела чуть менее румяной, чем обычно, — сегодня ее кожа казалась на несколько оттенков бледнее, несмотря на толстый слой косметики.

— Омерзительно, дальше некуда, — решительно постановила она. Она не умолкала с момента прибытия на место. Фрэнк гордился своими передовыми взглядами: он придерживался мнения, что между мужчинами и женщинами нет никакой разницы и что представительницы слабого пола ни в чем не уступают мужчинам, даже напротив, превосходят их практически во всем. В этом мнении его сначала укрепляла мать, а потом любимая жена Мона.

Но боже… Эмма. Как же с ней тяжело. Вроде совсем еще молода, откуда столько занудства и морализаторства.

— Бедная женщина. До чего ж мы докатились? Как соседи могли не заметить ее отсутствия? Хоть бы один постучался, побеспокоился. Ты бы видел, что пишут про них в социальных сетях. И где, спрашивается, ее родственники?

Фрэнк пожал плечами. Не то чтобы ему хотелось спорить. Сам он жил в старом комплексе социального жилья для малоимущих, ныне облагороженном, где, несмотря на обилие студентов и молодых специалистов, соседские отношения сохранялись до сих пор. Вот, только на прошлой неделе на поляне между домами спонтанно организовался футбольный матч. Папаши, офисный планктон, студенты и дети — участвовали все.

Умри кто из соседей, все тут же заметят потерю бойца, хотя домов в комплексе далеко не семь.

— Это просто никуда не годится, когда пожилых бросают вот так, на произвол судьбы, — не унималась Эмма. — Надеюсь, правительство снова запустит социальную рекламу, пора напомнить, что надо навещать одиноких пенсионеров. Уж теперь-то придется.

— Пожилых? Эмма, ей было пятьдесят пять! Всего на два года старше меня.

— Так и что, Фрэнк, ты же сам уходишь со службы через три месяца, — ответила Эмма. Фрэнк схватился за голову: как объяснить двадцативосьмилетней, что пятьдесят три — еще не старость? Что причины его ухода — усталость, депрессия и равнодушие. Он проработал больше лет, чем она прожила, и слишком многого насмотрелся за это время. Пропало сострадание. А когда кончается сострадание, пора уходить — это понимает любой вменяемый полицейский.

Отвернувшись от Эммы, он устремил взгляд в окно. Кто-то поднял жалюзи, чтобы впустить в комнату свет. Благодаря воротам на въезде изолировать место преступления оказалось несложно, и пресса на дворе не толпилась, на территорию заехали только полиция и машины спасательных служб. Соседи, до сих пор так и не высовывавшие носа из своих домов, проснулись сегодня в центре грандиозной движухи.

Криминалисты уже провели предварительный анализ следов ДНК с места преступления. Их оказалось очень много — целая коллекция. Если не подтвердится несчастный случай или самоубийство, если окажется, что Оливию Коллинз убили, им придется попотеть, перебирая всех, кто здесь «наследил». Мало того, по словам криминалистов, на полу рядом с телом обнаружились еще и остатки засохшей спермы.

— Наверняка у нее был мужик, — произнес он вслух, ни к кому не обращаясь.

— Думаешь? — переспросила Эмма. Она натянула перчатки и взяла с комода фото в рамке. Криминалисты уже закончили в гостиной — все поверхности опылены и протерты, каждый дюйм сфотографирован, — но следователи не снимали бахил и синих резиновых перчаток. Фото запечатлело еще совсем юную Оливию в блузе с широким воротником и в полосатом джемпере, как носили где-то года до 1985-го, стриженную под горшок. — Не очень-то она симпатичная. И потом, она… — Эмма замолчала, словно передумала договаривать следующую фразу.

Он пожал плечами.

— Если она была не прочь… Большинству мужиков этого вполне достаточно. В любом случае я бы не стал судить по фото тридцатилетней давности. В восьмидесятые абсолютно все выглядели как придурки. Я уже не говорю про это вот, в кресле. Давай поищем фото посвежее.

В коридоре появился помощник патологоанатома.

— Мы готовы перенести тело.

За его спиной стояла главная эксперт-криминалист, всегда приветливая и спокойная Амира Лунд. Фрэнк ее считал очень симпатичной, хотя, как он пытался убедить себя, вовсе не из-за внешности — огромные карие глаза, смуглая кожа, роскошные длинные черные волосы (которые, правду сказать, удавалось увидеть редко, потому что на работе она убирала их под капюшон белого комбинезона).

