Запах стекла
Совершенно неожиданно трава начала терять цвет. Нет, она вовсе не увядала. Вовсе даже наоборот — делалась буйной, ходила волнами, словно стебли двигали какие-то дуновения ветра, которых находящиеся рядом люди не были в состоянии почувствовать. Она просто теряла цвет. Серела молниеносно, причем так, что на нее трудно было глядеть: идеально единообразная, серая поверхность, без теней, без рефлексов высоко стоящего солнца. Кто бы не глянул в центр изменений, у него возникли бы серьезные проблемы с аккомодацией глаз.
— Что это? — спросил пожилой, грузный господин в «трениках», едва держащихся на громадном брюхе. — Вы все видите то же, что и я?
— Господи, — молодая женщина в купальном костюме, типичном для семидесятых годов (громадные труселя, закрывающие все, что только можно было закрыть, и такой же огромный лифчик), приподнялась на одеяле, разложенном у самого крыльца пансионата. — Что это?
Громадное серое пятно увеличивалось постепенно, все медленнее и медленнее, образуя не не слишком правильный, рваный круг. Сложно было оценить его диаметр по причине проблем с аккомодацией глаз. Скорее всего — метров тридцать. А через мгновение начали сереть деревья. Словно бы это «нечто» высасывало зеленый и коричневый цвета. Оставляя только серость.
Полтора десятка человек, отпускников-обитателей пансионата «Поруда», не могли оторвать глаз от зоны серости. Было в этом нечто беспокоящее, но пока что страха никто не испытывал. Явление было слишком странным, слишком уже необыденным, чтобы вот так, сразу перепугаться. Две студентки в каких-то кошмарных полотняных купальных костюмах в цветочек, едва-едва приподняли головы с подушек на изголовьях деревянных лежаков. Ладонями они прикрывали глаза от солнца.
— А это расширяется? — спросил пожилой мужчина профессорского вида, поправляя очки.
— Не знаю, — ответил ему тот, что был в «трениках». — Похоже, уже нет.
— Нужно вызвать милицию! — сказала женщина, что готовила бутерброды на веранде.
— И по какой такой причине?
— Ну… полагается вызывать милицию.
— И что мы им скажем? Что трава серая?
— Ну… может это какое-то отравление. Или чего-то.
— Отравления окружающей среды, проше пани, это на Западе, — похвастался своими знаниями «профессор». — У нас, в социалистическом обществе, все чисто.
— К сожалению, — прибавил «частник» если не «зеленщик», судя по «форду таунусу», которым он бессовестно хвастался, паркуя у самого входа в пансионат, чтобы машина всем бросалась в глаза.
— Что «к сожалению»?
— «К сожалению» в том смысле, что в социализме все «чисто». Потому что здесь ничего и не происходит.
— А вы бы хотели отравленные пляжи, как в Италии?
Какая-то женщина, ведущая за руку ребенка, одетого в неумелый «самопал», изображающий «моряцкую форму», встала в дверях пансионата.
— И перестань, наконец, тереть глаза! — кричала она на мальчишку. — Слепым хочешь стать?! Газ себе выковырять хочешь?! Слыхал, что говорил пан доктор? Что нужно сдерживаться силой воли!
Пацану не повезло. Перелом шестидесятых и семидесятых годов был периодом, когда практически не существовало каких-либо лекарств от аллергии. Чаще всего, эту болезнь даже и не диагностировали. Детей, чувствительных к пыльце, врачи летом отсылали в деревню, чтобы они «сменили климат», прямиком в самую кошмарную концентрацию аллергенов. Дети, уже погруженные в депрессию, отодвигаемые окружением и собственной семьей — по причине вечно красных глаз, кашля, чихания, соплей из носа — таким образом перековывали в калек, провоцируя развитие болезни, вплоть до бронхиальной астмы.
— Ну, и вот что ты делаешь?! — вопила женщина. — Я же тебе говорю: не три глаза!!! — тут она резко остановилась и поглядела на остров идеальной серости в полутора десятках шагов… — О… А что это за странное пятно?
— А его здесь нет, — с издевкой бросил частник. — Отравления окружающей среды бывает только на Западе.
— И как раз вы будете об этом говорить! — «Профессор» взял в руку длинную заостренную палку, на которой вчера кто-то жарил на костре колбасу. Решительным шагом он подошел к границе серой зоны. Какое-то время внимательно приглядывался к ней, после чего поковырялся палкой в траве. — Она не сгоревшая. Это не зола.
— Тогда почему невозможно сконцентрировать взгляд? — спросила одна из студенток.
— Не знаю. Словно бы совсем не было тени.
«Профессор» вытащил из-за резинки «треников» платок, сложил его, прижал ко рту и чихнул, продолжая копаться палкой.
— Но ведь даже от стебля должна быть какая-никакая тень, — сказала одна из студенток.
— Ну, не знаю, — они едва понимали голос, заглушаемый платком у рта. — Если что-то является идеально серым…
— Но ведь это случилось так неожиданно. Это…
Парнишка с нераспознанной аллергией, освободившись на миг от опеки сверхзаботливой мамаши, рванул вперед. Он подбежал к «профессору» и сорвал горсть серой травы.
— Брось!!!
— Назад, сопляк!
— Не прикасайся к этому!
Мальчишка поднес свою добычу к глазам. «Профессор» пытался выбить ее палкой, но через несколько секунд от своего намерения отказался. Сам он склонился над маленькой ладошкой, а после колебания даже взял в руку маленький, серый стебелек. — А на моей ладони она тень оставляет.
Обе студентки и частник тоже подошли поближе. Осторожно, словно боясь ошпариться, они сорвали по несколько горстей серой травы.
— Это необходимо смыть водой! — отчаянно размахивала руками мать мальчишки, который как раз снова начал тереть глаза. Именно благодаря выезду «н природу», «на воздух», его болезнь усиливалась. В городе, в закрытой комнате, о которой он вечно просил родителей, он чувствовал себя намного лучше. Только кто там в семидесятые годы слушал короедов? Всем ведь известно, что ребенок летом обязан «выехать на природу». И как раз эта природа, этот воздух сейчас его убивали. — К врачу нужно обратиться!
— Нужно вызвать милицию, — повторила женщина в громадном купальном костюме.
Еще несколько человек приблизились к неровному серому кругу. Кто-то коснулся его обувтю, кто-то еще, чуточку поколебавшись, вошел в серую траву, пытаясь растереть ее подошвами. Все время казалось, будто бы трава сгорела. Но нет, не сгорела.
— А есть тут какой-нибудь телефон? — «профессор» тоже отважился подойти к посеревшему дереву. Он отломил небольшую веточку, убрал платок от рта. Никакого запаха, вони, испарений не чувствовал…
— По-моему, в пансионате есть.
— Да, есть, — подтвердила одна из студенток. — Только слышно слабо.
— Собственно говоря, вообще ничего не слышно, — прибавила другая. — Ну и хозяйка требует платить, как за питание.
— Но она же не возьмет денег, если мы позвоним в милицию.
— Наконец-то кто-то чего-то решил, — типично по-польски полная женщина поправила громадный лифчик.
У всей этой сцены имелся еще один свидетель. Маленький мальчик, которому еще не исполнилось пяти лет, лежал, спрятавшись в кустах, шагах в тридцати дальше. Приятели накрыли его мхом, дерном и мелкими ветками. Спрятан он был хорошо, никто и не подозревал о его присутствии.
Пацану чертовски не везло. Эти чертовы «почти что» пять лет. И его приятеля, с которыми он приехал отдыхать, были гораздо старше. Вот по этой причине он постоянно и проигрывал. Когда играли в «Четырех танкистов», он должен был быть Григорием, и только и управлять построенным из веток танком. Когда они формировали харцерский отряд, только ему доставалась роль разведчика. Приятели явно желали выгнать его из банды. Для них он попросту был слишком маленьким. Ежеминутно они придумывали какие-то задания для малолетки, лишь бы избавиться от него, лишь бы тот не мешал приставать к девчонкам или курить тайком. В группе он был никем. И как раз сейчас ему назначили очередное задание, чтобы избавиться от «почти что пятилетнего» пацана.
Дружки тщательно спрятали его возле «конкурентного» пансионата. Посмотрев накануне фильм, снятый по книге Брошкевича «Большая, побольше и самая большая», мальчишке внушили, что наверняка сегодня появятся пришельцы с иной планеты. Он же обязан все проследить, а потом сдать отчет. Несмотря на свои «почти» пять лет, в пришельцев из космоса он не очень-то верил. Но вот теперь…
Маленький мальчик, открыв рот, следил за образованием странного пятна серости. Он видел шок у отдыхающих, бездарные попытки выяснить, что это такое. Он видел приезд вызванного по телефону милиционера. Тот и сам не очень понимал, что творится: свой мотоцикл он отставил под стену дома, а потом, исключительно для уверенности, проверил документы у тех, кто стоял ближе всего, записывая все данные себе в блокнот. Было заметно, что он понятия не имеет, что делать. Милицейская рация на его мотоцикле действовала плохо, поэтому он воспользовался телефоном, желая доложить начальству о странном, сером пятне.
Матысик нажал на педаль газа новенького советского «ГАЗ» а. Хренова машина! На выбоинах их мотало так, что у Томецкого имелись большие трудности с тем, чтобы попасть в рот собственным бутербродом с яйцом вкрутую, приготовленным ему женой. Яйца, размещенные между двумя кусками хлеба, были обогащены не только хреном, но к сожалению, еще и чесноком, поэтому Томецкий распространял вокруг себя запах, поражающая сила которого с легкостью превышала иприт.
— И что? — спросил он, засыпая колени хлебными крошками.
— Попробую заехать вот на тот холм, — Матысик указал на небольшое возвышение. — Может быть там радиостанция, наконец-то, сработает?
К счастью, то были окрестности Быдгощи, где было полно холмов и долин. Не то, что Вроцлав — чертова равнина, на которой ни одна радиостанция не действовала так, как следует. Он прибавил еще газу, съехал с неровного асфальта и остановился посреди сосен, на песчаном пятачке. Матисик поднес микрофон ко рту.
— Патруль семь «Балаболке». Слышишь меня?
— Громко и четко, — дошел до них искаженный аппаратурой ВЧ молодой женский голос. Понятное дело, что у «Балаболки» имелся совсем другой кодовый позывной — «Висла 3» — но все, кто имел когда-либо дело с ее изливающимся из динамика тарахтением, никогда не пользовались официальным наименованием. Впрочем, пани Беата и сама быстро привыкла к новому имени.
«Балаболка» патрулю семь. Почему вы меня не принимаете? Прием.
— Все претензии прошу направлять к производителю этих пиз… чертовых радиостанций. Прием.
— «Балаболка» — патрулю семь. Я вас совершенно не слышу. Почему исчезаете? Прием.
— Приняли искаженный сигнал. Только сейчас я обнаружил какую-то возвышенность, чтобы соединиться. Прием.
— «Балаболка» семерке, повторая сообщение. В зоне вашего дежурства — Эффект. Прием с подтверждением.
Томецкий выругался настолько нехорошо, что Матысик даже обрадовался тому, что кнопка передачи не была нажата. Он глядел на то, как напарник выбрасывает в окно недоеденный бутерброд с яйцом и вытирает губы.
— Курва ёбаная в жопу мать! — сказал Томецкий уже более по-людски, благоухая запахом чеснока.
— Патруль семь. Подтверждаю получение сообщения об Эффекте, — сказал Матысик. — Прием.
— «Балаболка» семерке. Печиска. Повторяю: Печиска. Это в вашей округе, господа. Прием.
— Так ведь нас всего двое, — у Матысика не выдержали нервы, но тут же, хотя и частично, он перешел на официальную процедуру. — Семерка «Балаболке». Нас только двое. Господи иисусе! Прием.
«Балаболка» от процедуры отказалась.
