Глава 17 (дополнение в конце и выделено цветом)

— Ну что, как оно? — Алекс звучит почти победоносно.

— Ой, как будто ты не видишь изнутри всплеска дофаминов, — блаженно развалившись полусидя, с дурацкой отрешённой улыбкой, таращусь с балкона на лес, на горизонт, на футбольные поля внизу.

— О, ты даже научился его различать, — отчего-то радуется он. — Явно где-то что-то сдохло.

А мне просто лень ему отвечать.

Где-то на всём этом пространстве ещё бегают люди, гоняющие в регби и футбол; но мне нет никакого дела ни до них, ни до производимого ими шума.

Заставляю себя усилием воли прикончить последний кусок картошки и остаток ножки какой-то пичуги, попавшей нам под парализатор в лесу.

Алекс говорит, что это вовсе не картошка, а вообще дикий ямс, но лично я никакого нюанса между ними не улавливаю. Картофель он и есть картофель, как ни назови.

Полазив по кухонным шкафам, я обнаружил целую полку, заставленную специями, сахаром, солью трёх видов, банками с кофе и из-под кофе (включая растворимый) — это всё явно осталось от того, кто жил тут до меня. Искреннее спасибо тебе, безвестный мужик. Брать буду по минимуму и, когда буду выселяться, постараюсь после себя тоже что-то оставить следующему. Ибо сегодня меня этот запас очень выручил.

Алекс, обозрев сотню видов пакетов по двадцать грамм, заставил меня устроить целую ревизию, нюхая каждый свёрток, пробуя на кончике языка его содержимое и прислушиваясь к ощущениям. Инвентаризация заняла час.

Зато к накопанной на поляне в лесу дикой картошке и подстреленной пичуге был отобран целый набор специй, что сделало и так бесподобный вкус свежего жаркого по-настоящему божественным.

Ну, как жаркого… Ввиду отсутствия любого масла или жира, мы проявили смекалку: вывалили всё на противень духового шкафа, засыпали солью двух видов, специями, перемешали и банально накрыли металлической кастрюлей. Затем поставили в шкаф на двести десять градусов и на сорок пять минут.

Самым сложным стало дождаться последние полчаса: беготня по лесу, первая в жизни разделка живой птицы, чистка мелкой, как горох, картошки в сумме вымотали сверхмерно. Хорошо ещё что Алекс догадался сунуть птицу в кипяток — перья после этого отделялись значительно легче.

Зато результат затраченных усилий стоил. По просьбе Алекса, я вытащил второй матрас с кровати на балкон, согнул его буквой «Г» и подкатил валиком. Теперь из подобия кресла на балконе можно наслаждаться жизнью. Что мы и делаем.

— Кстати, ещё грибы можно будет поискать, — зачем-то говорит Алекс. — Сто процентов, в таком лесу должны быть какие-то их виды. Хотя-я, мицеллий в жару выше двадцати восьми деградирует.

— Да и так хорошо, — отмахиваюсь. — Ямса там ещё копать и копать на той поляне, птиц вроде тоже в округе хватает. Да и не верю я, что пропитание здесь надо добывать самостоятельно. Сто процентов, завтра что-то должно решиться с едой: даже в тюрьме кормили.

— Ага. Почти качественно и почти досыта, — ехидничает Алекс, но мне лень спорить.

Сытый желудок, как ничто иное, способствует умиротворению, всепрощению и оптимизму. Только не все это понимают.

На какой-то момент я даже засыпаю.

Чтоб проснуться от криков снизу, под балконом, и брошенного рядом мелкого камня.

— Эй, иди сюда! — внизу под балконом стоит давешний придурок, с которым мы уже знакомы (в том числе через местный чат) и с которым в будущем точно ещё предстоит выяснять отношения.

— Ты что, покомандовать решил?! — в первый момент, даже искренне удивляюсь смеси его наглости и тупости. — Я ж тебя вроде предупредил, нет?

