Книга: Немой Онегин
Назад: ХLVII. Всё на продажу
Дальше: ХLIХ. Невольник чести

ХLVIII. Дева во мгле

Пушкин о стихах Ленского отзывается снисходительно и насмешливо:
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слёзы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.

Глава Вторая.
И нечто, и туманна даль — люди, львы, орлы и куропатки, пауки и туманные огни — такую пьесу потом написал Костя Треплев; Онегина не нашлось, и Костя застрелился сам. А Ленский Ольге лепит в альбом свой летний лепет. Всегда, везде.
Поедет ли домой: и дома
Он занят Ольгою своей.
Летучие листки альбома
Прилежно украшает ей:
То в них рисует сельски виды,
Надгробный камень, храм Киприды,
Или на лире голубка
Пером и красками слегка;
То на листках воспоминанья
Пониже подписи других
Он оставляет нежный стих,
Безмолвный памятник мечтанья,
Мгновенной думы долгий след,
Всё тот же после многих лет.

Глава Четвёртая.
А вот что сочинил Ленский перед самой дуэлью (эти стихи Пушкин зачем-то для нас сохранил):
Стихи на случай сохранились,
Я их имею; вот они:
«Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
Паду ли я, стрелой пронзённый,
Иль мимо пролетит она?..
Блеснёт заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я — быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты
Придёшь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной…»
Так он писал темно и вяло

Глава Шестая.
Нравятся вам стихи Ленского или нет, но Пушкин относится к ним откровенно иронически. «Темно и вяло» — рецензия гробовая. Тем более беспощадная, что Ленского вот-вот застрелят. Причём читатель стихов про «раннюю урну» этого ещё не знает, зато Автор точно знает, что Ленскому осталось смерти ждать недолго — 9 строф.
…В «Онегине» есть незаметная строфа; можно сказать, лишняя. Знаменитые чтецы её, конечно, произносят (куда денешься), но — впроброс, влёгкую. Там ни Тани, ни Онегина; упомянуты лишь персонажи второго плана и один приятель Автора. Тема — стишки.
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо любовью дышет,
Не хладно блещет остротой;
Что ни заметит, ни услышит
Об Ольге, он про то и пишет:
И полны истины живой
Текут элегии рекой.
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поёшь, бог ведает, кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.

Глава Четвёртая.
«Истина живая»? — это у Ленского-то? Пусть он и Языков пишут элегии — нам-то что? В романе/поэме это не более чем детали пейзажа.
«Элегия — лирическое стихотворение, проникнутое грустью; в стихотворной форме передаёт эмоции, философские раздумья».
Энциклопедический словарь.

 

 

Вот, кстати, элегия. Типичная лирично-печально-поэтичная, напечатанная в «Полярной звезде» — альманахе, который с огромным успехом издавали Кондратий Рылеев (повешен) и Александр Бестужев (сослан в Якутск, позже погиб на Кавказе в стычке с горцами); альманах тоже, естественно, пал жертвой восстания Декабристов.
Элегия
Редеет облаков летучая гряда;
Звезда печальная, вечерняя звезда,
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и чёрных скал вершины;
Люблю твой слабый свет в небесной вышине:
Он думы разбудил, уснувшие во мне.
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где всё для сердца мило,
Где стройны тополи в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и тёмный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень —
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.

