Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Чернышевский раньше был знаком каждому со школьных лет. Однако сквозь «хрестоматийный глянец», который на него навели в течение десятилетий, многим нелегко рассмотреть лицо простого и мудрого, часто ироничного и самоироничного человека. Чтение Чернышевского никак не может произвести такого впечатления, какое производят Пушкин, Толстой и даже Герцен. Тем важнее представляется задача показать современному человеку облик великого русского мыслителя, свободный от хрестоматийности.
Учитывая масштабы, универсальность, многожанровость литературы о Чернышевском, было бы несерьезно претендовать на открытие читателю чего-то нового в пределах этого небольшого очерка. Задача автора намного скромнее – показать существенные связи между личностью Чернышевского и его социально-экономическими взглядами.
Есть одно важное различие в деятельности А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, которое связано прежде всего с обстоятельствами. Герцен около четверти века провел в эмиграции и выступал в тот период, важнейший в его жизни и деятельности, в свободной печати. Чернышевский никогда не знал, что значит писать свободно, не опасаясь цензуры. Всегда ли это в полной мере учитывается при анализе его взглядов? Не уверен. С другой стороны, неточное знание методов русской цензуры приводит некоторых авторов к несколько странным утверждениям. Так, В. М. Корочкин, безусловно добросовестный исследователь, в ряде своих работ доказывает, что Чернышевский уже с середины 50-х гг. был знаком с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса, находился под их влиянием и постоянно ссылался на них, не называя при этом их по имени. Между тем сами имена Маркса и Энгельса никогда не были, как известно, запретными в русской печати, и сам же исследователь приводит многочисленные примеры цитирования и обсуждения их работ в те же годы, когда писал Чернышевский. По мнению Корочкина, Чернышевский обманывал цензуру, употребляя формулы вроде «новейшие мыслители», «новое направление». Но совершенно невозможно представить себе русского читателя 50-х гг., который мог бы предположить, что речь здесь идет о К. Марксе и Ф. Энгельсе. Тогда чего мог добиваться Чернышевский? Автору, несомненно, известны свидетельства товарищей Чернышевского по каторге, из которых видно, что к концу 60-х гг. он в какой-то степени знал важнейшие сочинения К. Маркса, но не рассматривал его как великого новатора в общественных науках .
Думается, в вопросе о соотношении взглядов Н. Г. Чернышевского и марксизма, казалось бы рассмотренном многими исследователями, остается все же много неясного. Но очевидно, что мысль Чернышевского, при всех особенностях русской жизни и порождаемых ею проблем, развивалась в том же направлении, что и идеи основоположников марксизма. Творчество Чернышевского стало важным этапом русской мысли на пути к марксизму.
Не надо, однако, рассматривать Чернышевского только в качестве предшественника русского марксизма. Это тот односторонний, непомерно идеологизированный подход к русскому мыслителю и писателю, который настойчиво навязывался в последние десятилетия. Думается, что не в последнюю очередь этим обстоятельством объясняется падение интереса к трудам Чернышевского, особенно со стороны школьной и студенческой молодежи. Отрадно, что стали сейчас появляться работы, где личность и деятельность Чернышевского раскрываются свежо и неординарно.
Сама личность Чернышевского в сопоставлении с личностью Герцена воплощает новый, разночинский этап революционного движения. Он происходил из семьи священника, учился в семинарии и Петербургском университете, был гимназическим учителем и журналистом. Он был интеллигент в лучшем, благородном смысле этого слова.
Николай Гаврилович Чернышевский родился в 1828 г. в Саратове. Детство его прошло в небольшом деревянном доме над Волгой, который и поныне сохраняется как национальная святыня. Религия играла большую роль в семье и в воспитании мальчика. В 18–20 лет, пережив серьезный внутренний кризис, Чернышевский обращается к материализму и атеизму. Отец Николая Гавриловича, будучи человеком хорошо образованным, широко мыслящим и очень добрым, был первым учителем мальчика, у которого рано обнаружились необычайные способности. Юный Чернышевский поражал своими знаниями не только саратовских провинциалов (что могло бы показаться не так уж странно), но очень скоро выделился и в петербургской студенческой среде.
Первым научным увлечением Чернышевского были лингвистика и русская литература, а первой политической школой – европейская революция 1848–1849 гг. и участие в кружке петрашевцев, вскоре разгромленном. К счастью, он сам на этот раз не пострадал. Между тем среди петрашевцев были и его ровесники.
