— Да, Андрей Алексеевич, именно так, — принципиально новое решение узла, — сказал Шевлягин, придерживая ватман, чтобы начальнику было удобнее рассматривать чертеж. — Перевод элементов скольжения на вращение упрощает конструкцию, дает повышение мощности за счет снижения затрат на трение, уменьшает габариты и позволяет улучшить смазку…

— Бобышку за каким дьяволом сюда прилепили?

— Для увеличения прочности.

— А нужно ее увеличивать?

— Предполагаем возможность сопряжения динамических нагрузок.

— Конструктор должен знать, а не предполагать. Точно знать… Почему Павел Станиславович отверг чертеж?

— Сомневается, будет ли работать узел такой конструкции.

— Ты как считаешь?

— Считаю, что будет.

— А на самом деле?

— Не знаю, Андрей Алексеевич, как на самом деле, — зло ответил Шевлягин. — Первая же такая конструкция… Может, и бобышка не нужна, может, и в самом деле при работе все здесь заскрипит. В деле это можно узнать. Сделать опытный образец и в металле довести конструкцию. Вот тогда и ответим, прав товарищ Веретенников или нет… Опытный образец нужен. Только так можно выяснить, великая это идея или глупость.

— Ты считаешь, что великая идея?

— Убежден, — упрямо ответил Шевлягин. — Потому и предложил Павлу Станиславовичу использовать конструкцию в проектируемой линии. Надоело уже, Андрей Алексеевич, до чертиков косить собакам сено. Разгоняйте тогда бюро перспективного проектирования и дело с концом. В общем, если не возьмете чертеж для использования в линии, я подаю заявление об уходе…

Андрей Алексеевич слушал разгоряченные тирады Шевлягина и понимал его. Так можно понять архитектора, по проектам которого не построено ни одного дома, понять профессионального военного, не подавшего ни одной команды в настоящем сражении.

Но он понимал и Веретенникова, отказавшегося принять на веру новое решение ответственного узла автоматической станочной линии. А если в самом деле великое творение перспективщиков откажется работать? За воротник тогда возьмут в первую очередь Готовцева и Веретенникова. На их головушки тогда посыплются не шишки, а самые натуральные булыжники.

— Изготовляйте опытный образец и проверяйте в работе, — настойчиво продолжал Шевлягин. — Хватит нам друг другу на пальцах доказывать.

— Где изготовить такой образец? Три года нам будут такой образец изготавливать, а мы в будущем квартале должны начать выдачу рабочих чертежей. Кто за месяц такой образец сделает? Ты думаешь, что говоришь?

— Думаю. Свою экспериментальную базу ОКБ должно иметь. Это же ясно, Андрей Алексеевич, как божий день. Хватит нам ходить на поклон к добрым дяденькам. Лбы порасшибали, толку что? Если наша новая конструкция окажется в работе, она в пять раз перекроет все затраты на опытный образец. Мы же в образце ее доведем до такой кондиции, что заказчик пальчики оближет. Нужно нам иметь экспериментальную базу. И не закуток, как на станкостроительном, а собственный завод. Это, между прочим, не моя фантазия. Многие ребята у нас в бюро так считают.

— Считать легко. Голосованием тут не решишь, Шевлягин. И завод тоже не тульский пряник, его за полтину не получишь… Солидно у вас все получается. Главное в том, что всякое упрощение конструкции повышает ее надежность.

— Будет она работать, Андрей Алексеевич. Даю гарантию.

— Гарантии, Вася, выдает только Госстрах, да и тот, как тебе известно, иной раз ошибается и выкладывает собственные денежки… Насчет экспериментальной базы ты верно говоришь. Позарез она нужна.

— Раз позарез, так вышибайте ее у начальства. Чего резину тянуть?

Готовцев мог конкретно ответить на вопрос нетерпеливого перспективщика, но удержался. Сообразил, что конкретный ответ Шевлягин тут же разнесет по всем четырем коридорам ОКБ, и станут явными замыслы начальника, вылезет, на свет божий вся его стратегия.

 

Для появления на экспериментальном участке Андрей Алексеевич выбрал нужное время.

