Глава 44
— Александр Владимирович, сейчас, в тяжёлое время, дружественные государства просто обязаны всячески помогать друг другу… — посол Великобритании не скрывал своего раздражения. Причем не столько тем, что приходится объясняться с этим промышленником, сколько тем, что оный промышленник вообще не счёл нужным отвечать на дважды посланное ему предложение посетить посольство. для разговора ему — британскому послу! — пришлось снимать номер в отеле, куда его собеседник заходил пообедать.
— Мистер Бьюкенен, мне кажется, что Россия помогает Британии гораздо больше, чем Британия России. Русская армия ведет тяжёлые бои, чтобы оттянуть с Западных фронтов германо-австрийские войска, а Британия, насколько я в курсе, отказывается поставлять России даже боеприпасы на эту битву.
— Но вы же знаете, что порты России сейчас закрыты! К тому же Германия получила существенное военное преимущество, но я надеюсь, что временное, — посол, хотя и обиделся на "мистера", решил пока на "неуставном обращении" не акцентировать внимания. — И для того, чтобы оно стало именно временным, британским компаниям необходимо получить лицензии на Ваши аэропланы и бомбы.
— И что им в этом препятствует?
— Мы неоднократно высылали в адрес Ваших компаний запросы, но получали исключительно отказы. Если Вы не в курсе действий ваших клерков…
— Мистер Бьюкенен, Вас неверно информировали. И я готов опять повторить содержание наших ответов: любая ваша компания, чья лояльность будет подтверждена посольством Британии, может в любой момент получить полный комплект чертежей аэроплана. Что же до бомб — если британские инженеры настолько глупы, что не знают, как положить в стальную бочку полтонны взрывчатки, то лицензия им не поможет. А если знают — то она им не нужна.
— Но условия предоставления чертежей…
— Не изменятся: комплект чертежей аэроплана стоит ровно один миллион фунтов в золотой монете.
— Мне кажется, что называемая вами сумма не соответствует разумным критериям.
— Когда кажется, креститься надо — так говорят в России.
— Мистер Волков, — Бьюкенен выделил голосом слово "мистер", — Вы вероятно забываете, что изрядная часть вашей собственности находится на британской территории. И если ваши действия будут признаны наносящими ущерб Британии, то Его Величество легко лишит Вас этой собственности. Если учесть, что ваши суда исправно возят в австро-венгерские, германские и итальянские порты нефть и руду, а Германия за месяц наладила выпуск аэропланов, удивительно схожих с вашими…
— Вы, как я понял, уполномочены объявлять войну Соединенным Штатам?
— При чем тут Штаты?
— Вы же только что пригрозили конфискацией имущества, принадлежащего крупнейшей американской компании. И полагаете, что Конгресс будет спокойно на это смотреть? Спасибо за интересную беседу, мистер Бьюкенен, провожать меня не надо… — русский подхватил свой портфель и, как-то странно улыбаясь, вышел из номера.
"Хам" — подумал британец, глядя на закрывающуюся дверь. — "Интересно, он всерьез думает, что за его деньги вступится Америка? Ну что же, тем сильнее будет его разочарование".
С мирными переговорами не сложилось.
В связи с очевидной победой и близостью мира случилось внеочередное заседание Думы, на котором Мищенко был уволен с поста военного министра, на который был назначен Александр Иванович Гучков. А должность министра иностранных дел занял Милюков. Уволили Мищенко под предлогом того, что кроме как ему, просто некому доверить командование Южным фронтом, на границе с Румынией. Хорошо ещё, что Иванова с должности не сняли — в середине июля ему пришёл приказ "незамедлительно начать наступление на Германию и Австрию всеми наличными силами".
Те, кто считает, будто генералы жаждут повоевать — глубоко заблуждаются. Может быть раньше такие и были. Может, есть в других странах. Но вот в России "вояки" сейчас обычно заканчивались где-то на уровне капитанов (и то — в гвардии). Поэтому ответ Иванова "так нету никаких наличных сил" был молчаливо — но единодушно — поддержан генералитетом и вопрос сам собой заглох. Однако ни мира, ни даже мирных переговоров не случилось.