— Пан Фелек! Я подошлю кого-нибудь из Быдгощи, но это только часа через два. Группа из Варшавы, возможно, будет вечером. У меня нет ничего. Ничего, пан Фелек. Прием.
— Пани Беата, нас здесь всего двое!!! Прием.
Томецкий вытащил карту из бардачка. Ругался он так, что уши давным-давно должны были завянуть и отвалиться. — Пан Фелек, около двух десятков человек. Пансионат отделен от остальных. Звонил какой-то милиционер. Эффект максимальный. Сделайте что-нибудь. Пожалуйста, пан Фелек. Прием.
— Балаболка»… Нас здесь только двое!!! Ты что, не понимаешь? Всего двое! Господи… Боже, Боже, Боже… Прием.
— Чтоб ты сдохла, блядь старая, — буркнул Томецкий, отирая пот с лица. К счастью, кнопка передачи снова не была нажата. Его палец блуждал по карте и как раз напал на нужную точку.
— Но ведь так быть не может!!!! Прием. Бляааа… — завел было Матысик.
— Ну а что я сделаю, пан Фелек? Божечки, ну ничего не могу. Прием.
— Пани Беата, Эффект, до двух десятков человек, а нас двое?! Ну а охранение территории, обстава? Вот что мы можем сделать? Прием.
Похоже, он ее достал. Воцарилась длительная тишина, прерываемая тресками в динамике.
— «Балаболка» семерке. Прошу дать подтверждение Эффекта и применения процедуры. Прием, — отозвалась женщина официальным тоном.
— Подтверждаю Эффект. Ответственности на себя не принимаю. Прошу записать, что нас всего лишь двое. Прием.
— «Балаболка» семерке. Подтверждаю запись численности патруля. Подтверждаю приказ о применении исключительной процедуры. Подтверждаю… — голос замялся. — Пан Фелек, неожиданно сменил тон голос. — Я на самом деле сочувствую. Быдгоскую группу пришлю часа через два. На голову встану, чтобы это сделать. Варшава вечером, возможно… Прием и конец.
— Отбой, — подтвердил Матысик.
— Курва ёбаная в жопу мать! — процитировал сам себя Томецкий и указал пальцем точку на карте.
«Почти пятилетний» мальчишка в зарослях видел все. Сначала подъехал русский газик. Он дважды окружил пансионат «Поруда», тщательно избегая серого пятна, совершенно как будто бы пассажиры внедорожника желали проверить ситуацию, не контактируя с кем-либо или чем-либо. Потом, рассыпая песок из-под колес, «газик» остановился, блокируя единственную дорогу, ведущую на шоссе до Быдгощи. Из автомобиля вышла пара широко улыбавшихся мужчин. Они тут же размотали веревку и воткнули в землю две заостренные палки.
— Добрый день, господа, — сказал один из них.
— Добрый день, господа, — произнес Матысик, завязывая веревку вокруг палки. Самое главное, отгородиться от «контакта». Веревка была единственным действующим методом. В противном случае, все подойдут ближе, и… — Мы из секции ликвидации утечек, — указал он на табличку с соответствующими надписями, прикрепленную к бортам автомобиля. — Я попрошу всех собраться в холле пансионата…
— Это зачем? — спросил «профессор».
Боже… Польский народ. Если бы это были немцы, англичане, американцы или русские, все пошло бы как по маслу. Но здесь вечно кто-то должен был спросить: «А зачем?». Вечно здесь кто-то не выполнял процедур и задавал вопросы. Все расползались, ни о какой дисциплине не было и речи — понятное дело, поляки. Для них не было и не будет никаких авторитетов, никакой власти, которую следует слушать, никаких правил, которые было бы невозможно нарушить. Установление контроля над группой отдыхающих только лишь вдвоем граничило с чудом. В Америке наверняка хватило бы всего одного полицейского. Там люди с органами власти сотрудничали. Здесь — нет. Никогда. И ни под каким предлогом. Всякий знал свое гораздо лучше, чем какая-либо власть. К счастью, после десятка предыдущих обломов, процедуру разработали достаточно хорошо.
Обучение на собственных ошибках. Чертовски дорогостоящее обучение.
— Прошу минутку внимания, Матысик усмехнулся еще шире. — Произошел пробой идущего под землей трубопровода. К нашему автомобилю прошу не подходить. Там у нас весьма опасные химикалии из Белхатува, — произносил он предложения из Инструкции по Проведению. — Автомобиль заражен. Мы приехали прямо после операции в шахте.
Никто не ассоциировал расстояния между Печисками и Белхатувом. «Белхатув» — это было слово-ключ. Чисто психологический трюк. Это название знал каждый. Вот только, понятное дело, поведение поляков, как обычно, предвидеть было невозможно.
— Это какой здесь трубопровод? — отозвалась одна из студенток. — Я изучаю водное строительство. Какой кретин мог выдумать трубопровод под озером? — указала она в сторону видневшейся за соснами голубой водной поверхности.
— Не знаю, какие там у нас выдумывают идиотизмы, — без малейшего смущения ответил Матысик. Вот в «идиотизмы» как раз все сразу поверили. — У меня имеется своя карта, и я знаю, что случилось.
— И что случилось? — будто эхо повторил «профессор».
— Пробой трубопровода, проше пана. Все вы обязаны собраться в холле пансионата.
— А зачем?
Самый сложный момент. Блядски трудный. Вот как убедить поляков собраться в одном месте, а не расползаться по сторонам. К счастью, ребята, занимающиеся написанием процедуры, выдали из себя все.
— Я обязан переписать все ваши удостоверения. Это основание для выплаты компенсации. Переписаны должны быть абсолютно все.
— Будут компенсации? А за что?
Никто в Польше не поверил бы в какие-либо компенсации, выплачиваемые за что угодно. Хотя сами деньги манили, но и наивным никто не был. Вот только спецы по процедуре были настоящими профи…
— Видите ли, обычно никто за испорченный отпуск не заплатит, но мы получили бешенные кредиты из министерства. Если до конца года мы их не потратим, то в следующем новых не получим. Поэтому мы и выплачиваем компенсации где только можно, потому что нам нужно потратить все эти бабки. Иначе финансирование на будущий год пойдет в ноль…
Вот в это поверили. Несколько человек даже направилось в сторону пансионата, потому что на их глазах случалось чудо. Остальные стояли на месте, пялясь на двух пришельцев. Милиционер был занят серьезными размышлениями: проверить у этих двоих документы или нет?
Второй чертовски трудный момент. Матысик с Томецким подошел к багажнику, оба вытащили две громадные сумки. Все-таки спецы по процедуре были гениальными. Оба, и Матысик, и Томецкий, начали жаловаться.
— Вот же дурацкие правила…
— И какой придурок это вообще написал?
— Господи, для того, чтобы проверить пятно от загрязненной нефти, надо напяливать ОП-1.
— Да на такой жаре мы же сваримся.
Но «профессор» все же был подозрителен.
— А зачем вам комбинезоны противохимической защиты? — спросил он.
— Ну вы же знаете, — Матысяк сражался с неподдающимся костюмом из толстой резины. — В противном случае, у нас полетят премии. Вот такие вот дурацкие предписания. Кто-нибудь из вас звякнет в нашу контору, и хана премиям. И будем нищенствовать, потому что какой-то идиот написал нам такой вот регламент.
Это как раз тоже поняли.
— Так никто ведь не позвонит.
— Ладно, ладно… — Матысик закончил одеваться и завязывать все тесемки. Хотя это и было похоже на чудо, но никто, видя двух мужиков в боевых противохимических костюмах, ни удирал, ни даже просто проявлял беспокойство. А все благодаря тщательному следованию процедуры. — Лично я ничего сказать не хочу. Вот только с чего я стану содержать жену и детей без премий?
— Но нам точно ничего не угрожает?
— Нашествие марсиан, — буркнул Томецкий.
— Угрожает, угрожает… — прибавил Матысик. — Я дам вам почитать наш регламент — триста страниц мелким шрифтом. Почитаете, сразу поседеете.
Оба надели противогазы и завязали на них резиновые капюшоны. Теперь они почти что потеряли способность общения с окружающими. Голос из-за противогаза был настолько нечетким, что можно было бы петь гимн, а слушатели воспринимали бы это как «Литва, моя отчизна…».
Еще один сложный момент. Теперь уже следовало действовать чертовски быстро.
«Почти пятилетний» мальчишка, спрятанный в кустах совсем рядом, видел все, словно на ладони. Один из мужчин прошел к задней части «газика» и вынул автомат Калашникова. Находясь в укрытии, он стал прикручивать к стволу огромный глушитель. Второй мужчина открыл дверки и вынул из укрытия пистолет-пулемет. Мальчишка не знал, что это РM-63, называемый «RAK».
— Будьте добры, приготовьте удостоверения личности. Сейчас начнем переписывать.
Томецкий вышел из-за борта автомобиля, держа «калаш» с глушителем за спиной.
— Приготовьте, пожалуйста, документы. Сейчас начнем переписывать.
У двух человек удостоверения имелись тут же. Матычик перезарядил РМ-63, Томецкий тоже перевел затвор. Какой-то ребенок вытащил из кармана несколько злотых.
— Мама, можно мне сбегать в деревню за мороженым?
— Иди, иди, а мне нужно остаться. У нас будут списывать данные для возмещения.
Господи, как же паршиво целиться, когда на голове противогаз. Чеерез эти два чертовых, кругленьких стеклышка. Как настроить прицел? Но Томецкий был мастером. Из своего «калаша», да еще и с глушителем, он застрелил пацана одной пулей.
Отдыхающие стояли неподвижно, они были слишком шокированы, чтобы хоть как-то реагировать. Томецкий застрелил мать парнишки, предле чем та успела набрать воздуха, чтобы завизжать, а Матысик — милиционера, который даже не успел расстегнуть кобуру. Лишь бы только не нажать на спусковой крючок слишком сильно и не перейти на автоматический огонь. Он высунул рукоять из-под ствола. Целиться, целиться, целиться! На «просто так» ничего оставлять нельзя.
Томецкий застрелил «профессора» и женщину в грандиозном купальном костюме; Матысик — обеих студенток. Блин, ну как же можно целиться в этом противогазе!
«Почти пятилетний» мальчик, лежащий в кустах неподалеку, глядел на все это, раскрыв рот. Двое мужчин в космических костюмах, с какими-то трубками, торчащими из ртов, как раз убивали отдыхающих. Молниеносно. Быстро. Умело… Потом эти двое побежали в пансионат. Один споткнулся, оба столкнулись в двери. Мальчик слышал изнутри тихое «прррыт» калаша и громкое «бум-бум-бум» Рака.
Буквально через мгновение они выбежали назад. Один побежал к газику и начал раскладывать что-то странное — похожее на душ — на боку машины. Второй ходил по кругу, проверяя окрестные заросли.
Мальчишка закрыл рот. Он не мог поверить в то, что видит. Его знания, ничтожные по сравнению с опытом взрослого человека, не предлагали ему никакого решения. Или это ему только снится? Может, это всего лишь сон? Или какая-то игра? Что это? Что это? Что это такое?
Мальчик стиснул веки точно в тот момент, когда рослый мужчина в костюме противохимической защиты ОП-1 развернул над ним ветки и нацелился из пулемета RAK.
Услышав телефонный звонок, Хофман проснулся с громким вздохом. Он заснул за письменным столом? Вот же черт! Наверное, так. Последняя ночь и вправду была тяжелой. Ссора с женой, не очень хорошие снотворные порошки, потом кошмары. Он чувствовал себя выжатым. А что самое паршивое: простуженным. Теоретически, в июле простудиться сложно, но Хофман был способен совершить даже такое. Он вытер нос бумажным платком, затем поднял мобильный телефон и нажал на зеленую трубку.
— Да? — он не был уверен в собственном голосе. — Слушаю? — повторил громче.
— Пан Марек, — услышал он голос молодой женщины. — Болото на всю катушку.