1820
Какая-то романтическая розовая чепуха, шёпот, робкое дыханье, трели воробья… Сочинил, напомним, Александр Пушкин. А вот его письмо:
Пушкин — Бестужеву
12 января 1824. Одесса
Я на тебя сердит и готов браниться хоть до завтра. Ты напечатал именно те стихи, об которых я просил тебя: ты не знаешь, до какой степени это мне досадно. Ты пишешь, что без трёх последних стихов элегия не имела бы смысла. Велика важность! Я давно уже не сержусь за опечатки, но в старину мне случалось забалтываться стихами, и мне грустно видеть, что со мною поступают, как с умершим, не уважая ни моей воли, ни бедной собственности.
Пушкин пишет Бестужеву про свою «Элегию».«Именно те стихи» — это три последних стиха элегии — три последние строчки, которые Пушкин требовал выбросить при печати, а Бестужев оставил. Но что там такого? Дева во мгле?
…Чёрт возьми! Если б не гневное письмо Бестужеву и не эта мучительная работа, которую вы терпеливо читаете, автор бы так и умер, наизусть зная эти хрестоматийные строки и совершенно не понимая, что там написано.
Для подростков поясним «полуденные волны» — это черноморские. Полуденный — не время суток, а южный, если смотреть, например, из Михайловского или хоть из Ленинграда.
«Я помню твой восход, знакомое светило» — солнце? нет, там вечер, ну значит, луна?
Кого во мгле (на ощупь?) искала дева? Конечно, Пушкина! Но тогда надо «меня искала», а «тебя» это опечатка.«И именем своим подругам называла» — то есть эта дева (положим, Маша) шарит в темноте: где тут Саша? А подругам говорит: «Ищу Машу» — электрического освещения тогда на черноморских набережных не было (да и набережных почти не было), и подруги могли видеть лишь смутную тень, но если она молчит, то поди пойми: женщина ли это или наоборот.
Но как прочтёшь внимательно — так совершенно ясно: вечерняя звезда — Венера; это её восход вспоминает Автор и к ней обращается; и некая юная дева во мгле ищет именно Венеру и (кокетничая) называет её своим именем; а по трём последним строчкам подруги девы поймут, что Пушкин был совсем рядом, — поймут то, чего не знали и не должны были знать. А кто проболтался? Предатель!
Пушкин — Дельвигу
16 ноября 1823. Одесса.
Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь донельзя.
Это письмо к Дельвигу мы уже цитировали, показывая, что Автор сам называл свой «роман» поэмой. Но сейчас нас интересует не определение литературного жанра, а некая семантико-лексическая тонкость. «Забалтываюсь» мы обычно понимаем как многословие, пустословие. Болтун, говорящий много и о чём попало; о том, о сём, а чаще ни о чём (Грибоедов). Заболтался — говорил долго и куда-то опоздал. Либо — сказал чепуху, запутался.
С этим схожа (на первый взгляд) фраза из письма Бестужеву «в старину мне случалось забалтываться стихами».
Но рядом с «болтать» (говорить без умолку) лежит «проболтаться» — выдать секрет. «Болтун — находка для шпиона» — это не тот, кто много говорит, а тот, кто по неосторожности выбалтывает тайну. Из сердитого письма Бестужеву совершенно ясно, какой смысл у пушкинского «забалтывался» — проговорился!
Невинная элегия, чистая лирика. Но из письма видно: Пушкин всерьёз огорчён публикацией. Не опечатками, не качеством стихов, а тем, что одна, всего лишь одна женщина узнает себя и подумает о нём как о негодяе, который ради красного словца, ради успеха у публики обнажил интимную тайну. Чтобы этого не случилось, он и жертвовал смыслом («велика важность!»).
А ведь между сочинением Элегии и её появлением в «Полярной звезде» прошло четыре года! Но, оказывается, ничего не забылось, всё живо.
Вот и разгадка задержек! Вот и вопрос, постоянно мучивший Автора: что делать? — вычёркивать чуть не из каждой строфы для кого-то слишком ясные, слишком откровенные строчки?
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к её ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!..
Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя…
И ножку чувствую в руках…

…Это, видите ли, разные ножки; их тут четыре (минимум три). Вот доказательство:
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных…

 

Елизавета Воронцова 1792 г.р. и Мария Раевская 1804(?) г.р.

 

Если Автор говорит, что больше не хочет «прославлять надменных» — значит, их несколько, и он только что их прославлял. Значит, он не сомневается, что они себя узнают: и та, которая бегала по пляжу, и та, которая сидела верхом, а он держался за стремя; и та, которая…
Дон Гуан (задумчиво).
Бедная Инеза! Как я любил её!
Лепорелло.
Что ж, вслед за ней другие были.
Дон Гуан.
Правда.
Лепорелло.
А живы будем, будут и другие.
Дон Гуан.
И то.

 

Анна Керн 1800 г.р. и Амалия Ризнич 1803 г.р.

 

…Море пред грозою — это там же, на юге; но та, что на пляже, и та, что искала Венеру во мгле, — разве это одна и та же?
«Прославить» и «ославить» тут очень близко. Приятна ли «девам» (и их мужьям, их отцам) такая слава, где прямо сказано, что они не стоят ни любви, ни стихов?.. Прославил Автор своих подруг или невольно ославил, увлечённый восторгом поэзии?

 

Евпраксия Вульф (Зизи) 1809 г.р.

 

Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил её напев?
Чей взор, волнуя вдохновенье,
Умильной лаской наградил
Твоё задумчивое пенье?
Кого твой стих боготворил?»
— И, други, никого, ей-богу!

Некие друзья спрашивают Пушкина, а он отпирается, но разве ж это не признание? Это ж у него толпа любовниц. Или по-вашему «ревнивые девы» — просто знакомые? А ответ Автора: «Никого, ей-богу» — пустая отговорка, старая песня: я это потому пишу, что уж давно я не грешу.

 

Назад: ХLVII. Всё на продажу
Дальше: ХLIХ. Невольник чести