Суздальское или Владимирское (на Клязьме) княжество

Залесская (относительно Киевской Руси) сторона, занимая восточную часть ее владений, соприкасалась на севере с Новгородскими волостями, а с востока и юга была окружена финскими племенами, рассеянными и внутри некоторых ее местностей.

Древнейшие города ее, Ростов и Белоозеро, были сначала поселениями финскими: в Ростове жила меря, в Белоозере весь. Суздаль также именем своим доказывает финское свое происхождение. К ним пришли новгородские словене, может быть, смешанные с варягами, и утвердили над ними свою власть: они стали волостями новгородскими еще в предысторическое время. При Рюрике, приславшем сюда своих мужей, варяжская составная часть населения усилилась и сообщила свой строй всему населению. От Новгорода Ростов и Белоозеро перешли, вероятно, во власть великого князя киевского Олега или Владимира, который посадил в Ростове сына Ярослава. Вероятно, от его имени и построен на Волге город Ярославль. Он был переведен отсюда в Новгород. Ростов же отдан был тогда Св. Борису.

Став великим князем киевским, Ярослав предоставил Залесскую сторону третьему, любимому своему сыну Всеволоду, при его Переяславском княжестве.

Сын Всеволода, Владимир Мономах, ездил часто в эту область для сбора дани и прочих хозяйственных распоряжений, что видно из его поучения, написанного им на пути в Ростов, около 1096 года.

Он посадил в Ростове сына Мстислава, который оттуда переведен был в Новгород.

Место его занял другой сын Владимира, Изяслав, который хотел захватить себе и чужой Муром, принадлежавший к Черниговскому уделу второго Ярославова сына Святослава, но поплатился жизнью за свое корыстолюбие, в сражении со спасшимся сюда Олегом Святославичем, который, в свою очередь, хотел овладеть всей страной и грозил отсюда даже Новгороду. Мстислав новгородский вынудил его отказаться от такого намерения.

Владимир Мономах предоставил здешнюю сторону меньшим своим детям, из которых Юрий, получивший впоследствии прозвание Долгорукого, водворен здесь, кажется, еще прежде Олегова погрома, судя по следующему месту из письма Владимира к Олегу, по кончине Изяслава: «если ты мыслишь на меня лихое, да то ти седить сын твой хрестьный (Мстислав) с малым братом своим, хлеб едучи дедень».

Юрий Владимирович был женат отцом на Аепиной дочери, Осеневой внучке, половецкого князя, 12 января 1108 года.

Мономах в одну из следующих поездок основал здесь город на Клязьме и назвал по своему имени Владимиром, который вскоре получил преимущество перед старшим Суздалем и послужил ступенью к будущему возвышению северо-восточной России над юго-западной, Великороссии над Малороссией.

Из первоначальных действий Юрия летописи сохранили только известие о походе на болгар, знаменитое торговое племя, которое столько пострадало от нашествия Святослава. Юрий возвратился оттуда с богатой добычей, в 1020 г.

При кончине отца в 1125 году, Юрий находился в Киеве, и ему, верно, не хотелось ехать оттуда в свою дикую, лесистую сторону.

При старшем брате Мстиславе он не смел самовольствовать и оставался дома в покое, но при слабом Ярополке он пытался было водвориться в Переяславле, который сначала занял насильственно, выгнав племянника, Всеволода новгородского (1132), а потом выменял на Суздаль, но вскоре вынужден был от него отказаться и уйти восвояси (1134).

Мстиславичи, в свою очередь, хотели было отнять у него Суздаль, и Всеволод Мстиславич, изгнанный им из Переяславля, ходил два раза (1134) войной на Суздаль, намереваясь посадить там брата, Изяслава Мстиславича, остававшегося без волости.

Сражение на Жданой горе (1135) не доставило никакой пользы находникам, несмотря на их победу.

При Всеволоде Ольговиче Юрий не мог предпринять ничего относительно южной Руси, и поход его 1135 года не мог состояться из-за отказа новгородцев, хотя и избравших перед тем к себе его сына Ростислава. Ростислав должен был бежать к отцу (1139).

Юрий рассердился и на обратном пути в Суздаль взял Новый Торг и опустошил пограничные села.

С этих пор суздальские князья начинают притеснять Новгород.

После кончины Всеволода Ольговича, когда стол киевский достался племяннику Изяславу Мстиславичу, Юрий принял деятельное участие в распрях киевских, как союзник северского князя Святослава Ольговича, враждовавшего с великим князем по своим причинам. Юрий надеялся, разумеется, посредством этого союза достать себе вожделенный Киев, захваченный племянником не по праву.

Первый его поход на помощь Святославу Ольговичу (1146) прервался от Козельска, вследствие нападения рязанского князя на его собственные волости, по вызову великого князя Изяслава Мстиславича.

Юрий послал к Святославу на помощь своего сына Ивана, которому северский князь дал Курск с Посемьем.

Дела Святослава, однако же, ухудшались час от часа. Изяслав со своими союзниками Давыдовичами стремительным походом занял его волости, начиная с Новгорода (Северского), и, преследуя по пятам, вынудил спасаться бегством от Карачева в Дедославль и оттуда к Колтеску. Юрий прислал ему сюда тысячу человек дружины белозерской. Святослав хотел идти с ними на Давыдовичей к Изяславлю, как вдруг занемог Иванко Юрьевич. Святослав остался при нем и не отпустил дружины, а Давыдовичи, услышав о полученной им помощи, поручили продолжение враждебных действии вятичам и отправились домой от Дедославля.

Иванко умер в ночь на понедельник, на масленицу, 24 февраля 1147 года.

Наутро приехали два брата его, Борис и Глеб, «сотворили плач велик» и, взяв тело его, повезли в Суздаль к отцу «с жалостию».

Святослав отошел в верховья Оки и стал в Лобыньске; Юрий прислал к нему послов утешать его и сказать: «Не тужи о сыну моем, аще того Бог отъял, а другии ти сын пришлю». Вместе с этим Юрий одарил Святослава, жену его и дружину многими дарами.

Продолжение войны было несомненно.

Юрий хотел ее, чтобы достать себе Киев, Святослав хотел ее, чтобы выручить брата, Давыдовичи хотели ее, чтобы утвердить за собою захваченные вместе Новгород-Северские волости, Изяслав, чтобы покончить с неугомонным врагом.

Весной враждебные действия возобновились: Юрий начал воевать Новгородскую волость, где княжил брат Изяслава, взял Новый Торг и всю Мсту, а Святославу велел воевать Смоленскую волость Ростислава, брата Изяславова, и тот взял люд голяд, в верховьях Протвы. «И тако ополонишася дружина Святославля, сказано в Киевской летописи, и прислав Гюрги и рече: прииди ко мне, брате, в Москов».

Москов, так значится в одном списке летописи, в другом Москова, в третьем Москва! Что за имя? Какое странное! В первый раз только оно здесь послышалось. Не ошибка ли это? Нет, не ошибка: так значится во всех списках летописи. Что же это такое: деревня, село или город? Где находится Москва?

На краю волостей Суздальских, Черниговских, Рязанских и Смоленских, к югу от вышеназванного люда голяди, там, где протекает мелкая речка Москва, берущая начало за Можайском, и принимает в себя другие речки, еще меньшие, Яузу и Неглинную, рассыпано по горам и долинам несколько селений, и в среднем их, на крутом берегу, мелькает деревянный городок, окруженный дремучим бором. Это будущий Кремль, его окружность – это славная Москва.

Князья разъехались на другой день после пира. Что им было делать в пустыне, где случайно привелось встретиться, так сказать, по дороге, на перекрестке своих путей? Юрий узнал, что по особенному ряду братьев Изяслава киевского и Ростислава смоленского против него вооружаются новгородцы и смольняне. Он должен был поспешить назад, чтобы приготовиться для встречи врагов с другой стороны. Осенью, действительно, выступил против него брат великого князя Изяслава Святополк со всей Новгородской землей, но вернулся из-за распутицы от Нового Торга.

Следующий год (1148) Юрий оставался дома, послав на помощь к Святославу сына Глеба. В Суздаль приходил к нему с миром знаменитый новгородский епископ Нифонт, который выпросил захваченных новоторжцев и «гость весь цел» (всех задержанных купцов). Он освятил церковь Св. Богородицы великим освящением, и Юрий оказал ему любовь и уважение, но мира новгородцам не дал.

Юрия постигло в это время еще семейное огорчение. Старший сын его Ростислав ушел от него из Суздаля и обратился к врагу его, великому князю киевскому Изяславу. «Отец меня обидел, сказал он, и не дает мне волости в Суздальской земле; я пришел к тебе – ты старше всех в Владимировых внуках; я хочу потрудиться за Русскую землю и ездить подле тебя». Изяслав принял его и дал ему пять городов.

На зиму Изяслав приходил в Новгород и вместе с новгородцами пошел отсюда воевать Юрьевы волости. Они взяли по Волге шесть городов, опустошили страну до Ярославля и захватили до семи тысяч пленников. Распутица заставила их вернуться. Юрий отплатил немедленно за набег, к чему побудил его в особенности сын его Ростислав, который, по возвращении великого князя Изяслава из волжского похода, был лишен им волостей, по наветам, и с бесчестьем отослан по Днепру к отцу. Он просил прощения у отца и побуждал идти на Киев: «Тебя ждет вся Русская земля и черные клобуки». В негодовании Юрий сказал: «Неужели мне и детям моим нет части в Русской земле». Он собрался со всеми силами и 24 июля 1149 г. выступил на вятичи.

В Ярышеве он имел свидание со Святославом Ольговичем, который опять взял его сторону. На Супое соединились с ним приглашенные половцы.

Ополчение явилось под Переяславлем. Юрий требовал себе Переяславля и уступал Киев. Изяслав не соглашался. Сражение 23 августа кончилось его поражением, и Юрий, к великой его радости, занял киевский стол.

Тотчас и начал он свои распоряжения, предполагая остаться там навсегда и пренебрегая своей Залесской стороной, Суздальским княжеством. Всех сыновей своих он рассажал по киевским городам, Ростислава в Переяславле, Андрея в Вышгороде, Бориса в Белграде, Глеба в Каневе. Суздальское княжество предоставлено было младшему сыну Васильку.

В том же году данники новгородские ходили по смежным с Суздальскими волостями странам: Юрий выслал на них Берладника – была сильная схватка, но суздальцев пало больше.

Недовольный своим успехом, Юрий хотел покончить со своим противником: «Выжену Изяслава, говорил он, и перейму волость его».

Однако же помирился с ним, по совету Владимирка галицкого и сына Андрея, но не исполнил условий касательно возвращения даней новгородских и награбленного товара по переяславскому полку, что послужило вскоре поводом к возобновлению военных действий.

Он выдал тогда свою дочь (1150) за Владимиркова сына Ярослава, своего нового союзника, а другую за Святославова сына Олега.

Изяслав неожиданно приблизился к Киеву. Юрий, не приготовившись его встретить, бежал в городок Остерский. Его выручил из беды Владимирко, но ненадолго. Будучи совершенно разбит за Рутом, бежал за Днепр вместе с детьми, был там осажден неутомимым Изяславом и должен был дать обещание, что не будет искать Киева под Изяславом и Вячеславом, и вернулся в свой Суздаль.

Святослав Ольгович на обратном скорбном пути принял изгнанника с великими почестями.

В следующем году (1152) услышав, что мстительные враги сожгли его Городец, единственную точку опоры на любезном юге, воскликнул: «Они сожгли мой Городец, я им отожгу», и собрался в поход. Повоевав около Чернигова, он должен был вернуться домой, будучи не в силах бороться с подоспевшим на помощь великим князем Изяславом, и оставил верному своему союзнику Святославу Ольговичу сына Василька с 30 человек дружины, а сам через вятичи ушел в Суздаль.

Но его тянуло к Киеву, и он в 1154 году собрался в новый поход с ростовцами, суздальцами, со всеми детьми. По дороге, в вятичах, случился в его войсках конский падеж, и он опять должен был повернуть на Суздаль.

Возвратившись, он услышал о неожиданной смерти непримиримого своего врага, великого князя Изяслава Мстиславича. Недолго думая, он поспешил в путь. По дороге в Смоленск узнает он о кончине старшего брата Вячеслава и о занятии великокняжеского стола черниговским князем Ярославом Давыдовичем.

Отпустив сына Мстислава, за которым приходил епископ Нифонт, в Новгород, он поспешил вперед.

Далее встретил его с поклоном старый друг, Святослав Ольгович северский, а потом в Стародубе и Святослав Всеволодович. Следовательно, все главные князья признали его старшинство.

Остановившись у Моровийска, он послал сказать Изяславу Давыдовичу: «Мне отчина Киев, а не тебе. Ступай домой, в Чернигов». «Избезумился я, отвечал Изяслав, виноват», – и Юрий вступил, наконец, с торжеством в Киев на вербницу в 1155 году, достигнув к старости, семидесяти лет, своей желанной цели.

Он раздал все волости своим детям: Андрею Вышгород, Борису Туров, Глебу Переяславль, Василию Поросье, Мстислав оставался в Новгороде.

Суздальское княжество предназначалось им, вероятно, как и Мономахом, младшим его детям: Михаилу и Всеволоду.

Следует сознаться, что оно обязано Юрию Владимировичу Долгорукому первоначальным своим гражданским устройством. Он основал здесь несколько городов: Переяславль, Юрьев, Дмитров, Москву. Многие церкви остались памятниками его княжения.

Старший сын Андрей не хотел оставаться на юге: недолго прожил он в Вышгороде; как отца тянуло всю жизнь на юг к Киеву, так сыну полюбился север с Владимиром.