Вспоминая свою юность, Чернышевский называл себя библиофагом – пожирателем книг, каковым он, впрочем, оставался до конца дней. Круг его чтения в студенческие годы поражает масштабностью и широтой. Из социалистов на него сильнейшее впечатление произвел Фурье. Потребность в экономическом обосновании социализма скоро приводит его к необходимости изучать политическую экономию. Он читает Смита, Рикардо, Мальтуса, «Историю политической экономии» Бланки, некоторые отечественные сочинения. Чернышевский хорошо знал французский, немецкий и древние языки, в Петербурге он самостоятельно овладевает английским. Одновременно он упорно штудирует философов, наибольшее влияние на него оказал материализм Фейербаха. Интенсивное накопление знаний продолжалось в университетские годы и в годы учительства в Саратове (1851–1853 гг.).
Эти годы жизни отражены в дневниках Чернышевского. Многое изумляет в них читателя, но здесь хотелось бы отметить главный мотив его дневников – ощущение своего призвания. В мае 1846 г. семнадцатилетний юноша отмечает у себя «стремление к славе и соделанию блага человечеству». В декабре 1848 г. Чернышевский пишет, что не подорожит жизнью для торжества своих убеждений. В других случаях он видит себя не столько революционером действия, сколько революционером мысли, человеком, который всему «придает решительно новое направление… который один открывает столько, что нужны сотни талантов и гениев…».
В 1853 г. Чернышевский поселился в Петербурге и стал профессиональным литератором. Скоро он сделался деятельным сотрудником, а затем фактическим руководителем журнала «Современник», вокруг которого сплотились лучшие силы молодой демократической литературы и общественной мысли России. В «Современнике» он работал вместе с Н. А. Некрасовым и Н. А. Добролюбовым, с которыми его связывала тесная дружба.
Научная и литературная деятельность Чернышевского в Петербурге продолжалась всего около десяти лет. Первые годы его семью преследовала жестокая нужда, и ради заработка он брался за любую работу, не дававшую ему никакой радости. Впрочем, уже став редактором «Современника», Чернышевский и тогда вынужден был делать массу черной журналистской работы. Объем написанного им за эти годы невероятно велик. Среди статей и рецензий выделяются такие, как новаторская работа в области теории искусства «Эстетические отношения искусства к действительности», продолжающий традицию В. Г. Белинского труд «Очерки гоголевского периода русской литературы», книга о немецком просветителе Лессинге, социологический этюд «Критика философских предубеждений против общинного владения».
В. И. Ленин писал, что «Чернышевский – единственный действительно великий русский писатель, который сумел… остаться на уровне цельного философского материализма…». Из великих предшественников ближе всех Чернышевскому был Людвиг Фейербах, о чем он не раз писал сам. Вместе с тем Чернышевский был наследником лучших традиций французской материалистической философии – это особенно проявилось в его знаменитой теории разумного эгоизма, вызывавшей столько толкований и недоумений.
Речь у Чернышевского шла о том, чтобы опровергнуть религиозную и идеалистическую этику, которая господствовала в обществе и ослепляла людей. С некоторым вызовом он объявил здоровой основой этики разумный эгоизм, т. е. заботу человека о собственном благе, поскольку эта забота не нарушает блага других людей. Как считает Б. С. Рюриков, разумным эгоизмом «Чернышевский, в сущности, называл разумное сочетание личных интересов с общими».
Практически все работы Чернышевского по политической экономии написаны и опубликованы за короткий период 1857–1862 гг. Формально большинство из них представляет собой отзывы на русские и зарубежные экономические сочинения, однако эти глубокие и оригинальные труды Чернышевского имеют вполне самостоятельное значение. Центральное место в его наследии занимают труды, связанные со сделанным им переводом на русский язык книги известного британского ученого Дж. Ст. Милля «Принципы политической экономии». В замечаниях к главам Милля и в «Очерках из политической экономии (по Миллю)», опубликованных впервые в «Современнике» в 1860–1861 гг., Чернышевский изложил свои главные экономические идеи. Значение этого труда было велико и для русской политической экономии, и для русской революционной мысли. Вплоть до 90-х гг. он служил для демократической молодежи введением в политическую экономию. По Чернышевскому и Миллю изучали эту науку в студенческом кружке, к которому примыкал революционер-народник Александр Ульянов, старший брат Ленина, осужденный и казненный по «делу 1 марта 1887 г.» (покушение на жизнь Александра III).