— Фрэнк, есть минутка? — спросила она.

— Они собираются переносить тело, — ответила Эмма.

— Да уж конечно, найдется! — с готовностью отозвался Фрэнк. Ни за что на свете он не хотел оставаться в комнате, когда тело Оливии Коллинз начнут перекладывать из кресла в труповозный мешок. Кто знает, что там под этой осевшей кучей. От одной мысли дурно делается.

— Остаешься за главную, — объявил он Эмме, которая с трудом сдержала восторг, пока до нее не дошло, что именно ей предстоит увидеть. Ее улыбка тут же погасла.

Фрэнк, вслед за Амирой, нагнувшись под низкой притолокой, вышел из комнаты в коридор между гостиной и кухней. Он уже знал, что двери из коридора вели в две спальни и ванную. Коттедж был одноэтажный, но достаточно просторный.

— Давай сюда, — сказала она, направившись в кухню. Фрэнк отошел в сторону, пропуская одного из ее подчиненных, тащившего пакеты с вещдоками.

— Есть откровения от Бога? — кивнула Амира в сторону гостиной.

— Когда я приехал, он изрек, что тело в таком состоянии, что установить что-либо сложно — охренеть, какая мудрость, — однако огнестрельные и ножевые раны отсутствуют, пятна крови тоже. Да ты и сама уже знаешь. От чего бы она ни умерла, следов насилия не видно. Может, сердечный приступ. А то просто наглоталась таблеток и сидела перед теликом, пока не отчалила. Ребята, которые ее нашли, говорят, что телевизор сам выключился, но можно включить пультом.

Амира покачала головой.

— Это вряд ли.

Фрэнк вздохнул. Случаи внезапной смерти всегда расследовались как подозрительные. Теперь придется изучить все версии, расставить все точки над «и». Для полиции в конечном итоге все сводилось к заполнению бумажек. Тоннам и тоннам бумажек.

Утром он с готовностью поехал на этот вызов, поскольку не ожидал от него ничего кроме рутины. Это Эмма рвалась расследовать сложные резонансные дела: многочасовые допросы, сенсационные судебные процессы. Молодость, энергии хоть отбавляй. Что ж, раз ей не лень каждый день вставать ни свет ни заря, чтоб наштукатуриться перед работой, стало быть, сил не занимать.

Фрэнку же хотелось только одного: отработать свою восьмичасовую смену без происшествий, вернуться домой к замороженной пицце и Дэвиду Аттенборо по телевизору и спокойно спать всю ночь без кошмаров.

— А что так? — осторожно спросил он.

— Мы нашли утечку угарного газа из котла.

Фрэнк наклонил голову и начал теребить рыжеватую растительность на верхней губе.

— Ну что ж, значит, несчастный случай, отравление ядовитым газом. Очень печально. Давно пора сделать датчики угарного газа обязательными.

Амира снова качнула головой.

— Нет. Не несчастный случай. Подойди-ка сюда.

Фрэнк обреченно поплелся за ней к кухонной двери, шаркая ногами. Амира взобралась на стул и провела пальцами в синих перчатках по вентиляционной отдушине над дверью.

— Ты видишь, что это такое? — спросила она.

Он сменил ее на стуле.

— Лента… — протянул он, и под ложечкой у него неприятно похолодело.

— Клейкая лента, — подтвердила она. — На всех отдушинах. А на дверях и окнах хорошая теплоизоляция, там заделывать было не нужно.

— А что насчет входной двери? Вроде бы соседи упоминали, что почтовый ящик заклеен?

— Это просто прорезь в двери, и она заклеена белой малярной лентой, непрозрачной. На ней есть отпечатки пальцев двух человек. Одни, наверное, соседки, которая нашла тело. А вторые, рискну предположить, самой потерпевшей. У нее почтовый ящик висит изнутри, судя по всему, она просто не хотела, чтобы почту пропихивали сквозь дверь.

Фрэнк, чувствуя, как из-под ног уходит почва, судорожно заметался, ища за что зацепиться.

— Что ж, или Оливия Коллинз страдала аллергией на свежий воздух, или же сама организовала свою смерть. Сама и заклеила. Наверное, знала, что из котла есть утечка, или заткнула трубу. Котел старый?

— Нет, довольно новый. Он в этом шкафу в стене у тебя за спиной. Судя по наклейке, совсем недавно проходил обслуживание. Но кто-то отвинтил крышку и забил трубу картоном.

— Ну, что ж. Стало быть, самоубийство. Заклеила лентой все отдушины. Странно, что каминную трубу не закупорила. Потому ведь соседка и заметила — из-за мух.