Ему надоели, кажется, эти нескончаемые, бесплодные войны за Киев; он посчитал, что его отцу, уже семидесятилетнему, недолго оставалось жить на свете, а после этой близкой смерти Киев ему достаться никак не мог при таком множестве соискателей, из которых иные имели и права гораздо больше, чем он, а именно все старшие двоюродные братья, не говоря об Изяславе Давыдовиче, уже сидевшем на киевском престоле, и о Святославе Ольговиче, имевшем притязания даже прежде Изяслава и Юрия. А там еще издали глядели с жадностью на Киев ретивые дети Изяслава… Борьба с ними со всеми, вместе или поодиночке, притом без права, не предвещала верного успеха, а трудов множество; в Суздальском же княжестве ожидало его владение обширное, почти бесспорное; он родился там, или, по крайней мере, провел лучшие годы жизни, привык к земле, людям и обычаям. Жена его была оттуда родом и предпочитала, разумеется, ту спокойную страну новой, незнакомой, исполненной беспрерывных опасностей; ее братья, Кучковичи, близкие к Андрею, твердили беспрестанно о своей родине и убеждали сестру и зятя туда переселиться.

Как бы то ни было, Андрей, вскоре по водворении в Вышгороде, решил оставить этот удел и в 1155 году, без отчей воли и даже ведома, тайно, ночью, с женой, детьми и двором, отправился на нашу далекую, залесскую сторону, взяв с собой из Руси только древнюю икону Богоматери, икону, которая впоследствии получила такое важное значение в Русской истории и ныне составляет первую Московскую святыню в Успенском соборе под именем Владимирской.

Многими чудесами ознаменовалось путешествие святой иконы, перед которой по всей дороге пелись молебны: там, на Яузе, Андрей послал всадника искать брод, и несчастный вдруг стал невидим в переполнившейся реке. Князь, обвиняя себя в его гибели, обратился с молитвой к Божественной Спутнице, и в то же мгновение утопавший всплыл живой и невредимый; там, на полях Рогожских, взбесившийся конь сбил с себя служителя и затоптал жену священника Николы, которая слезла перед тем со своего воза. Муж пал со слезами перед иконой, и увечная очнулась целой и невредимой. Наконец, не доходя до Владимира, на берегу реки Клязьмы, кони, везшие святую икону, вдруг остановились. Никакими усилиями нельзя было побудить, чтобы они двинулись с места. Перепрягли других, и те стали как вкопанные. Князь Андрей понял, что Владычице не угодно шествовать далее, остановился на этом месте, назвал его Боголюбимым и обещал построить церковь.

Андрей, благополучно совершив путь, водворился во Владимире. Ему было тогда под пятьдесят лет.

Ростовцы и суздальцы посадили Андрея на отчем столе в Ростове и Суздале, «занеже, сказано в летописи, бе любим всеми за премногую его добродетель, юже имеяше к Богу и ко всем сущим под ним». А впрочем, эти княжества, по завещанию Юрия, должны были принадлежать его младшим детям.

Этих последних Андрей вскоре выгнал, вместе с мачехой, второй женой Долгорукого, и ближними мужами отцовскими, «желая быть самовластец всей земли», а может быть, вместе и в исполнение воли избравших его городов. Княгиня, гречанка родом, отправилась в свой родной город Константинополь, и сын ее, Василько, получил себе в удел от императора четыре города по Дунаю.

Десять лет Андрей спокойно прожил в своем княжестве, приводя в порядок хозяйские дела, ладя с соседями, укрепляя силы для будущих действий, строя церкви и украшая зданиями свой стольный город.

В 1158 г. он заложил во Владимире церковь Успения Божией Матери. В 1164 году он соорудил церковь на Золотых воротах, построенных им по образцу и в воспоминание о Ярославовых Золотых воротах в Киеве.

Десятилетнее спокойное княжение его во Владимире было возмущено только ересью Леонтья, епископа, которого он изгнал прежде вместе с братьями, а потом принял в Ростов, вместо Суздаля: Леонтий начал запрещать скоромное в господские праздники, даже в Рождество и Крещение, если они придутся в среду или пятницу. Великий князь просил у него разрешения на мясо от Воскресения до недели Всех Святых. Епископ дозволял только на Святой неделе. Произошла «великая тяжа между духовными» перед князем и всеми людьми. Суздальский епископ Феодор доказывал Леонтию неосновательность его заповеди, но тот не хотел слушать и уехал за решением в Царьград. На Дунае, в ставке императора Мануила, в присутствии послов суздальского, черниговского, переяславского, киевского решено было, к удовольствию князя Андрея, болгарским святителем Адрианом, это важное прение, растревожившее весь русский православный мир. Леонтий, однако, не был убежден и противоречил столь дерзко, что вельможи греческие хотели утопить его в Дунае (1164).

В делах южной Руси Андрей не принимал во все это время никакого участия, если только мы исключим малую помощь, посланную им в 1160 году, с сыном Изяславом, по просьбе союзника его Изяслава Давыдовича, для его племянника, князя вщижского, Святослава Владимировича, за которого выдал свою сво2ю. Но он готовился к действиям.

Соседние князья, рязанские, муромские, смоленские, полоцкие, так или иначе, признали над собой волю Андрея, и во всех следующих его предприятиях находились в числе его воинов.

Первым предметом его замыслов был Новгород, богатое и сильное, не подверженное разделению и междоусобиям, цветущее торговлей княжество, с которого он не спускал глаз с самого своего водворения во Владимире.

Андрей еще тогда (1160) послал сказать новгородцам: «Ведомо вам буди, что я хочу искать Новагорода добром или лихом; целуйте мне крест на том, чтоб иметь меня отцом себе, а мне желать вам добра». «С тех пор, замечает летописец, начали новгородцы мястися и часто творить веча». Почуяло их сердце, что заходит на них от близкого Владимира туча, какой не видывали они еще от далекой Киевской Руси, и что придется им когда-то потерять свою дорогую волю. Андрей, сказав это слово, сделал первый шаг к Новгороду, проложив дорогу, по которой неукоснительно пошли его преемники, князья владимирские, а затем московские, и с которой Ивану Третьему осталось ступить только один шаг, уже последний, до Святой Софии.

В следующем году, чтобы умилостивить Андрея, новгородцы прислали просить у него сына. Сына он почему-то не давал, а предлагал брата, от которого те отказывались, ибо он уже княжил у них и не угодил им; тогда он дал племянника Мстислава Ростиславича, разумеется, на условиях, на каких хотел, или, как говорилось тогда, «на всей воле своей» (1160).

Но вскоре переменил свое решение и вывел племянника из Новгорода, договорившись со своим старшим двоюродным братом, великим князем киевским, Ростиславом Мстиславичем, который прислал туда своего сына Святослава, не без особых выгод для Андрея, уступая ему, кажется, Двинскую дань (1161).

Святослав жил у них долго, но, наконец, они рассорились. Новгородцы, по старой привычке, указали ему путь от себя, поцеловав Святую Богородицу, «яко не хотети его». Андрей заступился за Святослава, как за своего союзника, и отправил к нему помощь на Волгу, куда тот удалился. Изгнанный князь сжег Новый Торг, а прочие союзники, смольняне и полочане, по воле князя Андрея, Великие Луки.

Они ходили было к Русе, но, не дойдя, вернулись, когда услышали о приготовленной встрече (1167). Новгородцы избрали к себе на стол сына великого князя киевского Мстислава Изяславича, Романа. Союзники перехватили послов и заняли все пути, чтобы до него не могло дойти никакой вести о происходившем. Андрей, «силою местяче» (насильно помещая) на стол новгородский своего ставленника, говорил новгородцам: «Нет вам другого князя, кроме Святослава», и новгородцы, не привыкшие к такому языку, возмутились, убили посадника и других чиновников, державших сторону изгнанного князя, и настаивали на своем выборе. Новые послы, с Даньславом Лазутиничем, успели пробраться окольными дорогами, мимо всех засад, в Киев и привезли, наконец, князя, которого новгородцы ожидали от Семена дня до Велика, сидя с одним посадником Якуном (1168). Новгородцы обрадовались, но Андрей вознегодовал на них за упорство и ослушание, вознегодовал еще более на киевского Мстислава, как тот осмелился, вопреки ему, дать сына строптивому городу.

Он решил наказать и Мстислава, и Новгород, и начать с первого, которого не любил издавна. Ему досадно было, что этот младший князь, хотя и по условию со старшими, занял великое княжество Киевское, к которому сам он, Андрей, по праву был ближе сына Изяславова. Прочие русские князья также завидовали ему, начали сноситься речами на него с Андреем и утвердились крестом между собой.

Многочисленная рать собралась по зову Андрея. К полкам ростовским, суздальским, владимирским, со старшим сыном его Мстиславом, присоединились Роман из Смоленска, Глеб из Переяславля, Олег Святославич и брат его Игорь черниговские, Владимир из Дорогобужа, Рюрик из Вручего, Давыд из Вышгорода, брат его Мстислав, брат Андрея Всеволод Георгиевич, племянник Мстислав Ростиславич, всего 11 князей. Главным воеводой послан был Борис Жидиславич. Сам Андрей не пошел, уверенный, что дело обойдется успешно и без него.

Все полки собрались в Вышгороде и на второй неделе поста осадили Киев. Мстислав затворился и отчаянно бился из города. Помощников у него не было никого, кроме торков и берендеев, и те «льстили под ним». Три дня приступали полки, и собственная дружина его ослабела. «Что, Князь, стоишь, говорили ему, нам их не перемочи». Мстислав не мог противиться долее: с четвертого приступа город был взят, и Мстислав вынужден был оставить Киев. Бастеева чадь погналась к Василеву, стреляя в плечи ему, и захватила многих из его дружины: Дмитра хороброго, Олекса дворского, Сбыслава Жирославича, Ивана Творимирича, Рода, тиуна его, и многих других. За Уновью Мстислав соединился с братом Ярославом, и оба поспешили в свой Владимир (Волынский), а жена его и дети достались в плен победителям.

Киев был взят в марте, на второй неделе поста (1169).

Мстислав, разумеется, по мысли и воле своего отца, посадил в Киеве дядю Глеба Юрьевича; никто не смел противиться, хотя и были еще двое старших двоюродных братьев. Слабые, они радовались, что, по крайней мере, у Мстислава Киев был отнят. Сын Андрея возвратился во Владимир с великой честью и славой.

Отец его был очень доволен, исполнив свое желание – примерно наказать ослушника и принять в свое распоряжение древнюю русскую столицу. Брать ее себе он не думал, навсегда утвердив местопребывание в любезном ему Владимире.

Теперь дошел черед до Новгорода. Летописцы разделяют негодование Андрея: им всем было как будто оскорбительно, зачем новгородцы живут не как прочие и могут распоряжаться князьями по своему усмотрению. «Нельзя, говорят они, оправдывать новгородцев тем, что они освобождены прадедами князей наших. Пусть это так, но разве передние князи велели им переступать крест и соромлять своих внуков или правнуков, целовать им крест и после изменять присяге? Злое неверствие в них вкоренилось. До которых пор Богу терпеть над ними! Вот и навел он наказание на них рукою благоверного князя Андрея».

Новгородцы, между тем, успели сходить с молодым своим князем на волости союзников Андрея, Полоцкие и Смоленские, пожгли и разорили их. Данник их, Даньслав Лазутинич, тот, который ходил в Киев за Романом, послан был с дружиной, «по сту мужей от конца», за Волок собирать дань с Двинской области, предавшейся Андрею, и разбил суздальский полк, что выслан был к нему навстречу, взял всю дань, а с суздальских смердов другую.

Новые причины гнева Андрея, который не любил прощать обид. Давно уже он кликнул клич, и собрались у него полки ростовские, суздальские и владимирские; князь рязанский прислал к нему сына с полком; князь муромский прислал сына с полком. «Толико бысть множество вой, говорит летописец, что и числа их нетуть». Андрей поручил их опять сыну своему Мстиславу, победителю Киева, и главным воеводой назначил прежнего, Бориса Жидиславича.

Лишь только вступила рать в пределы новгородские, как и начала предавать все огню и мечу; жгли села, убивали людей, пленили жен и детей, похищали имение. На пространстве трехсот верст все было разорено и опустошено.

Новгородцы решили у себя защищаться и бились так успешно, что вся осаждающая рать предалась поспешному бегству (1170).

Андрей не достиг своей цели, рать его была разбита, он, казалось, должен был уступить, – но нет, побежденный, он все-таки остался победителем, и уступили новгородцы, а не он. Сила его уже не зависела от случайностей: новгородцы вскоре должны были указать путь от себя своему храброму защитнику, князю Роману, и прислали к Андрею просить его о мире и князе. Ужасная дороговизна возникла у них вследствие разорения, недостатка в подвозе из соседних, Андрею подчиненных, областей или неурожая.

Андрей, довольный их покорностью, дал им Рюрика, брата умершего, между тем, Святослава Ростиславича, из-за которого он начал войну (1171).

Между тем, не стало в Киеве брата Андрея, Глеба (1172). Ростиславичи, княжившие в городах окружных, соблюдая свои выгоды, осмелились без ведома Андрея призвать на великое княжение Владимира Мстиславича из Дорогобужа, действительно старшего из потомков Мономаха. Андрей приказал Владимиру идти вон из Киева назад в Дорогобуж, а Роману приказал идти из Смоленска в Киев, послав сказать Ростиславичам: «Вы нарекли меня отцом, и я хочу вам добра; я даю Киев вашему брату Роману». Роман смоленский, по слову Андрееву, пришел в Киев, а Владимир, между тем, умер (1172).

Новгородцы, прогнавшие своего Рюрика, который начал было действовать не согласно с Андреем, отняв посадничество от преданного ему Жирослава, опять просили себе князя у него. Андрей сначала прислал посадничать того же Жирослава, прибежавшего от Рюрика под его покровительство, а потом дал своего младшего сына, Георгия (1172). Новгородцы слушались его во всем, и сам архиепископ Иоанн, который столько прославился во время последней осады города, приходил к нему во Владимир.

Но вдруг один нечаянный слух нарушил его спокойствие: ему сказали, что брат его Глеб в Киеве умер не своей, а насильственной смертью, изведенный киевскими боярами, и он потребовал их у Ростиславичей: «Выдайте мне Григоря Хотовича, Степанца и Олексу Святославця, – это враги всем нам». Ростиславичи не хотели их выдать, и отпустили Григоря от себя. Рассерженный Андрей прислал сказать Роману: «Ты не ходишь в моей воле с братьею своею – иди же из Киева, а Давыд из Вышгорода, Мстислав из Белгорода. Ступайте в Смоленск и там делитесь между собою. Киев я отдаю брату Михалку».