Война продолжалась. Правда, продолжалась она где-то далеко, в Европе — Германия с Австрией и Италией весьма успешно "осваивали" французские просторы. Англичане, "героически разгромив" немецкую колонию Циндао в Китае — с ее двенадцатитысячным населением — начали тащить войска на европейский театр буквально со всего мира. Причем не только со своих колоний: за обещание существенной помощи и доли в будущих репарациях Юань Шикай — новоиспеченный китайский президент — послал в Европу стотысячный корпус. Ну как послал: выделил двадцать пять пехотных полков. Перевозка за счёт британской короны.
Короне такие задачи были вполне по плечу, тем более что с закрытием проливов прекратился и их бизнес по перевозке русских крестьян на Дальний Восток. Проблема была только одна: время. Пока корабли доплывут до Китая, пока назад вернутся — при том, что центральноевропейская коалиция уже отъела половину Франции. Итальянцы отбили у Франции Корсику, совместно с австрийцами начали штурм Ниццы (правда, без особого успеха). Германия взяла Безансон и до Парижа оставалось уже меньше девяноста километров. Понятно, что проблемы мусьёв джентльменов волновали мало, но Германия не зря носила звание "инженерного центра мира". На побережье возле Кале они установили дюжину новеньких пушек, которые меньше чем за месяц превратили вполне себе земной город Дувр в подобие Колы шестидесятилетней давности. Да и Дувр англы вытерпели бы, но ведь немцы остановили судоходство через Канал!
А ещё немцы проанализировали свои проблемы на Восточном фронте. Когда кто-то (я, например) получает возможность безнаказанно применять оружие в любом заранее непредсказуемом месте по собственному усмотрению, то этот кто-то становится "хозяином горы". Должность весьма завидная, и тут же появляется туча претендентов на столь значимый пост.
Несмотря на формальное состояние войны, и германцы, и русские прикидывались, что это всего лишь досадное бюрократическое недоразумение. Многие торговые компании вполне продолжали работу на территории врага. И работающие там люди, сохраняя, безусловно, верность своему государству, сохраняли и лояльность выплачивающей им жалование компании.
У Берлина не было ни чертежей, ни хоть каких-нибудь обломков моих самолетов. Но у них были инженеры. Ещё у них были вымуштрованные солдаты.
В начале августа Линоров сообщил, что сотрудники германской криминальной полиции опросили около полутораста тысяч свидетелей налетов "Ос", а военная полиция — еще больше жертв "кукурузников". К этой информации прилагался "портрет", и он был более чем неплох. Похоже, зря после фактического перемирия патрульные полёты вдоль границы велись так регулярно…
В Германии хватало и рабочих с высокой квалификацией. И уже в конце августа в воздух поднялся "контрафактный кукурузник". За авторством Роберта Телена. С новеньким мотором герра Майбаха, мощностью в сто двадцать сил. Удивил меня не сам факт столь быстрого "копирования самолета по словесному портрету", а то, что в Германии сразу же было налажено серийное производство самолета. А в сентябре производство было налажено и в Австрии с Италией — правда, на немецких моторах.