Понятно, что этот Виктор Primo раньше был местными типа как альфой. Он привык к определённому положению вещей и всему такому, особенно с учётом его семьи (я успел пошариться по местному форуму, пока жарилась картошка, и кое-что почитал). Но в этом несовершенном мире очень мало что остаётся неизменным долго. Алекс, кстати, считает точно так же, хотя он и не согласен с тем, что этого дурачка надо поставить на заслуженное место и периодически следить, чтоб он с этого места не сходил.

Я не настроен особо подчиняться местным неписаным раскладам и правилам Корпуса, в том числе потому, что они меня не касаются. Хотя, возможно, это будет нелегко.

В этот раз мудак по имени Виктор пришёл уже с другими пацанами, общим числом пятеро, плюс между ними затесались какие-то девчонки.

— Пошёл нахер из-под моего балкона, — предлагаю ему в последний раз. — По-хорошему.

Кто б слушал… Воистину, от доброты и деликатности в этом мире одни проблемы.

— Дамы, к вам претензий не имею, — объявляю с балкона через полминуты, когда становится понятным, что здравый смысл над этим гамадрилом не властен. — Отойдите на пять шагов, не хочу вас испачкать.

Алекс шипит по внутренней связи и категорически демонстрирует несогласие с моими дальнейшими действиями, но он и никогда не рос на нашей улице. А в том же Квадрате, по его собственному признанию, находился в роли пассажира.

Когда девчонки послушно отшагивают назад, начинаю метать вниз оставшиеся от птицы кости, включая достаточно большие.

Пацаны, пришедшие с Виктором, после этого тоже отбегают в стороны. И только он один продолжает стоять на месте, пытаясь уворачиваться, и сотрясает воздух выкриками.

— Я тебя завтра найду, — сообщаю ему, потому что двигаться куда-то не просто лень, а после такого ужина кажется ещё и преступлением.

Вид отсюда чудесный. Еда была добыта собственноручно и оказалась отличной. За последние два месяца мне ещё не было так хорошо. Да и до этого, если честно, тоже…

А идти на поводу у какого-то мудака — ну, до Квадрата, может, я бы и спустился тотчас. Но два месяца там — это целая пропасть мировоззрения между мной и такими, как тусуются сейчас внизу. Не какому-то мудиле диктовать мне, что я буду делать в следующий момент.

В голову приходит ещё одна идея, как отогнать дебила до утра (разберусь с ним завтра). Протягиваю руку к казённому комму и пишу ему в личку.

Алекс: Я тебя сейчас обоссу сверху, еблан, если не свалишь из-под моего балкона. Завтра я сам тебя разыщу, поверь.

Виктор Primo : Ты труп, урод! Ты понял меня?! Ты труп, уродец!!!

Алекс: Мой личный опыт говорит, кто не нужно сильно прислушиваться к тому, как орёт даже самый громкий петушара. Считаю до трёх…

Поначалу он смешно подпрыгивает на месте, когда ему приходит от меня сообщение (видимо, мой контакт у него внесён в какой-то особый список и сигнал от меня отличается от прочих).

Прочитав написанное мной, он украдкой оглядывается по сторонам, с ненавистью смотрит на меня, затем всё же пишет ответ текстом.

Предупредив его последний раз, я многозначительно упираю указательный палец в понятное место на форменных штанах и громко отсчитываю:

— Три… Два… — В этом месте, начинаю подниматься с «кресла».

Выкрикнув ещё пару пассажей, Виктор наконец удаляется.

Прочие следуют за ним.

А меня ещё ждут три сорта кофе, сахар двух сортов, чай (которого в наличии пять разных пачек) и такой неповторимый закат с собственного балкона. Считай, собственной же студии, площадью под триста пятьдесят квадратных футов, в которой горячая вода из крана не ограничена.

(Прим: около 35 кв.м.)