Так был силен Андрей, что одного своего слова он считал достаточным, чтобы выслать многих князей из их княжеств и произвести совершенно новое между ними размещение.

И этого слова было, в самом деле, достаточно: Роман, услышав его, собрался и беспрекословно выехал из Киева, а Рюрик, Давыд и Мстислав огорчились и решили попытаться, не успеют ли переменить гнева на милость. Они послали сказать Андрею: «Брат! Правда, мы нарекли тебя отцом своим, целовали крест тебе и стоим в крестном целовании, хотяче добра тебе, а ты брата нашего Романа вывел из Киева и нам кажешь путь из Русской земли, без всякой со стороны нашей вины. Но Бог и сила крестная над всеми!»

Андрей не давал им никакого ответа.

Между тем, Михалко, которому он назначил Киев, не пожелал переезжать туда, а послал младшего брата Всеволода с племянником Ярополком.

Ростиславичи, видя, что им от Андрея надеяться не на что, напали ночью на Киев, захватили Всеволода и его племянника, всех бояр и отдали Киев брату Рюрику, договорившись с Михалком.

Ольговичи черниговские, не терпевшие Ростиславичей, рады были этому случаю и послали своих мужей к Андрею, «поводяче его на ослушников»: «Кто тебе ворог, говорили они, тот и нам ворог; мы готовы с тобою».

Андрей уже и сам «разжегся гневом» и послал Михна мечника с новым приказом в Киев: «Поезжай к Ростиславичам и скажи Рюрику, – пусть он идет в Смоленск к брату в свою отчину; Давыду скажи: пусть идет в Берлад; а Мстиславу скажи: все от него, я не велю ему быть в Русской земле!»

Мстислав, привыкший с юности не бояться никого, кроме Бога, как говорит летописец, выслушав этот грозный приказ, велел перед собою остричь голову и бороду Андрееву послу. «Иди же теперь к своему князю, сказал он, и донеси ему: мы считали его до сих пор отцом себе, по любви; но если он прислал тебя с такими речьми ко мне, не как князю, а как подручнику и простому человеку, то я не хочу знать его. Что умыслил он, пусть и делает то, а Бог за всем!»

Обруганный, обесчещенный посол явился во Владимир. Когда Андрей увидел его в таком состоянии, остриженного, без бороды, «образ лица его потускнел, говорит летописец, и взострися на рать, и бысть готов».

Все рати собрались на его зов: и ростовцы, и суздальцы, и владимирцы, переяславцы, белозерцы, муромцы, рязанцы. Сами новгородцы пришли с его юным сыном Георгием. Войско Андрей снова поручил испытанному воеводе Борису Жидиславичу и велел ему – Рюрика и Давыда выгнать из своей отчины, «а Мстислава, взявши, не троньте, и приведите ко мне».

Когда ополчение проходило мимо Смоленска, князь Роман выслал сына со своими полками, вынужденный идти против родных братьев из-за страха перед Андреем.

Потом, по дороге, получив приказ, присоединились князья полоцкие, пинский, туровский, городенский; потом Ольговичи с полками черниговским и новгород-северским; наконец, братья Андрея, Михалко и Всеволод, перед тем выпущенные из плена, племянники Ярополк и Мстислав Ростиславичи, Владимир Глебович переяславский.

Все князья и войско остановились у князя черниговского Святослава Всеволодовича, по указу Андрея, для совещания, и потом пошли на Киев.

Киев был уже пуст: Ростиславичи оставили его и разъехались по своим городам: Рюрик затворился в Белгороде, Мстислав в Вышгороде, а Давыд уехал в Галич, просить помощи у тамошнего князя Ярослава.

Князья, заняв оставленный Киев, поспешили к Вышгороду, где засел главный противник Андрея, Мстислав, которого им было велено представить живого суздальскому великому князю. Святослав Всеволодович черниговский, старший между всеми князьями, которых числом было двадцать, отрядил вперед Всеволода Юрьевича и Игоря с младшими князьями. Мстислав не унывал. Увидев подходившую рать, выстроил свои полки и вышел к ней навстречу на болонье. Полки те и другие ждали боя. Стрельцы сшиблись и начали стреляться, гоняясь между собою. Приметив замешательство между своими, Мстислав подскочил к дружине и воскликнул: «Братья, ударим, надеясь на помощь Божью и святых мучеников Бориса и Глеба!» Противники стояли тремя полками: новгородцы и суздальцы, а посередине Всеволод Юрьевич. Мстислав бросился на середину и потоптал ее; а другие ратные, увидя, что противник малочислен, окружили его, и все перемешалось. «И было ужасное смятение, говорит летописец, и стон, и крик, и голоса незнаемые, лом копийный и стук оружьиный; от множества праха не видать ни конников, ни пешцев». Крепко бились враги и разошлись к ночи; впрочем, убитых, к удивлению, оказалось немного, а больше раненых. Таков был бой первого дня на болонье у Мстислава с Всеволодом, Игорем и другими младшими князьями. А наутро пришли все силы, окружили город и начали каждый день ходить на приступ; из города также часто выходили биться. Мстислав держался. Много было в его дружине раненых и убитых добрых мужей, но он не думал сдаваться. Девять недель продолжалась осада.

На десятой неделе пришел на Ростиславичей же Ярослав Изяславич луцкий, со всей Волынской землей, и потребовал себе старейшинства перед Ольговичами, которым Андрей предоставлял Киев. Ольговичи не уступили ему Киева, и строптивый Ярослав вступил в переговоры с Ростиславичами, договорился о Киеве и перешел на их сторону.

Между осаждающими разнесся слух, что на помощь к Ростиславичам идут еще галичане и что черные клобуки готовы перейти на их сторону.

Как бы то ни было, по справедливой или мнимой причине, полки черниговские испугались и, не дождавшись рассвета, бросились через Днепр в великом смятении, так что и удержать их было невозможно, и множество потонуло в реке. За ними последовала и остальная рать суздальская. Мстислав, увидев такое внезапное бегство, «никому не гонящу», выехал из города с дружиной, ударил на стан и взял множество колодников.

Много пота утер он и много мужества показал со своей дружиной, за то и наградил его Бог победой.

Вся сила Андрея со стыдом возвратилась во Владимир. Тяжело было великому князю на старости лет потерпеть такое унижение, но Ростиславичи, – кто бы подумал, – чувствуя его силу, видя, что Киева, переходившего после из рук в руки, от Ярослава луцкого к Святославу черниговскому, получить они не могут без воли и помощи Андреевой, смирились перед ним и послали к нему с повинной головой, просить стольного города русского брату их Роману (1174).

Андрей отвечал: «Подождите, я послал к братьям в Русь. Когда будет весть от них, я дам ответ».

Андрей рассуждал с собой, простить ли Ростиславичей или наказать их и послать на них новую рать, чего требовать от них, или кому отдать Киев, – он рассуждал, а между тем дни, или, лучше, часы его были сочтены, и в темноте ночной точилось уже то острие, которым пресечется завтра нить его жизни.

Старый князь рассердился за что-то на одного из Кучковичей, своего шурина, который находился всегда при нем со времени его женитьбы, провожал его в Киев, уговорил переселиться оттуда в Суздальские области и пользовался особенной его милостью. Он велел взять виновного и казнить. Брат его Яким, услышав о таком приказе, передал его своим родным, и все вспыхнули злобой. В пятницу, накануне Петра и Павла, после обедни, собрались они у Петра, Кучкова зятя, позвав к себе и других княжеских слуг – Анбала ключника, Ефрема Моизовича и прочих, человек двадцать. Яким начал: «Нельзя нам стерпеть этого: князь казнит ныне одного, а завтра доберется, пожалуй, и до нас. Добра ждать нечего. Надо же подумать о себе…» Все согласились с ним и, нисколько не откладывая, решили на другую ночь убить своего кормильца и господина.

Злодеи напали на князя. Андрей стал бороться и повалил одного на землю, а другой, думая, что повален князь, в темноте ударил мечом товарища и убил. Тот закричал; прочие, ждавшие в сенях, прибежали на крик, как звери свирепые, и напали все на князя. Он все еще оборонялся, потому что был силен. Они били его мечами и саблями, кололи копьями и, наконец, думая, что он уже испустил дух, поспешно схватили труп своего сообщника и выбежали, а Андрей был еще жив. Очнувшись от ударов, но все еще без полной памяти, он побежал за убийцами и громко стонал от боли. Те услышали голос и вернулись. Андрей спрятался под сенями за столпом всходным. «Где он?» – спрашивали убийцы в испуге друг у друга. «Кажется, сказал один, он сошел с сеней вниз». «Посмотрите там, где мы его били», сказал другой. Некоторые побежали наверх и тотчас воротились, принеся в ответ, что там его нет. «Мы пропали», кричали прочие. «Огня!» Засветили огонь, зажгли свечи и пошли со свечами в спальню, а оттуда уже по следам крови нашли под столпом несчастного Андрея, который, увидев их приближение, успел только обратиться с молитвой к Богу о грехах своих. Они поразили его мечами, а Петр отсек ему правую руку.

Горожане боголюбские, проснувшись, ждали праздничного благовеста к обедне, чтобы идти в церковь, как услышали, что князь убит. Они изумились и не знали, что делать. Страх объял всех. Ждали, что будет. Вступиться в дело было некому: его последний сын княжил в Новгороде, братья – на Руси, знатные люди сами участвовали в заговоре.

Потомство Андрея пресеклось. Два старших сына, слуги его побед, Изяслав и Мстислав, умерли еще при его жизни. Внука, Мстиславова сына, Василия, след пропал в летописях, где записано только его рождение и кончина. Младшего сына, Георгия, новгородцы тотчас после смерти Андрея выгнали от себя, и он, по какому-то удивительному стечению случайностей, очутился в Грузии, супругом знаменитой царицы Тамары, славной своими победами и любовью к истории, стихотворству, просвещению, и потом, изгнанный, скончался неизвестно где.

Узнав о княжей смерти, ростовцы и суздальцы, переяславцы и вся дружина, от мала и до велика, съехались во Владимир и думали на вече: «Князь наш убит, а детей у него нет, – один сынок мал в Новгороде, – братья его в Руси. Кого же нам взять к себе в князья?» Рязанские послы, Дедилец и Борис, указывали на братьев своей княгини. «В самом деле так, рассудили думцы, рязанские князья, что муромские, у нас в соседстве: они могут пойти ратью на нас, пока нет князя. Пошлем лучше к Глебу и скажем: князя нашего Бог поял, и мы хотим твоих шурьев, Ростиславичей, Мстислава и Ярополка».

Эти князья были племянниками Андрея, – сыновья старшего брата Ростислава. Избирая их, граждане преступали, как прежде, при избрании Андрея, свое крестное целование Юрию на младших его детях.

Все утвердились Святой Богородицей и послали сказать Глебу: «Тебе твоя шурина, а наша князя, шлем к тебе послов и просим, ты приставь к ним своих, и пусть едут вместе за нашими князьями».

Глебу было очень лестно, что оказывают ему честь и хотят его шуринов: он исполнил желание суздальцев.

Послы нашли избранных, вместе с их дядями Юрьевичами, младшими братьями Андрея, в Чернигове, и сказали молодым князьям: «Ваш отец добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других мы не хотим». Мстислав и Ярополк отвечали: «Спасибо дружине, что не забывает любви отца нашего». Посоветовавшись между собой, под влиянием Святослава черниговского, который был им покровителем, они сказали дядям: «Либо лихо, либо добро всем нам, а пошлемте все четверо вместе». И, утвердясь между собой перед святым крестом, у черниговского епископа Антония, они поехали – Юрьевича два и Ростиславича два, Михалку, по соглашению, «держащу старейшинство».

Двое отправились вперед – Михалко Юрьевич и Ярополк Ростиславич, – и прибыли в Москву, перепутье между старой Русью и новой, Малой и Великой.

Ростовцы, услышав, что кроме избранных ими князей едут еще двое дядей, вознегодовали, и велели Ярополку продолжать путь одному, а Михалку пождать. Ярополк уехал от него тайно в Переяславль.

Михалко, лишь только узнал о его отъезде, как и сам поехал во Владимир и был принят владимирцами.

Ростовцы, поцеловавшие крест Ярополку, взволновались, как те смели принять князя к себе вопреки их решению. «Это холопы наши каменщики, кричали они, мы сожжем их и посадим у них опять посадника. Владимир пригород наш». Владимирцы не могли сносить такой обиды и решили стоять на своем, хотя их дружина, в числе полутора тысяч, вышла еще прежде навстречу к князьям, и в Переяславле должна была целовать крест Ярополку, вместе с прочими. Когда те пришли с рязанцами и муромцами принудить их силой к покорности, они затворились в городе и начали биться. Семь недель продолжалась осада, и князья не могли одолеть города. Но голод изменил дело. Они сказали Михаилу: «Мирись или промышляй о себе». «Делать нечего, отвечал сын Юрия, не погибать же вам из-за меня», и, простясь с ними, уехал в Русь.

Ярополк и Мстислав, утвердясь крестным целованием с жителями, чтобы не делать им никакого зла, вступили в город. Владимирцы не имели, впрочем, ничего против этих князей, замечает летописец, но не хотели только поддаться ростовцам, которые хвалились перед ними беспрестанно: «Мы старшие, что нам любо, то и сотворим».

Князья утешили их и разделили между собою волости: Мстислав сел в Ростове, а Ярополк во Владимире. Сына Мстиславова приняли к себе новгородцы.

Но они усидели недолго… Раздав посадничества русским детским, которые начали притеснять народ продажами и вирами, князья возбудили против себя общее неудовольствие. Они были молоды и слушали своих бояр, а бояре учили взимать большие дани. Даже из соборной церкви они взяли серебро и золото, отняли город и дани. Владимирцы вышли из терпения. «Мы вольные люди, говорили они, прияли сами князей к себе, а они поступают как будто не в своей волости, не рядят, а грабят; грабят не только волость, но и церкви. А промышляйте, братья!» Владимирцы, впрочем, послали сначала к ростовцам и суздальцам сказать о своей обиде. Те на словах были за них, а делом были далече, и бояре крепко держались князей. Но владимирцы стояли твердо и послали прямо в Чернигов звать к себе Михаила: «Ты старший в братье своей, иди к нам. Если ростовцы и суздальцы из-за тебя замыслят что-нибудь на нас, то как с ними Бог даст и Святая Богородица!»