Судя по последовавшим событиям, немецкий самолет (тут же названный по-птичьи "Буревестником" — в чём я почти не сомневался) легко мог дотащить килограмм двести на полтораста километров и вернуться обратно (правда, последнее — если ветер не в морду дует). А с некоторыми трудностями при попутном ветре мог и триста кил дотащить! Источник даже умудрился кинопленку прислать с демонстрацией этих "трудностей": немцы тут же состряпали патриотический киножурнал на тему "неминуемой победы" и показывали его во всех кинотеатрах. Два "Буревестника" взлетали вместе, потом выстраивались этажеркой и с верхнего на нижний спускали шланг от бочки с бензином…
Я ожидал чего-то подобного — но не ожидал того, что всего неделю спустя немцы начали регулярно бомбить Лондон. Париж — тоже, но на французов стало уже плевать и российским властям. А вот на англичан…
Милюковым, изображавшим из себя Военного министра, британский посол Бьюкенен чуть ли не в открытую управлял. А Гучков был не почётным членом Английского клуба. Так что через неделю после первой бомбардировки Лондона Иванов был заменен на Василия Иосифовича Гурко, новый Главнокомандующий объявил о прекращении перемирия и русская армия со всей дури ударила по врагу. Дури было много…
Полгода без стрельбы я просил у Иванова не просто так: это было минимальное время, за которое можно было хоть что-то сделать. Пять тысяч бронемашин — это, конечно, сила, но очень из себя потенциальная: стоя в подземном гараже, нанести урон врагам они были не в состоянии. К ним предстояло подготовить как минимум экипажи. И триста пятьдесят тысяч автоматов будут полезны на фронте лишь в том случае, если из них получится стрелять пулями. А чтобы стрельба не выглядела для врага издевательством, требовалось ежедневно делать минимум десять-двенадцать миллионов патронов.
Пока что мои патронные заводы были в состоянии изготовить четыреста пятьдесят тысяч патронов в сутки. Чуть меньше трёхсот тысяч винтовочных — "норвежский маузер", и чуть больше полутора сотен тысяч в автоматам. К сентябрю заказ на миллион "модифицированных мосинок" был выполнен — но к ним на одну винтовку делался один патрон раз в три дня…
Была у меня, правда, еще одна линия, на которой делались жестяные патроны к обычной Мосинке (которыми я расплачивался за "хозработы"), но она могла сделать всего восемьдесят тысяч патронов день, причем половину — исключительно холостых. А вся остальная Россия делала в сутки полтора миллиона патронов — то есть всяко меньше одного патрона на солдата с ружьем. У меня планировалось строительство новой линии для выпуска патронов к трёхлинейкам, в десять раз производительнее нынешней — но только в следующем году, сейчас даже проект не был закончен.
Чаев гениальный инженер, но до великого мага он явно не дотягивал: Харьковский завод быстрее чем за четыре месяца патронную линию изготовить был просто не в состоянии. Причем старую, на сто пятьдесят тысяч в сутки. Евгений Иванович и так организовал "величайшее колдунство", запустив производство сразу девяти линий там, где все было распланировано максимум на четыре — но результат мог появиться не раньше октября.
Генерал Гурко был, в целом неплохим полководцем — со слов знающих людей — но обладал двумя серьёзными недостатками. Первый — он был "генералом от кавалерии" и последний раз командовал настоящими войсками ещё до начала Японской, а потому мыслил категориями кавалерийских атак прошлого века. Второй — последние лет семь работа его состояла в составлении сводных бумажек для разных комиссий по улучшению боеготовности армии. Самое отвратительное — он был искренне убеждён, что эта самая боеготовность соответствует написанному. И когда поступил приказ наступать, он, безо всяких сомнений в победе, наступил…
То, что наступил он главным образом в дерьмо, удалось выяснить лишь через полтора месяца, когда запасы патронов и снарядов, сделанные до войны и за время перемирия, полностью иссякли. Но это случилось потом…
Мехмед Пятый поступил вежливо: он заранее объявил, что "через неделю проливы будут закрыты полностью, а пока открыты только на выход" и дал время вывести мой торговый флот в Средиземное море. Австрийцы с итальянцами тоже не захотели отставать от какого-то турка в благородстве, и весь флот Восточной Республики безо всяких потерь и каких-либо инцидентов перебрался в Атлантику. Кое-кто, вероятно, помнил, как "береговая охрана Волкова" наказывает тех, кто мешает свободной торговле. И я их прекрасно понимал: всегда был шанс, что к услугам этого флота и самим придётся обратиться — а Восточная Республика формального повода к репрессиям не давала. До последнего дня её сухогрузы и танкеры по расписанию заходили в Неаполь, Ливорно, Триест и Риеку. И вполне может случиться, что и позже — когда ситуация станет более предсказуемой — в танки портов снова потечёт нефть, а на склады — руда и уголь.
