На завтрак Ярослава приготовила отварной молодой картофель с грибной подливой и салат из помидоров и сладкого перца. Коцюба только вздохнула обречённо, укоризненно взглянула на неё:

– Это что, поминки по моей талии? Вижу, придётся не только майку, а и новые штаны покупать. А то в эти я с твоей «диетой» быстро влезать перестану.

Вероника хихикнула, закрыв лицо ладошками. И Ярослава улыбнулась:

– Не преувеличивай. Я всегда плотно завтракаю, и как видишь, осложнений с талией не имею.

– Сравнила! У тебя конституция идеальная – не толстеешь, не худеешь. А я мигом раскоровею на таких харчах.

– Не растолстеешь. Море под боком – плавай больше, лишние калории сами уйдут.

– Разве что так, – Коцюба плотоядно улыбнулась и макнула наколотой на вилку картофелиной в подливу.

Ярослава сказала неправду – не всегда она плотно завтракала. Бывало, что завтрак, обед и ужин девочки Славы ограничивались тарелкой каши из дешёвой крупы-сечки, куском хлеба, кружкой козьего молока да тем немногим, что выросло на их крохотном огородике. А о существовании деликатесов она узнала лет в десять, когда наткнулась в школьной библиотеке на старинную кулинарную книгу. Когда-то…

Родители Славы были врачами. Нет, не теми улыбчивыми людьми в белых халатах, которых все уважают и ценят. Не теми людьми из просторных светлых кабинетов больниц, которые умеют лечить в строгом соответствии с размером банковского счёта пациента. Организация «Врачи без границ» была одним из последних осколков прошлого мира, пережитком времён, когда многие наивно полагали, что все люди по сути своей – братья и сёстры, один народ, одно племя.

Власти Еврόссии к ВБГ относились лояльно, не препятствовали свободному передвижению по планете. СБ всего лишь держало их под негласным наблюдением, как докучливых, но в общем-то неопасных сумасшедших. А чета Медведевых точно были сумасшедшими. Они и познакомились в каком-то богом и людьми забытом краю, а потом никогда не расставались. Мама Ярославы, маленькая, очень живая и подвижная женщина, не умела терпеть чужие боль и страдания. Всегда рвалась туда, где их было больше всего. И тянула за собой отца, большого и сильного, с чуткими пальцами хирурга. От отца Ярослава унаследовала внешность, от мамы… остальное. А ещё – её родители очень любили друг друга. Все оставшиеся им шесть коротких лет жизни.

Последний раз они улетели в Южную Африку, в самый эпицентр вспыхнувшей пандемии. Тогда ещё думали, что это обычная геморрагическая лихорадка, искали вакцину. А когда через полгода стало ясно, что мутация вируса денге идёт слишком быстро, и единственный способ остановить пандемию, – это жёсткий кордон вокруг района её распространения, поражён был почти весь континент от Сахары до мыса Бурь. И все, кто не успел выбраться до введения карантина, остались там навсегда. Возможно, кто-то и выжил, смертность была высокой, но всё же не стопроцентной. Хотя, не умереть от денге и выжить на вновь одичавшем континенте – совсем не одно и то же.

Всё это Ярослава узнала гораздо позже. А в пять лет она очень долго не хотела верить, что родители не вернутся. Ждала, когда снова откроется дверь, и мама крепко-крепко прижмёт её к себе, а отец подхватит и, смеясь, подбросит до потолка. И вечером, едва солнце начнёт опускаться к горизонту, они все вместе, втроём, побегут по крутой тропинке вниз, к морю. Туда, где волны с тихим шорохом накатывают на берег, и ветер бросает солёные брызги прямо в лицо…

Из родных у Ярославы осталась одна бабушка – немолодая, не блещущая здоровьем женщина, сама нуждающаяся в помощи и поддержке. Именно тогда девочка узнала слово «деньги». Деньги нужны были, чтобы бабушка могла принести еду и одежду, чтобы в доме шла вода, и горел свет. Раньше деньги зарабатывали папа с мамой, пусть меньшие, чем врачи из городской больницы, но по меркам их посёлка вполне приличные. Теперь осталась только бабушкина пенсия. Славе пенсия не полагалась – её родители не хотели трудиться на благо державы, так почему же держава должна заботиться об их ребёнке? Нет, держава не была жестокой, держава была справедливой. Если бы бабушка отказалась от опекунства, Славу приняли бы в семейный детдом, а может, кто-то захотел бы её удочерить. В любом случае, жила бы она сыто и беззаботно. Но бабушка не захотела её отдавать, знала, что дочь никогда не простила бы такого. Бабушка поступила иначе – продала свою старую библиотеку и купила коз. Козы были ласковые, их можно было гладить и кормить с руки, они приводили забавных маленьких козлят. Но главное – козы давали шерсть! Бабушка научила Славу вязать из этой шерсти шарфики, носочки, шапочки, даже маленькие свитерки для детей. Когда начиналась весна, и в Крым приезжали туристы, вязаные вещи менялись на деньги. Это называлось «зарабатывать». Иногда деньги зарабатывались очень хорошо. Тогда у Славы появлялась новая одежда, и бабушка каждую неделю варила суп из мяса. Но часто деньги зарабатываться не желали…

Бабушка мечтала, чтобы Слава училась в хорошей школе. Но хорошая была далеко, в городе, и стоила дорого. А в посёлке имелась только муниципальная, бесплатная, «для бедноты». Слава теперь и была «беднотой», и учиться ей пришлось именно здесь.

В школе Медведеву сторонились и одноклассники и учителя. Учителей донимали собственные заботы, странная девочка, которая появлялась на каждом уроке и всегда сидела на первой парте, раздражала. Она приходила в школу не поиграть, не набедокурить, и даже не потому, что родители заставляли, – она приходила учиться! И училась, вопреки царящему за спиной бедламу, вопреки паршивому настроению учительницы, вопреки всему. Знала всё, что написано в учебнике, от корки до корки, даже сверх того, хоть никто и не требовал таких знаний. А вдобавок – у неё были неправильные, невозможные для маленькой девочки глаза. Они горели, как два крошечных солнца, и взгляда их не мог выдержать никто. Они будто видели человека насквозь.

Многие одноклассники всерьёз верили, что Медведева умеет читать мысли. Конечно, это была полная ерунда, мыслей она не читала. Но зато безошибочно определяла, кто радуется, кто затаил злость или зависть, кто врёт, кто отчаянно трусит, а кому тоскливо, хоть плач. Сначала она была уверенна, что все это видят, разве такое скроешь?! Потом поняла – остальные ничего не замечают, если им не сказать, тыкаются друг в друга, словно слепые щенята. Она выкопала в энциклопедии подходящее название для своих способностей – сверхразвитая эмпатия.

Ярославу в школе не обижали, но и друзей у неё не было. А она их и не искала – как дружить с человеком, когда видишь всё, что он чувствует? Видишь, как он врёт тебе в глаза, как завидует, злится. Она предпочитала забиться куда-нибудь подальше от людей, сидеть на прогретом солнышком склоне, пока козы щиплют траву. Смотреть, как лохматый шмель деловито перелетает с цветка на цветок, слушать, как внизу шумит прибой и кричат чайки, вдыхать перемешавшийся аромат цветов, хвои и моря. Или листать странички единственного уцелевшего от бабушкиной библиотеки томика стихов. И самой пробовать нанизывать бисеринки звуков и образов:

Когда Слава училась в последнем классе, бабушки не стало. И она поняла, что одна во всём этом мире, и никому нет дела до странной девушки с золотистыми глазами. Чтобы выжить, она должна ответить тем же, – холодным циничным безразличием. А унаследованный от мамы дар использовать в собственных целях, другого наследства у неё ведь не было.

На следующее утро после «выпускного бала» Ярослава сложила в сумку единственные свои праздничные блузку и юбку, томик стихов, закинула сумку на плечо, захлопнула двери, спустилась по знакомой тропинке к морю и забросила ключи. Далеко-далеко. Чтобы никогда не возвращаться.

Профессию она выбирала такую, где рядом будет поменьше людей и заполнявшей их грязи. И обеспечивающую достойный заработок, чтобы никогда впредь не чувствовать унижающую зависимость от этой дряни – денег. Она стала лётчиком-испытателем. Когда самолёт взмывал вверх, оторвавшись от взлётной полосы, – о, это и было настоящим счастьем! Купаться в свободе, парить, словно чайка, между двумя безбрежными синими мирами – Небом и Морем.

Она так и жила – одна против всех. Независимая, свободная от обязательств, никому не нужная и ни в ком не нуждающаяся. Пока не наткнулась на Круминя…

Если быть точной, то наткнулся именно он. Шёл по пляжу, крутил головой по сторонам и вдруг споткнулся, зацепившись ногой за шезлонг. Смутился, попросил прощения, скользнул взглядом по странице книги, которую она читала, удивился. «Вам нравятся стихи поэтов позапрошлого века?» – «Представьте себе, нравятся!» Фамилии автора на экране ридера не было, даты его рождения тем более, поэтому Медведева тоже спросила: «А как вы догадались, чьи это стихи? Неужели читали Волошина?» Мужчина отчего-то смутился ещё больше, пожал плечами: «Немножко».

Так банально началось их знакомство. Впрочем, снова таки Круминь считал это началом их знакомства. На самом деле всё было несколько иначе. Ярослава очнулась от резкого толчка, досадливо подняла глаза… и с удивлением осознала, что не видит в стоящем перед ней низкорослом, немолодом мужчине того, что привыкла видеть в людях. В нём не было ни злости, ни зависти, ни жадности, ни себялюбия, ни страха… во всяком случае, страха за себя. Зато была в нём тоска. И чуть-чуть обиды – за почти прощёное предательство. Обиды и разочарования. Ей показалось это неправильным. Такой человек заслуживал, чтобы его любили.

Ярослава смерила незнакомца взглядом, прикинула – а почему бы и нет? Одну маленькую несправедливость этого мира ей по силам исправить. Если больше некому, то любить этого человека будет она.

Ох, как Круминь шарахался по началу! Он оказался слишком благороден, чтобы брать любовь, не отдавая взамен. А полюбить в ответ не умел – не научился управлять своими чувствами. Но Ярослава была терпелива. Она приручала его, словно дикого зверька, приучала к себе, к своей любви. Она твёрдо решила, что с одиночеством отныне покончено, и противостоять миру они будут вдвоём. Чайка решила свить гнездо. Вернулась в родные края, выкупила и отреставрировала старый особняк, уединённо стоящий на берегу моря.

Особняк пустовал, сколько она себя помнила. Кто его строил, зачем? Неизвестно. В детстве Слава любила бродить по его гулким пустым комнатам, сидеть на мраморных плитах развалившейся беседки, пробираться сквозь рухнувшую колоннаду на уютный, закрытый от посторонних глаз пляж. Дом словно перенёсся сюда из таинственных Лисса и Зурбагана, о которых рассказывала бабушка. И девочка представляла, что она маленькая Ассоль, и вот-вот на горизонте заалеют паруса…

Тогда принц за ней не приплыл. Ярославе пришлось самой искать его, пробираться к нему на корабль и вести в свою гавань. У неё почти получилось! Она победила всех в этом мире. Она была в двух шагах от личного, не от кого не зависящего и никому ничем не обязанного рая…

И тут на её пути стала Горгона.

После завтрака Ярослава отправила подруг отдыхать, а сама начала собираться в посёлок. Собственно, все сборы свелись к тому, чтобы взять сумочку и положить в неё платёжную карту. Она терпеть не могла того, что принято называть «домашней одеждой», – всякие там халатики, шортики, каприки и прочее. Любимой одеждой её были прямая юбка и блуза без всяких нефункциональных финтифлюшек. Для работы – брюки и рубаха мужского покроя. И уж тем более, она никогда не размалёвывала лицо, как клоуны в цирке.

На несколько секунд Ярослава задержалась у зеркала, поправила воротничок. Вспомнила, что на улице ветер, собрала волосы в тугой хвост, затянула резинкой. Придирчиво осмотрела себя. Нормально.

В гараже её поджидали два мобиля: двухместный спортивный малыш и мощный джип с откидным тентом. Сегодняшнему настроению и задачам больше соответствовал первый – тёмно-сиреневый «Феррари». К тому же батарея джипа была почти на нуле, следовало подзарядить её ещё на прошлой неделе. А лучше – заменить новой, большей ёмкости… Нет, менять батарею уже без надобности.

Ярослава вывела спорткар из гаража на бетонную полосу, ведущую к петляющему по склону шоссе. Пешком, по крутой лесной тропинке, до посёлка было рукой подать, но ехать приходилось вокруг горы, по серпантину. Однако для скоростного «Феррари» двенадцать километров – не расстояние. Через две минуты она вырулила на шоссе и увеличила скорость. Ленивые инспектора дорожной полиции пока не выползали к кормушкам, можно было промчать в своё удовольствие. Ветер ворвался в кабину через открытое окно, заиграл прядью волос на виске. Ветер пел: «Свобода! Свобода!» – и не хотелось думать, что это всего лишь сказка, несбыточная мечта.

Ярослава добавила скорости. Синий указатель с названием посёлка пронёсся мимо. Пусть! Полчаса ничего не решают в этом сражении, в её главном сражении. Полосатые столбики вдоль дороги слились в одну непрерывную линию. Встречные и попутные машины со свистом пролетали мимо. На поворотах приятно вдавливало в кресло, и ощущение полёта становилось почти реальных. Как здорово нестись так, чувствуя разворачивающиеся за спиной крылья! Гнать машину по автобану или скользить на глиссере, срезая верхушки волн. А лучше всего – оставить землю далеко внизу, и подняться в небо, как птица! В этот отпуск она как раз собиралась приобрести авиетку… Не судьба.

Полчаса отдыха закончились. Она убрала ногу с педали акселератора, и белая полоса за окном вновь распалась на столбики ограждения. Сбросив скорость, Ярослава развернула машину назад к посёлку и начала прикидывать предстоящий маршрут. Первым делом – в универмаг, купить одежду для Елены. Дальше заскочить на рынок, взять свежей зелени. Потом в мясную лавку. И на обратном пути выполнить вчерашнюю просьбу Вероники. Глупую просьбу, но отказать она не могла.

Она припарковала машину возле двухэтажного стеклянного здания поселкового универмага. На стоянке было пусто, и на втором этаже, в отделе женской одежды,

покупатели пока отсутствовали. Мало этим летом туристов приехало, плохой сезон для местных.

Только когда Ярослава, взяв несколько комплектов белья, начала выбирать майку для Коцюбы, в отдел напротив, торгующий пляжными товарами, зашла покупательница. Девушка лет двадцати пяти, с крашенными в медно-рыжий цвет короткими волосами, в клетчатых шортах и легкомысленном полупрозрачном топе, не столько скрывающем, сколько подчёркивающем сильное, тренированное тело. На ногах – кроссовки, в каких можно и по горам бродить, и по пляжу бегать, на голове – кепочка. Типичная туристка.

Неправильная туристка! Девушка увлечённо перебирала купальники, весело переговариваясь с подошедшей продавщицей. И в то же время Ярослава ощущала направленное на себя пристальное, профессиональное внимание. Она усмехнулась едва заметно. Понятно, успели обложить. Она давно готовилась к этому, знала, что в СБК хлеб даром не едят.

Выбрав майку и расплатившись, Медведева направилась к выходу. Проходя мимо прилавка с разложенными на нём бикини, замедлила шаг. Не в силах перебороть озорство, посоветовала «туристке»:

– Берите этот. Хит сезона, красиво и неброско. На вас смотреться будет отлично!

Медноволосая была не одна. На стоянке, метрах в десяти от «ферарри», приткнулся к бордюру бежевый открытый «опель». Водитель, парень в белой майке и в такой же бейсболке, увлечённо смотрел что-то идущее по ти-ви. И одновременно наблюдал за вышедшей из магазина женщиной в зеркало заднего вида. Ярослава снова усмехнулась, пошла к своему «малышу». О слежке она не беспокоилась. Ничего страшного, пусть ребята прокатаются за ней на рынок и в мясную лавку. И будет с них. Что она ещё собиралась приобрести сегодня, ищейкам знать не обязательно. Поиграем немного в кошки-мышки.

Пока мышки уверены, что они – кошки.