Михалко и его брат Всеволод отправились, черниговский князь Святослав дал им сына Владимира с полком. «Михалка уя болезнь велика на Свине; его понесли на носилках, еле жива, и так донесли до Кучкова, рекше до Москвы». Здесь князья были встречены владимирцами с Юрием Андреевичем.

Племянники, посоветовавшись со своей дружиной, решили не допускать их до Владимира. Ярополк пошел навстречу с полком своим, преградить им путь, но, к счастью, они разминулись дорогами: Михалко, через силу, держал путь к Владимиру, а Ярополк прибыл в Москву. Тогда он решил повернуть и ударить на Михалка сзади, а Мстислав, которому он дал знать, должен был принять его спереди от Владимира.

Мстислав, получив эту весть от брата, поскакал на Михалка с дружиной, «как на зайцев», и встретил его уже в пяти верстах от Владимира, больного, несомого на носилках. Ростовцы бросились на владимирцев, «как будто съесть их хотели»; но те дружно приняли натиск, отбились и, в свою очередь, ударили с такой силой, что ростовцы не выдержали и, бросив стяг, вынуждены были бежать. Мстислав спасся в Новгород, а Ярополк в Рязань. Сражение происходило почти под Владимиром, и все люди, с духовенством и крестами, вышли после встретить братьев-победителей (1175).

Радость в городе была несказанная. «Ялись за правду мизеннии люди владимирские, говорит летописец, не убоялись двоих князей, бывших в их волости, положили ни во что прещения бояр, семь недель оставались без головы, говоря, либо найдем себе князя Михаила, либо головы свои положим, – и Бог им помог, и увидели они у себя опять князя всея Ростовския земли».

Суздальцы прислали сказать Михалку: «Мы, князь, на полку том не были с Мстиславом, а были с ним только бояре; ты лиха на нас за то не держи и приезжай к нам».

Михалко поехал в Суздаль, а из Суздаля в Ростов, и «сотворил везде людям наряд», утвердился крестным целованием и приял честь со многими дарами от ростовцев.

Посадив своего брата Всеволода в Переяславле, он ходил к Рязани войной на Глеба; но Глеб умилостивил его, признав себя виноватым и обещая вернуть все до золотника, что взял у своих шуринов, равно как и образ Божией Матери. Михалко жил недолго: он умер через несколько месяцев (1176). Владимирцы поцеловали крест младшему его брату, Всеволоду, а ростовцы вернулись к своей прежней думе. Они послали за Мстиславом в Новгород известить, что Михалко умер и что они не хотят никого, кроме него.

Мстислав приехал в Ростов и, собрав ростовцев, бояр и гридьбу, пасынков и всю дружину, пошел к Владимиру.

Всеволод вышел навстречу с остальными боярами и послал сказать ему: «Брат, тебя привела старейшая дружина, ростовцы, а меня привели владимирцы. Я останусь во Владимире, а ты ступай в Ростов, и мы оттуда возьмем мир. Суздаль же пусть останется пока у нас общим: кого похотят они, тот и будет им князь».

Мстислав выслушал эту речь и согласился, но бояре сказали ему: «Хоть бы ты дал ему мир, но мы не даем». Особенно восставали Матьяш Бутович, Добрыня Долгий и другие злые люди. Мстислав их послушался.

Всеволод передал, между тем, переяславцам свои переговоры, и те ему отвечали: «Ну что же, князь, ты хочешь ему добра, а он ловит твоей головы. Стой крепко».

Соперники сразились на Юрьевском поле, и Всеволод победил: Мстислав бежал, Добрыня Долгий, Иванко Степанович убиты, множество ростовцев и бояр взяты в плен. Владимирцы повязали пленников, взяли их села, погнали скот и коней во Владимир.

Мстислав бежал в Ростов, а из Ростова в Новгород, но новгородцы уже не приняли его: «Ты, князь, сказали они ему, ударил пятою Новгород и ушел к ростовцам с их подговору, на дядю своего Михалка, – ну вот, Михалка Бог взял, а Всеволода Бог рассудил с тобой: что же тебе делать у нас?»

Мстислав обратился тогда к зятю, Глебу рязанскому, и старался склонить его на свою сторону. Тот пришел на Москву и сжег ее. Всеволод хотел было сам тотчас напасть на него, но был удержан новгородцами, Милонежковой чадью, которые советовали ему дождаться их помощи, и возвратился во Владимир. Зимой, получив помощь из Руси от Святослава Всеволодовича и от племянника Глеба из Переяславля, он пошел к Рязани. Уже когда был в Коломне, пришла к нему весть, что Глеб с половцами пришел другим путем к Владимиру, пожег села боярские, а жен, детей и товар отдал поганым, запалил многие церкви.

Всеволод вернулся от Коломны и нашел Глеба на Колокше, с половцами и полоном. Они стояли друг против друга месяц, потому что нельзя было перейти реки по льду. Наконец, Всеволод решил дать бой и на масленице «пустил возы» на Глебову сторону реки. Рязанский князь отправил людей с Мстиславом на возы, а сам с сыновьями и Ярополком перешел Колокшу ко Всеволоду, на Прускову гору. Между тем, Мстиславу не удалось около возов, к которым Всеволод прислал на помощь дружину с переяславцами: он не выдержал и бежал. Глеб, увидев его бегство, заколебался, постоял немного и также бежал. Всеволод погнался за ними, убивая и пленяя. Тогда взяли самого Глеба, его сына Романа, шурина Мстислава Ростиславича, всю его дружину, всех его думцев. Здесь попался и Борис Жидиславич, знаменитый воевода Андрея, Дедилец, Ольстин и множество других. Половцы все были избиты оружием.

Всеволод вернулся во Владимир с победой и славой. Князь рязанский, бояре и дружина были приведены пленниками, а свои освобождены. Новая радость во Владимире.

На третий день случился мятеж: встали бояре и купцы и приступили к Всеволоду. «Князь, мы хотим добра тебе и кладем за тебя свои головы, а ты держишь ворогов своих на свободе: вороги твои и наши, – суздальцы и ростовцы. Либо казни их, либо слепи, либо отдай нам». Всеволоду не хотелось поступить так жестоко, и он, для успокоения мятежа, посадил колодников в темницу, а между тем послал в Рязань за другим соперником, Ярополком: «У вас мой ворог, отдайте его, не то приду к вам».

Рязанцы подумали: «Князь наш и братья наши погибли из-за чужого князя», и согласились: поехали в Воронеж, взяли там Ярополка и выдали руками Всеволоду. Тот велел посадить его вместе с прочими.

Между тем, Глебова жена молилась о своем муже. Мстислав новгородский, зять Глеба, убеждал Святослава Всеволодовича, союзника Всеволодова, вступиться за Ростиславичей: князь черниговский прислал епископа Ефрема и игумена к владимирскому князю ходатайствовать за пленников и просить их в Русь. Но Глеб сам не согласился и сказал: «Лучше здесь умру, а не пойду». Он в самом деле вскоре умер, а Роман, сын его, был, наконец, по долгом молении, за крестом, отпущен. Освобождены из темницы были и Ростиславичи, будто ослепленные.

Таким образом, брат Андрея, великий князь суздальский Всеволод, освободился от всех своих врагов, и сила Андрея, расточавшаяся по его смерти, собралась, хоть частично, опять в одной руке (1177).

Последний сын князя Юрия Владимировича Долгорукого, от второй жены его, гречанки родом, и, следовательно, младший почти из всех многочисленных внуков Мономаха, – тот, кому предназначено было судьбой продолжить дело Андрея, возвеличить Владимирское княжество, утвердить средоточие будущего государства на севере, быть главой всех действующих лиц своего времени, наконец, стать прародителем славнейшей ветви Рюрикова дома, князей северных, – владимирских, суздальских, ростовских, нижегородских, тверских, московских, а через этих последних и всех царей русских, до Феодора Иоанновича включительно, – Всеволод начал свое долгое и многозначительное поприще очень несчастливо, тихо и бедно.

Оставшись ребенком после отца, умершего на киевском, любезном для него, столе в 1157 году и завещавшего еще прежде младшим детям Суздальское княжество, он возвратился было с матерью в свою отчину, но вскоре, через пять лет (1162), был изгнан старшим братом Андреем Боголюбским, который уже давно там водворился (с 1155 г.) и не хотел делить власти ни с кем из своих родственников.

В Грецию, отчизну печальной вдовы, удалилось осиротелое и обездоленное семейство, и император Мануил Комнин дал старшему из них брату Васильку один фракийский город во владение.

Неизвестно, сколько времени продолжалось изгнание. В 1169 году мы видим Юрьевичей, уже возмужавших, на Руси. Они примирились со своим гонителем, великим князем суздальским, и служили ему против великого князя киевского, Мстислава Изяславича. Вероятно, они получили себе за то какие-нибудь уделы, после того как Киев поступил в распоряжение Андрея.

В его новой войне с Ростиславичами за Киев братья опять находятся в составе его войска: нашему Всеволоду, как младшему между всеми участвовавшими князьями, довелось начать первое сражение под Вышгородом и получить урок в ратном деле от храбрейшего воителя того времени, Мстислава храброго, – урок, принятый, впрочем, с честью.

После поражения Андреевой рати младшие Юрьевичи остались на юге едва ли не без пристанища. Со смертью Андрея, их главного прежде притеснителя, наступил для них, казалось, счастливый случай вернуться на родину и получить отцовское наследие, но граждане сочли себя вправе избрать князя по своей воле, несмотря на свою прежнюю присягу. Последующие происшествия обратились в их пользу, как мы видели выше, и Всеволод избавился благополучно от своих врагов, получил в единственное, бесспорное владение почти всю северную Русь – Владимир, Суздаль, Ростов, Переяславль, Москву, Тверь, Поволжье, Белоозеро, – это была область обширная, сильная, богатая, что касается до естественных произведений, нужных для жизни, не слыхавшая почти никогда об усобицах, не видавшая давно никакого врага, ни своего, ни чужого. Северная Русь со стольным городом Владимиром находилась теперь точно в том положении, в каком была южная – Киев, при первых князьях, следовавших один за другим поодиночке, до Ярослава включительно, и потому имевших время и возможность основать, распространить и усилить свое княжество-государство. Всеволод, подобно им, заступил теперь после кратковременной усобицы, один, место Юрия и Андрея, – и на сорок лет оставался один же на севере, между тем как на юге было уже до ста князей, которые все хотели есть и искали себе хлеба вместе с половцами, вырывая куски друг у друга.

Вот в чем состояла простая тайна северной силы, вот в чем состояла простая тайна владимирского преимущества перед Киевской Русью, дробившейся все мельче и мельче. Здесь случилось быть одному князю, а там число беспрестанно умножилось. Пока сохранялись эти численные отношения, то есть пока здешний князь стоял один лицом к лицу с множеством тамошних князей, до тех пор он мог, если только хотел, иметь значительное влияние на все их дела, даже не отличаясь от природы чрезвычайными способностями, а властолюбивый, высокомерный, деятельный, даровитый, как Андрей, «кольми паче». Всеволод же не уступал старшему брату в доблестях. При самом вступлении на поприще, несмотря на молодость, он выказал много смелости и твердости, равно как и расчетливости, осторожности. Так, во все продолжение своего княжения, умея пользоваться обстоятельствами, не пропуская ни одного случая к каким бы ни было приобретениям, Всеволод, без особенных усилий со своей стороны, без вызова происшествий, становился могущественнее и значительнее с каждым годом.

По счастливому стечению обстоятельств, одним и тем же ударом, которым приобретены были Всеволодом Владимир, Ростов и Суздаль, тем же ударом поражена была и соседняя Рязань, и ему нечего стало опасаться Рязани, как Киев опасался Чернигова.

Подчинив себе Рязань, которая сама беспрестанно подавала ему поводы к участию в ее делах, прибрал к своим рукам Новгород, зависевший от него по своему естественному положению, овладел Переяславлем (Русским) и, возобновив любезный отцовский Городец на Остре, выговорив себе многие города от Киевского княжества, за помощь, без которой южные князья не могли обойтись, пособив удержаться за Днепром Мономаховичам, которые за то должны были признать его своим главой и получить от его руки Киев, приводя в повиновение черниговских Олеговичей, оказывая покровительство Галичу, стеснив соседнее царство Болгарское и нанеся удары не только близкой мордве, но и отдаленным половцам, Всеволод достиг, наконец, цели Андрея и Мономаха, то есть господства, господства в пределах еще более обширных, чем какое было у этих могущественных князей, – казалось, что удельное расстройство прекращается, княжество его вполне готово стать государством, и он сам становится самодержцем; но не станем упреждать событий и передадим их по порядку.

Новгородцам хотелось сбросить с себя непрошеную стеснительную опеку князей суздальских, и они опять приняли изгнанных Всеволодом племянников, Мстислава и Ярополка (ослепление которых было, кажется, мнимое, для народа владимирского или для самого Всеволода), и посадили первого у себя, а второго в Торжке; Ярославу же Мстиславичу, данному им Всеволодом, после первой разлуки с Мстиславом, поручили Волок Ламский, крайний город их владений, близ границ Суздальского княжества. Враги тамошнему князю казались им самыми надежными друзьями, покровителями и защитниками; но Всеволод не мог, даже для самосохранения, оставить их в покое.

Управившись дома, он пошел к Торжку (1177). Жители обещали дань и медлили. Владимирская дружина, привыкшая в последнее время своевольничать, начала роптать: «Мы не целовать их приехали. Они лгут, князь, и Богу, и тебе». Толкнули коней, вскакали в город, зажгли, мужей повязали, а жен, детей, имущество взяли на щит за новгородскую обиду (8 декабря). Ярополк бежал.

Из Торжка, отправив добычу Владимиру, Всеволод обратился к Волоку Ламскому с остальной дружиной. Они взяли город, выручив прежде князя, и сожгли его, но людей не тронули.

Мстислав вскоре умер (20 апреля 1178 г.), и новгородцы посадили у себя бежавшего из Торжка Ярополка.

Всеволод, вернувшись из похода, решил действовать иначе и, как показали следствия, гораздо удачнее, хоть тише и легче: он велел перехватать и рассажать под стражу всех гостей новгородских, торговавших в его волостях. Новгородцы тотчас указали путь Ярополку (1178), чего желал на первый случай Всеволод, но обратились за князем не к нему, а к Роману смоленскому, потом к брату его Мстиславу (1179) и, наконец, к новому врагу Всеволода, великому князю киевскому Святославу Всеволодовичу (1180), который прислал им сына Владимира.

Святослав, старший тогда между всеми князьями русскими, только что получил великое княжество и распоряжался в то же время всеми волостями Ольговичей, следовательно, относительно, был сильнее всех на юге.

Всеволод разошелся с ним по следующему случаю.

Дети несчастного князя Глеба, который дорого заплатил за мгновенную честь, на него возложенную ростовцами и суздальцами, принять от его руки его шуринов на княжение, были выпущены из владимирского плена, в уважение ходатайства многих родственных им князей, разумеется, на условии совершенной покорности, или, как говорилось тогда, на всей воле великого князя суздальского.

Вскоре (1180) они перессорились между собой и подали повод ему утвердить власть над собой еще крепче, прислав к нему жаловаться, младшие на старших: «Ты господин, ты отец (вот уже какой язык послышался на Руси). Брат наш старший Роман отнимает у нас волости, слушая тестя своего Святослава, а к тебе крест целовал и переступил».

Всеволод пошел к Рязани. Суздальские разъезды встретились с рязанскими и обратили их в бегство. Роман бежал не заходя в Рязань, где затворились согласные с ним братья, Игорь и Святослав. А когда Всеволод взял Борисов-Глебов, то смирился перед ним и получил мир. Великий князь суздальский сотворил ряд всей братье, раздав им волости по старейшинству.

Святослав черниговский, некогда благодетель Всеволода в изгнании, не мог снести, разумеется, хладнокровно нанесенного оскорбления. Он пошел мстить за сына. Другой сын его, Владимир, только что избранный новгородцами, вел к нему помощь от Новгорода. Они вышли из Твери, опустошили берега Волги и подступили почти к Переяславлю. На реке Влене, в 40 верстах от города, встретил их Всеволод с полками суздальскими, рязанскими и муромскими. Суздальцы стояли на горах, в пропастях и ломах, так что их нельзя было достать. Всеволод удерживался от сражения. Только однажды он отрядил рязанских князей в стан Святослава, которые произвели было там замешательство, но после вынуждены были отступить. Святослав послал попа своего к Всеволоду: «Брат и сын! много делал я добра тебе и не чаял такого от тебя возмездия; но если ты умыслил уже на меня зло и взял моего сына, то недалеко тебе искать меня: отступи от реки и дай мне путь; я перейду на твою сторону, и Бог нас рассудит. Если же ты не хочешь дать мне пути, то я дам тебе; переезжай сюда, и Бог нас рассудит». Всеволод не отвечал и удерживал посла. Святослав долго дожидался и, наконец, опасаясь оттепели, отошел, спалив по дороге Дмитров. Всеволод не велел гнаться за ним.

Ему надо было управиться с новгородцами, которые опять посадили Ярополка в Новом Торгу, и он тотчас начал воевать Поволжье (1181). Всеволод пришел со своим полком, с муромской и рязанской помощью к городу. Новоторжцы затворились и сидели пять недель. Настал жестокий голод; князь был ранен стрелой, и они должны были сдаться. Город сожжен, жители с женами и детьми отведены в плен, и сам Ярополк с ними, в оковах.

Всеволод, впрочем, скоро помирился с великим князем Святославом. Ему, видно, совестно стало прежних своих отношений; он выпустил Глеба из оков и сватался со старым Святославом, выдав за его младшего сына свою вторую свояченицу (1182).

Новгородцы вынуждены были смириться, после всех своих неудачных опытов, и, указав путь Владимиру Святославичу, просили князя у Всеволода: он дал им своего свояка Ярослава Владимировича (1182), который княжил у них очень долго и был выведен только однажды на краткое время.

Таким образом, домашние и соседние дела устроились как нельзя лучше; новгородцы смирились, Рязань слушалась, южные князья находились в дружбе, и Всеволод, с их помощью, мог предпринять внешний поход на богатых болгар, куда любили ходить и ходили так часто и счастливо Юрий и Андрей.

Ополчение собралось большое (1183). Князья черниговский и смоленский прислали к Всеволоду своих сыновей; все Глебовичи рязанские, муромский князь, соединили с ним свои полки. Окой и Волгой пошли они в землю Болгарскую, стали у Тухчина городка, а на третий двинулись к великому городу, выслав вперед сторожи. К ладьям отряжен был белозерский полк с воеводой Фомой Лазковичем. На пути, при устье Цевцы, наши разъезды увидели полк в поле и сочли его болгарским. Но тотчас пятеро мужей из этого полка явилось к Всеволоду и ударили челом перед ним: «Кланяются тебе, князь, половцы Емяковы, пришли мы воевать болгар с князем болгарским». Всеволод, посоветовавшись с братьями и с дружиной, взял с них клятву половецкую, принял к себе и продолжал путь. Перейдя Черемшан, он выстроил полки и начал думать с дружиной, а Изяслав Глебович, племянник его, взяв копье, пустился к плоту, что болгаре, выйдя из города, учинили твердью. Он гонял их за плот к воротам, копье свое изломал, как вдруг ударило его стрелой сквозь броню под самое сердце, и принесли его свои еле живого. Между тем, другие болгары, из городов Собекуля и Челмаша, пошли в ладьях, а из Торцского на конях, на наши ладьи. Те вышли против, ударили дружно, и болгары побежали. Наши секли их, преследуя, а многие потонули в опрокинувшихся лодках. Великий князь стоял десять дней под городом. Болгары выслали к нему послов с миром, и он, видя брата изнемогающего, дал им мир. Изяслав умер. Всеволод послал коней на мордву, а сам вернулся во Владимир.

Через год (1183) посылал он на болгар воевод своих с городчанами, которые взяли многие села и вернулись с добычей.

Рязанские князья служили ему верно во всех этих походах – и против новгородцев, и против Святослава, и против болгар: они не смели его ослушаться, но вражда между ними не прекращалась, а напротив, возгорелась до такой степени, что старшие – Роман, Игорь, Владимир, искали случая убить младших (1186). Те проведали и начали укреплять свой город Пронск. Старшие пришли с ратью и стали разорять села. Всеволод прислал к ним послов с увещаниями: «Братья, что вы делаете? Не дивно, что поганые воевали прежде нашу землю, а вы теперь ищете сами убить друг друга!» Они же, «восприимше помысл буй», начали злобствовать еще сильнее. Тогда великий князь суздальский прислал осажденным, по их просьбе, триста человек владимирской дружины. Битвы продолжались. Всеволод послал еще свояка своего Ярослава Владимировича да двух муромских князей, и осаждавшие, при этой вести, удалились от города. Тогда один из освобожденных князей, Всеволод, выехал из Пронска навстречу к покровителям в Коломну, объявить им о происшедшем, и оттуда с ними на совет во Владимир, – а старшие, узнав, что Святослав остался в Пронске один, вернулись и возобновили осаду. Они обманули Святослава; Святослав отворил ворота. Братья вошли и отдали город ему, приведя ко кресту, а жену Всеволодову с детьми и что осталось дружины его, бояр, связав, увели в Рязань; имение расхитили, владимирцев, присланных на помощь, пленили.

Великий князь собрал войско и требовал задержанной дружины у Святослава: «Отдай мою дружину добром, как ты взял ее у меня, выбив челом. Если ты помирился со своей братьей, так зачем же держать тебе моих людей. Они ратны, когда ты ратен, а ты мирен, так и они мирны».

Тогда рязанские князья, услышав о его сборе, прислали к нему сказать: «Ты господин, ты отец, ты брат; где твоя обида будет, мы прежде тебя сложим свои головы, а ныне не имей на нас гнева! Мы воевали своего брата, потому что нас не слушает, а тебе кланяемся и мужей твоих отпускаем». Всеволод не слушал их, и уже только в следующем году (1187), в уважение ходатайства черниговского епископа Порфирия и своего епископа Луки, приходившего с мужами черниговскими Всеволодовичей, Святослава и Ярослава, дал Рязани мир, послав туда вместе с этими послами своих послов и освободив пленников. Порфирий справил, однако же, свое посольство не верно, не по-святительски, а как «переветник и лож». Утаяся от прочих послов, он изворочал речь великого князя суздальского перед рязанскими князьями и отошел иным путем в страну свою. Всеволод, узнав об этом, хотел было послать за ним, но оставил, а на Рязань пошел вместе со свояком своим, князем Ярославом Владимировичем, и муромским князем Давыдом Юрьевичем. Всеволод Глебович из Коломны ходил с ними на братьев своих. Переправившись через Оку, они пожгли многие села, «сотворили землю (1186) пусту» и возвратились с большой добычей.

Южные князья начали искать его союза и дружбы. Великий князь киевский Святослав Всеволодович, глава Ольговичей, женил своего племянника Ростислава Ярославича на его дочери Всеславе; деятельнейший из Ростиславичей, сидевший несколько раз на столе великого княжества, Рюрик просил у него дочери, еще восьмилетней, Верхуславы, в замужество за своего старшего сына Ростислава. Богатый и многолюдный поезд явился за ней во Владимир; Рюрик прислал князя Глеба туровского, своего шурина, с женой, тысяцкого Славна с женой, и многих других бояр с женами. С велика дня отправились они из Руси, а на Борисов день (2 мая) отдал им великий князь дочь свою и дал за ней без числа золота и серебра; всех сватов одарил богатыми дарами и отпустил с великой честью. До трех станов проводили горестные отец и мать свое милое детище и простились с ней с горькими слезами, дав ей в провожатые своего близкого родственника, боярина Якова, с женой, и других бояр, снабженных разнообразными дарами для всех новых родственников. На Офросиньин день приведена была невеста в Белгород и принята с честью и любовью, заутра Богослова венчана была у Святых Апостол епископом Максимом. «Сотворил же Рюрик Ростиславу велми сильну свадьбу, ака же несть бывала в Руси, и быша на свадбе князи мнози, за двадцать князей; снохе же своей дал многие дары и город Брагин; Якова же свата и с бояры отпустил в Суздаль с великой честью и дарами многими одарив» (1187).

Слава о силе и значении Всеволода уже тогда распространилась настолько, что немецкий император, к которому спасся бегством из Венгрии галицкий князь Владимир Ярославич, узнав от него, что великий князь суздальский Всеволод ему дядя, принял его с любовью и поручил польскому королю Казимиру добыть ему Галич. Владимир был посажен на стол отца и деда, с обязательством платить императору по две тысячи гривен серебра ежегодно. Он искал, однако же, опоры больше во Всеволоде и прислал сказать ему: «Отче господине! Удержи за мной Галич, а я Божий и твой со всем Галичем, и из твоей воли не выйду». Всеволод послал оповестить всех князей и короля ляшского и привести их к кресту, чтобы они под сестричичем его Галича никогда не искали. Владимир утвердился в своей отчине, и с тех пор никто более не пошел на него (1190).

Точно так же, когда великий князь Святослав киевский хотел было присвоить что-то от Смоленской области, Всеволод вместе с Рюриком убедили его оставить свои притязания, и он послушался.

Святослав, заспорив о пограничных волостях с рязанскими князьями, хотел было вместе со своими братьями идти на них войной и послал к Всеволоду «просячеся у него» на Рязань. Всеволод не изъявил своего согласия, и великий князь киевский возвратился от Карачева (1194).

После смерти Святослава, сначала благодетеля, потом на короткое время противника, а потом союзника и единомышленника Всеволодова, Киев занял Рюрик Ростиславич, сват его, позванный к умиравшему князю и принятый киевлянами (1194 в июле), а Всеволод, тогда уже старший из всех князей, прислал мужей своих посадить его на киевский стол, чего прежде никогда не бывало и чем ясно объявилось его первенство. В делах южной Руси он начал тогда принимать деятельное участие.

Вскоре он вознегодовал на Рюрика и прислал к нему послов сказать: «Вы нарекли меня старшим во Владимировом племени, а ныне ты сел в Киеве и не учинил мне части в Русской земле: раздал области иным младшим, а мне ничего; если так, да то ты, а то Киевская область; кому ты дал ее, с тем и стереги. Я посмотрю, как вы удержите; а мне не надо».

Рюрик был приведен в большое затруднение, потому что города, требуемые себе Всеволодом: Торческ, Триполь, Богуславль, Корсунь, Канев, он отдал своему зятю Роману волынскому, славному сыну Мстислава Изяславича, еще в молодости защитившему Новгород от сильной рати Андрея Боголюбского, и целовал ему крест. Рюрик предложил Всеволоду другую волость, но тот не согласился. Тогда он, после многих советов с дружиной и духовенством, обратился к Роману, объясняя, что им всем нельзя быть без Всеволода, на котором положили они старейшинство всего Владимирова племени, договорился с ним и исполнил Всеволодову волю.

Всеволод тогда дал шурину Романову, а своему зятю, Рюрикову сыну, Ростиславу, Торческ. Роман оскорбился, начал подозревать и примкнул к Ольговичам, подговаривая их на Киев и на своего тестя.

Рюрик послал сказать Всеволоду: «Ты, брат, во Владимировом племени старший. Романко изменил нам. Гадай о Русской земле, о своей чести и о нашей».

Роман смирился, побежденный со своими помощниками Казимировичами – надо было наказать и Ольговичей, которые обнаружили свои виды на Киев.

Рюрик и Всеволод потребовали от них, чтобы они поцеловали крест не искать Киева и Смоленска, отчины их, ни под ними, ни под их детьми: «как разделил дед наш Ярослав по Днепр, а Киев вам не надо». Ольговичи отвечали Всеволоду: «Если ты велишь блюсти Киев под тобою и под сватом твоим Рюриком, то в том стоим; но если ты велишь лишиться его нам отныне навсегда, то мы не угры, не ляхи, но единого деда внуки; при вашем животе не ищем его, а по вас кому Бог даст». Долго они спорили между собой, и много речей было между ними: Всеволод, желая подчинить себе все племя Владимирово, пригрозил, наконец, им войной. Ольговичи испугались и послали мужей своих с игуменом Дионисием к Всеволоду, «кланяючеся и емлючеся ему под всю волю его». Всеволод поверил им и слез с коня, а Ольговичи послали на Давыда Ростиславича к Смоленску и, победив, взяли в плен племянника его Мстислава Романовича. Рюрик звал великого князя владимирского отомстить обиду и стыд (1195).

Всеволод пошел к Чернигову, соединившись с Давыдовичами смоленскими, занял города вятичей. Ярослав выехал к ним навстречу, «стал под лесы своими, засекся от них», а по реке велел разобрать мосты и послал мужей своих сказать им: «Брат и сват! Отчину нашу и хлеб наш ты взял; если ты любишь с нами ряд правый и хочешь в любви с нами быти, то мы любви не бегаем, и на всей воле твоей станем; если же ты умыслил что – все-таки не бежим: как рассудит нас с вами Бог и Святой Спас».

Всеволод начал думать с Давыдом, рязанскими князьями и мужами своими и был расположен помириться, но Давыд стоял идти к Чернигову, по условию с Рюриком, и там заключить мир вместе. Всеволод не послушался и предложил: отпустить свата Мстислава Романовича, Ярополка выгнать из своей земли, от союза с Романом Мстиславичем отказаться. Ярослав соглашался на все, кроме последнего, потому что Роман помог ему против своего тестя Рюрика. Всеволод послал, наконец, мужей своих и сказал ему про волость свою и про детей своих, «а Киева не искать под Рюриком, и Смоленска под Давыдом». Мужи Ярославовы водили к кресту Всеволода, Давыда и рязанских князей, мужи Всеволодовы – Ярослава и всех Ольговичей (1196).

Покончив с Ольговичами, Всеволод известил Рюрика, который был очень недоволен, особенно Романом, оставленным со средствами вредить ему. «Сват, говорил он суздальскому великому князю через присланных мужей, крест целовал ты мне на том, кто мне ворог, то и тебе ворог, и просил у меня части в Русской земле; я дал тебе область лучшую, не от обилья, а отняв у братьи своей и у зятя своего Романа. Он сделался мне ворогом из-за кого, как не из-за тебя. Ты обещал мне сесть на коня и помочь мне, но перевел все лето и зиму ту; ныне сел на коня, да как помог? Свой ряд взял, а про кого была мне и рать, про зятя своего, того дал рядить Ярославу и с волостью, что я же дал ему. Да про кого же я и на коня сажал тебя! С Ольговичами у меня не было никакой обиды, и они Киева подо мной не искали. Недобр я был с ними, потому что с тобой они были недобры. Оттого я воевал с ними и волость свою зажег. А ты ныне не исправил мне того, на чем крест целовал».

Рюрик отнял у Всеволода за то русские города. Но тот скоро отомстил ему, по окончании распри с Новгородом, происшедшей по следующему случаю: собираясь в 1195 году к Чернигову, Всеволод звал новгородцев на помощь, и они явились, огнищане, гридьба и купцы, но были отпущены с честью из Нового Торга, потому что поход не состоялся. Они ободрились, видно, тогда прислать мужей своих к Всеволоду, Мирошку посадника, Бориса Жирославича, Никифора сотского, чтобы пожаловаться на шурина Ярослава, верного и лучшего слугу Всеволода, за притеснения и просить сына.

Всеволод, видно, рассердился, сына не дал, а мужей задержал. Новгородцы присылали за ними к следующем году, но напрасно. Князь велел им идти на Луки, а сам, пойдя в другой раз к Чернигову, взял с собой задержанных мужей.

Новгородцы еще раз явились с просьбами. Всеволод отвечал, чтоб они выбирали себе князя, где хотят, а из мужей отпустил только некоторых. Новгородцы «разгневались», выгнали сами Ярослава и взяли себе князем сына у князя черниговского. Изгнанный Ярослав, между тем, был принят новоторжцами, самыми близкими к мести Всеволодовой, и начал брать дань по всему верху, по Мсте за Волоком. А Всеволод употребил прежнюю меру, оказавшуюся столь действительной: велел ловить новгородцев за Волоком и на всей земле своей и привозить во Владимир, где они ходили, впрочем, на свободе.

Новгородцы опять смирились и, продержав у себя черниговского князя только полгода, вынуждены были исполнить волю Всеволодову и опять просить к себе Ярослава (1197).

Всеволод велел Ярославу прийти из Торжка к себе во Владимир, а новгородским лучшим мужам явиться за ним туда же. Так и было исполнено. Они пришли и взяли его со всей правдой и честью во Владимире, как бы из рук великого князя суздальского, в знамение его верховной власти, а их подчиненности. Всеволод отпустил тогда и всех новгородцев, томившихся у него в неволе, – посадник Мирошка, сидевший два года под стражей, также возвратился в Новгород, к общему удовольствию его сограждан.

Но через год (1199) Всеволоду вздумалось самому вывести Ярослава из Новгорода и посадить там сына. Он велел владыке Мартирию, посаднику Мирошке и лучшим мужам приехать к нему во Владимир за сыном. Разительное доказательство его власти! На озере Серегере архиепископ Мартирий скончался, тело его отвезено было в Новгород к Святой Софии, а посадник Мирошка и лучшие мужи прибыли к Всеволоду и сказали: «Ты господин князь великий Всеволод Юрьевич! Просим у тебя сына княжить Новгороду, зане отчина тебе и дедина Новгород». Всеволод принял послов с великой честью, утвердил честным крестом на всей воле своей и дал им в князья Святослава, еще четырехлетнего младенца, который и приведен был к ним 1 января 1200 года.

Согласившись с посадником, Всеволод дал новгородцам архиепископа Митрофана, который поехал в Киев на поставление в сопровождении новгородских и Всеволодовых мужей.

Наступала пора отомстить Рюрику, который взял перед тем назад города, уступленные им великому князю суздальскому.

Всеволод не спускал глаз с юга, и в 1195 году он прислал тиуна своего Гюрю с людьми создать «град на Городци на Востри» и обновил свою отчину. В 1197 году дал епископа Павла в Переяславль. В 1198 году, по смерти племянника Ярослава Мстиславича в Переяславле Русском, прислал туда княжить своего сына Ярослава, еще отрока, так же как в Новгород младенца Святослава. Теперь у Рюрика с Романом началась новая распря. Всеволод принял сторону Романа, который заставил тестя отказаться от Киева и идти в свой старый Овруч. На киевском столе посажен был тогда именем Всеволодовым и Романом Ингварь Ярославич луцкий (1202). Рюрик хоть взял город (1 января 1204 г.), соединившись с половцами и Ольговичами, но не мог его удержать за собой без согласия Всеволода и удалился в свой Овруч.

Роман, желая оторвать своего тестя от половцев и Ольговичей, взявших тогда его сторону, пришел было к нему мириться во Вручий. «Слися, сказал он, к свату своему великому князю Всеволоду, и я слюся к нему, к своему отцу и господину, и молимся ему, чтоб он отдал тебе Киев опять». Рюрик поверил Роману и поцеловал крест Всеволоду, с сыновьями и братьями.

И Всеволод не помянул зла, достигнув своей цели, то есть получив, может быть, прежние города: он опять отдал Рюрику Киев.

Ольговичи также, при посредстве Романа, который молился за них великому князю, «дабы приял их в любовь», примирились с Всеволодом, и он прислал своего боярина Михаила Борисовича привести их к кресту. Черниговские бояре ездили к Владимиру, и великий князь целовал при них крест. Роман присягнул также. Южная Русь успокоилась хоть ненадолго; Всеволод обратился к северной.

Он решил вывести Святослава, княжившего четыре года, из Новгорода, сказав новгородцам: «По земле вашей ходит рать, а князь ваш, сын мой, Святослав, мал: даю вам старейшего сына своего Константина» (1205).

Отпуская Константина, Всеволод сказал ему: «Сын мой Константин! Бог положил на тебе старейшинство во всей братье твоей и во всей Русской земле, а Новгород Великий имеет старейшинство между всеми княженьями в Русской земле. По имени твоем и хвала твоя. Поезжай в свой город. И я даю тебе старейшинство». Всеволод дал ему меч и крест: «Се буди тебе охранник и помощник, а меч прещенье и спасенье, пасти люди твоих от противных». С этими словами, поцеловав, отпустил его. Все братья его – Георгий, Владимир, Иоанн, бояре отца его, купцы, проводили его с честью великой до реки Шедакши. «От множества людей, говорит летопись, великий был говор, доходящий как будто до неба: все радовались, и, настигшу вечеру, поклонились ему братья его, мужи отца его, послы от братьев, воздавая хвалу великую и простились».

Таким образом, Всеволод стал как бы полным господином Новгорода, и, разумеется, делал, что хотел.

В 1208 году пришел Лазарь, Всеволодов муж, из Владимира, и повелел убить Олексу Сбыславича, – и убили его без вины на Ярославле дворе. Разительное доказательство Всеволодова самоуправства, которое смиренный Новгород должен был вытерпеть беспрекословно. Святая Богородица плакала на другой день у Святого Иакова, замечает летописец.

Вскоре по отбытии Константина мать его, великая княгиня, одержимая жестокой болезнью в продолжение восьми лет, почувствовала приближение кончины и изъявила желание постричься. Великий князь Всеволод, Георгий, его любимый сын, дочь Верхуслава, приехавшая из Киева погостить у родителей, епископ Иоанн и Симон игумен, отец ее духовный, все бояре и боярыни, духовенство и горожане проводили ее до монастыря, ею основанного, со многими слезами, «зане бяше до всех преизлиха добра». Великая княгиня наречена в монастыре Марией, и, прожив только восемнадцать дней, была погребена там, оплаканная семейством и городом.

Между тем, на юге произошли перемены: Роман, целовавший крест вместе с прочими князьями, не только выгнал Рюрика, но и постриг его. Вскоре он погиб в походе на ляхов (1205), и Рюрик сел на киевский стол, но тут явился ему новый враг, Всеволод черниговский, сын Святослава, который, унаследовав Чернигов после Игоря Святославича, принялся за воплощение мысли, занимавшей некоторое время его деда (Всеволода): изгнать Владимирово потомство из Руси. Он отнял Киев у Рюрика и потом выгнал Всеволодова сына из Переяславля, сказав ему: «Иди к отцу своему в Суздаль, а Галича не ищи под моей братьей (его избирали перед тем галичане); если же ты не уйдешь добром, то я приду на тебя ратью». Молодой Ярослав, которому судьба предназначила много превратностей, должен был повиноваться и просил у него пути, на чем тот целовал крест. Несколько раз Киев переходил из рук в руки у Всеволода с Рюриком, пока, наконец, великий князь суздальский решил положить конец междоусобию, сжалившись о том, что Ольговичи с половцами разоряют землю Русскую.

«Разве им одним отчина Русская земля, сказал он, а нам разве она не отчина? Хочу пойти к Чернигову: как нас управит с ними Бог». Он послал за своим сыном Константином, который, собрав новгородцев, псковичей, ладожан, новоторжцев, прибыл к нему в Москву; рязанские и муромские князья также должны были прийти (1207).

Послушные зову, они немедля снарядились и пошли на соединение с ним по крутому берегу Оки. Вдруг Всеволод, уже встреченный в Москве сыном Константином с новгородцами, узнает, верно или нет, что «они идут к нему на льстях, свечавшись с врагами его Ольговичами». Он решил прежде всего покончить с ними и от Москвы повернул назад к Коломне. Дойдя до Оки, великий князь остановился шатрами на пологом берегу. В тот же день подоспели и рязанские князья: Роман, который тридцать лет сидел у него в темнице, Святослав, изменивший ему в Пронске, с двумя сыновьями, и еще четверо племянников, сыновей Игоря и Владимира. Поцеловав их, Всеволод велел им сесть в шатре и послал к ним князя Давыда муромского и мужа своего Михаила Борисовича. Долго ходили эти посредники между князьями, «оным клянущимся и ротящимся», что злого умысла у них никакого не бывало, как вдруг двое из них, «братичичи, а им своя», Глеб и Олег Владимировичи, явились обличителями. Когда великий князь услышал, что истина установлена, то велел взять их вместе с думцами (несчастное семейство, несшее из рода в род измены и казни) и вести во Владимир, а сам пошел к Пронску через Оку. Михаил Всеволодович, услышав, что стрыи его взяты, а на него рать идет, бежал в Чернигов к тестю. Проняне приняли к себе Изяслава Владимировича, третьего брата «обличителей», или, как называет их Новгородская летопись, «клеветников», и затворились в городе. Великий князь прислал к ним Михаила Борисовича смирить их, но они, надеясь на крепкие стены, решили защищаться. Суздальцы приступили со всех сторон, отвели воду. Проняне бились изо всех сил и по ночам выходили за водой. Великий князь велел, наконец, стеречь с оружием день и ночь и распределил всех князей, кому стоять против каких ворот и биться: сыну Константину с новгородцами и белозерцами против одних ворот на горе, Ярославу с переяславцами против других, Давыду с муромцами против третьих, а сам, с сыновьями Юрием и Владимиром, и при них рязанские Глеб и Олег Владимировичи за рекой с поля половецкого. Проняне все-таки бились, уже выходя из города «не для брани, а для жажды водной»: многие люди умирали даже в городе. И у осаждавших оказался недостаток в продовольствии; надо было послать «по корм к ладьям на Оку». На ладьи напал тогда Роман Игоревич, выйдя из Рязани со своим полком. Всеволодов полк, к которому приставлен был Олег Владимирович, быстро двинулся к ладьям на помощь. Рязанцы, оставив ладейников, выстроились и сразились. Олег победил Романа и возвратился к Пронску к великому князю с победой. Три недели длилась осада, и, наконец, проняне сдались. Всеволод смирил их, посадил у них Олега Владимировича, а сам пошел под Рязань, сажая своих посадников по всем городам. Когда он был у Доброго и наутро хотел переправиться через Проню, рязанцы прислали к нему гонца с поклоном, моля, чтобы он не подходил к городу, епископ Арсений слал одного за другим послов, молясь, чтобы он не шел далее: «Князь великий! Не опусти мест честных, не пожги церквей святых, в них же жертва Богу и мольба за тебя совершается. Мы исполним теперь всю волю твою, все, чего ты хочешь». Всеволод отошел к Коломне. На устье Мерьской, на пути к Владимиру, его догнал сам епископ с мольбой и поклоном от всех людей.

Рязанцы, сдумавше, послали своих князей с княгинями к великому князю во Владимир.

Всеволод в следующем году (1208), уже считая Рязань своей, послал своего сына Ярослава на стол, а рязанцы, «лесть имуще к нему, хотя целовали крест, но не управили, изымали людей и сковали; других изморили, в погребах засыпавше».

Тогда Всеволод собрался вновь и пришел к Рязани. Ярослав вышел к нему и целовал его с радостью. Рязанцы все еще говорили «буюю речь по своему обычаю и непокорству». Великий князь велел всем людям выйти из города с добром, а другие говорят, что он вызвал их к себе лестью, и, когда все вышли, велел зажечь город, послав к городу полки; оттуда пошел он к Белгороду и также велел его зажечь. Потом, взяв всех рязанцев и епископа их Арсения, со всеми своими полками и сыном Ярославом возвратился во Владимир и распределил колодников по городам.

(Михаил Всеволодович, бежавший из Пронска, и Изяслав Владимирович, заступивший его место, приходили было воевать около Москвы, но были прогнаны, побежденные сыном великого князя Юрием.)

Оставив намерение идти на Чернигов, после получения известия оттуда об успехе Рюрика, вновь занявшего Киев (1207), Всеволод отпустил новгородцев домой, одарил их и возвратил им прежние законы, уставы старых князей, чего всегда желали новгородцы, сказав, как прежде: «Кто вам добр, того любите, а злых казните».

Может быть, последнее действие Всеволода (умерщвление Олексы Сбыславича) возбудило особенное раздражение в Новгороде, и осторожный великий князь хотел своими ласками сгладить произведенное тягостное впечатление. Впрочем, это были только слова, как и прежде, ибо Всеволод все-таки прислал князем младшего сына, малолетнего Святослава, со своими мужами, а Константина оставил у себя, дав ему Ростов. Ясно, что влияние осталось прежнее.

В это время Всеволод находился на верху своего могущества и значения: Новгород находился почти в его власти, Рязань была покорена, киевский князь обязан ему своим столом, на который и был его мужами посажен, черниговские обратились перед тем с повинной головой, Галич признавал его покровительство.

Всеволод везде на Руси делал, что хотел. Противников не было. Ослушаться, казалось, не мог никто.

И в это самое время князь самого незначительного Смоленского удела, Мстислав Мстиславич торопецкий, осмелился объявить себя его противником. Услышав о притеснениях великого князя суздальского и о негодовании новгородцев, сам назвался к ним в князья, чего никогда прежде ни с кем не случалось. Из своего Торопца пришел он в Торжок, заковал посадника; изгнал дворян Святославовых, захватил имущество, все, до чего дошла рука, и послал сказать новгородцам: «Кланяюсь Святой Софии, гробу отца моего и всем новгородцам. Я слышал про насилье к вам от ваших князей, и мне жаль стало моей отчины – я пришел к вам». Новгородцы обрадовались и послали за ним с великой честью, а Всеволодова сына Святослава засадили на Владычнем дворе с мужами его, «пока будет управа с отцом». Мстислав пошел со всем полком на Всеволода (1210).

Всеволод выслал на него Константина с братьями, как вдруг переменил все намерения и прислал ему сказать: «Ты мне сын, а я тебе отец, пусти ко мне Святослава с мужами, и все, еже зяседел, исправи – я освобожу гостей и товары их». Мстислав отпустил сына и мужей его. Всеволод – гостей новгородских с их товарами.

Надо удивляться, каким образом Всеволод мог так легко перенести полученное оскорбление: разве что он хотел выручить скорее сына, во что бы то ни стало, и отлагал отмщение до другого времени, более благоприятного?

Как бы то ни было, Новгород на эту пору совершенно освободился из-под его влияния. Обстоятельства изменились в ущерб могущественному князю суздальскому и в прочих областях русских, и, наконец, дома.

В 1209 году великий князь Всеволод, уже в старости, женился во второй раз, взяв за себя полоцкую княжну Васильковну.

Он послал в Ростов за старшим сыном Константином, у которого было уже два сына (Василий, род. 1209 г. и Всеволод, род. 1211 г.), давая ему после своей смерти Владимир, а Ростов Юрию. Константин, узнав о таком решении, отказался ехать к нему и требовал себе Ростов вместе с Владимиром. Отец послал за ним во второй раз и получил тот же отказ и то же требование. Разгневанный Всеволод решил лишить старшего, непослушного, доселе любимого сына Константина великого княжества. Он созвал со всех волостей и городов бояр, игуменов, попов, купцов, дворян и всех людей, епископа Иоанна, – новое явление, – и завещал Владимир своему сыну Юрию (женатому за год на Всеволодовне, дочери Чермного, 1210 г.), подчинил ему всех братьев и всех водил к кресту. Все люди целовали крест на Юрия, Константин же «воздвиже брови своя с гневом на братью свою, а более всех на Юрия».

Таким образом, великий князь суздальский увидел в этой братней распре начало того зла, той болезни, которая расстроила, ослабила и привела к гибели все русские княжества; таким образом, перед его глазами начались междоусобия, приготовившие Суздальскому княжеству из-за роста числа князей одинаковую участь с участью древнейших княжеств, оказалось, что сила его была также случайной, временной, как Андреева, Мономахова, и зависела от его личности, равно как от стечения счастливых обстоятельств, не заключая в себе ничего прочного, несмотря на наружный блеск и великую славу. Всеволод достиг своей цели только для того, чтобы на верху своего могущества, когда желать ему ничего не оставалось, увидеть разрушение своего здания, столь же легкое, скорое, как было и разрушение братнего здания, увидеть на старости, при смерти, открывшейся внезапно и неожиданно, под его ногами, источник зла, который грозил его потомству тем же наводнением, в котором потонули князья южной Руси.

Он недолго пережил свое огорчение и скончался 14 апреля 1212 года, имея с лишком шестьдесят лет от роду.

Не успели братья опустить тело своего отца, великого князя Всеволода, в могилу, как начались распри. Великий князь владимирский уже не мог думать ни о Новгороде, ни о Киеве, ни о каком значении перед прочими князьями, а разве только о том, как удержать за собой столицу, угрожаемую соперниками.

Первым делом Георгия было отпустить рязанских князей с их людьми и епископом Арсением.

Между тем, старший брат Константин готовился к войне в своем Ростове.

К нему пришел брат Святослав. Чтобы предупредить их, Георгий, собрав полки, пошел с остальными братьями к Ростову.

Князья помирились, но ненадолго. Владимир бежал от Георгия к Константину, который дал ему, вызванному с Волока, Москву, а Святослав бежал от Константина к Георгию, который дал ему Юрьев Польский.

В следующем году (1213) новая война, набеги и опустошения (Константин около Костромы, Георгий около Ростова) и примирение. Владимира Георгий вывел из Москвы и дал ему Переяславль Русский.

Два года прошло в покое; но вражда между братьями не утихала, и первый представившийся случай ее обнаружил: их третий брат Ярослав призван был на стол в Новгород и действиями самоуправства, жестокими поступками, вывел граждан из терпения. Мстислав, прежний любимый князь, явился к ним на помощь. Он начал войну против Ярослава, который ушел перед тем в Торжок, захватив с собой многих знатных новгородцев, и держал несколько посольств, присланных за ним из Новгорода, а также и всех новгородцев, попавших ему в руки. Мстислав, оставляя Ярослава в Торжке, решил идти к Переяславлю, в надежде на помощь брата Ярослава, Константина, в чем и не ошибся. Константин ростовский присоединил к нему свои полки. Ярослав из Переяславля ушел во Владимир к брату Георгию.

Новгородская война приняла другое значение. Междоусобие перенеслось в пределы Суздальского княжества, до того почти не задетого войнами. Дело пошло не об одной выручке новгородских мужей и ссоре между Мстиславом и Ярославом, а о столе великого княжества: кому сидеть – старшему Константину, имевшему право, или младшему Юрию, которому отдал отец.

И Юрий, почувствовав это, поднял всю свою силу – и суздальцев, и муромцев, и бродников, и городчан, «было согнано и до поселей и до пешцев». Нечего говорить, что и Ярослав вывел все свои полки с захваченными новгородцами и новоторжцами; младшие братья также. У Юрия стягов было 13, а труб и бубнов 10. Константин со всеми своими полками был при Мстиславе. «Оле страшно чудо и дивно, братья, восклицает летописец, дети шли на отца, брат на брата, рабы на господина, а господин на рабов».

Во Владимирском княжестве, на севере, начинались те же междоусобия, что были и на юге между князьями киевскими, черниговскими, галицкими и прочими.

Полки сблизились.

Ярослав и Юрий стояли на реке Кзе, а Мстислав и Владимир с новгородцами поставили своих близ Юрьева; Константин дальше, на реке Липице. Решительный час наступил.

Как ни смел и запальчив был Мстислав, однако, увидев полки Юрия и Ярослава, счел, что силы у них далеко не равны, и запросил мира. Он послал Лариона сотского к своим противникам сказать князю Юрию: «Кланяемся. Обиды нам с тобою нет, обида нам с Ярославом». Князь Юрий отвечал: «Брат Ярослав и я едино есмя». Князю Ярославу посол сказал от Мстислава: «Пусти мужей новгородских; что зашел волости Новгородской, Волок, вороти и мир с нами возьми; крест нам поцелуй». Ярослав отвечал: «Мира не хочу, мужи у меня, а вы далеко зашли и попали, как рыба на сухо».

Ларион принес ответ того и другого брата своим князьям. Тогда они послали к обоим братьям вместе последнюю речь: «Братья княже Юрий и Ярослав! Мы пришли не на кровопролитье. Не дай Бог крови творити. Управимся так. Мы все один род. Отдадим старейшинство князю Константину. Посадите его во Владимире, и вам Суздальская земля вся». Князь Юрий отвечал: «Скажи братье моей, князьям Мстиславу и Владимиру – вы пришли, так и уйдите, куда хотите. Если отец не смог помирить меня с Константином, то вам нечего браться за то. А брату Константину молви: переможешь нас, тебе вся земля».

Так надеялись Юрий и Ярослав, видя свою силу, что не хотели слушать о мире, – и начали пировать в шатре со своими боярами. Веселье было шумное. Только и речей, что о предстоявшей битве. Почти все не сомневались в победе, но было и другое мнение. Один боярин сказал Юрию и Ярославу: «А лучше бы, князья, вам помириться и отдать старейшинство князю Константину. Меньшая братья в вашей воле, и спорить с вами не будут. Подумайте о том, что при наших полках нет Ростиславова племени, мудры те князья, и рядны, и хоробры, а каков Мстислав Мстиславич в том племени, вы сами ведаете: дана ему от Бога храбрость изо всех! И мужи их, новгородцы и смольняне, дерзи к бою. А, господина, гадайта?» Не люба была эта речь князьям Юрию и Ярославу. Зато другие говорили: «Князья Юрий и Ярослав, не опасайтесь! Не было того ни при отце вашем, ни при деде, ни при прадедах, чтобы вошел кто ратью в сильную землю Суздальскую и вышел из нее цел. Хотя бы вся Русская земля наступила, – и Галицкая, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и Новгородская, и Рязанская, и то не успели бы ничего против нашей силы, а нынешние полки, да мы седлами их закидаем». Такие слова нравились князю Ярославу, и он, жестокого сердца, обратясь к боярам и первым людям своим, сказал: «Пришел бы товар в руки, вам все – кони, брони, порты, только не брать никого живого; кто возьмет, тот сам будет убит. Хоть бы золотом у кого было шито оплечье, все равно, убивать; кто утечет из полка, не убит… поимаем… вешать, либо распинать. Чтоб не осталось ни одного в живых. А о князьях, что попадутся к нам в руки, мы рассудим после».

Потом князья отпустили людей и остались одни, – начали делить города между собой. Князь Юрий заключил: «Мне, брат князь Ярослав, Владимирская земля и Ростовская, тебе Новгород, а Смоленск брату Святославу; Киев отдать черниговским князьям, а Галич вам же». Они поцеловали крест между собой и написали грамоты, которым следовать.

А что происходило в Мстиславовом стане? Там не было такой надежды и веселья; напротив, сомнение колебало сердца. Братья опасались больше всего, чтобы Константин, испугавшись, не изменил им. Долго толковали они между собой и, наконец, привели его снова к кресту, потом начали готовиться к бою и, велев затрубить в трубы и кликнуть во всех полках, двинулись к Липицам, куда вызывали их противники.

А суздальцы ночью отошли от Липиц через овраг на гору Авдову. Мстислав, Владимир, Константин и Всеволод поставили свои полки на горе Юрьевой, под которой протекал ручей Тунег. Они послали еще раз к Юрию трех мужей просить мира, «а если не дашь мира, то отступи дальше на ровное место, и мы перейдем на вашу сторону; или мы оборотимся назад к Липицам, а вы станете на наше место». Юрий отвечал: «Ни мира не беру, ни отступаю; вы прошли столько земли, – через этот ли овраг не переберетесь». Суздальцы надеялись на свое укрепление: гора была оплетена плетнем, «осована кольем», на случай ночного нападения.

Похолодало, подул сильный ветер: князья послали было свою молодежь против Ярославовых людей, но как-то не жарко схватились они, бились целый день до ночи, и безрезультатно.

Среди опасений, в нерешимости, пришла им в голову новая мысль – идти прямо к Владимиру, оставленному без защиты. Не трогая полков, они «начали доспевать в станах». Противники, заметив движение, подумали, что они хотят бежать, спустились было с горы, но те повернулись и опрокинули суздальцев. Между тем, подоспел Владимир псковский из Ростова.

Константин отговорил идти на Владимир: «Если мы пойдем мимо них, то они возьмут нас в тыл, а другое дело: мои люди к бою не дерзки, разойдутся по городам». «Так пойдем на них прямо, братья Владимир и Константин, воскликнул Мстислав, которому уже становилось скучно среди этой неизвестности и нерешимости, гора нас не победит, и гора нам не поможет». Это было 21 апреля, в четверг, на второй неделе по Пасхе.

Полки выстроились: Владимир смоленский встал на фланге против Ярослава, возле него Мстислав и Всеволод с новгородцами перед Юрием; Владимир псковский с псковичами, а за ним Константин с ростовцами, лицом к младшим братьям.

Мстислав и Владимир так воодушевляли своих воинов: «Братья, мы вошли в землю сильную: станем крепко. Назад оглядываться нечего; побегше не уйти! Позабудем же дома, жен и детей. Двух смертей не бывать, одной не миновать. Биться будем, кто хочет пеший, кто хочет на коне». Новгородцы закричали: «Не хотим измрети на конях, но как отцы наши на Колокше будем биться пеши», – соскочили с коней, сбросили с себя платье, разулись, – и кинулись вперед пешие. Мстислав был тому очень рад. Смольняне также бросились пешие. За ними князь Владимир послал своего мужа Ивора Михайловича с полком, а сами князья и воеводы следовали сзади на конях.

Передние, не дождавшись никого, с криком и воплем ударили на Ярославовых пешцев. Те не выдержали первого напора, подались назад, а эти за ними, – бьют, подсекают стяг Ярославов, – и вот подоспел с полком Ивор, под которым в овраге споткнулся было конь, и он едва выбрался оттуда… вместе досекаются они до другого стяга Ярославова… здесь завязывается жаркая схватка, а князья еще не доехали. Мстислав видит издали опасность… он не утерпел. «Не дай Бог, брат Владимир, выдать добрых людей», кричит он брату и пускается во весь опор на противников сквозь свою пехоту. Полк его за ним. За ним и Владимир со смольнянами, Всеволод Мстиславич с дружиной. Ударили и Владимир с псковичами, и Константин с ростовцами. Мстислав впереди. Ничто противостать ему не может. Все перед ним уклоняются, все пятятся. Три раза без сопротивления проехал он сквозь полки Ярославовы и Юрьевы, сек топором тех, кто попадался ему на дороге. Кого доставала его рука, тот уже не поднимался с места. Владимир не отставал от Мстислава. И такой крик поднялся от живых, а стон от раненых, что в городе Юрьеве было слышно. Враги, ошеломленные от ударов, объятые страхом, пустились бежать по всем дорогам, кто в ближний город, кто во Владимир, кто в Переяславль.

А Юрий еще держится против брата Константина. Вражда у них закоренелая. Им сеча на жизнь или смерть. Победителю стол великого княжества, побежденному нет надежды и на кусок хлеба. Ему терять больше всех. Он держится. Брат Ярослав, виновник войны, уже стоит возле него, помогает…

Между тем, Мстислав и Владимир прорвались до Ярославова стана. Все его войска разбежались: Мстислав закричал: «Братья-новгородцы! Не стойте к товару, прилежите бою, чтобы не воротились они, образумясь. Тогда они ведь измятут нас!» И новгородцы стали крепко, а смольняне принялись грабить обоз, – но никто не возвращался. Сеча продолжается только на другой стороне, да и там уже недолго.

Юрий, видя «полки пожинаемые везде яко класы на ниве», видя войска Ярославовы сбиты, наконец смутился… еще несколько ударов… страх запал в сердце, и он в отчаянье повернул своего коня в сторону, брат Ярослав в другую; они поскакали без памяти…

Трех коней загнал Юрий дорогой, – и прискакал во Владимир на четвертом в одной сорочке. Рати сошлись в час обеда, а он прискакал во Владимир о полудне. Вот как он гнал! Во Владимире оставались только жены и дети, чернецы и попы. Завидя скачущего ратника, они обрадовались, подумав: наши одолевают, посол от князя! А как узнали, что это был сам князь Юрий, то ужас сковал на всех. Юрий в беспамятстве кричал еще издали: «Твердите город, твердите город», и начал ездить около стен и распоряжаться. К вечеру прибежали многие с битвы, кто раненый, кто нагой, полумертвый – и поднялся в городе плач вместо жданного веселья…

Поутру князь созвал людей. «Братья-владимирцы, сказал он жалобно, затворимся в город. Может быть, Бог даст, мы отобьемся». «Княже Юрий, отвечали люди, с кем затвориться нам? Братья наши избиты, а другие изоиманы. Остальные прибежали без оружия. С кем же мы станем?» Князь Юрий сказал: «Все это знаю, но не выдайте меня брату Константину, ни Мстиславу, ни Владимиру, чтобы я вышел из города по своей воле». Владимирцы обещали.

А что происходило с Ярославом? Как Юрий во Владимир, так Ярослав прискакал в Переяславль на пятом коне, загнав четырех. Но ему мало было первого зла, замечает летописец, ему мало было крови, пролитой в Новгороде, Торжке, на Волоке: в сердцах, велел он перехватать всех новгородцев и смольнян, которые пришли с товарами в землю его, и запереть кого в погреб, кого в тесную избу, кого в гридницу, – полтораста их в одну ночь задохнулось; только пятнадцать человек смольнян, посаженных отдельно, остались в живых.

Возвратимся к победителям, или, лучше, к победителю, потому что он, Мстислав, один, крепкой своей рукой, доставил победу над неприятелем, который был их во много раз сильнее.

Не уйти бы Юрию и Ярославу, говорит летописец, если бы Мстислав захотел их преследовать, и он в тот же день занял бы Владимир. Но, милостивое племя Ростислава, князья не хотели гнаться и остались на месте побоища. На другой день тихо подошли войска к Владимиру и остановились перед стенами. Князья объехали стены кругом, высматривая, с какой стороны его занять. Ночью загорелся княжий двор. В суматохе легко было напасть на город и ворваться; так и хотели новгородцы, но великодушный Мстислав не пустил; его примеру последовал и Владимир, не позволив на другую ночь, во вторник, смольнянам воспользоваться новым общим пожаром города, со второго часа ночи до света. Юрий выслал к князьям с челобитьем: «Не ходите на меня теперь, а заутро я сам выйду из города».

Поутру рано выехал князь Юрий с двумя братьями, поклонился князьям Мстиславу и Владимиру и сказал: «Братья, вам челом бью! Вам живот дати и хлебом накормити, а брат мой Константин в вашей воле, он не будет спорить о том, что вы обо мне положите».

Мстислав и Владимир держали совет и отдали старшему Константину стол великого княжества, а Юрию Радилов городец, куда тот немедля и отплыл в ладьях с женой и своими людьми. Оставляя свой любезный Владимир, он зашел в собор и, ударив челом у отчего гроба, плачущий, сказал: «Суди Бог брату Ярославу – до чего он меня довел». А Константин въехал во Владимир, встреченный духовенством и всеми людьми, одарил князей и бояр на радости многими дарами и привел владимирцев к кресту.

Ярослав, между тем, затворился в Переяславле, «пребывая в злобе и дыша гневом». Он не хотел покориться, надеясь выдержать осаду. Но недолго продолжалась его надежда. Мстислав не думал оставить дела незавершенным. В пятницу, на третьей неделе по Пасхе, двинулись его рати к Переяславлю… и дрогнул Ярослав! Увидя, что как-нибудь дело кончиться не может, начал высылать послов навстречу князьям, молясь о мире. Князья шли вперед, не слушая его речей.

Во вторник поутру выехал он сам и, как ни тяжело было его гордому сердцу, ударил челом князю Константину: «Господине! Делай со мною что хочешь. Не выдавай меня только отцу моему князю Мстиславу, ни князю Владимиру, а накорми хлебом сам, как тебе угодно».

И князь Константин исполнил его желание, примирил его с тестем, велел освободить новгородских мужей, бояр, купцов, возвратить их имение, отказаться от волостей. Не доходя еще Переяславля, князья договорились между собой.

В среду на Преполовенье они пришли к городу. Ярослав одарил князей и воинов многими дарами. Мстислав принял дары, но в город въехать не захотел, а потребовал к себе только дочь, жену Ярославову, а также оставшихся в живых новгородцев, и расположился станом за городом. Князь Ярослав несколько раз присылал к тестю с мольбой о своей княгине, но Мстислав оставался непреклонным. Напрасно Ярослав говорил: «Мало ли какие ссоры бывают между князьями. Я виноват, и крест меня убил», но Мстислав никак не хотел отпустить к нему дочери.

Константин сел на стол великого княжества, принадлежавший ему по старшинству. Ему, набожному и благочестивому, северная сторона обязана основанием знаменитых церквей, преимущественно в любимом им Ростове, Ярославле, Владимире. Во Владимире принесение епископом полоцким мощей Лонгина сотника и Марии Магдалины, положенных в соборе Димитриевом, подало повод к великому торжеству церковному и народному.

Добрый от природы, он примирился вскоре с братом Георгием, которому еще при отце не хотел уступать любимого Ростова, и после спорил о старейшинстве. Он призвал его из Радилова городка с Симоном и боярами и сказал ему: «По животе моем Владимир тебе, ныне возьми себе Суздаль».

Брат Владимир, возвратившийся из Руси, получил еще прежде Стародуб.

Своим малолетним сыновьям он дал уделы: Васильку Ростов и Всеволоду Ярославль.

Летописец приписывает ему следующее наставление: «Чада моя возлюбленная! Будьте в любви между собою, Бога бойтеся, заповеди соблюдайте, примите мои нравы, что видели меня творяща, нищих и вдовиц не презрите, церкви не отлучайтесь, иерейский и монашеский чин почитайте, книжного поученья слушайтесь, слушайтесь старших, что вас на добро учат, потому что вы еще в младоденстве. Чувствую, что я должен умереть скоро, поручаю вас брату и господину Георгию, который заступит для вас мое место».

Действительно, он скончался в следующем году (1217), на Сретенный день. Предание приписывает ему особенную любовь к образованию и собиранию книг. Епископ Симон торжественно положил его тело возле Андреева, в храме Владимирской Богоматери. Весь народ собрался на его погребение. Княгиня Константиновая постриглась над его гробом и прожила не больше двух лет после своего мужа.

Георгий занял тогда великокняжеский стол.

Во владениях, принадлежавших одному Андрею и одному Всеволоду, теперь уже стало семь князей: братья – Ярослав княжил в Переяславле, Святослав в Юрьеве, Владимир в Стародубе, Иван… племянники Василько в Ростове, Всеволод в Ярославле. Они жили, впрочем, довольно дружно, хоть и не без временных неудовольствий, и слушались старшего брата, который был сильнее их всех.

Княжение Георгия примечательно распространением пределов Руси на восток, куда проложили путь еще первые князья: Юрий, Андрей и Всеволод, еще перед кончиной посылавший своего оруженосца Козьму Ратшича, который взял Тепру. Несколько раз его полки ходили на мордву и на болгар.

В 1221 году для утверждения своей власти на востоке, Георгий поставил, при слиянии рек Оки и Волги, Новгород Нижний.

Новгород, освободившийся с помощью Мстислава из-под ига Всеволодова, под конец его жизни, почувствовал опять свою зависимость от владимирских князей, и после Мстислава, избирая к себе на стол князей смоленских и киевских, обратился, наконец, к великому князю суздальскому Георгию, послал к нему владыку Митрофана, посадника Ивана и старейших мужей просить у него сына, – и он дал им (1222) Всеволода, на всей, впрочем, воле новгородской; в том же году прислал им брата Святослава в помощь против чуди. Но Всеволод оставался у них недолго, и на ту же зиму бежал от них тайно ночью со всем своим двором, может быть, из ложного страха. Опечаленные новгородцы опять послали к Георгию своих старейших мужей: «Если тебе неугодно, сказали они, держать Новгород сыном, то дай нам брата», – и Георгий дал им Ярослава, весьма ими нелюбимого, а через год (1223) опять сына Всеволода, который, не поладив по-прежнему, опять ушел ночью с двором своим в Торжок. Туда пришел к нему отец со своими послами, брат его Ярослав, Василько с ростовцами, Михаил с черниговцами. Новгородцы прислали к нему двух мужей просить: «Княже, пусти к нам дитя, а сам с Торжку иди». Георгий отвечал: «Выдайте мне таких-то мужей; не выдадите, я поил коней Тверью, напою и Волховом». Новгородцы выдать мужей не хотели и начали укреплять свой город. «Поймите у меня шурина моего Михаила», предложил последнее свое условие Георгий. Новгородцы согласились, и великий князь, причинив им много вреда, оставил их пределы.

Что касается южной Руси, Переяславль оставался в распоряжении великого князя суздальского, и Георгий с самого начала послал туда брата Владимира (1215), который ходил оттуда на половцев, был разбит ими и взят в плен.

Владимир, княжа в Переяславле, женился на дочери черниговского князя Глеба, а старший сын Георгия – на дочери Владимира Рюриковича киевского.

Сам Георгий женат был на дочери Всеволода Чермного, и сыну его, ставшему впоследствии знаменитым и святым, Михаилу, Георгий помог (1224) получить Новгород, приходил также на помощь против Олега курского (1223), с которым заключить мир содействовал оказавшийся там митрополит Кирилл.

Михаил провинился, однако же, перед братом Георгия, Ярославом, который собрался на него войной. Тогда с юга во Владимир прибыло великое посольство от Владимира Рюриковича киевского. Митрополит киевский, епископ черниговский, многие игумены и бояре стали просить у великого князя посредничества, и Ярослав послушался своего брата и отказался от войны, к великому удовольствию всех.

Вообще, после войны братьев, решившейся сражением при Липице, хотя они жили довольно дружно, опасаясь великого князя Георгия, который был сильнее их всех, но бывали предлоги и к недоразумениям, грозившие обычными следствиями.