«Общество травли»

Не менее питательной средой для глумотворчества издавна была школа, в которой оно пускало свои первые корешки. Еще Достоевским в «Братьях Карамазовых» замечено: «Дети в школах народ безжалостный, порознь ангелы божии, а вместе, особенно в школах весьма часто безжалостны». Не случайно среди прочих фобий есть сколинофобия – боязнь школы.

И здесь тоже одна из самых распространенных глумотворческих практик – унизительное испытание новичков, получившее обобщенное название хейзинг (англ. haze – зло подшучивать над новичком). Интеграция в коллектив через насилие, притеснение, жестокое обращение, издевательские испытания, унижающие достоинство псевдоритуалы.

К словесным проявлениям хейзинга относятся грубые шутки, злые розыгрыши, жестокое высмеивание. Как и офицерский цук, школьный хейзинг восходит к архаическим практикам инициации – обрядовым действиям и ритуальным процедурам, знаменующим переход человека в новый статус, включение в новую социальную группу либо локальное сообщество.

Яркие иллюстрации хейзинга XIX века находим, например, в семейной хронике Николая Гарина-Михайловского «Детство Темы», в повести Лидии Чарской «Счастливчик». О глумлении, а не просто насмехательстве, свидетельствуют авторские описания контекста. Так, Гарин-Михайловский акцентирует бесцеремонность обращения с новичком, передает специфическую интонацию высказываний. Чарская мастерски изображает общую атмосферу в классе при появлении новичка, обозначает типичный для глумления «хоровой» тип нападок: «Голоса звенели весело, выкрикивали звонко. Кольцо мальчиков сжималось все теснее и теснее вокруг онемевшего, оторопевшего Счастливчика».

Томас Брукс «Новый ученик», 1854, холст, масло

Почти в любой организованной и относительно устойчивой группе детей, даже в детсадовской, имеются «изгои», «отверженные», «козлы отпущения», «мальчики для битья». Постоянные нападки на таких детей не просто жестоки, но именно глумливы. Современные учителя и родители в большинстве уже выучили еще один англоязычный термин – буллинг (англ. bullying – тиранить, задирать, донимать), означающий третирование, запугивание, агрессивное преследование одного из членов коллектива другими его членами. В психолого-педагогической литературе инициаторов нападок называют буллерами (англ. bully – хулиган, драчун), а жертв – виктимами (лат. victima – жертва).

Помимо физических нападок, в буллинге применяется словесный террор: обзывательство и дразнение, распространение порочащих сплетен, безвинные оговоры, злые розыгрыши, всяческие угрозы. Буллинг может быть не только устным, но и письменным: оскорбительные граффити, анонимные записки, телефонные звонки, электронные письма, посты в соцсетях, сообщения в мессенджерах.

В обиходной речи буллинг используется как синоним травли – коллективных нападок, но специалисты рассматривают буллинг в более широком спектре агрессивных проявлений. Это, например, грубое принуждение, намеренное утаивание информации, сообщение ложных сведений, передача искаженных фактов и другие формы вербального угнетения.

Агрессивное преследование одного человека большинством членов группы либо всем коллективом определяется как моббинг (англ. mob – толпа). Такое поведение можно описать разговорными глаголами «налетают», «накидываются», «заклевывают».

Среди множества биографических описаний горького опыта травли – воспоминания философа Владимира Танеева о классе Императорского училища правоведения, где учился Петр Чайковский, до того как стать композитором. Задиры именовались травлмейстерами, а унижаемые ученики – вепрями. Там было целое «общество травли, которое имело свой устав и состояло из обер-травлмейстера и нескольких травлмейстеров, которые дежурили по очереди». А собственно «травля состояла в постоянных насмешках, оскорбительных прозвищах, толчках, пинках, щипках».

О школьной травле немало рассказывает и Андрей Белый в книге воспоминаний «На рубеже двух столетий». Будущего писателя обзывали «тупицей», «девчонкой», «дураком», «нищим». Из литературной классики вспоминаются нападки однокашников на Илюшу Снегирева в тех же «Братьях Карамазовых». С девичьей травлей сталкивается героиня повести Чарской «Некрасивая». Яркая сцена ученического буллинга есть у Набокова в «Защите Лужина».

Глумились не только в светских, но и духовных учебных заведениях. Достаточно почитать «Очерки бурсы» Помяловского, цитируемые едва ли не во всех работах по агрессологии. Помимо прочего, Помяловским описан специфический образ «отпетого», как социотип, соотносимый с проклятием (гл. III), а как коммуникативный тип – с глумлением.

Отпетый характеристичен и по внутреннему, и по внешнему складу. Он ходит заломив козырь на шапке, руки накрест, правым плечом вперед, с отважным перевалом с ноги на ногу; вся его фигура так и говорит: «хочешь, тресну в рожу? Думаешь, не посмею!» – редко дает кому дорогу, обойдет начальника далеко, чтобы только избежать поклона. Гороблагодатский поддерживает самое неприличное дело, если оно относится ко вреду высших властей, отмачивает дикие штуки. Он ревнитель старины и преданий, стоит за свободу и вольность бурсака и, если нужно будет, не пощадит для этого священного дела ни репутации, ни титулки…

Ян Минсе Моленар «Сцена с карликами. Издевающиеся дети», 1646, холст, масло

Просматривается логическая взаимосвязь: утрата сущностных свойств уподобляет живого мертвецу (ср.: отпетый в церкви покойник) и, одновременно, подталкивает к глуму – уничтожению человечности в других людях.