Вилли: Ничосе 0_0 урка за Саю, похоже, вписался.

Анна: На каждой улице иногда бывает праздник ^_^ но это действительно удивительно. Ладно, будем посмотреть. Запасаемся попкорном.

Сая: НЕТ! Я сама по себе! Я к нему никаким боком! Виктор, ты тут?! Я его знать не знаю!

Виктор: К тебе вопросов нет. Это только между нами с ним… Кто-то знает, кто он такой? И по какой программе будет учиться?

Дэн: Завтра прогрузятся списки, можно будет поискать во всех группах. Но если живёт в «гостинице», то явно что-то непростое. По казарме вон как проехался… мудила.

Анна: «…явно что-то непростое…» — не обязательно. В жизни разное бывает. Может, сын кого-то из ветеранов?

Вилли: «…сын кого-то из ветеранов» — вариант. Вопрос только, из живых ветеранов или …

Анна: Да чего зря гадать. Посмотрим завтра. Он же не может не быть внесён хоть в какие-то списки. Хотя-я, а чего нам смотреть. Это у них с Виктором тёрки, нам только попкорном запастись.

Виктор: Заткнись.

Анна: Ты ничего сейчас не попутал? 0_0 ты это кому?

Виктор: извини. Сорвался.

Уведомление: Пользователь «Виктор» удалил предыдущее сообщение.

В восемь утра стою перед дверями этажа с надписью «УЧЕБНАЯ ЧАСТЬ». В отличие от предыдущих дверей, эта почему-то от моего пальца открываться не хочет. Я уже подносил к сканнеру и все остальные пальцы (обеих рук) по очереди, и глаза (думая, что заело). Всё без толку.

После десятка тычков в саму дверь, сзади за спиной раздаётся голос:

— Соискатель Алекс?

Оборачиваюсь и вижу полноватого военного, со стрижкой явно от недешёвого салона и с манерами обитателя Центра (причём элитной его части).

— Да, это я.

— Я текущий куратор вашей работы, — интеллигентно кивает мужик. — Меня зовут Бак, позвольте…

Он отодвигает меня в сторону и на его палец дверь тут же срабатывает.

— Вы не внесены в список допущенных сюда, — внешне любезно сообщает он, пропуская меня вперёд.

— А я думал, что-то заело. Опасался опоздать.

После ночи в своей студии, с опасением признаюсь самому себе, что новые условия мне нравятся (кстати, надо узнать, почему это здание зовут гостиницей). С самого начала опаздывать было неохота, как и демонстрировать любой формы неуважение. Неужели я начинаю прогибаться? А с другой стороны…

— Последняя дверь в конце коридора, — вырывает меня из размышлений куратор. — Идите, я сейчас буду.

В указанной им стороне за нужной дверью нахожу маленький кабинет, примерно как половина моего нынешнего жилища. В нём, однако, стоят несколько столов со стульями, за один из которых и приземляюсь.

Бак появляется ещё через минуту и садится напротив:

— Я не планировал никакой дополнительной нагрузки в данный учебный период, ваше появление для меня нежелательная неожиданность. — Он вежливо улыбается, но его глаза при этом холодные, как лёд.

То же самое сообщает и Алекс, отмечая его эмоциональный фон как «лёгкую неприязнь».

— Мне нужно, чтоб вы через месяц выполнили этот ваш норматив, оговоренный выше, — он многозначительно кивает в сторону потолка. — И были готовы со сдачей техминимума в рамках проекта. Начнём с вашей образовательной части…

Подполковник Бак не горел желанием браться за очередной прожект своего непосредственного руководства. Он, как никто другой, хорошо знал увлекающийся характер начальника учебной части, поскольку помнил того ещё зелёным курсантом, ровно на курс старше самого себя.