Немцы мои суда тоже трогать не стали, правда стоящие в портах заставили полностью выгрузить. Да, во время перемирия уругвайские танкеры и балкеры снабжали стратегическими грузами врага — но за это время впятеро больше судов доставляли такие же грузы в Россию…
Первым встал Керченский металлургический завод: его было нечем топить. Пока рабочие и инженеры с трудом не давали печам погаснуть — чтобы те не развалились, но как долго получится продержаться хотя бы в этом режиме, было непонятно. Завод полностью работал "с колёс" и запасы угля обычно делались на пару недель — не было места его хранить. В ожидании войны всё же были сделаны попытки "запасти побольше", но чтобы запасти, этот запас нужно сначала привезти, а балкер из Австралии тащится два долгих месяца — так что пятьдесят тысяч тонн "излишков" можно было счесть большой удачей. Еще пять балкеров успели до блокады войти в Чёрное море, но это были крохи. Все запасы угля позволяли лишь попытаться растянуть агонию моих металлических заводов на пару недель.
А зимой в Керчи всё же довольно прохладно, и оставить жителей без отопления — невозможно. Кузьмин, бросив так и не запущенный завод в Новониколаевской, примчался в Керчь:
— Александр Владимирович, дайте мне до весны хотя бы по пятьсот тонн угля в день, чтобы коксовые печи и домны не загубить. Любого, мусорного, какого найдете… Если печи загубим, то заново их пускать дороже в разы встанет.
— Петр Сергеевич, мне печи самому жалко. Поэтому вопрос: а ста тонн угля для спасения печей хватит?
— Я же серьёзно!
— И я серьёзно. Из Австралии я возил двенадцать миллионов тонн угля в год. Печи? Сейчас нечем топить электростанции, химические заводы, города в конце концов. Нечем от слова совсем! Нами добывается полтора миллиона тонн антрацита, меньше двухсот тысяч тонн коксующегося и двести пятьдесят тысяч — бурого. Дальний Восток считать не будем — оттуда уголь не на чем возить. Есть предложения?
Двадцать второго сентября народ собрался на "заседание партхозактива". Мое место было в уголке, мы с Камиллой просто сидели и слушали выступления директоров и финансистов. Жена у меня — просто прелесть: во-первых, заранее потребовала, чтобы я на заседании не волновался, а во-вторых, села рядом со мной, взяла за руку и каждый раз, когда я пытался встрясть в дискуссию, нежно мне руку гладила и тихонько напоминала:
— Спокойно Саша, спокойно. А то голову тебе оторву и останусь безутешной вдовой…
— Так это ненадолго: к вдове с капиталом в три миллиарда рублей завтра же толпы утешателей прибегут.
— И останусь я безутешной вдовой без денег…
Совещание главным образом обсуждало, где взять недостающие калории и какие заводы могут максимально ускорить данный процесс. Лебедев предложил расконсервировать все заглушенные скважины в Баку и набурить тысячи новых — используя автомобильные буровые установки, которыми проводилась "разведка недр". Электростанции перевести на мазут — корабли, бывшие основным потребителем этого топлива, в российские порты нескоро вернутся. Меня заинтересовал было проект, предложенный ковровцами с экскаваторного: какая-то механизированная крепь для шахт, способная вроде как утроить добычу угля. Но оказалось, что её делать не меньше полугода. Порадовал, разве что, Берёзин сильно порадовал, предложив на судостроительных заводах делать оборудование для новых "малых" шахт. Таких — для добычи бурого угля в Подмосковном бассейне — было на этом же совещании решено заложить больше сотни вместо двух десятков запланированных ранее. Теоретически такая шахта могла бы выдавать до сотни тонн угля в сутки. Бурого, то есть плохонького — но и такой все же лучше, чем совсем никакого.
Однако основной проблемой было обеспечение топлива для металлургических заводов. Частично проблему решила Мышка — подписав контракт на поставку трехсот пятидесяти миллионов пудов угля с компаниями, входящими в "Продуголь". Пять миллионов тонн антрацита конечно не заменят кокс, и производство стали упадет чуть ли не вдвое — зато Кузьмину не придется плакать о "загубленных заводах". А если зимой придётся остановить половину ткацких фабрик и прочих лесопилок в стране — это не мои заводы.