В знакомом закутке, где на проволочной оградительной решетке красовалась замызганная, с полуоблупившейся краской трафаретка, извещающая, что именно здесь воплощаются в металл прогрессивные конструкторские идеи, Готовцев увидел сменного мастера Афонина и единственного станочника, фрезеровавшего какую-то заготовку.

Мастер Афонин, давний приятель Готовцева-старшего, хорошо знающий и Андрея Алексеевича, приходу начальника ОКБ не обрадовался. Неожиданное появление начальника оторвало мастера от нужной работы. Зажав в тисках кусок стального прута, Афонин старательно обрабатывал его драчовым напильником. При появлении Готовцева он попытался было загородить спиной «левачок», но было, поздно.

— Шатун для своего «Вихря» мастерю, — признался Афонин. — Полетел, паразит, в воскресенье, а в магазинах ведь шатун не добудешь. Такой пустяковины наделать не могут, вот и приходится вручную елозить до седьмого пота… Комедь!

Мастер Афонин был заядлым рыболовом. Из тех, кто в разгар клева не поленится и шатун вручную смастерить, и съездить за свежим мотылем в Вологду или Сызрань.

— Понимаешь, какая штука, Алексеевич, приключилась. Километров десять мы с дружком отмахали до заветного места, а шатун — раз! — подсек под коленки. В обрат на веслах шли, а тут встречный ветерок взялся. Руки отмотали. Ни одна зараза не согласилась взять на буксир. Бывают же такие люди…

Обычно не отличавшийся многословием мастер Афонин явно намеревался угостить Готовцева длинной рыбацкой байкой.

— В другой раз, дядя Петя, про рыбалку расскажешь, — перебил Андрей Алексеевич мастера. — Почему на участке пусто?

— Так день какой! Родитель твой сейчас в президиуме заседает, а остальные кто куда.

— А если точнее? Строгальный вот стоит без рабочего, у расточного тоже никого нет, сверлилка простаивает…

— Так день какой! Знамя нам вручают. В клубе идет торжественная часть.

— Ты мне голову торжественной частью не забивай. Я по цехам шел, работают люди как положено. На торжественной части те, кто от смены свободен. Почему на экспериментальной станки простаивают?

Афонин засопел, развинтил тиски и с грохотом кинул в ящик стола недоделанный шатун.

— Потому не работают, что мы сбоку припека, — сердито ответил мастер, и бритая щека его дернулась, будто Афонина укусил невидимый комар. — Ни черту мы здесь, как говорится, кочерга, ни богу свечка. Потому и станки простаивают… Месяц кончается. У нас сейчас технологи гайки крутят, а экономисты кожухи красят… Снял начальник механического рабочих с экспериментального участка. Одного Гришку Савина оставил. Вроде как на расплод. А что Гришка наработает, если у него производственный стаж три месяца и четыре дня. Только что из пэтэу вылупился, на крыло еще не стал, как тот утиный подлеток.

Афонин говорил опять с непривычным ему многословием.

— Как наши заготовочки поживают?

— Чего им сделается, Алексеич… Лежат себе, пить-есть не просят. Вон, возле стенки сложены. Одолеем месячную программу и тогда за ваши заказы возьмемся. Главное ведь что? План. Газеты небось читаешь? План в первую очередь. В срок и досрочно…

— Все наши заготовки целы?

У Афонина снова дернулась щека.

— Куда им деться? Не дубленки, чай, не потеряются.

— Пошли, проверим по спецификации.

— С чего ты, Алексеич, надумал проверку устраивать? Твой же родитель в цехе командует. Ему, что ли, у тебя веры нет?

— Доверяй, говорят, дядя Петя, и проверяй. Надо мной тоже контролеры есть. Придут и спросят, как, товарищ Готовцев, поживает ваше имущество на ответственном хранении у станкостроителей?

— Экий ты, Алексеич, занозистый. Не по годам бы вроде тебе… Целы заготовки…

Афонин поспешно отошел на другую сторону участка и так, как раньше пытался загородить спиной «левачок», норовил теперь прикрыть собой прорехи, зияющие в штабелях заготовок.

— Так, дядя Петя, казенное имущество не проверяют.

