Глава 16
Верую, ибо приятно
Чего хочет психика. – Модели ни о чем. – Цена бутылки. – Поправка на кайф. – Если вы оказались в СССР.
Иногда мы считаем, что описываем мир, но заняты лишь своим удовольствием.
Или минимизацией своего страдания. Это очень естественно. Зачем нам адекватное описание мира, когда оно пригодится и как именно, еще вопрос. А приятно мы делаем себе здесь и сейчас.
Нужно различать модели и… Сразу даже не очень понятно, как это назвать. Модели, которые ничего не моделируют? Описание есть, оно соответствует некоему состоянию психики, его можно выразить в тексте – это знаковая конструкция, как и наше нормальное знание, но это какая-то функционально другая знаковость. Она коррелят не мира, а некоего желанного состояния психики, выступающего как параметр оптимизации такой знаковости.
Если не очень понятно, поясним на простом примере.
Например, Бог – это то, о чем нам приятно думать как о Боге. И все теологические поиски, как магнитом, тянутся в эту сторону. Никаких моделей там нет – за отсутствием в мире того, что моделировалось бы таким образом.
Все ангелы и демоны лишь содержание сознания, призванное вызывать его определенное состояние, и это все, зачем мы их вызываем себе в уме. Это не мануалы типа «встретив черта, сделай то-то и то-то». Это как бы теория про что-то, как минимум рассказ, но само это что-то неважно, функционально это скорее средство для поддержания некоего гомеостаза психики.
Если бы это не казалось чем-то иным, а именно теорией о мире, оно было бы безвредно. Но оно может удовлетворять, лишь представляясь подлинным знанием в ряду других знаний. Иначе это не приносило бы нужную эмоцию. И здесь начинается побочный эффект. Собственно, дело в нем. Если он не наступает, то нет и проблемы – пусть фантазия сделает нас немного счастливее, что в этом дурного, если за это не прилетит?
А вот прилетит или не прилетит – зависит от того, кто вы, где вы и чем заняты. Не бывает «вредной иллюзии» самой по себе, но бывает так, что одному – вредно, а другому – почти нет. Нечто становится вредным при определенных условиях, вопрос, находишься ли ты в них?
Давайте поясним. Чтобы не зацикливаться на религии, возьмем схожую «иллюзию кайфа», лежащую в основе патриотических настроений. «Моя страна лучшая», «моя страна ведет только справедливые войны», «моя страна всех победит» – в мире две сотни стран, и патриоты везде считают одинаково (200 раз все самые справедливые, 200 раз все победят своих врагов и т. д.). Хотя бы по тому, что все не победят всех, видно, что это глупости. Но это приятные глупости, иначе эту веру не исповедовали бы. При этом приятнее всего это исповедовать, не вставая с дивана. Как только с такой моделью мира начать действовать, мир начнет мстить. Не со зла, а просто потому, что он не такой. И если тебе нужно принимать в мире решения, от которых зависит твоя судьба (например, ты политик или бизнесмен), лучше видеть мир трезво. Пусть скучно, грустновато, но трезво. Патриотизм может повышать тонус, как повышает его, например, бутылка вина – но если ты за рулем, то лучше не надо. А если от тебя ничего не зависит, в том числе твоя жизнь, – почему бы и нет? Можно расслабиться. Можно открыть и вторую бутылку. И сколько хочешь.
Мы не стали бы воевать с ментальной водкой лишь потому, что она изменяет взгляд на мир, трезвость сама по себе унылая ценность. Проблема в том, что наша бутылка обходится дороже, чем стоит по деньгам, и это касается слишком многих «иллюзий кайфа». В каком-то смысле это может напоминать наркоманию или потребительское кредитование. Вначале все хорошо, но кое-кому итоговая цена сильно перевесит это начало.
Это касается не только патриотизма, но многих – измов. Обычно людям нравится так считать, иначе не считали бы. Вопрос, спросит ли жизнь за состояние опьянения. Так вот, с одних спросит, а с других нет. Зависит от условий, в которых ты находишься. Некоторые вещи человечество начинает находить иллюзорными при достижении этих условий критической массой людей. Фермер может верить в креационизм, какая разница? А с ученого за такое спросится. Скорее всего, за иррациональные убеждения спросится, пусть и косвенно, с любого, кто ведет рациональную деятельность.
