II. Они

«Аптека на улице Ликурга открыта целый день», – гласит рекламное объявление на бетонном столбе. Главное – не забыть солнечные очки, выходя из дома. Даже если идет дождь: небо все равно скоро прояснится. Здесь так много света, как будто на это место направлен персональный софит. Свет шумный, густой, осязаемый. Он оседает на коже и волосах, вступает с ними в химическую связь, меняет их цвет, состав, суть. Проникает в кровь, поправляет настроение. Греческое солнце – экстраверт, открытый для диалога с человеком. И как от любого экстраверта, от него быстро устаешь. Греческий эдемский пейзаж – доказательство того, что создатель мира запланировал для этой местности благоденствие. Тяжкая послеполуденная жара свидетельствует, что не все пошло по плану. В два часа большинство магазинов закроется до вечера, надо спешить. Я пробираюсь по узенькой полоске, которую оставили тротуару сорные заросли олеандров.

Говорю продавцу в рыбном отделе: – Полкило креветок, пожалуйста!

Он выбирает любовно и придирчиво, будто устраивает смотр царских невест.

– Гляньте-ка на эту! – протягивает мне ладную, полную креветку.

Она вздрагивает у него на ладони. И вдруг непринужденно, как Л а Гулю, исполняет канкан.

– Обратите внимание, – продавец вдруг становится очень серьезным. – Это не я двигаю ее ножкой! Это она сама! Лучший выбор! Купите «сиди» с шумом моря, зажарьте креветок… Вот вам и лето!

Саганаки – греческая закуска, обычно сырная, но иногда ее делают с креветками.

500 г креветок

луковица

болгарский перец

2 дольки мелконарезанного

чеснока

50 г сухого вина или узо

соль, перец

2 больших зрелых помидора

или банка консервированных

нарезанных помидоров

1 чайная ложка сахара

оливковое масло

фета (опционально)

• Обжариваем на оливковом масле мелконарезанный чеснок, лук до золотистого цвета и болгарский перец.

• Кладем креветки, заливаем их вином. Как только испарится алкоголь, можно класть перетертые с солью и сахаром помидоры. Тушим креветки, пока соус не загустеет. Добавляем фету (или любой белый сыр) и подаем на стол, посыпав мелконарезанной петрушкой.

• Греки «гасят» креветки узо, для кого запах аниса кажется слишком специфичным, могут использовать белое сухое вино.

Сиеста. Сонное горячее небо то и дело подрагивает, как собака, которую беспокоят блохи. Черные глянцевые ягоды обсыпали черешневое дерево. К стволу прислонена лестница: на ней дедушка собирает урожай в целлофановый пакет. Внизу, в теньке стоит второй дедушка, друг. Он громко стучит крупными янтарными четками и ухмыляется.

– Ну, что-то ты мало собрал! А это кому оставил? – он взмахивает четками, указывая на оставшиеся на дереве ягоды.

– Это птицам, – сухо отзывается дедушка-сборщик и спускается с лестницы.

– Не много им? Ведь не помрут же с голоду. Еды полно.

– А мне не нужно, чтобы они были сыты. Мне нужно, чтобы они пели!

Греческий старик: фуражка с жестким козырьком, белоснежная рубашка с заглаженными на рукавах стрелками, стеганая жилетка. Щуплый. Плетется с рынка. Как тянет две набитые битком авоськи – непонятно. Внезапно его пальцы разжимаются, сумки жирно шмякаются на землю. Вместо того чтобы нагнуться и подобрать, старичок распрямляется, возводит руки кверху, будто египетский жрец, смачно плюет в небо и покрывает его обширным матерным глиссандо. Я подхожу, чтобы поднять ему сумки – с опаской, как бы и мне не попасть под раздачу, но старичок благодарит меня несоразмерно, преувеличенно горячо:

– Спасибо, любовь моя! Спасибо, моя девочка! Вот ты настоящий человек! Всего тебе хорошего.

Потом снова смотрит на небо с ненавистью, хочет погрозить кулаком, но никак – руки-то заняты.

– У! Ну и куда ты смотрел?! – кричит он, уставившись на облако. Трудно быть богом. Особенно в Греции: небо совсем рядом.