Андрей Алексеевич развернул спецификацию заготовок, находящихся на ответственном хранении у станкостроителей, и как заправский ревизор двинулся вдоль штабелей, сверяя маркировку каждой отливки и полуфабриката.

Приунывший, враз утративший многословие, мастер Афонин потащился рядом с проверяющим, покашливая и надувая щеки.

В штабелях не оказалось двенадцати крупных отливок и поковок.

— А ты говорил, дядя Петя, не дубленки, — поддел Готовцев сконфуженного мастера. — Куда же они испарились?

— У начальства спрашивай.

— У какого начальства?

— Две директор распорядился отдать еще прошлый месяц, а одну приказал на этих днях. За ним по проторенной дорожке и другие командиры тянутся… Дай, Афонин, взаймы, иначе хана будет. Иначе, план не вытянуть, премия наша полетит. Пристанут с ножом к горлу. Тут и про людей подумаешь да и своего четвертного тоже жалко. Спрашивай с начальства… «Вернем, Афонин…» Как брать, так горазды, а как возвращать — ни у кого не доколотишься. Вот тебе, Алексеич, самая доподлинная правда… На меня теперь, конечно, все спихнут. Не должен я был раздавать чужое имущество.

— Не имел права, дядя Петя, — подтвердил Готовцев и аккуратно сложил лист спецификации. — Ладно, выручу. Не позволю я на сей раз начальству отыграться на твоей бедной головушке… Торжественная часть, говоришь, у вас?

Афонин показал пальцем на щит, стоявший у входа в механический цех. На щите красовалось цветастое объявление, извещающее, что именно сейчас в помещении заводского Дворца культуры заседает партхозактив, на котором обсуждается доклад директора завода об итогах выполнения производственной программы истекшего полугодия. Андрей Алексеевич посмотрел на часы.

— В самый раз, дядя Петя, — весело сказал он. — Прения там в полном разгаре… Боюсь, что все-таки влепит тебе Агапов выговоряшник за небрежное отношение к храпению чужого имущества. А может, и твой четвертной с премии снимет. Так что ты шатун к «Вихрю» доделай, чтобы не было у тебя полного нервного расстройства… Рыба нервных не любит.

— Ну и язва ты, Алексеич, — сердито откликнулся мастер.

Во многих командировках и в туристских разъездах Андрей Алексеевич давно сделал вывод, что в маленьких городах больше всего памятников, а у маленьких народов больше всего национальных героев.

Эта мысль пришла Готовцеву и при виде Дворца культуры станкостроителей. Самым впечатляющим здесь были массивные колонны и фигурная надпись по фронтону, извещающая, что именно здесь находится интеллектуальный очаг славного коллектива станкостроителей. Каждая буква в этой надписи была впечатляющих размеров, и возникало невольное сомнение, что литеры сработаны из отходов нержавеющей стали. Приходила догадка противоположная, что отходы от изготовления этих букв пошли, как рациональная экономия, на производственные нужды станкостроительного производства. Вечерами буквы загорались внушительным неоновым сиянием. Сколько киловатт при этом накручивалось на счетчиках, наверняка было одной из заводских тайн, доступных лишь узкому кругу доверенных лиц.

Пройдя низкое и тесное фойе, так густо заставленное стендами и щитами с диаграммами, что Готовцев, много раз бывавший во Дворце культуры, ощутил себя словно в увеселительном парковом лабиринте, он оказался возле двери, оберегаемой дежурным с красной повязкой.

Из-за двери доносились гулкие аплодисменты. Затем их сменил туш певучих труб духового оркестра.

— Минуточку, товарищ! — дежурный решительно заступил дорогу Готовцеву, взявшемуся за дверную ручку. — Немного придется подождать… Как раз знамя вручают… Переходящее… Станкостроителей голыми руками не бери!

— Это верно… Перчатки требуются.

— Какие перчатки? — растерянно спросил страж.

— Боксерские.

От неожиданного ответа дежурный ослабил бдительность, и Андрей Алексеевич, воспользовавшись его минутным замешательством, проскользнул в зал.