В замечаниях Чернышевского есть такие слова: «…принимая за истину главные результаты исследований великих английских основателей науки (Смита и Рикардо. – А. А.), мы не думаем, что их трудами исчерпана вся истина. Вообще говоря, у них очень удовлетворительно объяснены те стороны дела, которые исследованы ими внимательно; но они были все-таки не боги, а люди, и, заметив многое, многое оставили без внимания. Их труды нуждаются в пополнениях. Эти пополнения сделаны мыслителями, которых мы признаем своими прямыми учителями».
В подцензурном издании Чернышевский не мог сказать яснее. Речь идет о том, что он намерен был соединить научные основы учения классиков политической экономии с идеями социалистов.
Один из современников и сотрудников Чернышевского писал много позже, уже в начале XX в.: «Невольно приходит на ум мысль, сколько времени и сил потратил этот мыслитель, будучи принужден заниматься такими мелочами, как рецензии на плохие повестушки, в то время как в его голове успели созреть стройные политико-экономические и историко-философские системы, которых впоследствии он не успел развить во всей полноте и которые тем не менее вызвали удивление беспощадно строгого Карла Маркса».
Маркс неоднократно обращался к научному творчеству Чернышевского. В послесловии ко второму изданию первого тома «Капитала» (1873 г.) он отмечает достижения Чернышевского в критике буржуазной политической экономии и называет его «великий русский ученый и критик».
Главным противником, с которым Чернышевский вел борьбу, было крепостничество и самодержавие. Но он страстно верил, что после победы над этим врагом русский народ не пойдет по пути капиталистического развития, а станет на путь социализма. Подобно Герцену он возлагал надежды на крестьянскую общину и стихийно-социалистические основы народной жизни в России. В двух важнейших пунктах воззрения Чернышевского отличались от герценовских. Он был свободен от либеральных иллюзий Герцена и всегда твердо стоял на позициях крестьянской революции и революционного преобразования общины и всей социальной системы России. Он не был в такой мере предан идее «русской исключительности» и считал реальным переход к социализму в странах Запада без посредства общины.
В 1859–1861 гг., в период подъема демократического движения и обострения революционной ситуации, Чернышевский становится признанным идейным вождем революционеров. Искусно обходя цензуру, редактор «Современника» выступает в своих статьях за крестьянскую революцию, за создание в России революционной организации. Чернышевский участвует в создании и распространении прокламаций, в учреждении тайного общества «Земля и воля». Растет популярность Чернышевского среди демократической интеллигенции, но растет и ненависть его могущественных врагов. В июле 1862 г. Чернышевский был арестован и около двух лет провел в Петропавловской крепости до суда и под судом. Обвинение сфабриковали с помощью провокаторов.
Характерный документ представляет приговор сената, судившего Чернышевского. Изложив сомнительные и прямо подложные «доказательства» государственного преступления, авторы приговора раскрывают суть дела: «…Чернышевский, будучи литератором и одним из главных сотрудников журнала «Современник», своею литературною деятельностью имел большое влияние на молодых людей, в коих, со всею злою волею, посредством сочинений своих развивал материалистические в крайних пределах и социалистические идеи, которыми проникнуты сочинения его, и, указывая в ниспровержении законного правительства и существующего порядка средства к осуществлению вышеупомянутых идей, был особенно вредным агитатором…».
Таким образом, продираясь сквозь дебри канцелярщины, не так уж трудно установить, что Чернышевский был осужден за свои идеи, а не за какие-то действия.
Сенат приговорил Чернышевского к 14 годам каторги и вечной ссылке в Сибирь. Александр II утвердил приговор, сократив срок каторги до семи лет. Чернышевский был подвергнут унизительной и нелепой процедуре «гражданской казни» (эшафот, позорный столб, перелом шпаги над головой) и отправлен в Восточную Сибирь.
Кабинетный ученый, человек книжный, по внешности спокойный и мягкий, Чернышевский показал себя в неравном поединке с самодержавием мужественным бойцом. Отделенный от живых каменными стенами Петропавловки и бревенчатыми – сибирских острогов, тысячами верст бездорожья и бдительной охраной, Чернышевский продолжал революционную борьбу и литературную деятельность.
Он был изъят из жизни, в сущности, совсем молодым, 34-летним. Таким он и остался в памяти большинства мемуаристов. Мало кому довелось увидеть его после 1862 г. Н. В. Шелгунов, друг и сподвижник Чернышевского, оставил нам такой портрет: «Чернышевский наружным видом не мог производить особенного впечатления. Небольшого роста, совсем белокурый, с легким оттенком рыжеватости, худощавый, тонкий, нервный, но с приятными, умными, добрыми голубыми глазами. Чернышевский смотрел потупившись, говорил как бы с усмешкой, имел привычку прибавлять «с» – «да-с», «нет-с». Общий вид его был очень симпатичный, влекущий и располагающий… Чернышевский был очень застенчив и скромен в манерах. Львом он являлся только в своих статьях…». Остается добавить, что Чернышевский с юных лет был сильно близорук и всегда носил очки.