После выпуска совпало как-то так, что они и дальше двигались рука об руку. Со стороны все думали, что они большие друзья, но это было далеко не так. Просто когда почти четверть века с кем-то вместе делаешь одно дело в самых разных углах географии, поневоле учишься ладить друг с другом (если не дурак).

А Бак дураком не был. Он давно присмотрел и собственный бизнес на гражданке, и обеспечение его со всех сторон; и уже пару лет душой находился только там. После пенсии.

Его начальник, разумеется, знал обо всём в деталях, но смотрел на подобные мелочи сквозь пальцы.

У подполковника были две черты, которые позволяли шефу быть полностью уверенным в его эффективности. Во-первых, Бак всегда и всё делал сверх тщательно. Отрабатывая даже тени мелочей и деталей, не упуская ничего. Во-вторых, у него было непонятное чутьё на успех либо провал любого проекта, с самого начала того.

Не объяснить словами, но именно он часто решал наедине с боссом, браться или не браться их кафедре за ту или иную задачу. Пока крупных ошибок не было.

Пацан, сидевший перед ним, кроме брезгливости иных ощущений пока не вызывал. Типичный деклассированный элемент, из самого социального низа, ещё и в тюряге отметился.

С другой стороны, личные эмоции подполковника были тем, что не влияло на конечный результат никогда.

Вздохнув, он выбросил из головы все внешние атрибуты недоброжелательности. Заставив себя улыбнуться, он принялся добросовестно разрабатывать полноценный месячный план для нового подопечного, тщательно вникая в малейшие нюансы его знаний, умений, индивидуальной подготовки и общеобразовательного уровня.

Тем более, если пацан окажется не пустышкой, посеянная с самого начала неприязнь может выйти боком конечному результату, что недопустимо.

За почти четверть века, Баку приходилось сталкиваться и работать с весьма разными людьми. Положа руку на сердце, пацан был далеко не самым плохим из них. Просто существованием своим напоминал Баку о том, что есть в этом мире ещё и голодные дворняги, которых выходец из рафинированных слоёв просто от природы терпеть не мог.

— Я думаю, по вашему образовательному минимуму проблем не возникнет в любом случае, — задумчиво говорит сидящий передо мной военный в итоге, лёгкая неприязнь которого за время нашей беседы сменилась на нейтральность. — Что не отменяет процедуры. Обязательные дисциплины пусть будут точными науками, тем более что это полностью совпадает с вашей планирующейся специализацией на полигоне.

Вопросы он задаёт грамотные, в детали вникает не понарошку, на вопросы отвечает исчерпывающе и вообще — педагог от бога. Видно даже мне. Хотя и за что-то невзлюбил меня с первого взгляда.

— Это двадцать четыре академических часа в неделю, — продолжает он. — В течение следующего месяца, отпосещать надо всё, или могут возникнуть проблемы на этапе вашей аттестации. Лично мне будет крайне досадно, если вы будете на высоте своим личным уровнем, но не пройдёте дальше из-за проблем дисциплинарного характера, — он многозначительно смотрит на меня.

— Разрешите один личный вопрос? — меня как будто что-то дёргает изнутри, заставляя высказаться.

— Конечно, — чуть удивляется он в совсем невоенной манере.

— Я вижу, что вы не совсем положительно воспринимаете меня на эмоциональном уровне. Но при этом, уделяете мне внимания больше, чем многие другие, относившиеся доброжелательнее. Я могу спросить вас о причинах такого диссонанса?

Мне с ним предстоит достаточно серьёзно поработать по намеченным им же планам, от нашего взаимопонимания может зависеть совсем немало. Мой личный опыт учит, такие моменты лучше проговаривать на берегу.

— Вы эмпат? — походя удивляется он ещё раз; но, не дожидаясь ответа, продолжает. — Видите ли, Алекс. Вы абсолютно правильно оценили мои ощущения на личном эмоциональном уровне. Но мы с вами сейчас занимаемся работой, а не личной жизнью. А свою работу я люблю. Вне зависимости от совпадения или несовпадения наших с вами эмоциональных императивов, мы оба должны на сто процентов выложиться, чтоб либо выдать результат. Либо — убедительно доказать всем без исключения, что эта дорога и это исследование ведут в тупик. Я ответил на ваш вопрос?