Но мы сейчас забегаем вперед – про большие мировоззрения будет дальше. Пока что зафиксируем простое правило.
Чем больше какая-то теория доставляет приятных чувств, тем сильнее повод в ней усомниться.
Правило работает и в обратную сторону. Зачастую думать продуктивнее всего в ту сторону, куда думать больно. Не уныло и скучно, а именно противно и страшно. Можно сформулировать еще одно правило.
Почти любую картину мира можно скорректировать на коэффициент кайфа.
Если люди могут ошибиться в сторону кайфа, они обычно предпочтут ошибиться. Например, сочтя себя более умными, сильными, красивыми. И это касается не только качеств. Дай волю, и мы переоценим все, что можно: свое прошлое, свои перспективы. Прошлое, которое кажется среднему человеку, в среднем всегда лучше, чем было. А будущее кажется лучшим, чем будет. Бывают исключения (у пессимистов есть нечто вроде своей секты), но в среднем мы переоцениваем почти все. Например, степень своего понимания других людей и другими людьми нас. Людям кажется, что они лучше разбираются в мотивах других людей, чем они разбираются на самом деле. Аналогично мы переоцениваем, насколько нас понимают и насколько с нами согласны. Ведь приятнее думать, что согласны, что понимают… Коэффициент работает.
Родственное заблуждение: чем ниже какой-то фактор, тем ниже вероятность, что он будет учтен. Низость фактора оценивается субъективно. Насколько это красиво, интересно, не стыдно? В нашем воображении мир сдвинут. К вызовам судьбы готовиться интереснее, чем к поносу. О большой войне больше говорят и думают, чем о мелкой подлости своих близких. Вероятность авиакатастрофы обычно переоценивают, вероятность каких-то «стыдных» болезней наоборот.
Из того же семейства искажений – склонность полагать успехи плохих людей случайными, провалы – закономерными, а у хороших людей – все наоборот. Тут неважно, как определяют хороших и плохих. Важно, что в восприятии мы тихонько подсуживаем хорошим. Это и есть коэффициент кайфа. Хотя здесь, наверное, скорее обезболивающее. Не может быть, чтобы мир был устроен настолько несправедливо.
Но если вас может опьянять чувство трезвости – это отличный навык и конкурентное преимущество. Возможно, окружающие сочтут это цинизмом… Отнеситесь к этому как подобает, с особым цинизмом. Если мир не ценит это качество, то не стоит его (мир) спасать. Стоит им пользоваться. Один трезвый, когда все под дозой, – это выпадание из коллектива, но это и преимущество. Сначала, как честный человек, вы можете пытаться отрезвить общество. Если общество не оценит, можно расстроиться, но зачем? Просто пользуйтесь преимуществом. Информационная асимметрия в вашу пользу.
В Советском Союзе были диссиденты и были фарцовщики. Обе категории населения оказались явно трезвее окружающих и видели мир не так, как полагалось советскому человеку (а ему полагалось видеть мир очень странно).
При этом стратегии были разные. Одни жертвовали собой, чтобы рассказать какую-то запрещенную информацию. При этом КПД их деятельности был крайне низок. В стране, где не было интернета, все СМИ принадлежали государству, а ксероксы были наперечет, аудитория – крайне узкой – сначала она состояла из знакомых, потом сужалась до следователя. Нельзя сказать, что диссиденты ускорили окончание СССР. Влияли они, главным образом, на свою судьбу, существенно ее ухудшая: в лучшем случае их выбор стоил карьеры, в худшем – свободы. При том что они были образованнее и информированнее обычных советских людей, то есть вообще-то обладали преимуществом. Но почему-то конвертировали его в тюремное заключение. Можно счесть это моральным выбором, можно чем-то еще.
Те, кто становился фарцовщиком, также начинали с того, что получали информационное преимущество. Они не разделяли советскую идеологию – в целом противоречащую реальности картину мира. Кстати, в элите ее разделяли менее, чем среди населения в целом: элите полагается более адекватно смотреть на вещи. Члены Политбюро к 1980 году вряд ли были идейными коммунистами. В этом смысле фарцовщики, вероятно, оказались ценностно ближе к номенклатуре, чем к населению. Не принадлежа к ней, они конвертировали информационное преимущество хотя бы в деньги. Даже в плохих условиях трезвость можно обменять на что-то полезное.