Л. Ф. Пантелеев, член общества «Земля и воля», автор ценных воспоминаний о Чернышевском и 60-х гг., писал, что его жизнь – это крестный путь. Это древнее евангельское выражение, несущее в себе высокие понятия долга, самоотверженности, героизма, хорошо выражает личность и судьбу Чернышевского.
…Десять лет чудовищного труда, который буквально не оставлял ему времени на сон. Двадцать один год крепости, каторги, сибирской ссылки, ничем не отличающейся от тюрьмы. Шесть лет ссылки в Астрахани и Саратове под полицейским надзором без права на собственное литературное имя. Таковы вехи зрелой жизни Чернышевского.
А ведь это был общительный человек, любивший дружеский разговор, обмен мнениями, шутку и смех!
В тюрьме Александровского завода (Забайкалье) он вел с политическими каторжниками долгие разговоры о политике, философии, истории, политической экономии. Лишь ничтожная часть высказанных Чернышевским глубоких суждений по самым разным проблемам осталась в памяти собеседников. Молодой С.Г. Стахевич, наиболее подробно и квалифицированно записавший эти беседы, рассказывает, что обсуждались такие экономические проблемы: потребление мяса населением в России и в Западной Европе; влияние экономических кризисов на положение рабочих; бумажные деньги и движение цен и заработной платы при их обесценении; производительные товарищества (вроде описанных в романе «Что делать?») и их будущее; отличия фурьеризма и коммунизма; наконец, мнение Чернышевского об экономических трудах К. Маркса. Там говорилось о Фейербахе и его философии, о модной книге англичанина Бокля «История цивилизации в Англии», о том, что произошло бы в России, если бы добрый царь против воли дворянства отдал всю землю крестьянам… Последний вопрос дал повод Чернышевскому набросать целую социальную фантазию, но сказать в заключение: «Дальше не знаю; задача неопределенная, допускающая много разных решений…».
Тюремный университет, продолжающий традиции ссыльных декабристов и предвосхищающий судьбы социал-демократов…
В этой тюрьме у Чернышевского, по крайней мере, были слушатели и собеседники. В конце 1871 г. он был «освобожден» и сослан в чудовищно глухой и безлюдный Вилюйск, где он провел около двенадцати лет почти в полном одиночестве, во всяком случае интеллектуальном. По свидетельству сочувствующего ему военного чиновника, «ссылка эта может вполне считаться продолжением каторжных работ, т. е. увеличением каторжного срока на неопределенное время, уже без всякого суда». Чернышевский был помещен в «острожке-тюрьме», от которой не имел права удаляться более чем на пятьсот шагов. Опасаясь обыска и конфискации рукописей, узник уничтожал многое из того, что писал в Вилюйске.
Чернышевский завел друзей среди местных жителей – якутов, общался с немногими обывателями Вилюйска. Влияние его личности было таково, что (юмористическая нота в этой трагедии!) сменявшийся ежегодно в его охране жандарм возвращался в Иркутск (губернский город) каждый раз «заметно сообразительнее и развитее, нежели был до командировки в Вилюйск».
Лучшие люди России и Западной Европы боролись за освобождение Чернышевского. Герцен первым выступил с гневным обличением царизма за расправу над мыслителем. Он много сделал, чтобы привлечь к судьбе Чернышевского внимание передовых людей на Западе. К. Маркс и Ф. Энгельс проявляли большой интерес не только к идеям, но и к жизни и судьбе Чернышевского, о чем мы имеем, в частности, свидетельства русского революционера и друга Маркса Г. А. Лопатина. Лопатин предпринял героическую попытку освободить Чернышевского из заточения, однако она закончилась неудачей.
Только в 1883 г. Чернышевский получил разрешение жить в Астрахани. Здоровье его было подорвано, он страдал ревматизмом и болезнью желудка. Чтобы заработать на жизнь, он взялся за перевод многотомной «Всеобщей истории» Г. Вебера и, работая со своей обычной интенсивностью, перевел за четыре года одиннадцать с половиной больших томов. Он работал над биографией Добролюбова и замышлял много других трудов, в том числе предназначенную для народа книгу по политической экономии. Чернышевский продолжал самозабвенно трудиться до последнего дня жизни. Отвечая своему двоюродному брату и другу А. Н. Пыпину, который уговаривал его отдохнуть, он писал: «…изнурительно мне жить без работы…».