— О Господи… только не сегодня. Плиииссс…
— Сообщение мы получили по радио, — женщина, по крайней мере, сэкономила дурацкие замечания на тему предполагаемое похмелье. — Имеем стрельбу. Мужик из ТТ застрелил трех других с калашами.
— «Алка Прим». «Алка Прим»…. Где-то же должна была валяться в столе. Но где? Хофман обыскивал ящики.
— Пан Марек? Вы там?
— Тут я…
«Алка Прим» не было. Зато нашлась старая пачка одноразовых платков. Хофман быстро развернул один из них.
— Дело очень странно. Поначалу все шло нормально, вы же знаете, какая процедура разработана. Как только мы получили вызов по радио, дежурный SWD направил на место происшествия людей из уголовного отдела, сообщил дежурному из следственного отдела и вызвал техника-криминалиста.
Этого всего она могла и не говорить. Хофман прекрасно знал, что было дальше. Группа из уголовного отдела поехала на место происшествия. Кто-то сообщил дежурному из воеводской комендатуры и самому коменданту. На месте, наверняка, уже была аналогичная группа из комиссариата, на территории которого вся эта стрельба и случилась. SWD, то есть Пост Вспомоществования Командованию (или же, попросту, народ, сидящий на номерах 997 и 112, а так же дежурный Городской Комендатуры), не спали, чтобы в любой момент предоставить поддержку. Под началом SWD были все дежурные в комиссариатах и патрульные машины, а так же автомобили дорожной полиции, оборудованные компьютерными терминалами.
— Помимо того, мы сообщили прокурору, — продолжал голос в трубке, — но… Случилось нечто странное.
— Что случилось?
— Поначалу, ничего. Ребята захватили виновного, провели осмотр. Явное нападение, хотя и непонятно, в чем там дело. И… вот тут началась лажа.
— Что началось?
— Ну, точно я не знаю. Во всяком случае, следственный офицер покончил с собой.
— Блииин…
— Какая-то чудовищная невезуха. Два унтер-офицера погибли в ДТП. И Ягельский скончался от сердечного приступа, и…
— Да что это такое? Какая-то мафия? — Хофману срочно требовалась пара таблеток «алка прим», и только это для него было сейчас важно.
— Неее… все несчастья натуральные. Но, в любом случае, дело достается вам.
— Оооо, Иисууууусе…
Где же эти чертовы таблетки?! Он же помнил, что те у него были. Выслушав, где находятся все собранные по делу материалы, все бумаги, а так же то, что пациент еще КПЗ, но прокурор тут же его выпустит, поскольку то офицер Войска Польского, Хофман нажал на крсную кнопку отключения. Потом подошел к окну, открыл его и долгое время глядел на величественные гитлеровские строения на улице Лонковей. Теперь здесь размещалось управление вроцлавской полиции.
Более тридцати лет ранее «почти пятилетний» мальчишка бежал через лес, роняя капли крови. Он ревел во всю катушку, а слезы едва позволяли ему видеть что-либо. Что это было? Что?
Он выскочил на небольшую поляну. Шатаясь, мальчик свернул в узкую песчаную тропку, вьющуюся среди сосен. Через минуту он добежал до виллы, в которой родители снимали комнату.
Заметили его сразу же — так громко парнишка ревел. Сначала троица дружков: «Янек», «Густлик», «Томек» из экипажа танка «Рыжий»; затем мать и остальные отдыхающие.
— О Боже!!! — взвизгнула мать. — Ты же весь в крови!
— Мама… мама…
_ Господи Иисусе, дева Мария!!! Помогите!!! Сынок!!!
Несколько отдыхающих бросилось, чтобы взять мальчишку на руки. Кто-то метнулся за аптечкой; другой, более разумный, крикнул, что бежит к телефону, чтобы вызвать скорую помощь. Тут всего пара километров…
— Что случилось? — мать бессознательно повторяла вопрос сына. — Что произошло?
Отдыхающие пытались снять с пацана окровавленную рубашку. Кто-то вынул из аптечки йод, пиоктанин и бинты.
— Прилетело НЛО!!! — ревел мальчишка. — Пришельцы из космоса!!!
— Это он на сучок налетел или на какую-то сломанную ветку, — заметил мужчина, который лучше всех играл в бадминтон. — А вот рана… Будто огнестрельная.
— Прилетели космические пришельцы. Вначале все сделалось серым. Такой вот шар серого. Вот вроде как. А потом они вышли из такого аппарата, на боку которого был такой душ. И они были переодеты людьми. А потом надели свои космические скафандры…
— Матерь Божья! Господи Иисусе! Дева Мария! Боже, боже, боже… Сынок!
— Это шок. Его нужно доставить в скорую.
— Матерь Божья, да малой кровью истечет. Сделайте же что-нибудь!
— И у них были такие трубы, которые выходили изо рта. И ои так громко дышали. И они убили всех людей! Они их убили!!!
— Нет смысла ждать скорую, — крикнул тот пан, который лучше всех играл в бадминтон. — Закутайте его чем-нибудь и заносите в мою «сиренку». Мы поедем в Быдгощ!
— У-у-ууубили, всех людей убили! У них были такие трубки, которые выходили изо рта!!! Такие трубы!!!
— Боже, да сделайте же что-нибудь!
— Перевяжите малого бинтом и в машину. Мама едет с нами. И кто-нибудь еще, для верности.
— Я поеду, — вызвался мужчина с внешностью адвоката. — Это самая лучшая идея. Через полчаса будем в Быдгощи. В какой-нибудь приличной больнице.
— У нииих быыылиии трубкиии!!! Трубки, которые выходили изо рта…
Трое пацанов постарше осторожненько отошло от сборища. Они глядели один на другого, испытывая все больший страх.
— Ну… похоже с теми рассказами про пришельцев мы пересолили, — буркнул «Густлик», пряча зачитанный экземпляр «Большой, побольше и самой большой», который таскал за поясом.
— Черт, — тихо произнес «Янек». — Как думаешь, сдаст?
«Томек» проверил, хорошо ли спрятана в кармане пачка сигарет «Спорт».
— Тогда родители устроят нам допрос. Это железно. Все курево отберут.
— А если в милицию сдадут?
— Поплюй через левое плечо!
Хофман бессмысленно копался в полицейских бумагах. Ситуация, казалось, была ясной. Пан Фелициан Матысик, возраст семьдесят два года, офицер Войска Польского на пенсии, взял из дома легальный ТТ и поехал с семьей в лес, на шашлыки. Жена (старая, между нами говоря), дочка, зять, внучата. Где-то так… А чего, каждый же на шашлыки ездит с волыной. Это же совершенно нормально, разве нет? В ходе жарения животной плоти к ним подошли четверо. У троих были автоматы Калашникова, у четвертого никакого оружия не было. Он только спросил: действительно ли Матысик — это Матысик. Затем события покатились быстрее. Этот четвертый, без оружия, сказал, что ему неприятно по причине присутствия семьи, но ведь Матысик и сам должен понимать… На что офицер Войска Польского на пенсии вытащил ТТ и застрелил тех трех, с калашами.
Аааа…хмелья сегодня работали не самым лучшим образом. И чем тут заниматься? Нормальные такие польские шашлыки в лесу. Внук вырвал у одной из жертв автомат Калашникова и начал пулять по убегающему гражданскому, единственному спасшемуся из мясорубки. Выстрелил тридцать два патрона, но всего лишь попал в щиколотку мужчине, который менял колесо своего «шевроле матиз». Беглеца не нашли, у жертв не было документов, их отпечатков пальцев в картотеке не было.
Просто так, обычное воскресное утро. Три трупа, один раненный, пенсионеры и дети пуляют во все, что только шевелится… Нормалек.
Хофман выпил минеральной воды.
— Господи! — произнес он вслух. И кто написал эту чушь? Что это за хрень, блин? Что это?
Жертвы: три плюс одна. Мужик из полицейской группы повесился, двое погибло в аварии, у четвертого сердечный приступ. А это что? Что это такое?
Хофман закусил губу. Ему вспомнился кошмар из детства. Он пытался успокоить затрясшиеся неожиданно руки. Еще раз поглядел в дело."Это вы Фелициан Матысик?», — спросил нападавший без оружия. «Да», — прозвучал ответ.
Шашлыки получились неудачными. Леса под Вроцлавом, которые частенько патрулировали инспекторы в служебных «малышах», сами по себе отвращали от подобной формы воскресного отдыха. А еще тучи, угрожающие возможностью неожиданного душа. Матысик еще раз проверил оружие. ОН никогда не ошибался. ОН стоял сейчас под деревом — туманный силуэт, невидимый для других — и беспрерывно смеялся. Но семидесятидвухлетний офицер на пенсии свое знал. Он тяжело поднялся, игнорируя вопросы внуков, идет ли он отлить в кустики, а так же вопрос дочки: не надо ли в чем помочь.
Сейчас. Это произойдет сейчас.
Четверо мужчин вышло из-за деревьев. У троих были калаши, которые они держали так, чтобы быстро ими воспользоваться. Дебилизм. Десантники из спецотряда. Такие себе чертовски натренированные парни, которых часто можно увидеть в телевизоре, как они идут гуськом, каждый с рукой на плече идущего впереди коллеги, с готовым к выстрелу оружием. По телевидению они выглядели чертовски грозными. Вся их проблема заключалась в том, что в своей жизни они никого никогда не убили. Одни только учения. И ноль трупов.
— Это вы пан Фелициан Матысик? — спросил четвертый, безоружный.
— Да.
— Мне весьма жаль, что в присутствии семьи, но… вы же сами знаете.
— Знаю.
Матысик вытащил из кобуры заранее перезаряженный ТТ и выстрелил одному из десантников прямо в голову. Практически в упор.
Направляя оружие в другого, пришлось уже определять линию прицела. На кровь, которая брызнула в лицо, вн имания не обращал. Выстрел. Перевод линии прицела на третьего. Выдох. Выстрел. Пуля 7.62 Токарева идеально прошла через череп. И никакой реакции у кого-либо из жертв. Они и вправду были хорошо натренированы, вот только никто не научил их убивать. В этом у них не было никакой практики.
Матысик опустил оружие. Подошел к четвертому.
— Да? Слушаю вас.
— Аааааа… — громко и четко произнес гражданский.
— Не совсем понял.
— Аааааа…. — повторил тот и сглотнул слюну.
— Ну да. Теперь все ясно, — с издевкой произнес Матысик. — Застрелить тебя не могу, урод, потому что дело о превышении пределов необходимой обороны будет тянуться в суде три года.
Гражданский, скорее всего, не поверил. Он повернулся и начал убегать. И вот тогда случилось то, чего никто не планировал. Внук Матысика, одиннадцатилетний пацан, схватил Калашникова одной из жертв и выпалил всю обойму. Тридцать два патрона. Ни одна из них в беглеца не попала. Автомат дергался так сильно, что, собственно, палил он в белый свет, как в к опеечку. В основном, дырявил тучи и, похоже, эффективно, потому что начал падать дождь. Но какого-то эффекта достиг — мужик, который метрах в пятидесяти ремонтировал свой «шевроле матиз», неожиданно заорал и начал хромать. Из щиколотки правой ноги пошла кровь.
Матысик мельком глянул на туманный силуэт, смеющийся под деревом. ОН всегда был прав. Фелициан научился это ценить.
Тридцать лет назад группа по расследованию, состоящая из отдыхавших и трех пацанов, сующих повсюду нос, пошла выяснять, что же на самом деле произошло в пансионате «Поруда» в Печисках. И это привело к тому, что «почти пятилетний» мальчишка очутился в одной из быдгощских больниц в полном шоке и с гадкой раной на плече.
К сожалению, метрах в трехстах от виллы, в которой все они проживали, детективам перегородила дорогу старая, чуть ли не разваливающаяся «ниса», стоящая поперек песчаной дороги. Увидав группу, двое мужчин и женщина широко улыбнулись.
