XXXV. Читатель № 1
Во всём слушайтесь внутреннего голоса. Если перестараться или недоусердствовать, несведущие будут смеяться, но знаток опечалится. А мнение знатока должно для вас перевешивать целый театр, полный непосвящённых.
Гамлет. Наставление актёрам.
Один знаток важнее тысячи зрителей? Да. Он важнее, чем сорок тысяч. Это преувеличение? отвратительный снобизм? Нет, это нормальное отношение художника.
Начало «Преступления и наказания» и начало «Мастера и Маргариты» почти одинаковы (роман Булгакова тоже мог бы называться «Преступление и наказание» — там это центральная тема).
«Онегин» начинается с «Мельмота». «На представку» начинается с «Пиковой дамы». «Современная идиллия» начинается с «Горя от ума». «Чайка» Чехова начинается с вопроса «Почему вы всегда ходите в чёрном?» и ответа «Это траур по моей жизни» — а ведь это Мопассан.
Зачем начинать свой рассказ чужой фразой? Зачем Автор наполнил свою поэму таким количеством намёков, понятных лишь немногим друзьям и некоторым подругам? Неужели только для смеха? Зачем тратить силы на то, что заметит и оценит узкий круг знатоков?
История полна высоких ответов на этот земной вопрос.
Мнение одного знатока должно перевешивать целый театр?! Кажется, будто Гамлет преувеличил. Ведь знатоки кассу не делают. Знатоки вообще билеты не покупают, идут по контрамарке. А билеты покупают чаще именно непосвящённые. Шекспир должен бы это понимать.
Он и понимал. Но устами принца сказал то, чему не мог следовать как акционер «Глобуса». Шекспиру, конечно, нужен аншлаг, нужна толпа, но он — устами Гамлета — говорит толпе то, что думает.
И Пушкину нужна была толпа покупателей, он мечтал о больших тиражах. Но вот:
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.
…Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит.
1830
Стихотворение называется «Поэту», но это Автор себе написал, сам себя уговаривал оставаться твёрдым, спокойным, угрюмым и — единственным судьёй своих созданий.
У Монтеня эта мысль высказана короче, выше и печальнее.
Одного человека спросили: зачем он тратит столько усилий на своё искусство, недоступное пониманию большинства людей. Он ответил: «Мне довольно очень немногих. Мне довольно и одного. Мне довольно и ни одного».
Мишель Монтень. Опыты. XXXIX. Об уединении.
Пианист Юрий Розум однажды играл на знаменитом музыкальном фестивале в Рейнгау. Тысяча слушателей: музыканты, меломаны, аристократы, в том числе создательница фестиваля княгиня Васильчикова-Меттерних (по матери Вяземская). Но в зале был Мстислав Ростропович, и его мнение было для Розума неизмеримо важнее всех остальных.
Автору этих строк случилось и самому видеть потрясающую иллюстрацию к заповеди Гамлета.
В ноябре 1984-го в Большом показали оперу «Музыка для живых», гениальное сочинение Канчели в гениальной постановке Роберта Стуруа. Зал Большого — 2500 зрителей — орал от восторга. Пошёл поздравить автора. В директорской ложе стоит Гия Канчели, волнуется. Вдруг входит Иван Семёнович Козловский — великий певец ХХ века — встаёт на колени перед композитором и пытается взять его руку, чтобы… Канчели ахнул, кинулся поднимать старика (Козловскому шёл девятый десяток). Вряд ли Гия Канчели когда-нибудь получал более весомую награду. Его знают десятки, а то и сотни миллионов (музыка к «Мимино», «Не горюй», «Кин-дза-дза»), но мнение одного человека перевесило всех.
Для Гоголя мнение Пушкина было важнее всего остального человечества. Он и после смерти остался для Гоголя главным читателем.
Гоголь — П. А. Плетнёву
16 марта 1837. Рим
Никакой вести хуже нельзя было получить из России. Всё наслаждение моей жизни, всё мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его пред собою. Что скажет он, что заметит он, чему посмеётся, чему изречёт неразрушимое и вечное одобрение своё, вот что меня только занимало и одушевляло мои силы. Тайный трепет невкушаемого на земле удовольствия обнимал мою душу… Боже! Нынешний труд мой, внушённый им, его создание… Я не в силах продолжать его. Несколько раз принимался я за перо — и перо падало из рук моих. Невыразимая тоска!..
Потерю главного читателя Гоголь так и не пережил, надломился.
А для молодого Пушкина главным читателем был Державин. В конце «Онегина», в Восьмой главе, Пушкин написал о себе и своей музе
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.
К тому времени Державин полтора десятка лет лежал в гробу. За это время Пушкина успели благословить тысячи, десятки тысяч, в том числе Жуковский… Но благословение Державина осталось главным. И ода «Вольность», за которую Пушкин получил в награду первую ссылку, — прямое продолжение потрясающей оды Державина «Властителям и судиям».
— Ваш роман прочитали, — заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру.
Булгаков. Мастер и Маргарита.
«Прочитали»? Множественное число здесь означает уважение. Мастер понимает, что сатана говорит о Единственном Читателе. Это Булгаков на бумаге оставил след своей мечты. Роман напечатан быть не мог; мнение цензоров и редакторов ему было отвратительно; что роман выйдет всего-то через четверть века, он не знал и не знал, выйдет ли вообще когда-нибудь. Но вера в Читателя кое-как держала на плаву, без неё работать бы не мог.