 

— …Несмотря на трудности, вызываемые перебоями в обеспечении литьем и комплектующим оборудованием, коллектив механического цеха сумел мобилизоваться и проявил нужную оперативность…

За спиной выступающего багряно рдел бархат переходящего знамени. Максим Максимович Агапов, сидевший за столом президиума, олицетворял достоинство народного артиста во время чествования по случаю очередного юбилея.

Андрей Алексеевич разглядел и отца, сидевшего в третьем ряду президиума. По случаю торжества Готовцев-старший надел белую крахмальную рубаху. Жесткий воротник резал отцу шею, слепящая в глаза подсветка обдавала ненужным теплом, которого и так было сверх меры в стареньком зале, до отказа забитом людьми. Готовцев-старший крутил головой, то и дело вытирал потное лицо скомканным носовым платком, зажатым в кулаке. Лицо его страдальчески морщилось, и Андрей сочувственно подумал, что отцу сейчас больше всего хочется оказаться на вольном уличном пространстве, расстегнуть воротник, сдернуть галстук и сунуть шелковую бесполезную полоску в карман.

Хорошо, если бы отец так и поступил. Он не стал бы свидетелем скандала, который задумал учинить его старший любимый сын, незваным явившийся на заводское торжество.

Но из президиума отец никуда не уйдет. Также как не уйдет и начальник главка Балихин Владимир Александрович, два года назад рекомендовавший Готовцева на должность начальника ОКБ.

Сейчас Готовцеву придется в присутствии Балихина распахнуть такие особенности собственного характера, что, зная их, Владимир Александрович вряд ли бы стал так категорично защищать два года назад его кандидатуру.

Ощущение виноватости невольно шевельнулось в глубине души. Но Андрей Алексеевич подавил ненужные эмоции, вырвал из блокнота страницу, набросал несколько строк, свернул листок, написал «В президиум» и подал сидящему впереди.

— Слово предоставляется начальнику ОКБ автоматических станочных линий, нашему, так сказать, коллеге в общем деле… кандидату технических наук Готовцеву, — объявил Агапов и первый захлопал в ладони, приветствуя чуткого коллегу, прибывшего, чтобы поздравить с достигнутыми успехами сотоварищей по работе.

— Разрешите, товарищи, поздравить вас с присуждением переходящего Красного знамени, — начал свое выступление Готовцев.

Начать он собирался круче и откровеннее, но, очутившись перед многими сотнями глаз, сообразил, что у большинства из сидящих в зале не было той вины, о которой Андрей Готовцев хотел сказать с трибуны. Добрых три четверти из них знать не знали, что с экспериментального участка взяли в работу не принадлежащее заводу литье, что оттуда снимали в конце каждого месяца всех станочников, чтобы вытянуть программу, что опытные образцы лежат на заводе долгие месяцы.

— Я уверен, что и в будущем вы добьетесь новых побед в социалистическом соревновании и с гордостью понесете к высотам трудовую славу советских станкостроителей…

«Чего он вздумал сладким по губам мазать? — с нарастающим опасением Агапов вслушивался в слова Готовцева. — Неужели надеется, что мы на такое клюнем, забросим план и кинемся вытягивать конструкторские финтифлюшки?»

На это Готовцев не надеялся, и Агапову тоже скоро стало ясно, зачем начальник ОКБ неожиданно вылез на трибуну.

— …Но если сказать правду, то ваши проценты перевыполнения следовало бы несколько скорректировать…

Зал настороженно притих.

— Наши плановики, товарищ Готовцев, считать умеют, — подал реплику Агапов.

— Слишком хорошо они умеют считать. В выполнение плана они вписали и те заготовки, которые заводу не принадлежат.

В тишине зала Агапов так резко повернулся на стуле, что надсадный скрип рассохшегося дерева услышали, наверное, и в задних рядах.

— Понимаю, что в такой день вам, товарищи, не очень приятно слушать подобные откровения, но я говорю на будущее, так что потерпите.

Андрей Алексеевич вытащил из кармана спецификацию и для убедительности помахал ею в воздухе.

— Полчаса назад я эту спецификацию лично проверил. Двенадцать заготовок, принадлежащих ОКБ и переданных вам на ответственное хранение, использованы по распоряжениям руководства завода, чтобы покрыть брак и прорехи в работе. Чужим добром вы свои дырки заткнули, товарищи…

По залу прокатился смутный гул.

