Предполагаем жить.Пушкин. 1834
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
Кто ей внушал и эту нежность,
И слов любезную небрежность…
Я не могу понять. Но вот
Неполный, слабый перевод…
Я Музу резвую привёл
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров:
И к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как вакханочка резвилась,
За чашей пела для гостей,
И молодёжь минувших дней
За нею буйно волочилась,
А я гордился меж друзей
Подругой ветреной моей.
— Вот вам тема, — сказал ему Чарский: — поэт сам избирает предметы для своих песен; толпа не имеет права управлять его вдохновением.Глаза итальянца засверкали, он гордо поднял голову, и пылкие строфы, выражение мгновенного чувства, стройно излетели из уст его… Вот они, вольно переданные одним из наших приятелей со слов, сохранившихся в памяти Чарского.
Поэт идёт: открыты вежды,
Но он не видит никого;
А между тем за край одежды
Прохожий дёргает его…
— Скажи: зачем без цели бродишь?
Едва достиг ты высоты,
И вот уж долу взор низводишь
И низойти стремишься ты.
Стремиться к небу должен гений,
Обязан истинный поэт
Для вдохновенных песнопений
Избрать возвышенный предмет.
— Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несёт,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждёт?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орёл, тяжёл и страшен,
На чахлый пень? Спроси его.
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон
Что хочет, то и носит он —
Орлу подобно, он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона избирает
Кумир для сердца своего.
Итальянец умолк… Чарский молчал, изумлённый и растроганный.
Учёный епископ Холл говорит нам, что нет ничего отвратительнее самовосхваления, и я совершенно с ним согласен. Но с другой стороны, если вам в чём-то удалось достичь совершенства и это обстоятельство рискует остаться незамеченным, — я считаю, что столь же отвратительно лишиться почестей и уйти в могилу, унеся тайну своего искусства.Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена.
И альманахи, и журналы,
Где поученья нам твердят,
Где нынче так меня бранят,
А где такие мадригалы
Себе встречал я иногда:
E sempre bene, господа.
Николай I — Бенкендорфу1830. Санкт-ПетербургВ сегодняшнем номере Пчелы («Северной пчелы») находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина; к этой статье наверное будет продолжение: поэтому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения и, если возможно, запретите его журнал.
…Любовь Татьяны к Онегину описывается жаркими стихами Пушкина. Где умел он найти страстные выражения, которыми изобразил томление первой любви! Как постиг он простоту невинного девичьего сердца, рассказал нам признание Татьяны в ночном её разговоре с нянею и письме к Онегину! Сии стихи, можно сказать, жгут страницы. Здесь видишь, что стихи не стоили ему никакого труда. Заметим, что Поэт наш, как и почти все великие Поэты всех стран и веков…«Северная пчела». № 124. Суббота, октября 15-го 1827.