Точнее сказать, изобретают не слово. Обычно берут какое-то слово и придают ему новое важное значение. Например, кто-то внезапно понял (отличным от всех образом!), что такое на самом деле гармония, сознание или информация. Дальше вокруг этого камня начинают возводить стены теории.

И вот здесь надо осторожнее. Мы сказали «палец», но это скорее метафора. Не обязательно показывать пальцем на вещь. Можно показать на процесс, условие, фактор. Короче, нечто, что мы упоминаем, должно быть переменной, влияющей на другие переменные, и вот эта функция должна быть наглядно показана на эмпирии. Иначе мы имеем слово, которое значит «что угодно», но это то же самое, что не значить «ничего». Обычно такое слово не является элементом нормального модельного описания, а лишь элементом знаковой конструкции, призванной обеспечить гомеостаз психики, не имея отношения к миру.

Если сейчас было сложно, на примере станет просто. Вот два слова, которые очень любят сумасшедшие, шарлатаны и честные обыватели, которым захотелось немного пофилософствовать. Это «энергия» и «информация». В словах как таковых нет ничего плохого. Они есть в словаре науки, но там они определены, энергия более четко, информация менее, но тоже дается определение, хотя и по-разному. Обратите внимание, что околонаучные (и философствующие) фрики всегда употребляют эти слова в каком-то своем значении, но до конца не поясняют, в каком. Они не доводят до того, чтобы, как положено, показать пальцем на некую функцию и связанные переменные. Они как бы намекают, но полагают, что этим уже все сказали.

Например, такая фраза: «Вселенная имеет информационную природу». Ученый тоже может так сказать (например, физик Уилер с его теорией «Все из бита»), но дальше будет то, что мы требуем. Нам пояснят, в каком определении взято слово, и, будьте спокойны, дело дойдет до модельного описания с функциями и переменными. Когда обыватель или шарлатан говорит «информационная природа», он считает, что главное уже сказано – хотя не сказано вообще ничего. Когда его просишь пояснить, хотя бы из какого словаря он вынул свою «информацию» (по Норберту Винеру, Сету Ллойду, Джону Уилеру?), он, кажется, не понимает вопрос. Мол, я же сказал слово информация – ты разве его не знаешь? И вот в моем мировоззрении информация – это основа Вселенной. Чего тут не понять? Так ничего ж не понять. «Информация» может быть «основой Вселенной» кучей разных способов, и пока мне не пояснят хотя бы словарь, я вообще не понимаю, что в голове собеседника.

QQQQQВпрочем, там обычно ничего интересного. Умное слово «информация» вводится в игру первым абстрактным ходом, чтобы на втором, уже конкретном, ввести какую-то конкретную глупость (легко проверяемую и отвергаемую как любая конкретная гипотеза). При этом второй ход вообще никак не вытекает из первого, хотя кому-то может мерещиться связь и даже причина. Например, «информация – основа Вселенной, поэтому случайных событий не бывает». Или «…все связано со всем». Или «…душа бессмертна». Или «…за любым совпадением всегда стоит какой-то смысл». Или, наконец, «…за сеанс черной магии вы должны мне 666 евро».

Фокус с энергией еще более нагляден. Вспомните, как зачастую употребляется это слово. «Повысить уровень личной энергетики», «любовь имеет энергетическую природу», «я почувствовал какую-то темную энергию» и т. д. Как только это начинается, можно прерывать коммуникацию: скорее всего, вас либо корыстно разводят, либо бескорыстно делятся тараканами. Энергия только одна, та самая, что в школьном учебнике: Е = мс2. Любая другая энергия от лукавого. Еще бывает «энергия» как разговорное слово. «Сегодня с утра я чувствовал себя энергично». Но вероятно, это не совсем та энергия, которая бывает темного цвета, которую можно «прокачать», «передать» и «положить в основу любви».

Хотя… Если вы доведете «энергию» как понятие до того состояния, которое нужно – переменная в наглядных функциях с другими переменными, – это можно использовать. Как только это станет возможно измерить, об этом можно будет поговорить. Физики свою энергию измеряют точно, но вы хотя бы примерно. Увы, специалисты по «энергетике» никогда не доводят дела до этой стадии. Считать они готовы свой гонорар или число подписчиков в соцсетях, но не то, о чем ведут речь. Но если вам нужна теория не на продажу, а для личного потребления, правило обратное.

Для гуманитария математика – это легкая прививка от легкого сумасшествия. Не обязательно неистово хотеть посчитать вообще все, что вокруг. «Я люблю тебя на 87 баллов!» Не обязательно так (хотя кто кого насколько любит – посчитать, я думаю, как раз можно). Что-то живое может пульсировать несосчитанным. Однако если стоит выбор, описывать мир в измеримых величинах или в каких-то иных, то измеримые лучше.

Мы управляем миром и собой постольку, поскольку есть обратные связи. Чтобы обратные связи включились, что-то должно высвечиваться на табло. Отсутствие табло – это мир во мраке, неконтролируемый, чужой. Но как только загораются цифры, мы хотя бы понимаем, куда нам надо. Пусть даже пока не понимаем как. Но когда зажгутся другие цифры, станет ясно и это.