В Астрахани с Чернышевским беседовал корреспондент лондонской газеты «Дэйли ньюс». Замечательно следующее суждение автора воспоминаний: «Чернышевский далее объяснил, что настоящею причиной его заключения и ссылки был ряд статей политического и экономического содержания, напечатанных в журнале Некрасова «Современник», в числе их был разбор сочинения по политической экономии Джона Стюарта Милля». Итак, если корреспондент правильно изложил дело, сам Чернышевский считал главной причиной преследований именно свою научно-литературную деятельность, и притом в области политической экономии.
Н.Г. Чернышевский умер в октябре 1889 г. в своем родном Саратове, куда его перевели за несколько месяцев до смерти. В Астрахани и Саратове ссылку делила с ним жена Ольга Сократовна. Чернышевский женился на дочери саратовского врача в 1853 г., открыв невесте до свадьбы свои революционные убеждения и пророчески предупредив о том, что он может быть казнен или заключен в тюрьму. У Чернышевского было два сына. Младший, Михаил Николаевич, посвятил свою жизнь собиранию и публикации литературного наследия отца.
О личности Чернышевского сказано так много, что трудно найти какие-то особенные слова. Может быть, лучше привести высказывание секретаря Чернышевского в последние годы его жизни, в то время совсем юноши: «Нравственное качество души Чернышевского было испытано, не дай бог никому, великим испытанием и оказалось полновесным. Над развалинами беспощадно разбитого существования встает тихий, грустный, благородный образ мудрого и справедливого человека». Вслед за Белинским и Герценом Н. Г. Чернышевский выступил в русской науке и общественной жизни прежде всего как просветитель. В области политической экономии Чернышевский видел свою задачу в том, чтобы донести до русского читателя «в целости», «без порчи» идеи Смита, Рикардо, Мальтуса, Милля. Он посвятил также специальную работу Тюрго.
В оценке классиков мысль Чернышевского, можно сказать, двигалась в том же направлении, что и мысль Маркса. Раскрывая важнейшие черты классической политической экономии, он исходил из того, что это учение полностью соответствует интересам промышленных и торговых капиталистов, которые уже в основном одолели феодальное сословие, а отчасти взяли его представителей в союзники в борьбе с рабочими за распределение создаваемой трудом стоимости. Это были новые и важные для России мысли.
Но это была лишь часть учения Чернышевского. Он видел чисто буржуазный характер классической политической экономии и считал ее полезной в России лишь для борьбы с феодально-крепостническим строем. Чтобы экономически обосновать идеал будущего общества, он обращался к идеям социализма, который был тогда утопическим. При этом Чернышевский подверг классиков глубокому критическому анализу с новых, модифицированных социалистических позиций.
Наконец, он считал своей задачей воспрепятствовать распространению в России буржуазно-апологетических теорий и потому со свойственным ему политическим задором обрушился на западных и русских экономистов того направления, которое Маркс окрестил вульгарным.
Адам Смит для Чернышевского – большой авторитет. В своей крупнейшей (наряду с очерками по Миллю) экономической работе «Капитал и труд», представляющей собой развернутую рецензию на книгу И. Я. Горлова, он пишет: «Адам Смит… был основателем новой науки: показал отношение труда к ценности, участие капитала в производстве, норму вознаграждения за труд, важность разделения труда, и мало ли каких новых открытий не сделал он! На нескольких страницах не перечтешь и десятой части их». Отметив далее заслуги Рикардо и Мальтуса, автор саркастически спрашивает: «Но интересно было бы нам знать, какую новую мысль можно найти у кого бы то ни было из экономистов, славившихся после Мальтуса или Рикардо или процветающих ныне? Какое открытие в науке сделал Мишель Шевалье, или Бастиа, или Воловский, или Рошер, или Рау, или хотя бы даже сам Жан-Батист Сэ?».
Как видим, Чернышевский четко отделял вульгарных экономистов от классиков. Он указывал и на социальные причины этого «перерождения» классической науки: ее главной целью стала защита буржуазного общественного порядка.