— В чужой карман, извините за прямоту, ваше начальство залезло, а потом начало бить в литавры о перевыполнении плана…

— Да вернем ваши заготовки! — громко, перекрывая нарастающий гул, крикнул Агапов в председательский микрофон. — Обещаю, что вернем и больше винтика вашего в руки не возьмем, раз уж вы такие крохоборы. На этой неделе и вернем все, Готовцев!

— Ладно, Максим Максимович, не будем считаться. А чтобы у вас не было неприятностей по официальной, так сказать, линии, я, как начальник ОКБ, задним числом даю вам наше разрешение на временное использование в связи с трудностями производства наших заготовок… На будущее такую критику учтите!

— Будь уверен, учтем, — разряжая напряжение в зале, громко сказал Агапов, мысленно благодаря Готовцева за великодушие задним числом. Уперся бы он, крутую кашку пришлось бы расхлебывать Максиму Максимовичу. А тут — согласие есть, значит, не имеется ни приписок, ни очковтирательства.

— Нам, товарищ Готовцев, чужого не надо. А за то, что наши производственные трудности учли и дали согласие на временное использование литья, от станкостроителей спасибо. Взаимовыручка всегда должна быть… Человек человеку друг, товарищ и брат.

— Так это, Максим Максимович, человек человеку, а не станкостроительный и ОКБ. Про нас такого лозунга не написано.

Шутливый ответ смягчил атмосферу в зале. Готовцев-старший вытер лицо и подумал, что самое скверное, кажется, пронесло более или менее благополучно. Есть у Андрюшки соображение. Стегать — стегает, но наотмашь не бьет.

— Но это товарищи, станкостроители, не главное, что я хотел сказать. Это я просто ваше начальство покритиковал в порядке воспитания…

«Долго будешь ты помнить это воспитание, Готовцев, — думал Агапов, недружелюбно оглядывая выступающего. — Мы тоже найдем возможность тебя воспитать. Лепите за кульманами свои чертежи, а мы программу даем. Люди пришли на торжественное собрание, а ты им блох за воротники сыплешь…»

— Сказать я хотел о другом…

Зал снова настороженно притих. С таким мужиком, как Готовцев, не соскучишься. Выдал с трибуны рашпилем по мозгам. Начальство разливалось соловушками, а он вылез и влепил… Смылили, значит, у конструкторов деталюхи. Некрасиво получилось. Не годится на чужие караваи зариться.

— …О научно-технической революции. В ней ведь не только одна сторона — техническая. В ней не менее важна и другая часть — психологическая, человеческая. Двигает эту сторону ум людей и их совесть. Уровень совести станкостроителей насчет чужих заготовок мы с вами выяснили, теперь прикинем, как с этим делом у вас обстоит в других частях. Не пора ли вам спросить себя: какие станки делаем?

— Дипы делаем… «Догнать и перегнать» — так раньше они назывались, — снова подал реплику Агапов.

— Раньше они верно назывались, Максим Максимович, а теперь, судя по всему, их название надо изменить. По совести сказать, правильнее будет ваши станки назвать сейчас постоянно отстающими от движения технического прогресса. Устарела ваша продукция. Оглянитесь, подумайте, что происходит сейчас в станкостроении: станки с числовым управлением, с электронным, полуавтоматы в крайнем случае. А у вас как было десять лет назад, так и осталось.

Начальник главка делал в блокноте торопливые пометки. Агапов наливался бурой кровью. Готовцев-старший махнул рукой на собственный «парад», стянул галстук и расстегнул накрахмаленный воротник. Дышать стало свободнее, и пришло облегчающее сознание, что говорит сын с трибуны правду и в сторону ее не отмахнешь.

— Заводу нужно переходить на выпуск станков более совершенных конструкций. Сделать эти конструкции можем мы — конструкторы. Общее это наше дело, и я с себя и своих коллег вины не снимаю…

В зале прокатился разнотонный гул. Сидящие и принимали слова Готовцева и протестовали против них.