— Добрый день, — сказала женщина. — Мы из быдгощской аварийной газовой службы. А дальше идти нельзя.
— Почему?
— Авария. А собственно говоря, даже катастрофа, — молодая женщина указала на клубы дыма, поднимающиеся над верхушками деревьев. — Нууу… именно так заканчивается неумелое применение газовых баллонов.
— Жертвы взрыва имеются?
— Вы простите, только я не знаю. Нм лишь приказали перекрыть дорогу.
— Так что произошло?
— Нееее знааааю… — зевнула та. — Бахнуло так, что загорелся кусок леса. Я здесь слежу за тем, чтобы больше не случилось жертв. Ну а там гасят пожарники.
— Вы же понимаете, мы ужасно перепугались, — не уступал отдыхающий, похожий на адвоката. — Оттуда прибежал мальчик и рассказывал, ха-ха-ха, про космических пришельцев в скафандрах и…
— А как того мальчика зовут? — молодая женщина отбросила только-только прикуренную сигарету и вынула из кармана блокнот.
— Маречек. Маречек Хофман.
Женщина записала.
— Вы понимаете. Мне нужно знать. Потому что мы будем выплачивать компенсации. Обычно, никто такого не делает, но мы получили громадные кредиты из министерства, и, вы понимаете, если эти деньги до конца года не потратим, то они пропадут, и новых в следующем году не получим. Вы же понимаете…
— Да заткнись, «Балаболка»! — буркнул один из молчавших до сих пор мужчин, одетый в комбинезон с надписью «Быдгощская аварийная газовая служба».
— Эээеее… да кто бы там слушал пятилетнего мальчишку? — «адвокат» лишь махнул рукой.
— Так вы говорите «Хофман»? Марек Хофман? Одно или два «н»?
— Заткнись же, «Балаболка»!
Отдыхающим крайне не нравилось столь хамское отношение к женщине. Так ведь понятное дело… рабочие. Если кто закончил только начальную школу, откуда такому знать, что такое культура и уважение к женщинам…
Тем временем, в быдгощской больнице спасали «почти пятилетнего» Марка Хофмана (через одно «ф» и одно «н»). Мальчик не знал, что после возвращения отдыхающих из неудачной разведки из радиостанции в ржавой «нисе» раздалось зловещее сообщение: «Расширяется! Все ко мне!!!». Маленький Хофман и понятия не имел, что за собственную жизнь обязан благодарить ужасной невезухе «Балаболки», и тому, что ее сожгли в разорванном на спине комбинезоне ОП-1 вместе с блокнотом, который лежал у нее в кармане.
У каждого полицейского имеются свои неофициальные источники информации, но это было абсолютно исключительным. Он называл ее «Ключиком». «Ключика» звали Аней, которая прожила на свете двадцать семь весен. Когда-то они были безумно влюблены один в другого, потом все как-то попортилось, а точнее — выгорело. Но, что редко, все же, случается в таких отношениях, они остались добрыми друзьями, помогали друг другу, поддерживали, оказывали мелкие услуги. Приятель и приятельница. Близкие, сердечные. Вообще-то говоря, в любой момент они могли свернуть на тропу любви. Они привыкли друг к другу, понимали себя взаимно, не ревновали из-за любой мелочи. Но формат, в котором они в данный момент находились, устраивал обоих. Она давала ему все сведения, которые были ему нужны. Он доставал и устраивал все, что было ей нужно, а у хорошего полицейского в данной сфере имелись большие возможности.
«Ключик» была строго законспирирована. Никто, кроме Хофмана, даже понятия не имел, что ее зовут Аней, хотя многие видели ее каждый день в управлении. Даже его последняя любовница, как он сам говорил «женщина моей жизни», с которой связывал очень серьезные планы, не знала, кем «Ключик» является. Эту тайну он охранял более, чем что-либо на свете.
«Ключик» была помощницей самого «Биг Босса» по вопросам контактов с другими службами. То есть, у Ани имелся доступ, причем, с наивысшего уровня, ко всем данным, архивам и картотекам — и не одной только полиции, но еще разведки, контрразведки, гражданских и военных служб, Центрального Бюро Расследований, Агентства Внутренней Безопасности, Пограничной Стражи, армии, Отдела Спецслужб, Бюро Охраны Правительства, таможенных агентов, Пожарной Охраны (в том числе и добровольной), скорой помощи, Института Национальной Памяти и всех служб, занимающихся архивизацией информации. Она была просто бесценной. Она была гениальной. Еще она была прекрасным IT-специалистом. Как сама утверждала, она не оставляла каких-либо следов от своих посещений в различных картотеках и архивах. И Хофман свято ей верил. Потому-то никто и никогда не узнал, кем таинственный «Ключик» является. Никто и никогда.
Но вот теперь Аня подвела. Похоже, впервые с того момента, как они познакомились.
— Ну вот абсолютно ничего нет! Фелициан Матысик, 72 года. Образцовая военная служба, закончил которую в чине капитана. Оружие у него легальное. Несколько экземпляров. Никаких несчастных случаев, никаких служебных замечаний. Ну прямо тебе какой-то странный идеал… Я проверила все в Силезском Военном Округе и в Варшаве. Ну… просто глазам своим не верю, но абсолютно ничего. Ничего! Словно бы этот тип никогда и не существовал. Словно бы его вообще никогда не было на свете.
— Что-то быть должно.
— Но ничего нет.
— Господи! Что-то должно быть! Дай-ка мне его фото.
Как раз с этим у «Ключика» проблем не было. Лицо семидесятилетнего мужчины заняло весь экран.
— Черт… у меня такое впечатление, будто бы когда-то его уже видел.
— Дать тебе более ранний снимок?
— Если можно…
Быстрый стук пальцев по клавишам. Через мгновение на экране появляется лицо сорокалетнего мужчины в мундире.
— Держи, мастер. — Аня улыбнулась и потерла руки. — Соответствует?
«Почти пятилетний» мальчик, лежащий в кустах неподалеку, глядел на все это, раскрыв рот. Двое мужчин в космических костюмах, с какими-то трубками, торчащими из ртов, как раз убивали отдыхающих. Молниеносно. Быстро. Умело… Потом эти двое побежали в пансионат. Один споткнулся, оба столкнулись в двери. Мальчик слышал изнутри тихое «прррыт» калаша и громкое «бум-бум-бум» Рака.
Буквально через мгновение они выбежали назад. Один побежал к газику и начал раскладывать что-то странное — похожее на душ — на боку машины. Второй ходил по кругу, проверяя окрестные заросли.
Мальчишка закрыл рот. Он не мог поверить в то, что видит. Его знания, ничтожные по сравнению с опытом взрослого человека, не предлагали ему никакого решения. Или это ему только снится? Может, это всего лишь сон? Или какая-то игра? Что это? Что это? Что это такое?
Мальчик стиснул веки точно в тот момент, когда рослый мужчина в костюме противохимической защиты ОП-1 развернул над ним ветки и нацелился из пулемета RAK.
Это был не сон, это не были кошмары. Это не были фантазии перекормленного страшными рассказами мальчишки. Это была явь. Явь! Явь! Боже милосердный!
— Марек! Марек? С тобой что-то случилось? — «Ключик» держала его за руку, она была явно напугана. — Марек, что происходит?
Тот сглотнул слюну.
— То был не сон. Не сон… О, Боже!
— Марек. Маречек… Может вызвать врача?
С Хофман ом творилось нечто странное, мужчину буквально трясло от страха. Ведь он же все уже давным-давно рационально объяснил! Это было то же самое, когда он, тоже будучи ребенком, как-то увидел на лице комбайн. Огромную, красную, невероятную конструкцию. Ему казалось, что подобная машина просто не может существовать. Уж слишком она была огромная. Н о он внимательно глядел на лица окружавших е го людей и никаких признаков страха не видел. «Самый обычный комбайн», — объяснил ему кто-то, заметив смущение мальчика.
И точно так же было и с этим рассказом. За многие годы он позволил себя убедить, что то были обычные фантазии. Не было никаких пришельцев, убивающих в Печисках отдыхавших. Самый банальный взрыв газа. «Почти пять» лет — это решительно мало, чтобы видеть мир рационально. Ему приснилось. Слишком много наслушался фантастических баек от приятелей. Солнечный удар, пожар, газ, грохот и научная фантастика, подаваемая в кино. Руку распанахал, когда бежал через лес, потому что наткнулся на сломанную ветку. Не было никаких космических пришельцев, убивавших людей в Печисках. Не было никаких существ с трубками, торчащими из лица, стрелявших в отдыхающих. Не было их!!!
Господи Иисусе и дева Мария. Были!!!
Хофман глядел в лицо мужчины, который развел кусты и нацелил в него пистолет-пулемет. Сейчас на нем не было маски с длинной трубкой, ведущей к емкости с поглотителем. Лицо, прекрасно запомненное из всякого кошмара, который снился ему в течение сотен ночей.
Боже! Именно для этого он и стал полицейским, именно по причине кошмаров. Он помнил застреленного милиционера, помнил, что тот даже не успел протянуть руку к кобуре с оружием. Хофман был лучше — всегда при нем было два пистолета и маленький револьвер. Этот кошмар повлиял на всю его жизнь. Только лишь потому он и стал полицейским: чтобы иметь возможность защититься. Будучи еще зеленым щенком, он завербовался в наемники в Чад во время французской интервенции. Правда, тогда ими ни для чего и не воспользовались, зато, по крайней мере, его научили убивать: ножом, кулаками, зубами, вязальным крючком собственной жены, даже ее кружевным чулком.
Но он не мог защититься перед кошмарами, хотя и все время объяснил себе, что это неправда. Что все это только обычные сны.
А теперь кошмар оказался правдой. Более того, он был блядски реальным! Он глядел в лицо, которое снилось ему сотнями ночей. Он прекрасно помнил его.
Господи Иисусе… Это не плохой сон. Это правда! Людей в Печисках убивали! Этот вот тип. Тот самый, который, уже без противогаза, развел рукой закрывающие пацана кусты. В другой его руке был готовый к выстрелу пистолет-пулемет RAK.
— Марек? Марек, что творится? — повторяла «Ключик». — Марек! Очнись!
Мужчина спрятал лицо в руках. Он пытался прийти в себя.
— Вода у тебя есть?
— Господи, а может вызвать врача? Давай, я отвезу тебя в скорую помощь.
— Нет, — Марек отпил несколько глотков воды из поданного ему стакана. — Знаешь, почему ты не нашла о нем никакой информации? — пытался он вновь быть рациональным.
— Почему? — девушка была явно заинтригована.
— Мы сделали ошибку, разыскивая данные во Вроцлаве и в Варшаве.
— Где же мне тогда его искать? — Аня тоже отпила воды из стакана. Она знала, а точнее — чувствовала, что они попали на что-то совершенно необычное.
Хофман одарил девушку бледной улыбкой.
— Ищи в Быдгощи. Конкретно же — в Печисках. Это километрах в тридцати в сторону. Попытайся как-то связать эти две местности и этого типа. Ранние семидесятые годы.
— Почему именно в Быдгощи? Откуда ты об этом знаешь?
Марек усмехнулся. На сей раз более твердо.
— Так уже складывается, что я единственный полицейский офицер в Польше, который знает, где искать данные относительно этого мужика. Вот так, просто, складывается…
Матысика из «обезьянника» вывел дежурный. К семидесятидвухлетнему старику — к тому же, бывшему военному — он относился с определенным уважением. Он провел его в кабинет следственного офицера.
За письменным столом сидел рослый, худощавый мужчина. В его лице можно было заметить одну странную отмету — у него были совершенно недвижимые, холодные глаза. Глаза змеи. Матысику на миг даже показалось, будто бы он когда-то его уже видел… Но это было только мгновение. У пожилого человека была прекрасная память на лица, и он со всей уверенностью не знал офицера с холодными, словно лед, глазами.