Как относился Чернышевский к Миллю и почему он вложил огромный труд в перевод его сочинения? Не исключено, что здесь сыграли свою роль цензурные соображения. Милль был совершенно благонадежным с точки зрения цензуры, его книга и в Западной Европе, и в России считалась самым солидным изложением основ политической экономии. Но Милль был самым последовательным среди западноевропейских теоретиков продолжателем Смита и Рикардо. Он видел ряд глубоких противоречий и пороков капитализма, с симпатией относился к умеренным, эволюционным социалистическим идеям.
Давая русскому читателю текст самого Милля, Чернышевский готовил почву для восприятия читателями своих собственных взглядов. В предисловии переводчика читаем: «Милль пишет как мыслитель, ищущий только истины, и читатель увидит, до какой степени различен дух науки, им излагаемой, от направления тех изделий, которые выдаются у нас за науку.
Но его система все-таки далеко не наша система. Мы переводим его книгу не потому, чтобы считали ее вполне удовлетворительною, а только потому, что в ней честно и верно изложена та сторона науки, которая развилась раньше других частей и служит основанием для дальнейших выводов.
Мы представим, по мере наших сил и знаний, эти выводы в дополнениях, которые будут следовать за каждым отделом теории, излагаемой Миллем». Ясно, что речь идет о выводах социалистических.
Один пример. Милль говорит, что труд сам по себе неизбежно содержит для человека неприятные, отрицательные стороны (позднее это было названо в английской науке как «антиполезность труда»). Чернышевский отчасти соглашается с автором, но далее подробно и как-то даже навязчиво объясняет читателям, что такое понятие о труде возникает лишь «при нынешнем состоянии общества», т. е. при эксплуатации человека человеком. «Есть теория» (читай: теория социалистов. – А. А.), согласно которой при устранении этой «внешней обстановки» труд может стать привлекательной деятельностью.
Социалисты-утописты, особенно французские, не ставили своей задачей объективный научный анализ экономики современного им капиталистического общества. Чернышевский подходил к нему не только как критик, но и как глубокий аналитик, стремясь опереться на достижения предшествующей науки. Поэтому, вероятно, не совсем прав Плеханов, когда он пишет: «…для него, как и для всех других социалистов-утопистов, главная задача науки заключалась не в изучении объективного хода, развития нынешнего общества, а в исследовании того, каким должно быть будущее общество».
Если Чернышевский и остался социалистом-утопистом (иным социалистом он объективно и не мог быть), он сделал большой шаг вперед по сравнению со своими предшественниками.
Теорией трудящихся Чернышевский называл «теорию, соответствующую потребностям Нового времени, в противоположность отсталой, но господствующей теории, которую будем называть теорией капиталистов». Основной принцип теории трудящихся (социализма) Чернышевский прямо увязывает с тезисом Смита, согласно которому стоимость создается исключительно трудом. Потому «правило здравого смысла» (подчеркнуто мной. – А. А.) предполагает следующее: «Произведение должно принадлежать тому, кто произвел его. Задача состоит только в том, чтобы открыть способы экономического устройства, при которых исполнялось бы это требование здравого смысла». Против социализма «последователи теории капитала» (так автор называет буржуазных экономистов) выдвигают «дикое» понятие о естественности и искусственности экономических учреждений. Но «естественность» капитализма есть лишь удобная форма прославления строя, который с более высокой, общечеловеческой точки зрения вовсе не является естественным. Столь же нелепо утверждение об «искусственности» социализма, который в действительности соответствует принципам справедливости и гуманности.
В этих рассуждениях воплощены как достоинства, так и недостатки теоретических взглядов Чернышевского. Мы встречаемся вновь с утопическим требованием «полного продукта труда» для рабочих и с такого же характера утверждением, что капитализм противоречит здравому смыслу, а социализм соответствует ему.
Сам Чернышевский считал, что он только подошел к созданию экономической теории трудящихся. Заканчивает он свои очерки по Миллю, обещанием завершить эту теорию. Мы можем только гадать, какой вид приобрела бы его система политико-экономических идей, если бы он мог работать над ней еще 10–15 лет.
В теории трудящихся Чернышевского можно выделить три стороны: критику крепостничества, критику капитализма, обоснование социализма. По своей классовой природе это идеология крестьянской демократии, заинтересованной прежде всего в уничтожении феодально-помещичьей земельной собственности и эксплуатации крестьян. Но в условиях России крестьянская демократия могла быть единственной общественной силой, способной бороться за интересы всех трудящихся против эксплуататорских классов и всех форм угнетения. И находившийся в зародыше русский городской пролетариат, и рабочий класс Запада могли быть союзниками крестьянства в революции, которая была бы одновременно антикрепостнической и антикапи-талистической.