— Да, — медленно киваю. — Большое спасибо.

— Не за что… Теперь что до гуманитарного. Я бы очень рекомендовал вам вот такие курсы. История мировой культуры. Кое-что из литературы. Введение в философию… — рекомендуемый им в течение пяти минут список явно превышает обязательную часть в разы.

— Я прямо здесь решил очень внимательно отнестись ко всем вашим рекомендациям, — говорю после паузы, дождавшись конца перечня. — Но вы сейчас надиктовали явно больше, чем позволяют физиологические пределы восприятия.

— Не спорю, — мягко соглашается он. — Хотя, если бы вы потратили несколько часов на курс скорочтения и ускоренного усвоения информации, список был бы совсем не таким уж нереальным… — Он снова многозначительно смотрит поверх очков.

Блин, а ведь он мне нравится.

— Но я бы на вашем месте относился ко мне, как к корректировщику. Моё дело — указать вам, какие цели необходимо подавить. А уж как вы это будете делать, извините… вам виднее. — Бак хмыкает и снимает очки с носа. — Кстати, вы ничего не записывали. У вас настолько неплохая память?

— Чип же, — касаюсь пальцем лба. — Запоминаю всё, что хочу. Если память переполнится, либо что-то будет недоступно, я это сразу вижу. Тогда бы записывал.

— Удобно, — задумчиво соглашается военный. — А у меня в документах ваш чип идёт как полностью неактивный. Не поясните? — он простецки смотрит на меня, но, судя по отчаянным воплям Алекса по внутренней связи, ситуация далеко не так проста, как кажется мне на первый взгляд.

— Я никогда не говорил, что он неактивный! — искренне возмущаюсь в ответ. — Более того! Одному квадратному полковнику со второго этажа я сразу в лоб сказал: именно благодаря чипу я в Квадрате и смог прогрессировать! Он ещё заметил, что доктор Карвальо тогда наверняка сможет добиться ещё большего со мной, из-за какого-то там принудительного медикаментозного слияния.

— Это был начальник учебной части, — мгновенно расслабляется Бак, незаметно улыбаясь каким-то своим мыслям. — И Алекс, пожалуйста, сделайте всё, чтоб отпосещать те гуманитарные курсы, которые я вам порекомендовал. При всём уважении к вашей целеустремлённости, вам бы стоило научиться ориентироваться в окружающем мире хоть чуточку получше. Начальник учебной части — не то лицо, которое будет вносить что-либо в ваш файл лично. Уже не говорю о недооценке вами перспектив.

— Простите, не до конца понимаю вас? — говорю как можно вежливее и обходительнее.

Как ни парадоксально, но этот мужик мне нравится гораздо больше других, хотя и явно терпеть меня не может.

— Вам уже сказали, сколько стоит обучение у нас? — тяжело и демонстративно вздыхает он.

— Да. Как зарплата неплохого операционного работника.

— Те курсы, что вам порекомендовал я, в случае усвоения вами, — он старательно выделяет последние слова, — поднимают вашу стоимость на рынке труда до уровня выше среднего операционного работника. При условии сдачи вами всех тестов, — добавляет он. — Я понимаю, что учиться нелегко, если ты всю жизнь гонял в футбол и мозги не тренировал ни разу.

Вот это было почти обидно. Но спорить не буду. Словами и сейчас.

— Вы же далеко не дурак, — он опять сдвинул с носа очки и смотрит как-то укоризненно. — Вы можете за этот месяц как потерять, так и сэкономить несколько десятков тысяч монет. Тем более что ваш чип физиологически, судя по всему, вам такую возможность предоставляет.