— Каминная труба открыта, — согласилась Амира. — Но это не важно. Труба слишком узкая, чтобы вытягивать угарный газ. Вдобавок, перед камином стояла ширма. В очаге остался пепел, похоже, она сжигала там иногда бумаги, но настоящий огонь не развести.

— Амира, извини, но в чем дело? Что тут такого подозрительного?

— Я тебе скажу, что не так, Фрэнк. В доме полно следов ДНК. Она одиноко пролежала мертвой в собственной гостиной почти три месяца, но перед этим у нее, похоже, кто только ни побывал. Единственное место, где мы не нашли отпечатков пальцев, — лента, которой заклеены отдушины. И трубы, подходящие к котлу. Их протерли.

— Черт.

— Вот-вот.

— Но, постой, все равно, скорее всего, это она сама. Как можно заклеить все отдушины незаметно от хозяйки дома?

— Это не так уж долго, Фрэнк. И, как видишь, лента прозрачная. Я и сама не заметила, пока мы не проверили котел и не присмотрелись.

— Ну, не знаю, Амира. Уж больно замысловато для убийства. Я бы даже сказал, уж слишком тонко для нашего времени.

Амира пожала плечами.

— Не все любят ножи и пистолеты, Фрэнк, и не у каждого достаточно сил и решимости кого-то задушить, что бы там ни показывали в кино. — Она замялась. — Есть кое-что еще.

— Ты меня огорчаешь, — вздохнул Фрэнк.

— Подожди. Когда мы приехали, телефон лежал рядом с ней. Мы набрали последний номер. Она вызывала полицию.

Фрэнк побелел.

— Нет.

— Да. Я уже все проверила за тебя. Она позвонила в участок третьего марта в семь вечера. А теперь тебе, наверное, лучше присесть.

— Пожалуй, я так и сделаю. — Фрэнк извлек из-под кухонного стола коричневый, обитый дерматином стул и тяжело плюхнулся на него.

— Звонок зарегистрирован как экстренный вызов. Послали двух полицейских. Они приехали в поселок и постучали к ней в дверь.

— Они стучали в дверь? — Фрэнк чувствовал себя как Алиса, проваливающаяся в кроличью нору.

— Жалюзи были закрыты, на стук никто не ответил. Снаружи ничего необычного. Они собирались обойти дом вокруг, но тут подъехал сосед, и полицейские с ним пообщались. Тот объяснил, что не видел и не слышал ничего необычного, а если жалюзи закрыты, то, значит, скорее всего, хозяйка куда-то уехала. Ну, они и зарегистрировали ложный вызов, и вернулись в участок. А жалюзи так и оставались закрытыми все эти три месяца до нашего приезда. Вот тебе еще ценная информация — в тот вечер показывали матч Лиги чемпионов. Игра началась в 7:45 вечера. Как думаешь, парням хотелось посмотреть?

Фрэнк невольно нервно рассмеялся.

— Никогда так не радовался, что ухожу, — сказал он. — «Полиция графства в очередной раз облажалась». Вот тебе готовый заголовок. Что она говорила по телефону?

— Очень возбужденным голосом она сказала, цитирую: «Кажется, что-то пошло не так». И сразу же повесила трубку.

— Конечно, дело ясное, ложный вызов. Идиоты.

— Ну да, — подтвердила Амира. Она опустилась на стул рядом с ним. — Ты попал, да? Извини, если бы я раньше узнала, позвонила бы и предупредила, чтобы ты взял больничный. Может, потом выпьем? Я угощаю. — Фрэнк покачал головой. Этим делу не поможешь. Три месяца. Оставалось всего три месяца. Теперь Эмма закусит удила. Соберут группу особого назначения, устроят пресс-конференцию, впереди недели опросов, неоплачиваемые сверхурочные.

Разве что…

Оставалась единственная надежда на то, что начальству не захочется сразу же открывать дело об убийстве. Ресурсы ограничены, нужно выдавать показатели, а отсутствие отпечатков пальцев еще не абсолютное доказательство преступного умысла. Они с Эммой могут провести пару дней, изучая биографию покойницы, беседуя с соседями и тому подобное в ожидании результатов вскрытия и патологоанатомической экспертизы. Попытаются найти кого-то с мотивом для убийства. Если им повезет, покойница окажется абсолютно чиста и коронер признает смерть самоубийством.

Хотя Фрэнку и самому казались смешными эти нелепые упования.