При ближайшем рассмотрении идея полного продукта труда превращается у Чернышевского в систему социалистического производства и распределения. Поскольку будущее принадлежит крупному производству, необходимо внедрение принципа товарищества, какой-то высшей, социалистической формы кооперации и ассоциации. Наемные рабочие превращаются при этом в «хозяев-производителей», т. е. являются собственниками средств производства и его продукта. Они же коллективно устанавливают порядок распределения продукта или денежной выручки от его продажи.
Основу буржуазной политэкономии – теорию стоимости и распределения – Чернышевский стремился обратить на пользу социализма. Действие закона стоимости, считал Чернышевский, при капитализме сводится к тому, что труд делается товаром (чего не должно «по-человечески» быть), а меновая стоимость становится единственной целью производства. Подлинную важность в товаре имеет внутренняя ценность (своего рода общественная полезность), но она может стать регулятором производства и его пропорций лишь при социализме.
Перспективы капитализма с точки зрения судеб рабочего класса Чернышевский воспринимал лишь в самых крайних вариантах и склонялся к идеям «железного закона заработной платы» и рабочего фонда. Для него это было отнюдь не аргументом в защиту капитализма (мол, виновата природа, а не общественный строй), а, наоборот, доказательством его порочности и временности. Чернышевский, допуская справедливость теории рабочего фонда, как будто даже с некоторым злорадством спешил с ней согласиться в интересах более убедительного обоснования социализма.
Чернышевский был, так сказать, экономист милостью божьей. Проницательные и меткие замечания и брошенные как бы между прочим оригинальные мысли рассеяны по его сочинениям. Приведем лишь два примера. Он писал, что современное крупное и сложное производство по своему существу требует изменения отношения рабочего к своему труду, создания новых стимулов: «…тут уже нужно, чтобы вознаграждение за труд заключалось в самом продукте (и процессе? – А. А.) труда, а не в какой-нибудь плате, потому что никакая плата не будет тут достаточно вознаграждать за добросовестный труд, а различать добросовестный труд от недобросовестного становится все менее и менее возможным кому бы то ни было, кроме самого трудящегося».
Поставлена, можно сказать, важнейшая проблема организации труда в современном обществе. Действительно, опыт показывает, что ни высокая заработная плата, ни госприемка не гарантируют добросовестный труд, для этого надо что-то еще – чувство ответственности за общее дело, за конечный результат производства. Как создать это чувство? Теперь ясно, что мы это плохо знаем или совсем не знаем.
Вызывают изумление мысли Чернышевского об оптимальном сочетании в процессе производства живого и овеществленного труда (работников и орудий), приводимые им условные числовые примеры, которые предвосхищают современный анализ методом производственных функций. В ожидании суда в одиночной камере Чернышевский за четыре месяца написал роман, которому суждена была необычная судьба и долгая жизнь.
Приключения этого романа начались с того, что Некрасов, едучи из крепости на извозчике, потерял рукопись и пережил несколько часов отчаяния, пока она не была, к счастью, возвращена в редакцию «Современника» нашедшим ее случайным прохожим. Благополучно проведя роман через цензуру, Некрасов опубликовал его в 1863 г. без имени автора. Как говорит Плеханов, «с тех пор как завелись типографские станки в России и вплоть до нашего времени, ни одно печатное произведение не имело в России такого успеха, как «Что делать?». Извольте после этого указывать на тенденциозность автора, извольте повторять, что он не художник!».
Действительно, поразительный факт состоит в том, что в художественном отношении «Что делать?» – откровенно слабая вещь. Это, кстати, охотно признавал сам автор. Он при этом надеялся, что малость его литературного таланта искупается тем, что он «правильнее других» понимает некоторые вещи. В воспоминаниях Н. К. Крупской о В. И. Ленине есть такое примечательное наблюдение о его литературных вкусах: «Больше всего он любил Пушкина. Но не только форму ценил он. Например, он любил роман Чернышевского «Что делать?», несмотря на малохудожественную, наивную форму его». В. И. Ленин говорил о большом влиянии, которое оказал на него в юности роман «Что делать?».
Секрет невиданного литературного успеха и общественного резонанса романа Чернышевского заключался в том, что автор открыто, даже декларативно поставил в нем важнейшие вопросы, которые волновали молодую русскую интеллигенцию, студенчество. Примечателен и выбор заглавия: как жить, к чему стремиться, ради чего работать должен молодой мыслящий человек? По этому поводу А. М. Горький говорил, что русская литература была литературой вопросов. Напомним: роман молодого Герцена назывался «Кто виноват?».