А тот поднялся со стула.
— Меня зовут Марек Хофман, — протянул он руку. — Приветствую вас.
Матысик легко пожал протянутую руку. Садясь перед письменным столом, он уже знал, почему этот офицер казался похожим на кого-то из прошлого. «Да у него точно такие же глаза, как у меня», — усмехнулся он в мыслях сам себе. — «Глаз змеи». Он ведь и сам видел их в зеркале ежедневно, во время бритья.
«Ключик» свою работу делала на пять. К сожалению, резюме результатов этой тяжелой пахоты можно было определить всего лишь одним словом: нихрена! Фелициан Матысик. Печиска. Быдгощ. Девушка глянула на оставленный Хофманом листок. «Балаболка», пансионат «Поруда». И ничего, просто-напросто, ничего! Она взяла телефон. Когда-то этот номер был записан исключительно в записной книжке Биг Босса — по причине максимальной степени секретности. Когда-то…
— Привет, жопа.
— Ну, привет, телка, — ответила Кася, ее соответствие в быдгощской полицейской комендатуре. — И чем тебе помочь?
— Имеется одна заноза. Семидесятые годы, ранние. Печиска. Быдгощ. Фелициан Матысик. Куча смертей. Дела засекречены. Найдешь чего-нибудь, милая Жопка? Да, еще слова: «Балаболка», «Поруда».
— Оки-доки. И тут же звякну, — короткий вздох. — Да, при случае: какой-то тип пизданул большегруз с куревом. Мой Биг Богг на ушах! Дай-ка мне какого-нибудь рецидивиста из Вроцлава, чтобы я могла бы его подставить.
— Оки-доки. Сейчас подыщу из картотеки.
— Будет классно, телка. До звоночка.
Хофман закурил сигарету.
— Можете ли вы мне пояснить одно дело? Вы ведь были офицером Войска Польского?
— Да. Был.
— И из вас сделали снайпера?
— Не понял?
— Вы выстрелили три патрона. У нас три трупа. Ваш внук вырвал из рук одного из покойничков автомат Калашникова. Выстрелил тридцать два патрона, и попал только лишь в щиколотку какого-то мужика, менявшего колесо в машине..
— Ну, это ведь еще дитя. Он не умеет стрелять, — насмешливо прокомментировал Матысик.
— А вы умеете?
— Я знаю… В конце концов, я же офицер…
— В среднем, вы выстреливали шесть патронов в год. В рамках учений. А вы? Три выстрела — три трупа. Откуда такая специализация?
— Только не надо демонизировать. Одного я бахнул, считай, в упор. Двух — с пары шагов.
— Вы всегда берете ТТ, когда едете на шашлыки с семьей?
— Нет. Только лишь тогда, когда на меня нападают три типа с калашами.
Хофман погасил сигарету. Слегка улыбнулся.
— Нет, ну… Мне бы хотелось нормально поговорить. Нет смысла, чтобы мы тут просто балаболили…
Две пару чертовски холодных глаз тут же и встретились. Они глядели друг на друга охрененно долго. «Нет смысла, чтобы мы тут просто балаболили». «Балаболка». Shit!
Матысик в первый раз подумал о ведущем следствие офицере с серьезностью. Хофман же понял, что ничего из старика не вытянет.
«Ключик» подняла телефонную трубку. С черного аппарата — особого значения. Оборудование в комендатуре было старым, было достаточно придержать одну из катушек большого магнитофона, и ничего уже не записывалось.
— Привет, телка.
— Ну что там, жопа? — ответила «Ключик», все так же придерживая катушку пальцем.
— У дела имеется номер SWW/12382/72. Секретно, особого значения. И я нихуя не врубаюсь. Практически ничего не написали, зато у меня, телка, имеется для тебя кино. Любительское на восьмерке. Перешлю тебе с курьером.
— Спасибо.
— Никаких проблем. Спасибо за рецидивиста.
— Не проблема. Подкинь чего-нибудь для записи.
— Ты знаешь, нихрена не имею. Свяжись с той дамой из столицы, я подкинула тебе номер.
— Оки-доки. Стей ин тач.
— Ясно! Я еще покопаюсь, но ты свяжись со штучкой из Варшавы. У нее больше вруба.
— Экстра! Thanks!
— Но проблемо, телка. Номер дела у тебя уже имеется. Чао какао!
— Чао какао, жопа!
— Хей, хей!
Матысик мельком глянул на туманную фигуру, появившуюся у двери комнаты для допросов. Хотя выражение на его лице не изменилось, Хофман перехватил взгляд. Он тоже зыркнул влево, в сторону. Ничего. Стенка с текущими бумажками, слегка оцарапанная дверь, старый линолеум. Через короткое мгновение два холодных взгляда снова встретились. Глаза Матысика не были уже такими спокойными, как раньше.
— Можете ли вы пояснить мне кое-какие события? — Хофман закурил следующую сигарету.
— Так вот, один из следственных офицеров, работающих над вашим делом, повесился.
— Вы как-то не похожи на такого, кто сегодня повесится, — перебил его Матысик.
Он вытащил из кармана одноразовую салфетку и тщательно вытер слезящиеся глаза.
— Два члена группы погибло в ДТП, еще у одного — сердечный приступ…
— Не похоже, чтобы у вас было больное сердце.
— Аааа… выходит, случайность? Это какая-то мафия?
— Мене кажется, что машину вы водите хорошо. Не думаю, чтобы вы попали в аварию.
Хофман сбил пепел в переполненную пепельницу. Язвительно усмехнулся.
— Я если бы вы угадали, что угрожает мне?
Матысик быстро глянул на туманную фигуру у двери.
— Я не предсказательница. Нет такой возможности.
— Черт… наша беседа, похоже, хотя культурная и тихая, все-таки превращается в такое себе балабольство.
Матысик снова протер глаза. Балабольство, «Балаболка». Он начал оценивать сидящего напротив офицера более объективно. Натиск воспоминаний. Неужто он чего-то знает? Да нет, нет у него таких возможностей. Но что-то комбинирует и держит в тайне. Явно. И сколько смог он узнать? И чего? Ладно, это не имеет значения. Ему не угрожал ни инфаркт, ни авария, и уж наверняка не собственноручно сделанная виселица. Крутой парень. Но ведь он не мог иметь понятия о том, что ему угрожало на самом деле, в противном случае, он не вел бы допрос таким вот образом. Тогда откуда он выдрал какие-то клочки информации? Как связал допрашиваемого с делом? Блин… Все начинало выглядеть по-настоящему кисло…
«Ключик», придерживая пальцем магнитофонную бобину, сделала следующий звонок.
— Привет, Штучка.
— Привет, телка. Что заставляет тебя колупаться в столице?
— Дай мне все, что у тебя есть по SWW/12382/72. Оки?
— Оки доки, телка. У тебя уже на терминале. Биг Босс запрашивал?
— Нет, это личный заказ.
— Оки доки. Мне-то оно все равно. Это что, твоему парню нужны данные?
— Ну.
— Ну?… Ну тогда спокуха! Сейчас подошлю. Сколько угодно. — Минута тишины. — Детка…
— Ну?
— А ведь это блядски секретно! Специального значения!
— Тогда выдавай на линию.
— Так я и выдаю. Хи-хи-хи… Какие классные данные. Желаю много-много хорошего секса с парнем.
— Ну, спасибо!
— Нормаль. Да, там еще фильм в приложении. Только, курва, не запускай на людях.
— Сними напряг, Штучка.
— Спокуха, телка. Мне это до лампочки. Все уже должно быть у тебя в компе. Прошло?
— Угу. Спасибо.
— Спокуха. К вашим услугам, писька глупая.
— Дрочи, потаскушка. Благодарю за помощь.
— Для того мы тут и сидим, телка. Как раз для этого. Именно затем наши папаши трахали наших мамаш, чтобы мы могли помогать одна другой.
Во всей процедуре самое паршивое это заполнение всех документов от руки. Факты были такими: На Матысика напали люди с автоматическим оружием, они обладали значительным перевесом. Это не были не официальные лица, поскольку не предъявили свои документы, и они, как единогласно признают все свидетели, не кричали «полиция». Короче, кто это был, неизвестно. Зато было известно, что оружие Матысика было легальным, а угроза — самая неподдельная, так что отставного офицера следовало освободить. Дело, естественно, будет еще вестись, но стрелок-пенсионер будет отвечать уже по другой статье. Это если доживет до судебного разбирательства. Семьдесят два года для мужчины — это вам не фунт изюму.
Заполнение бумажек все тянулось и тянулось, грозя перерасти в бесконечность. Потом подписи, проверка изъятых вещей… Домой Матысик вернулся лишь к вечеру. Он даже не прикоснулся к приготовленному ужину, зато попросил у жены телефонную карточку.
— Но ведь ты же можешь позвонить из дому, — удивилась та.
— Телефон наверняка уже на прослушке.
— Тогда позвони с моего мобильного.
— Это решение еще хуже.
Он взял карту и спустился к телефонной будке АО «ПТ», поставленной прямо напротив его подворотни. Матысик прекрасно знал запутанность дел и стиль работы конторы. Ему было известно, что у них нет денег на установку подслушек в будках. Ну а если даже бабки откуда-то и нашлись, то наверняка не сегодня.
Он быстро набрал номер на клавиатуре.
— Томецкий, слушаю.
— Готовься. Фамилия мужика — Хофман. Что-то он знает.
— Боже…
— Да не паникуй.
— И что у него есть.
— Он знает слово «Балаболка».
— Блииииин… Быдгощ. Печиска — шестидесятисемилетний разум Томецкого работал исключительно по делу. У крутых чуваков склероза не бывает. — Вот кууур… — запел он.
— Не паникуй, — повторил Матысик. — Прекращаем разговоры с домашних телефонов и мобилок. Связь держим через телефонные будки. Через одну налево.
План был приготовлен уже давно. Каждый из них, выйдя из дома, мог идти или направо, или налево. То есть, «налево» означало направление, а «через одну» — какие будки можно пропустить. Номера телефонов в будках были записаны уже давно. Равно как и время контактов. Встречаться же, временно, они и не собирались.
— Тогда пока…
— Пока, зомби.
— Не произноси этого слова.
Матысик положил трубку, затем поднял ее снова и набрал номер службы точного времени, затем вызова такси и банка, чтобы затереть память телефона-автомата. Это так, на тот случай, если бы за ним кто-нибудь следил. Биллингом будки он не заморачивался; Томецкий, наверняка, как раз решал эту проблему.
Времени пока что было много.
Хофман сделал себе самокрутку из ароматного табака «RedBull». С собой он принес бутылку хорошего белого французского полусладкого вина, любимый напиток «Ключика». Он как раз разлил первую порцию по бокалам.
Аня готовила восьмимиллиметровый проектор. Ни у кого в комендатуре такого предмета старины уже не было — пришлось попросить на время у тестя. Довольно умело, хотя и сверяясь с инструкцией, она зарядила пленку, присланную специальным курьером из Быдгощи.
— Ну что? Пускать?
— Хочешь пускаться во все тяжкие? — буркнул Марек. — Если со мной, так я всегда «за».
Аня рассмеялась. Она взяла бокал с вином, присела рядом и поцеловала Хофмана в щеку.
— Ууух ты мой, альфа-самец… — погладила она мужчину по шее. — Боже, как же я ненавижу мужиков.
— А как я не люблю баб…
— Всегда приятно услышать комплимент, — отпила Аня глоток вина. — Пускаю. Но вот «во все тяжкие не пускаюсь». У меня месячные и асексуальное белье. Попросту, громадные труселя.
— Мне это не мешает.
Аня включила чудовищно тарахтящий проектор. На простынке, развешенной на двери самого Биг Босса, поначалу появились смазанные, скачущие линии, потом номера производителя пленки. Только лишь потом они увидели картинку.
