Книга: Немой Онегин
Назад: ХC. Куда, куда вы удалились?
Дальше: ХCII. Пророчество

ХCI. Сущее несчастие

Не знаете ни дня, ни часа.
Иисус Христос
Да, человек смертен, но это ещё полбеды.
Плохо, что он иногда внезапно смертен.
Воланд
Одна из самых расхожих банальностей: мол, изобразив гибель Ленского на дуэли, Пушкин предсказал свою смерть. Эту пошлость зачем-то повторил умнейший составитель рекордно толстых разъяснений:
Для нашего поэта описание дуэли Ленского и Онегина является предсказанием своей собственной судьбы.
Набоков. Комментарий
Выражение «нашего поэта» тут особенно смешно, если вспомнить, что Набоков писал это в чужом краю, преподавая в Корнелле (США), и свой комментарий оттачивал на тамошних студентках. Что до «предсказания собственной смерти на дуэли» — это просто чепуха.
Дуэль случилась в Шестой главе; она написана в 1826-м. Выходит (если верить в досужие выдумки), Пушкин предсказал свою смерть на дуэли за 11 лет до.
Опасаться мог, предсказывать не стал бы ни за что. Он был жутко суеверен; свято верил в некоторые приметы (что однажды действительно спасло его от каторги, а то и от виселицы, — заяц дважды перебежал дорогу, потом навстречу попался поп; и сидевший в санях Пушкин заорал кучеру: «Поворачивай домой!» — развернулся, отказался от желанной и подготовленной (самовольной!) поездки в Петербург. А иначе, сбежав из ссылки, прибыл бы в точности накануне мятежа, да ещё и прямо на квартиру к Рылееву).
Он совершить мог грозный путь,
Дабы последний раз дохнуть
В виду торжественных трофеев,
Как наш Кутузов иль Нельсон,
Иль в ссылке, как Наполеон,
Иль быть повешен, как Рылеев.

(Напечатать такое было нельзя; слава богу, сохранился черновик.)
…Любимый закадычный душевный друг Пушкина — Павел Нащокин. Жена его оставила воспоминания:
Много говорили о необычайном суеверии Пушкина. Я могу только подтвердить это. С ним и с моим мужем было сущее несчастие. У них существовало великое множество всяких примет. Часто случалось, что, собравшись ехать по неотложному делу, они приказывали отпрягать тройку, уже поданную к подъезду, и откладывали необходимую поездку из-за того, что кто-нибудь из домашних вручал им какую-нибудь забытую вещь, вроде носового платка. В этих случаях они ни шагу не делали из дома до тех пор, пока, по их мнению, не пройдёт определённый срок, за пределами которого зловещая примета теряла силу.
Какая-то знаменитая в то время гадальщица предсказала поэту, что он будет убит «от белой головы». С тех пор Пушкин опасался белокурых. Он сам рассказывал, как, возвращаясь из Бессарабии, в каком-то городе был приглашён на бал к местному губернатору. В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально осматривал поэта, что тот, вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал его убить. «Мне и совестно и неловко было, — говорил поэт, — и, однако, я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул».
Вера Нащокина
Предсказывать свою смерть на дуэли — значило бы (для Пушкина) напророчить себе её, накаркать. Этого он категорически делать не хотел; слишком близко и слишком часто такая смерть ходила рядом. Вот его дуэль № 17.
Погода была ужасная: метель до того была сильна, что в нескольких шагах нельзя было видеть предмета, и к этому довольно морозно… Первый барьер был на шестнадцать шагов: Пушкин стрелял первый и дал промах, Старов тоже промазал и просил зарядить и сдвинуть барьер; Пушкин сказал: «И гораздо лучше, а то холодно». (Это великолепно: давайте скорей убьём друг друга, пока не замёрзли. — А. М.) Предложение секундантов прекратить было обоими отвергнуто. Барьер был определен — на двенадцать шагов, и опять два промаха. Оба противника хотели продолжать, сблизив барьер, но секунданты решительно воспротивились, и так как нельзя было примирить их, то поединок отложен до прекращения метели.
Липранди. Воспоминания
Противником его был человек достойный и всеми уважаемый, — командир егерского полка, Старов, известный в армии своею храбростью в Отечественную войну и в заграничных битвах. Противники два раза принимались стрелять, и, стало быть, вышло четыре промаха; метель с сильным ветром не давала возможности прицелиться. Положили отсрочить поединок. К счастью, он не возобновился. «Я всегда уважал вас, полковник, и потому принял ваш вызов», — сказал Пушкин. — «И хорошо сделали, Александр Сергеевич, — ответил Старов, — я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стоите под пулями, как хорошо пишете».
Бартенев. Пушкин в Южной России
Осенью 1829 года Автор сочинил полусмешной-полупечальный стишок «Дорожные жалобы»:
Не в наследственной берлоге,
Не средь отческих могил,
На большой мне, знать, дороге
Умереть Господь судил,

На каменьях под копытом,
На горе под колесом,
Иль во рву, водой размытом,
Под разобранным мостом.

Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.

Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине…

Если бы осенью 1830-го Пушкин в Болдино помер от холеры, то слова «чума меня подцепит» стали бы предсказанием. И с тех пор все кто попало повторяли бы: вот, мол, за год до… напророчил…
Посмотрите: перечислено 8 (восемь!) вариантов смерти, в том числе редких: под ножом злодея, на горе под колесом и пр. Да ещё два варианта остались в черновике:
Или ночью в грязной луже,
Иль на станции пустой,
Что ещё гораздо хуже —
У смотрителя, больной.

Гораздо хуже — потому что медленно, долго… Видите, всё есть, а дуэли — столь обычной для него — нету. К осени 1829-го позади было 26 дуэлей; некоторые могли стать смертельными. Сколько их ждёт впереди — он знать не мог, но логика говорила: будут. Накликать себе такую смерть — даже в шутку, в стишках — он не захотел.
Забегая вперёд, скажем: Пушкин не искал смерти зимой 1836/1837 — это ещё одна глупая пошлость.

 

Назад: ХC. Куда, куда вы удалились?
Дальше: ХCII. Пророчество