Когда мы вернулись с совещания домой, Камилла позвала Таню:
— Дочь наша, одевайся быстрее, мы идем гулять. И горничным передай, пусть нас проводят…
— Куда это вы собрались?
— Не знаю… в лавку зайдем, купим пряников на обед. А ты, пока нас не будет, можешь спокойно все, что внутри себя накопил, громко и с выражением произнести.
— Да ничего я не собираюсь произносить, можете оставаться спокойно.
— И давно ты обманываешь жен и детей?
— Честно. Мне просто обидно стало: французский "Продуголь" продает мне в России российский уголь по пятнадцати копеек за пуд — а обходится он им меньше двух рублей за тонну! Пятьдесят миллионов я им должен заплатить за то, что они втянули Россию в эту войну! А сколько вся страна им за это должна?
— Считай, что ты их обманул, без этого они на железе украли бы вдвое больше. И ещё придумают, что нашей бедной стране продать за очень дорого. Таня, мы никуда не идем, скажи им, пусть обед подают…
— Александр, — добавила Ольга Александровна, входя в комнату. — Раз уж Вас это так расстраивает, то начните делать авто для Франции из французской жести. И будете квиты, — видно, слишком громко я возмущение свое высказывал и она услышала его из коридора. — Да, кстати… к ужину у нас будет гость. Пока Вас не было, приходил очень милый молодой человек, из Москвы приехал, сказал, что по очень важному вопросу. Что-то насчёт угля… я не знала, когда Вы вернетесь и пригласила зайти к ужину. Камилла, ты не помнишь, чем брикеты тот Лосев из Колонии клеил?
Вопрос Ольги Александровны оказался не праздный. Молодой человек — он назвался Петром Богдановым — несколько лет назад закончил Технилище и через общих с Машкой знакомых узнал о том, что я ищу решения топливной проблемы. Сам он с этими вопросами тоже сталкивался по работе — служил на Московском газовом заводе, и уже был в курсе, что "газа в Москве зимой не будет": городские власти закупили его только для электростанции. Нет, кое-что было запасено и газовым заводом — но из-за введённого режима строгой экономии Пётр Алексеевич оказался в неоплачиваемом отпуске на неизвестный срок, и решил попытать счастья у меня. Ну и, пройдя по цепочке знакомых, узнал (у Машки, конечно) мой домашний адрес — ведь не могла же дочь пригласить товарища по учёбе куда-нибудь в плановый отдел…
И очень правильно сделала.
— Я, Александр Владимирович, и сам удивился, когда узнал, хотя довелось видеть эти горящие терриконы. Оказывается, на тонну вынутого угля в отвал отправляется три, четыре тонны пустой породы. Так называемой пустой породы — но, если разобраться, в ней горит-то не глина или известь, а мелкий уголь, коего там до четверти, а иногда и больше.
— Вы предлагаете в топки грузить породу из отвалов?
— Из-за мусора физический износ топок будет ужасным, никто на это не пойдет. Однако я поискал в литературе, выяснил, что даже без этого отвальные породы не подойдут: угольные вкрапления в них малы и прикрыты от воздуха, так что разжечь такую породу тоже очень не просто. Можно, конечно, породу перемолоть — и я хочу вам предложить именно этим и заняться.
— А потом уничтожать топки засыпаемым в них песком?
— В перемолотой породе уже большая часть угля будет не внутри глины или извести, а совершенно отдельными песчинками, и их уже легко отделить — скажем, через флотационное обогащение. Таким образом — я провёл испытание, куски мусорного угля у нас на заводе найти нетрудно — до девяноста процентов этого угля можно легко и довольно недорого извлечь. В виде пыли, но ведь и пыль коксовых сортов вполне годится для использования. А антрациты можно брикетировать, как американцы делают. Конечно, для брикетов крахмал нужен или патока, но на пуд таких брикетов крахмала уйдет хорошо если на полкопейки…
— Лигнином клеить можно, — предложила Камилла. — Лосев декстрином клеит, но там его много, а у нас мало. А лигнина я сколько хочешь обеспечу.