— Вы предлагаете за месяц окончить программу Корпуса? — хмыкаю. — А что тогда делают годами остальные несколько курсов? Если так просто в месяц втиснуть годы?

— А мы говорим только об общеобразовательном минимуме, — серьёзно отвечает Бак. — Но именно этот общеобразовательный минимум в основном и отличает Центр от трущоб. И именно он зачастую определяет, будете ли вы в пятизвёздочном отеле постояльцем или уборщиком. Что до остальных курсов и их сроков обучения, то они учатся годами работать с искрами. Что в вашем случае не обсуждается. И с искрами они учатся работать как индивидуально, так и в различных групповых сочетаниях. Вот именно это и требует упомянутых вами сроков. А освоить указанный минимум и сдать его лично я, на вашем месте, угодив сюда, стремился бы любой ценой. — Он пару секунд сверлит взглядом мою переносицу. — Если б планировал чего-то добиться в жизни, разумеется. Впрочем, решать вам. Я предупредил. И учтите, что наш курс официально признаётся всеми и везде. Но по факту, он намного проще и адаптивнее, чем аналогичные массивы знаний в гражданских заведениях.

— Это как облегчённая кола, но по цене и с этикеткой нормальной? — уточняю.

Он молча кивает.

— Блин, точные науки — две пары в день, шесть раз в неделю. Вы надиктовали ещё на четыре пары ежесуточно. Это девять часов в сутки только чистого учебного времени. То есть, только то, что я должен высиживать в аудиториях, чтоб меня допустили к экзаменам. Вне зависимости от того, что многое я могу сдать уже прямо сейчас. — Рассуждаю вслух, нимало не стесняясь. — Но с учётом перерывов, переходов между аудиториями, это все одиннадцать часов.

Он поощрительно кивает и, кажется, даже начинает испытывать лёгкое любопытство.

— Ещё минимум восемь часов в сутки я хотел бы отдавать полигону. — Продолжаю. — Поскольку, даже если я не останусь тут по окончании месяца, лично вы будете точно знать: выполнение указанного норматива возможно на физиологическом уровне. Или невозможно. Вдруг это может быть полезным кому-то ещё, кроме меня… Остаётся шесть часов в сутках, за которые я должен восстанавливаться, есть, спать, готовиться, стирать бельё, мыться и многое другое

— Не только, — хмыкает Бак. — Судя по тому, как резво вы начали в учебном чате, вам ещё предстоят регулярные конфликты с соучениками, со всеми вытекающими последствиями. Включая восстановление в медсекторе. — Его взгляд по-отечески чист и не замутнён. — Кстати! Это всё никак не должно влиять на вашу работоспособность на полигоне.

— Вы считаете обозначенные вами рубежи по гуманитарке реальными? — спрашиваю в лоб, отметая пиетет.

— Я бы не так ставил вопрос, — возражает он, качая головой. — Вы не на то смотрите. У вас есть уникальная для вашего происхождения возможность пройти этот курс бесплатно, при его номинальной стоимости в пятьдесят тысяч монет.

А вот в этом месте меня неожиданно пробирает по-настоящему. Пятьдесят тысяч монет — это стоимость студии в Центре. На берегу той самой реки… Это уже совсем другой район города, и совсем другая жизнь…

— Как вы думаете, человек с таким уровнем вложений в самого себя останется на том же социальном уровне? После получения нашего электронного свидетельства? — насмешливо спрашивает он. — Или автоматически что-то изменит в собственной жизни? Например, сходу получив работу, о которой раньше не мог и мечтать? Ну или у вас есть альтернатива, — фыркает он. — Воспылать жалостью к себе, наплевать на шанс и не пытаться. Тем более что у вас есть хорошее для себя объяснение — это ж сложно, почти нереально… Зато выспитесь за месяц! — он оглушительно хлопает ладонями по крышке стола. — А вместо этого можно напрячься, расколупать этот ваш чип в хорошем смысле, и начать стоить на пятьдесят тысяч дороже. За какой-то месяц.