Понятно, что травля возникает не только среди детей и подростков. Групповое третирование нередко и среди взрослых – взять хотя бы гоголевскую «Шинель». В настоящее время активно дискутируется проблема офисного буллинга.

Однако детство и отрочество – особо несчастливая пора психологической уязвимости, когда травля становится наиболее распространенной формой самоутверждения одних унижением других. Во главе бесславного воинства буллеров выступают дети и подростки. Детско-юношеский коллектив – идеальная площадка для наблюдения за бесконечным воспроизводством сценариев глума, распространением «темной материи» Языка.

Объектами детской травли нередко становятся люди с ограниченными физическими возможностями, умственными и психическими отклонениями. Вообще отношение детей к человеческим несовершенствам – специфическая проблема, выходящая далеко за пределы настоящей книги. Поэтому просто приведем пару иллюстраций. Яркий литературный пример – сказка «Маленький Мук» Гауфа. Каждый выход на улицу несчастного карлика сопровождался нападками жестоких детишек: «Клопик Мук, клопик Мук! Дом высок твой, мал ты сам, В месяц раз выходишь к нам, Крохотулька боевой С великанской головой…»

Нельзя не вспомнить и один из самых впечатляющих образцов русского судебного красноречия – выступление знаменитого адвоката Алексея Кони по делу гимназиста, ранившего ножом одноклассника за ежедневное глумление над его горбом. Войдя в зал суда, Кони обратился к присутствующим: «Господин судья, господа присяжные заседатели!» И замолчал. Затем повторил то же самое и снова умолк. Когда же судьи возмущенно потребовали «вывести этого сумасшедшего», Кони спокойно заметил: «Это всего тридцать семь раз, а моего подзащитного травили так несколько лет». Горбуну вынесли оправдательный приговор.

Травля в образовательной сфере возникает не только между однокашниками. Школьники глумятся над учителями, педагоги третируют учащихся. Что ни мемуарный рассказ о годах ученичества, то очередная грустная исповедь.

Одиозную манеру классных наставниц Смольного института сыпать французским сквернословием вперемешку с русским правдиво описала в мемуарах одна из бывших воспитанниц, писательница и педагог Елизавета Водовозова. Глумливый характер высказываний определяется тут не словесной вычурностью, а явным удовольствием, которое испытывали классные дамы, унижая своих воспитанниц таким способом. Наиболее частыми русскими оскорблениями в лексиконе наставниц были «негодница», «дурында-роговна», «колода», «дубина», «шлюха», «тварь», «остолопка».

Особый тип агрессора – педагог-буллер. Вот еще одно свидетельство Андрея Белого – об учителе немецкого языка Павликовском.

…С сардонически улыбающимся (презло и прегадко) ртом – даже тогда, когда не на что было улыбаться, с пытливыми какими-то желтыми зрачками юрких глазенок, он производил впечатление вечного паяца (и когда объяснял, и когда хвалил, и когда порицал); и нельзя было разобрать, над чем он глумится; его глумление выражалось в иронических «ээ», «хээ», «хм», в постукивании нас по лбу пальцем (лишь в шестом классе мы его отучили от этого), сопровождавшем исправление стиля наших переводов…

Наломав нам эдакого рода фраз, он насмешливо ухмылялся: «Хээ!» С «хээ» ставил двойку; с «хээ» ставил три с плюсом (высшая награда). Впечатление, что все нахально осмеивалось (ученик, его способности, самые его запросы культуры, самое «святое святых» его чувств), нас охватывало при вступлении в класс Павликовского; и мы, взбешенные этим подразумеваемым цинизмом, уже начинали кидаться на него, как злые псы.

Андрей Попов «Школьный учитель», 1854, холст, масло

Самый запоминающийся и, пожалуй, самый колоритный среди литературных персонажей – учитель-садист Передонов из сологубовского «Мелкого беса». Излюбленным его развлечением было клеветать на учеников, а затем всласть наслаждаться выволочкой, которую устраивали им родители. Нельзя не упомянуть и Дрыгалку – злобную классную наставницу из любимой многими поколениями читателей автобиографической книги Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль.». Гротескно-пародийный образ современного педагога-буллера выведен в романе Евгения Свинаренко «Учитель-психопат».

Начало публичных дискуссий на тему детской травли в советском обществе устойчиво ассоциируется с публикацией повести Владимира Железникова «Чучело» (1975) и ее экранизацией Роланом Быковым. Затем вышли повести Андрея Богословского «Верочка», Виктории Вартан «Заморыш», Лии Симоновой «Круг».

Ральф Хедли «Не пускают», 1896, холст, масло

Из отечественных произведений последних лет стоит назвать повести Алексея Сережкина «Ученик» и Елены Шолоховой «Ниже бездны, выше облаков», повести в рассказах Владимира Козлова «Гопники» и Ирины Лукьяновой «Стеклянный шарик», роман Евгении Некрасовой «Калечина-Малечина». В разной повествовательной манере, с различной степенью детализации авторы этих книг описывают типичные сценарии и узнаваемые ситуации детско-подростковой травли, в которой более всего впечатляет сочетание лихости с лютостью.

Немало книг и об издевательствах школьников над педагогами, ученических каверзах, глумливых проделках. Из произведений прошлого века взять хотя бы «Республику ШКИД» Г. Белых и Л. Пантелеева. Из современных произведений можно почитать романы Алексея

Иванова «Географ глобус пропил», Наталии Терентьевой «Училка», Ольги Камаевой «Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы». «Учительство не утраченное искусство, но уважение к учительству утраченная традиция», – сокрушенно заметил американский историк культуры Жак Барзэн.