Матысик в военном шлеме парашютиста, внутри какого-то самолета. Звук рассинхронизировался моментально. Было видно, как он что-то кричал, и только потом услышали не совсем четкое: «Документацию назад!». Камеру повело в сторону. Опущенная грузовая рампа самолета, который уже потихоньку катился. На покрытой травой поверхности аэропорта отступали десантники, стреляя в какие-то находящиеся за границами кадра цели. Четверо несло огромный ящик, пытаясь забросить ее на рампу движущегося самолета. Двое рядом бежало с раненным товарищем, висящим у них на плечах. Еще услышали какие-то непонятные голоса, в стрекотании проектора ничего разобрать было невозможно. Четверка солдат в шлемах парашютистов наконец-то добралась до рампы. Ящик перебросить было непросто, а пилот ни на миг не снижал скорости Голос Матысика, запаздывающий, словно при паршивой рассинхронизации, где-то на пару секунд: «Дальше! Дальше!».
— То ли у меня что-то с глазами, то ли я вижу пальмы? — Хофман глянул на «Ключика».
— С глазами все в порядке. Видишь.
— Тогда что это, черт подери? Куба?
— Аэродром с травяным покрытием? На Кубе?
— А черт их знает… Что это?
— Понятия не имею, что это.
Матысик помог солдатам втащить ящик на рампу катящегося самолета. Два десантника забросили следом раненного товарища. Остальные перестали обстреливать невидимого противника и с паническим страхом бросились к готовящейся взлететь машине.
Камера скакала просто чудовищно, сложно было отметить какие-либо подробности — оператор, похоже, сел, когда рампа закрылась. Что-то конкретное увидели в тот момент, когда внутри корпуса загорелись лампы. Какой-то военный, сидящий возле Матысика, открыл бутылку пива. Четко была видна этикетка: «Живец». Видели и шевелящиеся губы военного. Только лишь через какое-то время донеслись искаженные воем двигателя слова: «Вот это везуха! Вот это везуха! Граната взорвалась рядом, а мне ничего…». Неожиданно мужчина обмяк и свалился на пол; в груди у него блестел клинок десантного ножа. Матысик вынул бутылку из руки мертвого коллеги, который только что хвастался собственным везением, и отпил большой глоток.
Склейка.
Новые номера пленки и новый кадр. Пилотская кабина. Оба пилота кричат. Голос еще сильнее отстает от картинки, к тому же — совершенно неразборчивый. Первый пилот вопил, похоже, что он никак не сядет на этой подстреленной корове, а Матысик, с руганью, заставлял его садиться именно здесь. Какие-то странные маневры, крики, абсолютно непонятные голоса из радио. Вой машины. Матысик что-то говорит, первый пилот совершенно потерял голову от страха. Почти что ничего не видно. Вероятнее всего, они садились, камера прыгала, как в «Jumpin'JackFlash». Снова пробег по взлетно-посадочной, хотя, хрен его знает. Все тряслось, вся картинка представляла собой один огромный коктейль из света и теней. Наконец-то остановились. Первый пилот что-то сказал, это было видно по движению губ. Матысик вытащил ТТ и застрельл его, а через секунду — и второго летчика.
Только потом они услышали запоздавший от рассинхронизации звука и изображения голос первого пилота.
«Блин, вот это везуха сегодня. Наверное, я в сорочке родился! Теперь можно и в спортлото сыграть…»
Отзвук выстрела из пистолета Матысика окончательно расстроил проектор. Склейка. Простынка на двери Биг Босса сделалась черной, а потом и белой.
Пленка кончилась.
— Что это было? — спросил Хофман.
— О Боже, — шепнула «Ключик». — Не знаю!
— Блин поймешь… Какая-то стрелянина, пальмы, наши спиздили у кого-то здоровый ящик и убрали свидетелей… Я хорошо видел или чего-то до меня не дошло?
— Ты хорошо видел, Марек. Дева Мария!
— Так что это было?
— Не знаю. Во что мы влезли, Марек? В какое дерьмо?
— Погоди, погоди… Успокойся.
— Господи Иисусе! Ведь тот тип застрелил обоих пилотов! Я хорошо видела, или чего-то пропустила?
— Хорошо видела, «Ключик». Успокойся.
— Так в какое дерьмо мы вступили?!
— Плиииисссс… Успокойся.
— Ну как я могу успокоиться?! — вскрикнула девушка. — У меня месячные, а тут какой-то хрен убивает наших солдат, и я, похоже, уже во все это запутана! Так как мне успокоиться?!
Марек налил Ане вина. Потом прищурил свои вредные глаза.
— В этом деле, похоже, будут номера и получше, — буркнул он.
К счастью, Аня не услышала, потому что, наверняка, закатила бы истерику. Долгое время Марек говорил с ней шепотом. И, вроде как, чего-то добился. Возможно, девушка и не успокоилась, но, по крайней мере, сидела неподвижно, в полном смятении.
— Откуда у тебя эта кинопленка? — начал Марек расспрашивать.
— Из комендатуры в Быдгощи.
— В Быдгощи хранят нечто подобное?
— Нет… То были годы, когда из кинопленки извлекали серебро. Все ехало в Варшаву, часть пленок уничтожали, а часть — утилизировали. А в «народ» пошли сплетни про то серебро, и кто-то из сотрудников комендатуры вертанул несколько сотен кило пленки. Понятное дело, что в домашних условиях он не получил и грамма серебра. Недавно мужик попался на каком-то скандале с грузовиком, забитом сигаретами, мне пришлось подсунуть им какого-нибудь нашего рецидивиста, чтобы не получилось так, что полиция грабит собственные склады. Наши при случае получили эти пленки, забили сигнатуры в компьютер и… отсюда и имею.
— Хорошо. Ну а этот номер дела? SWW дробь сколько-то там. Откуда ты его знаешь?
— Так, как ты и говорил: Печиска, Быдгощ, «Балаболка», куча смертей, ранние семидесятые год. Пансионат «Поруда» сгорел по причине взрыва газового баллона. Первыми на месте прибыли сотрудники Аварийной газовой бригады из Быдгощи. Так написали в деле. Вся штука в том, что там нет фирмы с таким названием, и никогда не было. Настоящая аварийная газовая служба называется иначе. Но самым смешным тут является другое…
— Что же?
— Слушай, погибло около двух десятков человек, сгорел приличный шмат соснового леса. А знаешь сколько было вызвано пожарных машин?
— И сколько же?
— Одна.
— Уй, бляааа!
— Ну.
— Я еб…
— Неплохо, да?
Аня отпила вина.
— Я тебе еще более интересную вещь скажу. Два десятка жертв, а сколько вызвали карет скорой помощи?
— И сколько же?
— Ноль!
Хофман глотком допил свое вино, отставил бокал на стол.
— Тогда мы их имеем.
— Кого?
— Пана Фелициана Матысика и того второго, что был с ним.
— О Господи! Где был?
— В Печисках. Они там убивали людей.
— Как тех пилотов? Боже… — Аня замялась. — А откуда все это можешь знать ты?
— Я был там.
— Не звизди. Тогда тебе было лет шесть или семь!
— «Почти пять», — сладко улыбнулся он девушке.
— Да что ты несешь хрень?! Как это: убивали людей… Погоди… — собралась с мыслями Аня. — Погоди. Какой еще второй? Ведь зацапали только одного.
Хофман взял в руки металлическую коробочку, в которой хранилась кинопленка. Как он и предполагал, оператор расписался на приклеенной к крышке бумажке.
— Думаю, речь идет о Дариуше Томецком, — проверил он, правильно ли прочитал сделанную от руки подпись. Это один из очень немногих известных мне людей, у которых рука не дрогнет даже тогда, когда при них убивают других людей.
Он снова усмехнулся. И на сей раз, вредно и язвительно.
Фелициан Матысик сидел за столом в кухне. Он ел бутерброды, приготовленные на ужин своей пожилой супругой, и запивал все это крепким чаем. «Блядь, — подумал он. — «Ну же блядь».
Вообще-то говоря, жизнь ему не была так уж и дорога. Когда-то он согласился со всем. Согласится с тем, что пальнет себе в голову, если что-то не выйдет. А вот теперь эта чертова старость. Это отвратительное, гадкое состояние, когда человек — вопреки всему, вопреки рассудку — неожиданно начинает цепляться за жизнь. За жизнь, переполненную болью; за жизнь, переполненную отсутствием возможностей; жизнь серую, глупую, без перспектив. Старость нас всех дегенерирует. Неожиданно для человека становится важным только одно: сама жизнь. Лишь бы какая, только бы была. Все это так, как если бы у свободного человека потихоньку отбирали все: деньги, любовь, секс, женщин, спокойные размышления о будущем, какие-либо надежды. И тебя превращают в какого-то ужасного, трясущегося старикана, не способного сдержать мочеиспускание в постели, забывающего, куда спрятал ключи от дома; отрыгивающего, если слишком много поест на обед; пердящего при каждом случае. У тебя ничего уже нет. Трясущиеся руки, покрытые печеночными пятнами. Закисающие глаза. Непонятная, по причине искусственной челюсти, речь. Ни одна из молодых женщин не увидит в нем объекта желания. Но вот вожделения все так же имеются, только судьба отобрала возможность их реализации.
Блядь… Когда он наденет свой первый памперс? Первый в жизни, потому что, будучи молокососом, с этим изделием встретиться никак не мог. Когда обратиться в службу социальной помощи за первыми кальсонами из клеенки?
И все же, нет. Он был другим. Жизнь жизнью, но имеется еще и дело. Когда будет нужно, пальнет себе в лоб. Но не раньше. Наверняка.
Он глянул на туманную фигуру, стоящую в углу кухни.
— И что делать с этим долбанным офицериком, — буркнул он, — покрывая столешницу крошками. — Мы им займемся.
Хофман просматривал CD с данными, который «Ключику» прислала Штучка из Варшавы. Данных было немного. И, что самое паршивое, без звука. Сначала он просмотрел фильм, переведенный с классических 8 мм в формат mpeg. Тут ужде не было металлической коробочки, чтобы увидеть, а кто является оператором. Впрочем, фильм был точно так же паршиво сделан, что и предыдущий. Поначалу какой-то танк, выставленный посреди шоссе. По его мнению… вроде как Т-55, Хофман плохо разбирался в этом. Солдаты, торчащие из люков. Нельзя было сказать, что в состоянии стресса, скорее — скучающие. Шесть человек в ОП-1 с огнеметами на спинах. Они обрабатывают огнем какой-то газон. Неспешно, тщательно, прямо-таки: сонно. Офицер в парадном мундире метах в сорока дальше. «Рваные», не плавные кадры. Ничего не происходит. И вдруг — перемена. Офицер подносит к губам свисток, он явно паникует. Мужики в ОП-1, те, что с огнеметами, бросаются бежать, один падает. Что-то хлестнуло его — какая-то проволока при дороге, которую он не заметил в маленькие очочки противогаза, какая-то ветка? Танк на заднем ходу (гусеницы скользят по асфальту шоссе) влетел в столб с каким-то знаком. Оба танкиста в башенках тут же спрятали головы и закрыли люки. Танк каким-то макаром вывернул, и теперь сваливает задом. Офицер со свистком убегает словно заяц, перепрыгивая низенькие оградки на поле. Оператор отступал, картинка все сильнее тряслась. Рваные, нечеткие кадры. Какой-то газик, пытающийся вывернуть и развернуться на узкой дороге. Два солдатв, пробующих отступать в соответствии с уставом: отпрыгивали спиной, с калашами, нацеленными в нечто до сих пор невидимое, находящееся за границами кадра. Танк, врезающийся задом в электрическую ферму. Обрыв гусениц. Искры.
Склейка.
Другое время дня, судя по смене освещения. Несколько мужчин в костюмах ОП-1, сжигающих другого мужика в таком же костюме. Похоже, того самого, кто свалился в канаву во время бегства. На сей раз четко видна проволока, обмотавшаяся вокруг запястья. Разорванный комбинезон. Языки пламени.