— Вы сейчас, как я понял, фактически нигде не работаете. Тогда я Вам предлагаю этим проектом и заняться. Завтра с утра приходите в управление — если сами не найдёте, вам любой покажет, к господину Антоневичу — я его предупрежу. Только прошу учесть: на моих шахтах добывается полтора миллиона тонн угля. Так что готовьте проект на переработку всех отвалов. Лишний миллион тонн нам точно не помешает.
Процесс пошел — а уже через неделю Богданову пришлось пересматривать и так едва намеченные планы. Вознесенский рудник наследниц П.А. Карпова — единственная русская угледобывающая компания, не входящая в "Продуголь" — подписал со мной договор о создании "Товарищества". Эрнест Александрович Штединг — директор рудника — мгновенно оценил преимущества предлагаемой новой техники. Еще бы — простой переход от кайла к отбойному молотку увеличивал выработку минимум втрое, и четыре шахты рудника выдавали бы на-гора уже миллион двести тысяч тонн угля в год. А когда пойдут механизированные крепи… Выгодно договорились: рыночная цена такого рудника была больше пятнадцати миллионов, а мои затраты на шестьдесят процентов участия в "Товариществе", измеряемые в молотках, компрессорах, прочих механизмах обходились мне миллиона в полтора. Но и три сестры — хозяйки "Товарищества" — в накладе не оставались. Уголь дорожал на глазах. К октябрю цена поднялась уже до восемнадцати копеек за пуд — правда, когда "Продуголь" предложило мне пересмотреть "контрактную цену", то им довели, что в случае непоставок Волков будет просто отнимать шахты. Скорее всего у безутешных наследников…
Рост цен объяснялся очень просто. В России добывалось примерно тридцать миллионов тонн угля, девять миллионов покупалось в Англии. Я двенадцать ввозил для своих нужд. Всего было чуть больше пятидесяти миллионов — и вдруг стало вдвое меньше. Вдвое — потому что в октябре германцы и австрияками пошли в контрнаступление и заняли польские шахты. Угля не хватало очень многим — а больше всего его не хватало Петербургу: город целиком жил на британском привозном угле. Причём не только жил, но и работал. На зиму столице не хватало больше миллиона тонн.
Шестнадцатого октября у меня в столице состоялись две встречи. И если вторая была в общем-то рутинной, то первая — с Гучковым — меня изрядно повеселила:
— Добрый день, Александр Владимирович, очень рад, что Вы нашли время нас посетить, — Гучков был не один, с ним было еще человек десять, главным образом военных. — Не буду тратить время на глупые формальности и перейду сразу к основному…
Основное заключалось в том, что у меня на складах имеется слишком уж большой запас так необходимых Родине пушек, за которые я, несмотря на переживаемые страной трудности, хочу получить слишком много денег. А ведь пушки-то мои хуже обычной трехдюймовки Путиловского завода: два с половиной дюйма хуже потому что калибр маловат, а три с половиной — потому что калибр великоват. В связи с чем цену нужно уменьшить вдвое, а лучше — вообще передать орудия в бесплатную аренду, причем не Армии, а некоей "комиссии по вооружениям".
Евгений Алексеевич был в курсе этой аферы, поэтому в курсе был и я. "Комиссия" перед отправкой дорогого оружия в армию обследовала его, находила кучу недостатков и отправляла на доработку проверенным оружейным фирмам. Путиловский завод, например, получил четырехмиллионный заказ на восстановление старых лёгких полевых пушек образца тысяча восемьсот семьдесят седьмого года — и четыре тысячи хранящихся в арсеналах пушек были покрашены свежей краской всего за тысячу рублей штука. Французский "Шнейдер", владеющий заводами, щедро делился с членами этой "комиссии", возглавляемой, понятно, самими Гучковым: по информации Линорова, им было отстегнуто почти миллион рубликов. Но те-то пушки были старые, и проходили по балансовой цене в тысячу двести рублей за штуку. А тут пушечки новые, дорогие — сколько можно денег-то на них срубить! Причем можно и с французами не делиться, у каждого члена этой "комиссии" либо тесть, либо племянник был владельцем завода по полировке пушечных колес или покраске автомобильных гаек.