Виктор с утра ломал голову, где найти этого новенького дятла.

Мало того, что тот прилюдно обосрал его перед всеми дважды. Мало того, что тот обломал ему такую многообещающую групповуху с Саей — та старательно избегала подобных ситуаций и подловить её в подходящем месте удавалось хорошо если раз в пару недель.

Этот Алекс, мать его, ещё и был принят соискателем! Ну как так, за какие заслуги?! Он же младше на год или два! Бля, нет в жизни справедливости…

Гадёныш с утра не находился. К обеденному времени Виктор уже почти упал духом, когда, кажется, на его стороне выступило само провидение.

В столовой, за обедом, привычно наполнив разнос по норме, он уселся за стол с товарищами, когда один из них удивлённо указал подбородком на место возле окна:

— Гляди!

На козырном месте старшего курса, которое нельзя занимать ни в коем случае, сидел этот дурачок.

— Ух ты, он, кажется, ещё и банку открыл, дебил, — добавил Стэн.

Как по заказу, пара старшекурсников зашли внутрь со стороны хозяйственных помещений (что формально не разрешалось) и молча пошли вдоль столов, принимая в большой пакет запечатанные банки с суточным рационом мяса и сосисочного фарша.

— Кажется, сейчас будет что-то интересное, — тихо объявил Виктор, останавливая сам себя от любых действий.

Есть консервированное мясо из пайка было категорически нельзя. Котлеты, жаркое, нарезанную кружками салями — можно. Как и всё что угодно ещё.

Кроме консервированного мяса.

По неписанным правилам, эту часть еды надлежало отдавать старшему курсу по первому требованию. В случае отсутствия банки (например, съел, как этот дурачок сейчас), наказание следовало немедленно и продолжалось вплоть до выпуска этого старшего курса из Корпуса.

Попутно, новенький дурачок ещё и место занял такое, которое занимать нельзя. Выпускники редко ели со всеми (да плюс в общей столовой), но стол возле окна всегда должен быть свободен. Это закон.

Старшаки тем временем добрались до стола этого Алекса и рассматривали его, от удивления чуть зависнув.

— Ты кто, чудила?! — спросил, наконец, один из них. — Какого х#я ты тут уселся и почему наш фарш уже сожрал?!

В столовой повисла предсказуемая тишина, которую можно было зачёрпывать ложкой.

— А тебе это место по масти положено? — при полном молчании зала сделал ударение на последнем слове новичок. — Тебе, говноед, этот фарш жрать только после меня. Завтра утром. Из параши. Как посру.

— Ты что, дурак? — Нахмурил лоб второй старший, искренне на всякий случай пытаясь проанализировать разрыв шаблона. — Или жить надоело?

— Я просто по законам говноедов не живу, — новенький поднялся из-за стола и сделал шаг вперёд, оказываясь к здоровякам старшего курса вплотную. — Вы свои правила, как катяхи жрать, между собой тиражируйте. Мне их втирать не надо, хорошо?

— А ты сейчас о чём? — Обманчиво добродушно спросил первый, вовремя останавливая руку второго. — Да погоди ты! Успеем! — Затем развернулся обратно к дурачку. — Юноша, а ты сейчас о чём?

— Чужой положняк забирать нельзя, мудила! — в этом месте Алекс вытянул обе руки и похлопал по щекам обоих здоровяков.

Опешивших в первый момент и стоящих без движения.

Звуки хлопков прозвучали ударами молотка в железный плейт.

— Кто чужой положняк забирает, того в жо… е… — а дальше последовала такая фраза, которая просто не могла быть правдой в этих обстоятельствах.

Но она была сказана.

— Пиздец, — растеряно прозвучало от противоположной стены во всё той же гробовой тишине.