Конец.
Что это такое? Что это, черт подери?!
Хофман просматривал сканированные документы. Ничего. Одни только обрывки информации, фрагменты тщательно препарированных кем-то бумаг. «SWW/233991/69 — Эффект в Шклярах». И что означает этот их «Эффект»? Хофман искал дальше. Есть! «SWW/1238272/72 — Эффект в Печисках. Взрыв газа. Вызван патруль номер семь».
— Эээеее… Подобного рода дешевку можете впаривать любителям. Взорвался газ, а разводящий из Быдгощи вызывает патруль? Это вообще не милицейские термины. А помимо того Матысик служит в армии, а не в милиции. И армию вызвали по причине взрыва газа? Все это было шито слишком грубыми нитками — на место вызвали всего одну пожарную машину. Без следственной группы, без кареты скорой помощи? Что-то все это пованивает!
Хорошо. Нужно идти дальше. «Вроцлав!» — тихо свистнул Марек. SRT/2456/3001. Откуда-то эта аббревиатура была ему известна. Господи… SRT? У него была абсолютная память на имена и названия. Но вот SRT? К чему относится серия SRT? Погоди, это какие-то архивные материалы. Нет, никак не удавалось вспомнить.
SRT? Через компьютер он вошел в сеть комендатуры. Находясь на своем уровне, он имел возможность лишь общего просмотра информации. Серия SRT: взрывы газа, неожиданные порывы ветра, горные катастрофы…
Господи Иисусе!!!
Он уже вспомнил. Серия SRT. Взрыв газа в Ротонде варшавского автовокзала. Порыв ветра завалил незавершенную конструкцию здания Сельскохозяйственной Академии во Вроцлаве, чуть ли не четыре десятка жертв. Террикон сползает на мост в Валбржихе — почти тридцать жертв. А ведь об этом говорили в ВУЗе — пример плохо организованной работы милиции.
Боже… Теперь он же понимал. Все это не было плохо организованной милицейской операцией. Это была прекрасно организованная армейская операция, в ходе которой было убито почти три десятка человек!
Но, погодите… Хофман закурил сигарету и подошел к окну. Летняя ночь пахла разогретым асфальтом, стенами домов, отросшими плющом; цветами из недалекого парка. Насупившись, Марек глядел на фонари, создающие фантастические тени на улицы, на стоящую напротив виллу, на насекомых, клубящихся вокруг источников света. В чудном домике рядом кто-то играл на пианино. Еще он слышал отзвуки как минимум нескольких телевизоров, доносящиеся из открытых окон, какую-то ссору. Городская жизнь… Телевизор в его собственной гостиной тоже работал. Жена просматривала ежедневную порцию сообщений о взломах, нападениях, преступлениях с применением оружия, изнасилованиях…
Как такое возможно, что они содержали громадную организацию, убивающую людей по всей стране?! Ведь это же сотни патрулей, центры связи, какой-то штаб и связь. Имелся ли у них хоть какой-то шанс сохранить тайну? Ответ был прост: не было у них никаких шансов. А из этого делаем вывод, что ячейка была крайне маленькой, со строго отобранным персоналом. Но… а имелась ли у них в таком случае возможность мгновенного реагирования в различных регионвх страны и проведения молниеносных операций по экстерминации? И ответ вновь был простой: не было у них никаких шансов. Какой их этого вывод?
Хофман затянулся дымом. Раз у них имелась маленькая, практически микроскопическая группа с поддержкой на самом верху, и в то же время была в состоянии проконтролировать все, как они сами называли это, Эффекты, то… Заключение было простым. Откуда-то они знали, по крайней мере, более-менее, где и с каким опережением Эффект наступит. И предварительно высылали людей в тот район. А вот это уже воняло очень гадко. Блин!
В его доме неожиданно погас свет.
Хофман высунулся з окна и глянул на стену дома.
— Да нет, гавкнуло во всем подъезде.
— Господи… Ну ладно, пошли спать.
Марек буркнул что-то на это предложение и поднял телефонную трубку. Но звонил он не в аварийную службу электросети.
— Привет, старик. Не разбудил?
Знакомый архитектор душераздирающе зевнул.
— Нет, — вежливо соврал он.
— А вот скажи-ка мне одну вещь: трудно ли взорвать жилой дом?
— Какой жилой дом?
— Да какой угодно. Например, такой в каком живу я. Крупноблочный. И я сразу же могу предположить, что возникнут трудности с доставкой большого количества взрывчатки. Ну, ты же знаешь… Секрет.
— Хорошо. Так вот взорвать твой дом — это никаких проблем. И обойдемся без семтекса.
— А что бы тебе для этого понадобилось?
Новый чудовищный зевок архитектора.
— Ключ номер четырнадцать.
— Чегооо?!
— Ключ номер четырнадцать. — Погоди, погоди… только не рассказвай, что с помощью одного ключа взорвешь мой дом.
— Понятное дело, что взорву.
— Как? Погоди, какой еще ключ, черт подери?
— Ну, самый обычный ключ на четырнадцать. Достаточно пройти в подвал. Как архитектор я имею право, чтобы дворник меня туда запустил. И будет достаточно, если я выявлю строительную катастрофу.
— Какую катастрофу? Я же предполагаю, что дом еще целый.
— Господи… Ты же не знаешь нашего жаргона. «Строительная катастрофа» — это может быть, к примеру, нечто такое, что мне будет только казаться, что я заметил, например, трещинку на фундаменте. И будет достаточно, что мне это будет лишь казаться, понимаешь? И меня обязаны впустить повсюду, потому что я, в свою очередь, обязан оповестить соответствующие службы. Банальная процедура.
— Ну ладно. И что ты сделаешь с эти ключом?
— Откручу в подвале газовый затвор. Метрах в двадцати оставлю зажженную сигарету или свечку и смоюсь зигзагами. Только быстро.
— Господи, это настолько просто?
— Просто, как кочерга, — новый зевок. — Ты знаешь, что такое крупные блоки?
Какую-то минуту он объяснял, что у бетонных домов имеется одно достоинство. Если бы случилась бомбардировка, как во время Второй мировой войны, потери были бы гораздо меньше, чем в Третьем Рейхе. Спущенная сверху бомба мало что сделает бетонным бункерам, которыми, по сути своей, блочные дома и являются. Но вот взрыв снизу приведет к тому, что они сам сложатся. Ключ на четырнадцать и свечка — гораздо более эффективное оружие, чем бомбы типа «блокбастер» или самолеты,3бьющиеся о стены ВТЦ. Гораздо более дешевое, более сподручное, гораздо более легкое в транспортировке, дружелюбное в применении… Ключ на четырнадцать — это соответствие пары добрых тонн тротила. Понятное дело, что еще нужен газ и свечка или сигарета. Ну да, еще спички.
«Ключик» шла на остановку по улице Подвале. Прямая, короткая, прекрасно освещенная дорога от Лонковой на Швидницкую, на остановку под ПэДэТом. С одной стороны офисы, крупные магазины, жилые дома, а с другой стороны пустое пространство, городской ров, зелень. И все жеЪ что-то было не так. Понятное дело, два часа ночи не самое подходящее время для прогулок женщин-одиночек, но сейчас что-то и вправду было не так. У «Ключика» в сумочке не было служебного оружия, а только маленький баллончик с перечным газом. Краем глаза она видела туманный силуэт в одной из подворотен. Выглядел он… словно нереальный человек, сотканный из тумана. Аня никогда не поддавалась типично женской панике, за ней было парочка тренинингов, и она знала, что делать в подобной ситуации. Она ускорила шаг, чтобы выглядеть весьма решительной. Мерный ритм шагов, выстукиваемый каблуками. Ведь человек из тумана существовать не мог; Аня не верила в духов, на свете ведь никак не было частично прозрачных мужчин?
Легкий уход влево, проходя мимо подворотни «Ключик» произнесла:
— Ах, вечер добрый. Пан Михальский, ведь правда?
Еще один уход, еще больше влево. Правая рука на баллончике, левая на мобилке. Той же рукой она сунула себе в рот металлическое, выгнутое дугой шило (это так, à propos будущего судебного разбирательства в отношении тяжелых телесных повреждений — если бы у нее был нож, суд мог бы посчитать, что это она атаковала. Но шилом?… Ха-ха-ха… А в голову вонзалось лучше, чем нож). Аня была готова к нападению и защите, все те тренинги ей и вправду кое-что дали. Быстрый, решительный шаг. Никаких взглядов назад. Ну и, понятно, если не считать тех, которые она симулировала, будто бы что-то не в порядке с ее правым каблуком.
Туманная фигура, похоже, шла за ней. Хорошо она не видела. Но, похоже… Господи!!! Силуэт был все ближе!
Девушка спрятала мобилку под блузку, чтобы нападающий не заметил подсветки экрана и клавиш. На ощупь набрала 997. Быстрый шаг, но не бег. Когда светодиоды погасли, она вынула телефон из-под блузки и прижала к уху.
— Это старший аспирант Анна Новицкая. Нападение! Мне нужна помощь. Остановка под ПэДэТом. Полицейский в опасности!!!
Боже!!! Два часа ночи. Всего две женщины и какой-то пьяница. Помощи ждать ниоткуда.
— Полицейский в опасности! Дайте все, что у вас имеется в округе! Слышишь меня?!
— Сейчас будут, — отозвался голос в трубке. — Стреляй! Стреляй!!!
— Не из чего!
— Сейчас будут! Буквально несколько секунд. Держись!!!
К Ане пристал пьяница.
— А ммможжжет позажимаемся, дамочка?
К счастью, комендатура была в паре сотен шагов отсюда. Три патрульные машины зарылись рядом, буквально сжигая асфальт шинами. Несколько полицейских с оружием выскочили из машин. Аня подняла руку.
— Это я!!!
Во второй руке уже было ее служебное удостоверение.
Ее окружили. Сваленный на тротуар пьяница даже не вякнул под напором двух напакованных мышцами и адреналином тел. — Это не тот, — крикнула, указывая рукой на улицу Подвале.
Два полицейских с оружием и фонариками побежали в том направлении. Женщины на остановке были в шоке. Лежащий на тротуаре пьяница чего-то мямлил:
— Целых три патрульных машины за обычное приставание?… Мир перевернулся, — пытался подняться он. — Это же хуже, чем в Аушвице.
К сожалению, через несколько минут полицейские вернулись ни с чем. Но в руках их были ее туфли — это все, чо они смогли найти. Аня закурила сигарету.
— Ребята, завезете меня домой?
— Понятное дело.
— Конечно. А потом еще постоим немножко под домом. На всякий пожарный.
— Ну кто мог бы отказать секретарше самого Биг Босса?
Уже сидя в патрульной машине, «Ключик» выбрала из списка контактов номер коллеги.
— Марек, — сказала она. — Что-то идет очень не так, как следует. Совершенно не так, — повторила она. Ожидай самого худшего.
Хофман отложил телефонную трубку. Он прекрасно понимал, что что-то идет не так. И дело было даже не в том, что электричество погасло во всем подъезде. Его разум змеи, разум скорпиона, давно уже подсказывал ему, что приближается опасность. Марек вынул из сейфа оружие, которое было наиболее безопасным в квартире с бетонными стенами. Прецизионный револьвер с шестидюймовым стволом, калибр.22. В первую камеру барабана зарядил заряженный дробью патрон CCI Shotshell — такой, который лишал противника глаз, а в следующие — Eleye со свинцовыми пулями, чтобы не было рикошетов. Это и на самом деле был по-настоящему безопасный выбор, если придется стрелять в замкнутом помещении — Мареку не хотелось перестрелять собственную семью. Затем забычковал окурок и начал переодеваться в пижаму. Выбор был подходящий — ствол 6 дюймов, небольшой калибр, «безопасные» пули, дефлектор подброса… Прецизионная цацка, которая не сделает ничего плохого никому, кроме нападающего. Опять же, после выстрела в комнате можно будет вернуть слух уже минут через пятнадцать. Дробь и свинцовые пули. Если такая штука, случаем, бахнет в стенку, то вопьется в нее, а не будет рикошетом метаться по помещению.