Про самоходки разговор так и не начался — после того, как Гучков получил отказ на предложение "комиссии", наш разговор закончился. Правда, напоследок премьер пообещал направить ко мне уже комиссию по расследованию ценовых сговоров, но это он так, со злости: мои цены были точно уж не выше цен "зарубежных конкурентов" — разве что в Германии артиллерия стоила дешевле. Ну так пусть у германцев пушки и покупают…
Второй разговор состоялся в гостинице "Англия", куда соизволил зайти британский посол. То есть он не то, чтобы просто зашёл, он специально номер в отеле снял — чтобы со мной побеседовать. Но а после того, как он меня в этом ресторане отловил, не подняться к нему в номер для небольшого разговора было бы чересчур откровенным хамством в отношении представителя мирового гегемона. Впрочем, разговор был не очень долгим, хотя и плодотворным — для меня. О чём мистер Бьюкенен узнал позднее…
Посольство США работало до четырёх, и я не стал отрывать посла от отдыха. К тому же, хотя операторы радиотрансляции в Петербурге и были мастерами своего дела, до волшебников им было далеко и останавливать время они пока не научились. Так что я там появился лишь утром семнадцатого, в пятницу. Разумеется, отослав ожидаемые телеграммы всем заранее предупреждённым мною американским промышленникам, имевшим сколь-либо значимые отношения с моими заводами или контракторами. Среди которых, кстати, видное место по-прежнему занимала "Юнайтед Стил".
В понедельник Лондон посла отозвал.
Рений — он действительно удивительный металл, на крошечных рениевых лампах вполне приличный магнитофон получился размером всего-то с томик энциклопедии. Поскольку "доказательством подлинности" сейчас являлась лишь целая, без склеек, плёнка, то уже десятого ноября и сам Бьюкенен, и присутствовавший при разговоре его секретарь были тихо и незаметно расстреляны во дворе военной тюрьмы в Лондоне. Ну, я так предполагал — никаких последующих упоминаний об этих людях Линоров не нашёл. Не то, чтобы сильно искал, но всё же.
Ведь что ещё сделать с человеком, пытавшимся спровоцировать США на войну на стороне Германии?
За очень небольшие деньги пресса может сотворить очень большие дела, как показал мой "прошлый опыт" японской войны. Близкая дружба Милюкова с бывшим британским послом и отказ Гучкова закупить для армии уже готовые пушки (естественно, тоже зафиксированный беспристрастным прибором) в очередной раз поменяла состав правительства — правда, этот процесс занял лишние две недели. Мищенко вернулся на пост военного министра, министерство иностранных дел возглавил Борис Владимирович Штюрмер, премьером на этот раз стал князь Львов, а потерявший уже половину Царства Польского Гурко после предложения возглавить интендатуру застрелился. Неплохо, но вот потери русской армии всего за полтора месяца превысили сто двадцать тысяч человек.
К моему удивлению, отчественные промышленники меня поняли правильно. Даже не так — единодушно одобрили мои действия. По инициативе нескольких крупных капиталистов были организованы три треста: "Снарядный", "Патронный" и трест со смешным названием "Продармия", занимающийся продовольственным обеспечением солдат. Ну а то, что по моей неприкрытой инициативе прежнее правительство убрали, то всем было ясно почему: сорвали многомиллионный контракт. Мищенко вообще-то тут же выкупил у меня все оружие исходя исключительно из интересов армии, но вот сумма в двести семьдесят миллионов всем заинтересованным тут же "объяснила, в чем дело".
На это тоже было, по большому счёту, плевать. Картина бушующей войны явно выходила за границы представляемого мною ранее и требовалось что-то быстро с этим сделать.