Как это ни странно, «Что делать?» – роман о любви. Он построен по древней как мир схеме любовного треугольника – женщина и двое мужчин. Она любит сначала одного, а потом уходит к другому и счастлива с ним. Такой сюжет может показаться на первый взгляд весьма тривиальным. Но это далеко не так. «Что делать?» – роман о новых людях, о новых отношениях между ними, о новой нравственности. Это свободные и честные люди, женщина среди них – полноправная личность, которая сама сознательно выбирает свою судьбу и для которой жизнь – нечто несравненно более широкое, чем только личное счастье.
Могут сказать (и говорили), что прообразы героини романа, Веры Павловны, можно найти у Жорж Санд, а социалистические утопии Чернышевского навеяны Шарлем Фурье. Надо отметить, что оба этих автора были очень популярны в России в 40-х и 50-х гг. Влияние французской литературы и социалистических идей на Чернышевского неоспоримо. Но во-первых, то, что для французского общества было после 1848 г. во многом уже пройденным этапом, для русского общества представляло острейшую проблему. Во-вторых, произведение Чернышевского не является слепком творений Жорж Санд и Фурье; «Что делать» – глубоко оригинальный по своему существу роман.
Чернышевский попытался противопоставить капиталистическому предпринимательству, целью которого является умножение прибылей собственника, кооперативное производственное товарищество, свободный трудовой коллектив, где люди работают без капиталиста, на себя. Это швейная мастерская, организованная Верой Павловной. Швеи живут коммуной, они не только трудятся вместе, но вместе проводят досуг, учатся, развлекаются. Рационально организовано их жилье и питание. Труд в мастерской стал жизненной потребностью, естественной формой жизнедеятельности, радостью. В своем романе Чернышевский предстает перед нами и как экономист: показывает читателю финансовую сторону деятельности мастерской. Выясняется, что благодаря более высокой производительности труда, экономии на издержках и отсутствию капиталистов, заработная плата работниц вдвое выше, чем в обычных мастерских. Кроме того, рациональная организация потребления обеспечивает двойную экономию. В итоге «реальная заработная плата» этих счастливиц в четыре раза выше, чем при работе «на хозяев». Ведь это как раз то, о чем говорил Герцен: твердыню собственности и капитала трясут «расчетом, двойной бухгалтерией, ясным балансом дебета и кредита».
Подобно Фурье Чернышевский помещает свою коммуну в частнокапиталистическую среду. Но он уже видит, что не приходится рассчитывать на мирное преобразование общества путем массового распространения подобных трудовых ассоциаций. «Жаль, что нет возможности развиваться этим швейным…» – говорит Вера Павловна. Понятно, что этого не допустят ни конкуренты, ни власти. В варианте, не вошедшем в опубликованный текст по цензурным соображениям, есть прямой намек на вмешательство полиции.
Знаменитые «сны» Веры Павловны рисуют утопическую картину будущего общества. Частная собственность ликвидирована. Отчуждение человека от процесса и результатов его труда исчезло. Труд стал высокопроизводительным благодаря машинам. Сделаны важные шаги на пути достижения распределения по потребностям: обычное, среднее потребление, обеспечивающее жизнь, – бесплатно («нет расчетов»), но «за каждую особую вещь или прихоть – расчет».
Чернышевский предвидел не только изменение характера труда, но и возникновение новых, здоровых, подлинно человеческих форм отдыха, досуга, общения людей.
Да, это фантазия и утопия. Но это высокая и гуманная мечта о будущем, и такая мечта очень нужна человечеству.
Вместе с тем Чернышевский оставался трезвым реалистом, человеком, прочно стоящим обеими ногами на почве действительности. Он выступал против официальных и неофициальных славянофилов, пытавшихся доказать, что России «суждено» явить «старому миру» какие-то самобытные и прекрасные формы общественного развития. Здесь его оружием был сарказм: «… у славянофилов зрение такого особенного устройства, что на какую у нас дрянь ни посмотрят они, всякая наша дрянь оказывается превосходной и чрезвычайно пригодной для оживления умирающей Европы». Националистическое хвастовство было ему органически противно.
Своей деятельностью и трудами Чернышевский оказал большое влияние на русскую молодежь, на общественные науки и революционное движение. Русские социал-демократы справедливо считали себя наследниками его идей. Но мир Чернышевского несравненно шире этого наследства.
Войти с помощью соц. сетей: