«Одна бабка прибежала с ведром спирта: «где здесь Яшин?»

Яшин не был верующим – как и его родители. Но его жизнь доказывает, что отношение человека к религии не имеет вообще никакого отношения к человеческим качествам.

Его джентльменство не было наигранным, показным. Хотя в игре он мог и вспылить, но это оставалось только на поле. Спартаковец Валерий Рейнгольд вспоминал:

«В матче с «Динамо» я пенальти заработал, и мы выиграли. Лева, Лев Иваныч, при выходе один на один двинул так, что меня нашатырем откачивали. Я вправо его обкидываю, и он мне двумя руками как дал! Но на Яшина никто обид не держал. Идем в автобусы, он мне в коридоре говорит: «Валер, понимаю – больно, я не прав. Но это футбол». – «Лев Иваныч, какие проблемы? Все нормально!»

Не только от Рейнгольда – вообще ни от кого я не слышал ни слова о яшинской заносчивости. Ее не было – хотя уж у него оснований для «звездняка» имелось больше, чем у кого-либо другого в отечественном футболе. Но вот, например, Алексей Парамонов говорил:

«Когда-то я в Тунисе работал старшим тренером и стал чемпионом страны. Так мальчишки мне как русскому там кричали: «Яшин!» А мы со Львом Ивановичем много лет работы в Федерации футбола СССР сидели в одном кабинете. После того, как Яшина освободили из «Динамо», никто его не брал, и только федерация пригласила его заместителем председателя комитета по воспитательной работе. Подсадили его третьим ко мне с коллегой, поставили дополнительные стол и стул. Нам было очень приятно.

Скромный, добрый, даже застенчивый человек – несмотря на свой рост. К нему болельщики запросто приходили, беседовали – охраны тогда не было. Еще он отвечал на письма людей, которые нам переправляли из ЦК партии. Раньше таких писем было очень много – по результатам, календарю, судейству, да по чему угодно. И на каждое обязаны были ответить, и этот ответ пересылался из федерации в ЦК, а оттуда – автору. И, если обратное письмо было подписано Львом Яшиным, это людей успокаивало и удовлетворяло.

А однажды его позвали в Одинцово на 23 февраля. Полный зал народу, человек пятьсот. Лева как полковник внутренних войск выступил, а потом был небольшой фуршет, и мы сели перед двумя самоварами. Женщина – секретарь горкома загадочно сказала: «В одном – чай с заваркой, в другом – без». Мы, конечно, выбрали с заваркой, и оказалось, что это – коньяк. А тот, что без заварки, – водка. Тогда в разгаре была кампания по борьбе с пьянством и алкоголизмом, так что организаторам пришлось маскироваться».

Мы же понимаем, в чем в России выражается народная любовь. Вспоминал о том и Анатолий Исаев: «А как нас, когда мы ехали после победы в олимпийском Мельбурне на поезде из Владивостока в Москву, люди встречали! Одна бабка прибежала с ведром спирта: «Где здесь Яшин?» Не взять его Лева не мог – людей уважить нужно было».

Главный тренер московского «Локомотива» Юрий Семин выиграл вместе с 40-летним Яшиным Кубок СССР 1970 года – последний яшинский трофей как действующего игрока. В финале их «Динамо» обыграло тбилисских одноклубников – 2:1 при 103 тысячах зрителей в «Лужниках».

Юрий Палыч, который родился на 18 лет позже великого одноклубника, делится впечатлениями от игры и жизни рядом с Яшиным:

«Он оказался невероятно простым для такой легенды человеком. И очень прямым, никогда не скрывавшим своего мнения – оттого с ним было сложно любому тренеру. А ребята его обожали – так много для Яшина значила команда. Когда проигрывали, нам в первую очередь перед ним было стыдно. Нас, молодых, всегда поддерживал и нашей компании никогда не чурался. А однажды мы со Львом Ивановичем съездили в гости к Владимиру Эштрекову в Нальчик, и там ради дорогого гостя зарезали барашка».

Насчет «невероятно простым для такой легенды» Семин сформулировал абсолютно точно – чего у Яшина точно никогда не было, так это высокомерия. Он всегда стоял обеими ногами на земле. Может, потому что с самого начала жизни ему пришлось несладко, и он знал цену каждой маленькой радости.

«Родители Льва были простыми рабочими людьми, – рассказывает Валентина Тимофеевна. – Папа – то ли токарь, то ли слесарь высокой квалификации. Мама работала на резиновой фабрике «Красный богатырь», но умерла от туберкулеза очень рано – Леве было где-то шесть лет. И сестреночка была грудная – но, пока мать лежала в больнице, тоже заболела и умерла.

Через год отец женился по новой – на телеграфистке с Центрального телеграфа. Вскоре у них родился сын Борис – брат Льва. В 41-м началась война, и семья уехала в эвакуацию под Ульяновск. Там они – и маленький Лев тоже – под открытым небом строили завод, который потом перевезли в Тушино и где муж подростком работал после окончания войны.

Отец и мачеха Льва меня приняли очень хорошо. У моего мужа с мачехой на какое-то время испортились отношения, когда в юности Лев вместе со своим другом Шабровым бросили работу, ушли с Тушинского авиазавода и подали заявления в армию (потом они служили в погранвойсках в Сокольниках). По этому поводу в семье начались распри, и Лев обиделся на нее, что она не организовала ему проводы. Но потом, когда мы уже поженились, они помирились, замечательные отношения были восстановлены. У Льва были прекрасные родители, и наверняка во многом благодаря им он был таким добрым человеком. Мачеха много рассказывала мне, какая доброта у Левы проявилась еще в детстве…»

Для других он делал много. Но не для себя.

«Вот смотрите: холодильник у нас с 71-го года стоит, – показывала мне кухню Валентина Тимофеевна. – Лев ведь ничего для себя просить не умел. Для кого-то другого добиться квартиры, поехать, похлопотать – с удовольствием. Но только не себе… Он терялся: «Как я пойду, что скажу?» Те же холодильники тогда продавали по талонам – так он тоже кого-то из друзей попросил, чтобы добыли ему этот талончик. Сам не мог, стеснялся.

Везде мы стояли в очередях, как все. Когда он уже перестал играть, поехали в «Лужники», встретили Симоняна. Почему-то пропусков на нас не было – так они, великие игроки, пошли в обычную кассу. Народ удивлялся, а кто и возмущался: надо же, Яшин и Симонян стоят за билетами!

За 20 лет Лев, может, две или три фуфайки сменил, когда у них рукава совсем уж, до дырок, протирались. Но брал точно такую же. Может, летом в шерсти жарко играть, зато не больно. Лев ведь еще обязательно под форму, которая была на всеобщем обозрении, надевал строченые ватные трусы. И сердился на вратарей, которые подобного не делали. Говорил: «Нельзя так играть! Бедра на ровном месте ушибить можно, синяки, кровоподтеки обеспечены, мышцы будут рваться. И упасть лишний раз будешь бояться. Здоровье беречь надо!» Еще его выводило из себя, что иных игроков не заставить было надеть щитки. Он их фраерами называл.

Майками тогда в Союзе никто не менялся: форму сдавать надо было. Помню, когда Лев провел прощальный матч в 71-м, из «Динамо» ему прислали распоряжение сдать всю форму и даже перчатки, которые он, рваные, сам зашивал! Мы смеялись, но он все сдал. Ни одной динамовской фуфайки не осталось. И так было каждый год: в конце сезона я форму перестирывала, чтобы в приличном виде сдать.

На память осталась только одна игровая майка, но не черная, а желтая. И с 13-м номером. Та самая, в которой он сыграл на ноль в Лондоне за сборную мира в игре, которую видела вся планета. Никто этот 13-й брать не хотел, а Лев сказал: «Ну ладно, дайте его. Мне-то какая разница?» И после удачной игры до конца жизни считал «чертову дюжину» счастливым для себя числом».

Рассказы о холодильнике по талону, который стоит дома у лучшего вратаря мира всех времен уже без малого полвека; о форме, которую он обязан был сдавать, из-за чего дома сохранилась лишь одна игровая фуфайка, и та иностранная; обо всем том, еще более ужасном (поскольку не материальном, а человеческом), что вы узнаете ниже, – это ведь не только о яшинской судьбе.

Это о всей той нашей стране и ее людях, об отношении государства к ним.

Это о том, почему даже самые великие из них умирали, бог знает сколько не дожив до старости.

Это, наконец, – о сегодняшней странной ностальгии по Советскому Союзу, которую отчего-то испытывают многие из тех, кто тогда еще не жил.

По людям и человеческим отношениям тех времен (и то не всех – уж точно не в 30-е, например) ностальгировать можно и нужно.

Но не по системе, которая этих людей перемалывала и выплевывала, как только те становились ей не нужными. В том числе тех, кто приносил стране славу и не доставлял никаких проблем.

Перемолола и Яшина.