Точнее, это как раз интересно – иначе люди подобным не занимались бы. Например соционикой. Но это интересно именно как забавный досуг («ух ты, оказывается, я по типу Робеспьер»). Я сам баловался и три раза по тестам я Робеспьер, один раз Бальзак. Почему бы и нет? Но вот что с этим делать дальше? Сама соционика полагает, что дальше идут какие-то важные жизненные рекомендации – с кем дружить, работать, кого опасаться. Рискну заметить, что, если эти гипотезы проверить так, как обычно проверяет наука, это не подтвердится. Скорее всего, отношения между типом «Есенин» и типом «Штирлиц» будут совсем не такие, как надо. Теория не сработает, то есть там не будет статистически значимой корреляции между прогнозом теории и замером контрольной группы. Я не знаю, какой прогноз, но это неважно. Не обязательно вникать в содержание, если видно по форме. Это биржевой опыт и просто житейский. Для меня очевидно, что там лютая переподгонка, а переподгонка не работает (что такое переподгон, см. труды в области математики и алгоритмики). На всякий случай: мы прицепились к соционике не потому, что она чем-то особо плоха. Она как раз хороша для теорий такого рода – как минимум там забавно. Но она, скажем так, слишком перегружена, чтобы работать.

Наконец, мы подходим к очень важному пункту.

Обычно слово не имеет четких границ и однозначных смыслов (по крайней мере, в естественном языке). Это обнаружил еще поздний Витгенштейн, ранний полагал, что мир логичнее и проще. Возьмем, например, слово «игра». Можно ли дать такое, самое точное определение, чтобы отделить все случаи, когда происходит именно игра, от случаев, когда происходит что-то другое? Возможно, плохая новость, что такого определения не найти, но хорошая новость, что нам его и не надо. Люди прекрасно используют слово «игра» в своей речи (и отлично играют в своей жизни) без того, чтобы однозначно прописать что-то в словаре.

Так и не записав однозначно, что такое игра, Людвиг Витгенштейн ввел понятие «языковые игры». Это то, что мы делаем со словами, когда мы с ними живем. Можно жить с разными словарями, можно жить с мерцающим словарем, где пробелы, многозначность, полисемантика – главное, что с этим можно жить. Другой жизни нам все равно не светит.

Так вот, всех наших терминов это тоже касается. Когда мы вводим предельные категории, кажется, мы говорим о чем-то четком, ясном, определенном, но это тоже слова. Качество, сущее, субъект, объект, идея, явление, действительность и т. д. – это все такие слова. Они точно так же мерцают, как и другие, даже еще сильнее. Слова кошка мерцает меньше, чем слово идея. Просто насчет того, что такое кошка, у людей больше согласия, чем начет того, что такое идея. И то, что в метафизике считалось самыми простыми первословами, оказывается довольно сложными штуками.

План-мечта метафизики – взять самые простые слова и далее, как из надежных кубиков, построить конструкцию, соответствующую миру, желательно, исключающую другие конструкции. Метафизики от Платона до Гегеля спорят, какие кубики главные, какие производные, от какого кубика все пошло. Но ошибка уже вначале. Простое и однозначное оказывается чем-то еще, что может значить вовсе не то, чем вы его назначали.

При этом на таком языке можно объясняться. И можно добиться, чтобы тебя поняли, можно договориться с другими, о чем-то подумать с ними вместе или без них. Слово-облака, текучие, без четких границ – они пригодны для жизни. Такими словами удобно играть, а если договориться о четкости (условно придав облакам черты кирпичей), ими можно написать договор или техническую инструкцию. Но что-то уже нельзя. Например, метафизика, как ее представляли 2,5 тысячи лет, как правду мира, в таких словах нереализуема. Максимум, что возможно, – конвенциональная онтология. Причем не одна, а несколько. Может быть, звучит сложно, но в основе первый шаг: люди взяли и договорились, что вот это – кошка, вот это – объект, вот это – идея и т. д. Чтобы иметь какие-то рабочие, более-менее прочные конструкции, мы создаем искусственный язык.

В разных ее местах, впрочем, по-разному.

А самые сильные проблемы у философии, где был самый сильный замах, самые большие амбиции. Традиционным философам-метафизикам казалось, что они могут работать как математики. Сделать первый шаг, дав какие-то определения, и опереться на это, как математик мог бы опереться на уже доказанную теорему со 100-процентной уверенностью (даже скептик Спиноза косил под математику в форме своих работ). Но у них разное качество материала. Язык математика подходит идеально – искусственность, формальность, начальная простота. Именно эта начальная простота позволяет достигать умопомрачительной сложности. Самые крутые конструкторы – из самых простых деталек. Если у тебя кирпичи, то ты можешь положиться на первый этаж и строить дальше – пятый, десятый и т. д. Математика может строить хоть на 100 этажей, если считать этажом шаги в доказательстве. Именно потому, что ничего не энтропирует, не теряется между вторым и третьим, звенья прочны почти на 100 %, как элементы в авиалайнере. Кстати, техника – сама по себе отличный пример того, как это возможно.

То, как строила философия, привело к чудовищным потерям, но почему-то это не смущало строителей. Пусть на первом шаге материал позволяет какую-то достоверность на 90 % (это нормально) и качество материала не меняется. Тогда каждый следующий шаг означает умножение себя на 0,9, и сами посчитайте, сколько будет 0,9 в десятой степени. После десяти шагов в обосновании чего угодно мы имеем уже не результат, а факультативный хлам – на ценителя, считающего это башней до неба. Увы, если видите в этой области башню – держитесь от нее подальше. В этой области по свойствам материала реально только малоэтажное строительство. Если нужен конкретный пример такой вопиюще безбашенной башни, то это «Наука логики» Гегеля: нелогична и ненаучна хотя бы тем, что строит из облаков, как из кирпичей.

Это пример особо выдающейся башни. Но это общее свойство построек такого рода. Что ж, сделаем сильное заявление. Хотя бы только поэтому немецкая классическая философия – усыхающая ветвь эволюции знания. «Хотя бы только» означает, что есть и другие причины, но лишь этой было бы достаточно. В XIX веке она еще могла казаться его вершиной, но мир все лучше отличает сильное знание от того, что на него лишь походит.