Во всем доме, даже во всем квартале, царила тьма египетская (невероятное ощущение!), совершенно непредставимое для горожанина. Хофман, размышляя над сообщениями от «Ключика», взял револьвер «безопасным» образом и направился в спальню. Даже если бы на темную грохнулся, при таком способе держать оружие выстрел бы не наступил.
А в спальне он увидел нечто совершенно невероятное. Его жена — очень даже классная блондинистая телка — стояла голяком. В одной руке у нее был мобильный телефон, в другой — трубка обычного телефона. Из нее был слышен звук «бип, бип, бип…» — супруга держала ее слишком долго, не набирая номера. Инстинктивно, насколько мог хоть что-то увидеть в темноте, Марек сконцентрировал взгляд на ее бедрах.
— Проверь, закрыта ли дверь, — сказала она.
— Что?
— Проверь, закрыта ли дверь.
Хофман отступил в прихожую, проверил оба огромных замка и цепочку. У жены был бзик на этом пункте. С тех пор, как убили ее самую лучшую подругу; ту пинали и били настолько профессионально, что женщина умирала четыре часа, прежде чем удавиться собственной кровью.
Марек вернулся в спальню.
— Все в порядке.
— Что-то должно случиться.
— У меня еще есть пиво в холодильнике. Хочешь?
— До кухни уже не дойдешь, — сообщила жена довольно-таки спокойным голосом.
Собственно говоря, он пока что и не нервничал. Понятное дело, что держал в мыслях все рассказы «Ключика» и виденные по телевизору взломы на районе, но держал газовую трубу под кроватью (это с того времени, когда подругу жены забили пинками насмерть; на нем это тоже произвело впечатление — женщина, вроде как, вопила, а соседи думали, что это семейная ссора), ну и пока что чувствовал себя словно мачо с револьвером.
— Спокойно. Пошли спать.
— Повернись, — сказала его голая жена.
Только тогда он что-то почувствовал. Марек перевел волыну из безопасного положения в «чертовски опасное», то есть: рукоять в ладони, палец на спусковом крючке, а большой палец на курке. Хофман обернулся, чувствуя парализующий страх. Но мысли все время действовали, как следует: «Что они могут мне сделать? В случае чего, заскакиваю за кровать и начинаю пулять. Через секунду появляется идиотская мысль: «Боеприпасы в сейфе! У меня всего шесть патронов!!!». И тут же потом успокоение. «Или я справлюсь с двумя, либо меня пришьют, потому что и так не будет времени на перезарядку». Мысли в голове мчались одна за другой: жаль, что не взял пистолет калибром побольше, чтобы создать «стену огня», и в то же время облегчение, что повел себя рационально, как его обучили — из пистолета легче перестрелять собственную семью, а револьвер небольшого калибра в сотню раз безопаснее, он действует более точно. Но вот точно ли он проверил двери (блин, ведь только что же глядел!)? Почему нет свечки? Где химическая светящаяся трубка? До газовой трубы не дойдет, потому что жена блокирует дорогу… Совершеннейший дебилизм, перемешанный с парализующим страхом… К счастью, разум продолжал действовать более-менее рационально, можно было полагаться и на инстинктах — Хофман успокоил дыхание, размышляя над тем, как улучшить тактическую ситуацию. Он стащил одеяло с кровати, подошел к двери спальник.
— Не выходи.
— Спокойно.
И внезапно нечто совершенно невероятное — кто-то проходил сквозь двери! Жена издала из себя какой-то писк. Совершенно жуткий звук, скорее, какой-то хрип. Марек чувствовал, что от страха прямо сейчас начнет стрелять на ощупь, в темноту, вслепую. Кто-то проходил сквозь двери. Дверь в квартиру. Никто не скребся, не стучал, не было отзвуков взлома. Все было так, словно бы… кто-то протискивался в них. В двери, запертые на два здоровенных замка и цепочку.
Парализующий страх… и снова инстинкты. Хофман успокоил дыхание, взбил одеяло у двери в спальню, занял позицию.
Сцена словно из итальянского фильма. Мужик в подштаниках, с револьвером; голая женщина с двумя телефонами в руках, и ребенок, начавший сходить с ума во сне, словно бы ему снился кошмар: бросался, стонал, попискивал. Их дочка спала на двухэтажной кровати. Хофман хотел подняться по лесенке, но до него сразу же дошло, что поступит плохо: он был правшой, так что собственным телом закрывал оружие от «нападающего». Марек какое-то время стоял на месте, не зная, что делать. И… неожиданно они УСЛЫШАЛИ, как кто-то идет по прихожей. И то был не отзвук шагов. Что-то там перемещалось? Ползло? Булькало? Жена заплакала. Хофман снова подумал про пистолет, который оставил в сейфе. Он подошел к двери (сердце колотилось, волосы и вправду поднимались дыбом).
— Не выходи!!!
— Я погляжу, что это такое. Ничего ведь не происходит. Спокойно, двери я проверял…
— Нет!!!
Хофман не мог успокоить дыхание.
— Сейчас я ему жопу отстрелю.
Хофман нервничал и совершил ошибку. Он повернулся к жене передом, а к двери спиной.
Неожиданно его голая супруга сказалу, совершенно спокойно.
— Он стоит в двери.
Две самые паршивые секунды. Марек в панике повернулся, отвел курок. В двери никого. Но он знал, что кто-то там стоит. Ребенок плакал во сне, крутясь с боку на бок.
Супруга повторила идеально спокойным тоном:
— Он стоит в двери.
Хофман никого не видел, но ЗНАЛ что кто-то — или что-то — в двери стояло. Темнота полнейшая, ничего не видать…
— Я стреляю!
— Не стреляй, — тот же самый абсурдно спокойный тон.
Ребенок бушевал на своей кровати, но никто не мог и пошевельнуться. Хофман не знал, как долго еще они стояли так на нервах и страхе, прерываемом дурацкими репликами:
— Стреляю!
— Не стреляй. Это ничего не даст.
— Что там с ребенком?
— Боже, не знаю…
— Звонишь?
— Куда?
— За помощью, в полицию. Набери хотя бы номер!
— Я не могу избавиться от этого пикания.
— Набери на мобилке.
— Господи! Какой номер?
— 997. Нет, блин, наверное 112…
— Где там единица? Я не вижу клавишей.
— Нажми на что-нибудь, они подсветятся.
И они вели это идиотскую беседу, полностью понимая, что этот… некто стоит в двери спальни. Из дочка орала во весь голос, время от времени ненадолго замолкая — и никто не пошевелился, чтобы проверить: а что там с ней. И внезапно пришелец сдался. Ребенок успокоился и погрузился в спокойный сон. Хофман почувствовал, что чертов револьвер сделался тяжеленным, жена отложила телефоны. Неожиданно. Ни с того, ни с сего. Было как-то совершенно странно. Марек пошел в кухню за тем пивом (с абсолютной уверенностью, что ничего вокруг уже нет), но пить ему не хотелось. Он уселся на полу, холодный металл банки холодил лоб.
И в тот же самый момент «Ключик» засыпала в собственной постели. С полицейскими в патрульной машине, бодрствующими под подворотней дома, со служебным пистолетом, перезаряженным и снятым с предохранителя, лежащим рядом, на ночной тумбочке. За мгновение до того, как погрузиться в сон, когда мысли бесконтрольно клубились в голове, в уме все еще была история одной американки. Та держала под подушкой две вещи: револьвер и ингалятор против астмы. Как-то ночью что-то помешалось, и, вместо ингалятора она сунула в рот ствол револьвера. Вместо кнопки, высвобождающей дозу беротека, она нажала на спусковой крючок… Перед самым сном мысли вечно мешаются.
Свой ингалятор «Ключик» выставила на кухню. Пан или пропал. А интересно, будет ли помнить об этом в случае приступа болезни? Нафиг, пан или пропал. Живой ее не получат. Один черт. «Ключик» была чертовски одинокой, поэтому знала, что начнет пулять из своей волыны во все, что только появится в ее спальне, или же в саму себя. Ей было все равно. Она была чертовски одинокой. Еще один глоток водки и можно спать. Лишь бы только не спутать бутылку со стволом, а закрутку со спусковым крючком Ну а помимо того — один черт…
Туманная фигура появилась снова, но на сей раз это не сопровождалось какими-либо эффектами. Хофман сидел на полу в кухне и с трудом заглатывал уже теплое пиво. Совершенно бевкусное. Он поглядел на человека, сотканного из тумана и лениво поднял ствол револьвера, чтобы тут же его опустить. Ему было все равно.
— Ммммм? — буркнул он.
— Ты меня знаешь, — сказала туманная фигура.
Хофман не знал, действительно ли он слышал звук, или это говорилось в голове.
— Так? — сам он, по крайней мере, говорил вслух. Хотя и тихо.
— Да. Ты слышал мое прозвище. Из вторых рук. Из рассказов.
Марек поднял голову. Кошмарные воспоминания из детства.
— «Балаболка»?
— Да, Марек, — шепнула фигура, а через мгновение прибавила. — Привет, Змей. Поговорим?
— Почему ты называешь меня «змеем»?
— Глянь в зеркале на свои глаза, хищник. Они охренительно гадкие.
Два полицейских из патрульной машины уже в пятый раз клялись ведущему расследование офицеру:
— Честное слово даю, что никто из нас не спал! Как только мы услышали выстрелы, Кшисек ломанул на лестницу, а я вызвал подмогу и побежал за ним. Никто из дома ны выходил, никто не заходил.
— У этого здания временно только один вход. Второй, во двор, заставлен шкафом.
— Я знаю. Никто из нас не спал! Как только прибыли патрульные автомобили поддержки, я сразу побежал к тому второму входу. Он так же и был заставлен шкафом.
— Как такое возможно, что два полицейских спокойно спят в паре шагов от входа — и это после такой операции, что имела место ночью?
— Да не спали мы!
— Все разговоры записаны. Кто-то преследует секретаршу шефа, приезжают три машины. Одна отвозит ее домой. И, мать ее ёб, заснули на посту?!
— Не засыпали мы! Как только услышали выстрелы, Кшисек…
«Ключик» успела выстрелить пять раз. Четыре выстрела распанахали стены, гуляя рикошетами во все стороны, потому что то были дешевые чешские боеприпасы. Пятый выстрел был более точен: «Ключик» выстрелила себе в голов. И это вовсе не было ошибкой — она на самом деле не спутала ингалятор с волыной. За это ей следовало бы дать медаль посмертно.
— Что, Змей?
Они ходили по Южному Парку, было пять утра. Никаких людей, только ежи, пробегающие по пустым тропкам, белки, иногда видимый вдалеке кролик. Никто не мог увидеть мужика, разговаривающего с сотканной из тумана женщиной.
— Слушай, «балаболка», ведь тебя нет в живых уже три десятка лет!
— И почему это тебя так смущает?
— Ну… не каждый день разговариваешь с покойником.
— Не надо относиться к этому толь серьезно. Живой, не живой… Какая разница?
— Слушай, туп, не надо меня доставать! — усмехнулся Хофман.
Она тоже рассмеялась. Только Марк до сих пор не был уверен, сделала ли она это «всдух», или только он один мог ее слышать.
— Змей, — шепнула она. — Ты мне нравишься.
Марек глянул на нее, если только словом «она» можно было определить клубок мглы.
— Скажи… Как такое возможно, что ты… — он замялся. — Даже не знаю, как это сказать… Что ты… живешь? По крайней мере, в каком-то смысле.
— Это чертовски сложно объяснить. Я и сама толком не знаю.
— Но ведь хоть что-то ты мне сказать можешь?
— Послушай, все это не так просто. Это…