— Это наше общее дело, наша задача. Но чтобы ее выполнить, сначала надо крепко подумать над модернизацией производства и помочь нам, конструкторам, чтобы получилась здесь не тяп-ляп, а совершенная машина. Без опытных и экспериментальных образцов ее не сработаешь. Мы сконструируем, вы сделаете образец, а потом вместе проверим в работе каждый винтик, каждую шестеренку, чтобы в серию пошло на высшем уровне. Так я думаю насчет нашего общего дела… Станок ведь тоже воспитывает. На программное управление не сунешь заготовку со слоновыми допусками. Не примет он ее — и все дела. Значит, кое-кому вместо спокойной жизни придется чесать затылки и поворачиваться так, чтобы не переводилась половина металла в стружку.

— Правильно! — раздался выкрик из зала. — Суют тебе бандуру на два пуда, а надо валик выточить на десять килограмм. Вот и начинаешь гонять на обдирке…

— И резцы тоже… Две проходки сделаешь и меняй инструмент.

— Мой карусельный уже и «десятки» брать перестал! По годам он вровень с моей бабушкой!

Агапов, схватив председательский микрофон, утихомиривал анархистские выкрики.

«Ну, Готовцев, ну, дорогой воспитатель, — яростно думал директор завода. — Будь спокоен, за мной такое не пропадет…» Налаживая порядок, Максим Максимович сочинял варианты мести возмутителю спокойствия, оскорбившему принародно, в присутствии уважаемого начальника главка и завод, и людей, и его, директора. Что теперь подумает Балихин? На директорской должности Максим Максимович, как говорится, зубы съел и хорошо знает, какая это тонкая и чувствительная материя — служебный авторитет и как начальство относится к здоровой критике.

— …Сумеем мы, товарищи, по настоящему развернуть опытные и экспериментальные работы — осилим задачу выпуска станков и станочных линий на современном техническом уровне. Не осилим — будем либо топтаться на месте, либо проливать семь потов, чтобы доводить машины в работе…

Готовцеву полагалось сойти с трибуны под свист и негодующие выкрики, а его проводили аплодисментами, и Агапову пришлось опять в растерянности гладить плоскую бритую макушку.

 

— Что же ты, Готовцев, при всем народе облил меня помоями? Не мог с таким разговором прийти в кабинет?.. Считаешь, что я пень и слов не понимаю?

Агапов говорил злым шепотом, чтобы не услышал идущий впереди Балихин. По расписанию торжественного дня после мероприятий во Дворце культуры для избранных предусматривалось скромное угощение.

Максим Максимович огорченно думал о перестаивающихся яствах и на ходу доругивался с возмутителем спокойствия.

— Из-за каких-то паршивых отливок испортил людям праздник… Могли же мы с тобой по-хорошему договориться.

— Сколько раз мы по-хорошему договаривались? Хватит, сыт я уже по горло обещаниями, Максим Максимович.

— Будто я для себя брал! Сунуть бы тебя в мою шкуру, по-другому бы запел.

— И тебе бы в моей шкуре тоже следовало побывать. Наверное, считаешь, что моя шкура замшевая, а она покрепче сыромяти шею трет… Какая разница, где выяснять отношения? Факт есть факт.

— Разница тоже есть… Ты считаешь, что разногласия с женой надо выяснять на площади Пушкина?

— Не имею опыта семейной жизни.

— А жаль. Тоже опыт полезный. Жена тебе быстро втолкует разницу. Заготовки увели… Ну, чисто дятел, долбишь и долбишь в одно место. От плана же меня никто не освободит.

— Может, и освободят тебя от плана, Максим Максимович.

— Это как же так?.. Ну, загнул ты, Готовцев. Не бывало еще, чтобы завод освобождали от основной программы.

— Не было, так будет… Тебе бы спасибо сказать, что я задним числом выручил, а то начетик как пить дать сунули бы и премию назад отобрали.

Поглядев в спину шагающего впереди начальника главка, Агапов тоскливо подумал, что на экспериментальном участке Готовцев наверняка добавит кляуз. Не промолчит и насчет опытного узла, про который директор сказал Веретенникову, что находится в работе. Не было над тем узлом никакой работы. Конь, как говорится, возле того узла не валялся.

 

Мастер Афонин снова сунул в ящик стола «левачок» подумал, что ни в субботу, ни в воскресенье ему не добраться до заветных рыбацких мест. Надо же, сколько начальства шастает на участок.

— Сколько экспериментальных отливок не хватает, товарищ Афонин?

— Двенадцать, Максим Максимович… Вот, проверяли с товарищем Готовцевым.

— Почему двенадцать? Я же распорядился всего три штуки взять.

— А за вами вслед стали тоже распоряжаться, — весело и безбоязненно, видно решив, что терять уже больше нечего, раз уплыли два рыбацких золотых денька, ответил мастер. — Главный инженер распорядился, а потом начальник цеха… Чего-чего, а командиров у нас хватает…

— Ладно, философию на пустом месте не разводи, Афонин. Ты на вопросы отвечай.

— А я как раз и отвечаю на вопросы.

— Где люди с экспериментального? — спросил Балихин.

— Гришка Савин в инструменталку утащился за новой фрезой, а про других вы, товарищ, не знаю, извините, фамилии, у директора спросите.

Агапову пришлось объяснять, что острая производственная необходимость вынудила временно перебросить станочников с экспериментального участка на основное производство.

— Штурмовщину устраиваете?

— Так не хватает же рабочих, Владимир Александрович. Знаете, какой у нас недокомплект по основным специальностям?

Максим Максимович говорил и ждал, что сейчас Готовцев подкинет в разгорающийся костерок очередную охапку хвороста. Но, к его удивлению, Андрей Алексеевич промолчал, не сказав ничего и о злополучном узле, в работу над которым поверил Веретенников.

— Когда вернете заготовки на экспериментальный?

— Послезавтра вернем, — горячо заверил Агапов, прищуривая и без того маленькие приметливые глаза. — Завтра сам к литейщикам поеду. И своих людей тоже обратно забирай, Афонин. Скажи, что директор распорядился немедленно вернуть всех на экспериментальный. И сразу возьмите в работу вот этот узел.

Максим Максимович энергично ткнул пальцем в дальний угол, где лежали заготовки злополучного узла, в отношении которого он ввел в заблуждение старого и доброго друга. Паша — человек деликатный и душевный, в глаза он за такой обман Максима Максимовича никогда не укорит, но два, а то и три месяца теперь не переступит порог квартиры Агаповых, и тут уж Максиму Максимовичу придется объясняться с дражайшей супругой. А та напрямик умеет резать еще почище этого зануды Готовцева.

— Если кто из начальства будет на тебя наседать, Афонин, мне лично звони. А еще лучше вон ему, Готовцеву.

Повернулся к Андрею Алексеевичу и добавил:

— Опасный ты человек, Готовцев. Лучше с тобой поскорее развязаться.

— Что и требовалось доказать, Максим Максимович.

Балихин молча прошелся по закутку экспериментального участка. В тесном проходе между сверлилкой и строгальным станком испачкал светлый летний пиджак и принялся очищать носовым платком пятно.

— Тесно, Владимир Александрович, — сокрушенно сказал Агапов. — Пойдемте ко мне в кабинет, там бензинчиком ототрете. Я пузырек с чистейшим авиационным держу про запас для таких случаев… Ничего, новые корпуса построим, тогда и жизнь у нас начнется другая. Кстати, товарищ депутат, как там наше ходатайство?

— Отказали мы вам в ходатайстве, Максим Максимович.

— Как так отказали?.. Министерство же письмо подписало.

— Письмом министерства народных избранников не перескочишь. Власть на местах полномочная. Не отвели мы вам землю под строительство.

Балихин круто повернулся и напрямик спросил Готовцева:

— Не ты ли там ручку приложил, Андрей Алексеевич?

— И я приложил, Владимир Александрович.

— Ясно… Веселый вы народ. У одного теперь придется знамя отбирать, а другой…

Балихин не договорил. Распорядился, чтобы завтра в шестнадцать часов начальник ОКБ явился к нему. Авиационным чистейшим бензином начальник главка тоже не захотел воспользоваться. С рыжим пятном на рукаве светло-серого пиджака Балихин прямо из цеха проследовал в служебную машину, наотрез отказавшись принять участие в скромном, всего на шесть персон, старательно и заботливо приготовленном обеде.